Селлтирианд. Серые сумерки

– Было множество попыток, и вышло немало творений… Разве твой дар омерзителен? Разве в нем только зло?

– Я не твое творение. В моих жилах кровь тех, кто однажды остановил тебя, не дав исказить и низвергнуть во тьму весь мир!

– Меня прервали, но Цикл не остановить никогда, и я успел многое. Дар тех, кто завидовал мне, подарен был мною. Я показал им, как впитать лунную пыль, как владеть селлестилом. Твой орден – это глупцы и завистники, которые не поняв ничего, решили все уничтожить.

– Ты говоришь так, будто был спасителем. Человек, который получил великую силу лишь для того, чтобы разрушать и убивать, посылая орды безжалостных тварей к порогу невинных людей!

– Я никогда не был спасителем. Я принял Цикл и продолжил его. Я творил и улучшил его. Ты был всего лишь человеком, но теперь и ты часть Цикла.

– Нет никакого Цикла, а если он есть, я прерву его!

– Хорошо, что ты принял это. Цикл невозможно прервать, его можно только отсрочить. Но плата будет высокой. Оглянись вокруг себя: здесь, в этом пустом и мертвом мире, обитали все те, кто продолжил Цикл, преуспев или нет в попытках творения. Однажды здесь должен остаться и ты.

– Пока во мне все еще есть силы, я не допущу ни новых ударов, ни творцов-безумцев. В этом мире и без того слишком крепка власть хаоса и тьмы!

– Мир и есть хаос, только творцы способны придать ему форму. Но ты пришел слишком рано, ты еще не готов быть творцом. Главные врата ждут, их стражи пробуждены, но не ты пробудил их… Ты проник сквозь обломки, куда более древних врат.

– Выходит Великий Клык – это врата, как и Башни Изменения?

– Ваши названия нелепы для нас – творцов. Но я знаком с ними. Творение, что вы зовете Великим Клыком, это врата, воздвигнутые лично мной. Я вложил в них все свои мысли и желания, когда осознал, что готов вознестись, заняв место творца. Ты же отыскал обломки мыслей и желаний давно позабытого зодчего. На руинах этого фундамента старший народ воздвиг свои башни.

– Значит, творцы, вроде тебя, сбрасывают осколки этого мертвого мира, где селлестил всего лишь пыль, чтобы в нашем мире он обрел невероятную силу. Но зачем все это?

– Вроде меня нет никого. Я преуспел более всех остальных. Однако, дитя, ты прав. Я прибыл сюда абсолютно готовым, и все же вид старого творца поразил меня куда больше, чем я вижу трепета на твоем лице.

– Мне незачем трепетать. Ты огромен и безобразен, с этим не поспоришь, но если бы ты хотел убить меня, ты бы сделал это давно и без всяких разговоров. Мне кажется, ты и сам не знаешь, зачем нужен весь этот цикл, ты только готов его повторять, снова и снова, как бездумный механизм.

– Когда ты примешь Цикл, ты перестанешь сомневаться. В Цикле нет знаний или сомнений, он не цель, он – основа самой жизни. Без Цикла тьма сольется со светом, холод с жарой, вода с пламенем, все сомкнется в единую нить бесконечности.

Разговор был долгим и утомительным. Когда Эйстальд отвел взгляд в сторону, ему показалось, что никакого разговора и не было, что все это он знал уже давно, медленно поднимая из колодца своей памяти. Он, уже без всякого страха, разглядывал исполина, думая над этим. Безучастно застыв, и тот, казалось, ожидал решения. Все сказанное не укладывалось в голове у скитальца: он не хотел быть частью некого великого плана, не хотел усложнять и без того непростые события. Но больше всего его тревожила судьба друзей. Где они могли быть сейчас? Ведь он даже не мог с уверенностью сказать, где находится сам!

– Ты не должен быть здесь, – голос зазвучал вновь, вырвав его из раздумий. – Твои сомнения только в том, что ты не готов. Ты пришел слишком рано. Ты надеешься на других, ты боишься их потерять – в этом твоя слабость. Полноту творения не разделить с другими. Те, кто следуют за тобой – всего лишь обуза. Врата пробудила случайная нелепость, череда твоих ошибок и сомнений. Избавься от них, и ты станешь готов направить цикл. Будешь готов стать творцом!

– Что ты можешь понять? – горько усмехнулся скиталец, с вызовом взглянув в живые и такие бесчувственные глаза. – Ты, прячущийся на куске метрового камня, потерявший всю свою человечность! Что можешь знать ты о дружбе!?

Исполин взметнулся, подняв клубы серебра и серую пыль породы. Легко было догадаться, что сказанное скитальцем задело его. Необъятное тело угрожающе надвинулось на Эйстальда, и тому неожиданно стало жаль это жуткое, лишенное простых радостей существо. И почувствовав жалость, скиталец вдруг понял, что ни череда сложнейших циклов, ни какие-либо другие таинства вселенной не заменят ему компании друзей. И уж точно не заменят теплого вечера у камина вместе с одной, любимой его сердцу травницей и парой бутылок вина.

– Твоя жалость бессмысленна! – гигантское лицо отстранившись, взмыло ввысь. – Однажды я был тобой, и вся эта рябь: любовь, дружба, надежда – лишь игра замкнутого в клетке сознания. Но, приняв Цикл, исчезают страдания и уходят сомнения. Все заполняет жажда творения. Разум обретает то, чего ищет каждый с рождения.

– Я устал от твоих слов. Они бесконечно далеки и холодны от того, что еще согревает мне сердце. Да пропади оно все пропадом, если ты надеешься, что я по собственной воле стану червем, чтобы ползать в этой пыли и готовить подлость для тех, кого я люблю!

– Ты не готов! – голос загремел, и, будто всплеском невидимой волны, пыль разметало далеко в стороны, а ближайшие скалы, задрожав, покрылись трещинами и осыпались.

Выхватив меч, Эйстальд встал в защитную стойку. Время для разговора подошло к концу…

Старый Гелвин тормошил друга, пытаясь вернуть его к действительности. Огромная сфера раскрылась уже большей частью, из ее недр проглядывало нечто странное и не менее жуткое. Застыв, словно изваяние, скиталец неотрывно глядел в самый ее центр, и ничто не могло вырвать его из этого нескончаемого забвения. Прислонив писаря к камням неподалеку, бальтор все еще не терял надежды докричаться до друга. Он размахивал руками перед самым его носом и кряхтел от натуги, силясь повалить скитальца на землю. Все это было бесполезно. Эйстальд стоял, как влитой, а его мышцы, с вздувшимися венами, были напряжены до предела. Не видя другого выхода, бальтор в отчаянии старался оттащить друга хотя бы за ближайшие камни, когда звук, исходящий из сферы, заставил его обернуться.

Из бездны проглядывало лицо, то самое, что он не раз видел на страницах древних фолиантов и сохранившихся до этих дней скульптурах. Антропоморфное, оно несло на себе следы человеческого сознания, но под этим слоем проглядывало нечто далекое от понимания здравому рассудку. Огромными глазами навыкате, лик Изначального оглядел всю пещеру. Заметил Таркеля, который уже потерял всякое восприятие действительности, и вернувшись к скитальцу, перевел взгляд на бальтора.

– Хреново, как-то выходит! – только и нашелся, что сказать старый охотник, не пытаясь укрыться от беспощадного взора. По огромному лицу прошла судорога, и оно пронзительно закричало. В широко раскрытую пасть серебряным водопадом стекала сфера, будто поглощаемая сама собой.

Перехватив клинок, скиталец ждал, хмуро глядя на гиганта. Змееподобный гигант раскачивался над ним, и каждая его рука плела узоры, за которыми тяжело было уследить. Прекрасно осознавая свои шансы в этом бою, Эйстальд ни на что не надеялся, но был уверен, что вырваться из этого мира кошмаров он сможет только силой. В конце концов, Серебряный Шторм в его руках не ведал страха. Клинок сиял, звеня песней свободы. Этот мир его не пугал, здесь он был дома.

– Мы будем ждать, – голос звучал спокойно, хоть и накрыл весь окружающий мир, шелестом добравшись до сознания скитальца. Тень замерла. Бесчестные руки застыли в едином движении, рванулись вперед, и словно гигантский таран, Изначальный обрушился на Эйстальда.

Когда поток сферы иссяк, весь скрывшись в чудовищной пасти, крик оборвался невыносимой тишиной в затхлом воздухе. Захлопнув рот, лицо еще какое-то время удивленно взирало на бальтора, и затем взорвалось… Боль пронзила грудь Эйстальда, когда он пытался уклониться от удара Изначального. Казалось, все его кости перемололись в труху, и только кожа чудом удерживала их вместе. Закричав от невыносимой боли, скиталец зажмурился. Когда усилием он открыл глаза вновь, в надежде увидеть искру далекого Эллрадана, быть может в последний раз, перед ним оказалась прежняя пещера, только вместо сферы был разверзшийся хаос. Волной раскаленного селлестила Гелвина отбросило прочь от скитальца и накрыв с головой, заглушило его утробное рычание. Где-то рядом слабые вздохи Таркеля перешли в жалобный крик, когда останки сферы смыли его с камня, полностью поглотив серебряным потоком.

Один лишь Эйстальд не ощутил ярости волны, сметающей все на своем пути. Она обволокла его почти нежно, поднимаясь все выше, добралась до шеи, и ледяным, нет, гораздо более холодным, чем лед, потоком хлынула ему в горло. Он не мог закричать, не мог пошевелиться, ни даже вздохнуть. Буря, что рождалась внутри него, перемешивала его кровь с потоком лунного серебра: раздувая вены, наполняя мышцы и пульсируя огнем в голове. Ощущая себя на пределе возможного, когда еще капля, и от тела останется только пар, Эйстальд почувствовал, что вся мощь селлестила из чуждого мира, пройдя сквозь него, полилась дальше, в глубочайшие недра Эллрадана, и все же что-то задержалось в нем… Что-то навсегда смешалось с его кровью, осело в его венах, принесло с собой обрывки неосознанных знаний… А еще принесло силу.

Волна обмелела, жадно впитываясь в землю. Скиталец упал на колени, его лицо покрылось лихорадкой. Пот катился с него градом, а от плечей валил пар, словно от загнанной лошади. С трудом переведя дух, Эйстальд ощутил себя живым. Вырвавшись из портала, селлестил не убил его. Налитые кровью мышцы кричали о том, что он способен низвергать целые горы. Он еще никогда не чувствовал себя настолько могучим, полным силы. Это была даже не сила молодости; сейчас он был за порогом своего возможного предела.

Не успел он насладиться непривычным ощущением, как эйфория уже отпускала его. За ней следом наваливалась безмерная усталость. Склонившись к земле, скиталец облокотился на руки, чтобы не упасть лицом вниз. Единственное, чего сейчас он желал, это долгого и беспробудного сна. Но из всего этого недавнего водоворота событий он хорошо запомнил момент, в котором волна накрывала его друзей и уносила их прочь. Желанный сон не спас бы сейчас никого, и Эйстальд, превозмогая усталость, поднялся, обведя мутным взглядом пещеру.

Таркеля он заметил первым, его не отнесло далеко. Протянуло вдоль левой стены и затолкало между камнями. Бальтора унесло чуть дальше. Вдвоем лежали они неподвижные, покрытые бугристой и блестящей коркой. Пошатываясь, скиталец добрался до писаря и опустившись рядом, прикоснулся рукой к застывшему селлестилу. Даже под легким касанием корка лопнула и осыпавшись, освободила Таркеля, будто созревший плод. Ощупывая придворного в поисках сломанных костей или признаков жизни, скиталец к своему облегчению обнаружил, что бедняга все еще дышит. К дальнейшему изумлению, он также не нашел на нем ни единой царапины. Глубокая рана, которая пропитала тряпье насквозь и почти лишила Таркеля жизни, теперь была совершенно сухой. Скиталец быстро отдернул повязку и застыл, не веря своим глазам. Загадочный селлестил не убил придворного и не изувечил. Пройдя сквозь него мощным потоком, он оставил лишь небольшую серебристую метку, в том самом месте, где совсем недавно вошла насквозь стрела коварного жиника. Таркель открыл глаза и у скитальца кольнуло сердце – этот взгляд он запомнил еще когда впервые увидел чудаковатого придворного у врат Великого Клыка.

– Эйстальд, мой друг! А ты неважно выглядишь, тебе следовало бы как можно скорее отдохнуть! Впрочем, о чем это я? Мы ведь еще не добрались, разве только это не подвал Селлтирианда, где мне выделили довольно аскетичную комнату!

– Нет, Таркель, мы еще не добрались, – Эйстальд тепло улыбнулся, почувствовав себя гораздо легче и перевел взгляд на бальтора.

Упрямый старик, который ни в чем не тонул и, по-видимому, совсем не горел, уже шевелился, без устали обкладывая добротной руганью острыми, как ножи камнями, клятую волну из ошпаренного дерьма, и плешивого Изначального, что так не вовремя перданул из портала! Серебряная пыль сходила с него пластами и осыпалась крепкими высказываниями. Наконец, он поднялся на ноги и уставился на скитальца:

– Ну и что мы опять натворили, мой мальчик? Набедокурили в Великом Клыке так, что и за десяток лет не разгрести, а теперь вот и в Башнях отличились!

– Даже не скажешь, как я рад, что вы живы! Ярость портала предназначалась не вам, но такой сильный выброс непременно должен был убить всякого на своем пути.

– Вот и хорошо, что мы не «всякие там» на его пути! – бальтор задорно улыбался, и Эйстальд не мог понять, его глаза сверкали серебром благодаря освещению, или же частицы селлестила осели не только в нем одном.

– Таркель, а ты, кажется, не торопишься обнять старого бродягу. Ведь он, как никто другой, волновался за спасителя Эллрадана!

Счастливо рассмеявшись, Таркель вскочил, что изумило Эйстальда еще сильнее, и, подбежав к бальтору, радостно ухватил его за плечи. Радость теплым ветром пронеслась между ними, и все трое счастливо рассмеялись, но скиталец, помятый о недавней эйфории, первым взял себя в руки.

– Лунное серебро послало мне странные видения. Я побывал там, где разум просто отказывался верить увиденному. В двух словах не объяснить, да и место здесь не самое подходящее. Ясно только одно: мы пережили разрушение портала, и силы его истока обрушились на нас, каким-то образом изменив нашу сущность. К добру или к новым напастям, сказать сейчас сложно. Но ощущаю себя я сейчас и впрямь иначе!

– Да ладно тебе, Эйстальд, ты как всегда слишком подозрителен и готов бежать на край света, лишь бы вернуть все то, что получил столь неожиданным образом! Я вот чувствую себя весьма неплохо, гораздо лучше, чем чувствовал бы себя мертвым, и потому рад этому! В конце концов, разве не ради того я едва не спалил себе бороду, пока мы ломились в Башни в поисках знаний и силы, что мерещились тебе за каждым углом? Зато теперь мы добились своего. Как всегда, на волосок от гибели, и все же умудрились урвать больше, чем потерять!

– Полностью согласен. Я готов хоть сейчас ликовать, да из бурдюка пару раз приложиться, вот только нам надо уходить. Готов ручаться, что взрыв от портала и сильнейший выброс селлестила, эхом разнеслись по всему Эллрадану. Есть те, кто почувствуют это, найдутся и те, кто поймет, где искать.

За спиной послышался какой-то неясный шорох. Обернувшись, скиталец с напряжением всматривался в останки сферы, где еще недавно зиял портал в бесконечность. Собственно, никаких останков больше и не было, ничего, что могло напомнить недавнюю мощь селлестила, лишь несколько едва заметных пятен лунного серебра на камнях и почерневший грунт, в том самом месте, где вращалась сфера.

Облегченно выдохнув, Эйстальд мысленно упрекнул себя за нервозность. Бальтор был прав: все обошлось, как нельзя лучше, оставалось только отыскать выход. Вот только куда? Скиталец еще не совсем ясно представлял себе это…

Пещера вздрогнула, хотя скитальцу почудилось, что дрожат его ноги: обессиленные и взывающие к желанному отдыху. Но когда вибрация стала столь явной, что кругом затрещали камни, он понял, что ни ноги, ни желание скорейшего отдыха здесь совсем не причем. В том самом месте, куда он только что всматривался с нескрываемой тревогой, выросла призрачная колонна, в которой материализовался высокий силуэт. Неподалеку от колонны, прямиком из стены, показался второй, неровными гранями отделяясь от камня. Потревоженный селлестил послал зов всем, кто его мог услышать. Древние пришли первыми.

Колонна исчезала, завихрившись потоком энергии, и балахон на прибывшем трепетал сумеречными кошмарами. Крылатый шлем, некогда символ великого владыки давно исчезнувшего королевства, как влитой сидел на костях массивного черепа. Хагрэнд прибыл первым и, опершись на двуручный меч, который сиял светом угасающих звезд, медленно оглядывал пещеру. Второй задержался лишь на мгновение. Гранит, треснувший как скорлупа, высвободил Дурхура из-под венца, из которого, с камнем чернее ночи, выпадали блеклые пряди волос, никак не украшая жуткого вида и лишь подчеркивая мертвенную желтизну его костей. Последними гранит освободил по клинку в каждой руке. Лунное серебро в них давно отжило свое утро и теперь отражало только мутное искажение окружающего мира. Лишенные глаз, тем не менее, стражи могли парализовать взглядом любого, кто осмелился бы встать на их пути. Медленно, бесконечно медленно осматривая пещеру, они бесстрастно миновали скитальца, едва ли заметили бальтора, и оба остановили свои жуткие лики на королевском писаре. Пробудивший крепость был обречен уже тогда, когда самонадеянно или по глупости вернул к жизни силы, за гранью своего понимания. Бедолага, еще совсем недавно ликующий после своего исцеления, теперь полумертвый от страха, жался к камням, сожалея, что не остался лежать в беспамятстве.

Коронованные нашли того, кого искали, и похоже, все остальное их больше не интересовало. Гулко чеканя металлом, Хагрэнд направился к Таркелю. Его клинок волочился по земле, без видимого усилия прорезая борозду в грунте. Второй, извиваясь как воздушный змей, заскользил над землей, обходя друзей полукругом. Когда Хагрэнд проходя мимо, едва не задел скитальца своим тряпьем, Эйстальд очнулся, будто от тяжелого сна. В два быстрых прыжка он покрыл расстояние, отделявшее его от друзей, и выхватив Серебряный Шторм, рассек им воздух, направив острие меча на Коронованного.

– Вы не найдете здесь ничего, забытые, – спокойно сказал он, заслоняя спиной писаря. – Вы опоздали. Стоило явиться сюда чуть раньше, когда еще была возможность отправиться прямиком к своему хозяину!

Две зловещие фигуры окружили друзей, стоящих по центру. Молчание, повисшее в пещере, казалось пораженным самой глупостью, сказанной скитальцем; по-прежнему не нарушая тишины, Коронованные неумолимо и бесстрастно начали сокращать расстояние.

Эйстальд прыгнул, пригнувшись к земле, и едва приземлившись, качнул корпусом в сторону, в тот же миг ударив в обратном движении. Такой удар было невозможно парировать. Серебряный Шторм гулко звякнул о лезвие широкого клинка. Хагрэнд, отразив выпад, отступил назад, его череп уставился на скитальца:

– Не стой у нас на пути, потомок серебра. Твое время еще не пришло. Мы заберем только того, за кем пришли, – кости его челюсти двигались как заржавелые, и от этого становилось жутко.

– Вы не заберете никого! Сгиньте в дыру, из которой вылезли, или я вас сам туда затолкаю.

Сухим смехом, как шелест саванны по саркофагу, встретил слова Эйстальда Коронованный и, без лишних слов, тут же напал. Двуручник, описав широкую дугу, пары дюймов не достал до проворного скитальца и расколов камни у его ног, метнулся мгновенно вверх. Пропустив лезвие возле лица, Эйстальд ударил на всю длину рук, плетя клинком веретенообразные узоры. Уклоняясь и уворачиваясь, скиталец не парировал, изредка пробуя достать стража своим мечом. Это было непросто. Яростный селлестил кромсал балахон и пару раз скользнул по лезвию двуручника, прежде чем послышался хруст костей. Коронованный яростно зашипел, черным ветром закружив вокруг скитальца.

Бесшумно скользя в стороне, Дурхур не спешил ввязываться в бой, и только когда расстояние между ним и писарем сократилось вдвое, напал яростно и стремительно, будто и не заметив дрожащей руки с кинжалом. В тот самый миг, когда клинки искаженного серебра должны были распробовать плоть несчастного Таркеля, им навстречу метнулась секира, до того поскрипывая от нетерпения в руках у бальтора. Могучим взмахом отбросив лезвия, старик нырнул под костлявые руки и ударил коротким, целясь в кости под доспехом. Но Коронованный был начеку, и секира, урвав кусок тряпки, просвистела мимо.

Дурхур метнулся вслед за бальтором и неистово обрушил на него всю свою злобу. Гелвин дрался на своем пределе, но все же совладать с Коронованным было ему не под силу. Орудуя секирой как рычагом, он силился вырвать кинжалы из костлявых рук, но те никак не хотели покидать цепких пальцев, и первые их укусы оставили на нем кровавые следы. Круговой взмах, и следом обрушился удар такой силы, что бальтора отбросило спиной на камни, но старый воин тут же вскочил и прыгнул навстречу Дурхуру, с секирой над головой. Сталь звенела, и клинки сверкали косыми разрядами в смертоносных руках Коронованного, нависшего над бальтором. Таркель, пылая всем сердцем, все никак не мог заставить свои ноги сделать хотя бы шаг на помощь Гелвину. Да и потом, какую помощь он мог оказать в столь яростной схватке, где невозможно было сосчитать количество ударов, и каждый, для него самого, наверняка стал бы последним.

Эйстальд видел все. Видел и то, как нелегко приходится его другу. Мысленно обругав бальтора за его настырность и в то же время благодарный ему за это, Эйстальд всеми силами желал прийти на помощь, но Коронованный был слишком искусен в бою. Никому и никогда еще ни разу не удавалось одержать победу над ними – это были несокрушимые слуги Изначального. Совсем недавно скиталец скорее бы расстался с жизнью в этой безнадежной попытке, но теперь, несмотря на огромную усталость, он не собирался умирать и даже сражался со стражем на равных. Заходя то сбоку, то резко бросаясь вперед, он постоянно пребывал в движении, держась вплотную и не отставляя двуручного меча пространства для размаха. Улучив момент, он вдруг отскочил и мгновенно ударил снизу, но совсем не туда, куда обманным движением целил клинком. Загудела сталь нагрудника, не сдержавшая удар по касательной, и следом затрещали кости, когда Хагрэнд отпрянул назад. Коронованный пребывал в замешательстве или решил быть более осторожным.

– Ты недостоин этой силы! – взглянул он своими пустыми глазницами на скитальца, в которых невозможно было прочесть ничего. – Отвергая Цикл, ты идешь путем глупца, неспособного ни к чему. Ты уже внес хаос в размеренность. Я заберу твою силу без остатка. Ты недостоин, и я, впитав всю силу, открою собственные врата. Стану Первым, низвергнув Первого! Творцом, что продолжит круговорот вечного Цикла. А сейчас узри мощь того, кто не отвергает даров!

Расправив плечи, Хагрэнд буквально вырос на глазах. Из недр его балахона изливался свет, который поднимался от груди и призрачными касаниями отсвечивал на костях черепа. Добравшись до глазниц, он заполыхал огнем из этих пещер. Все это сияние, как призрачная саванна, накрыла Коронованного, и отсвечивая на камнях, охватило и лезвие его клинка.

Ощутив, как у него засосало под ложечкой, Эйстальд отчетливо осознал, что он не готов к подобному. Тень рванулась к нему, и спектральный след растянулся в пространстве, не поспевая за ней. Взмах, как порыв урагана, и скиталец едва увернулся, скорее на инстинктах, ведь он даже не успел разглядеть клинка. Следом еще выпад, и затем непрерывная серия, от которой не ушел бы никто из плоти и крови… и все же скиталец ушел. С глубоким рассечением от уха и вдоль скулы, которое, несомненно, в будущем не станет его украшением, если конечно он доживет. Сейчас же он и не думал об этом, двигаясь словно тень и все же проливая свою кровь на холодные камни. Он даже не думал о Гелвине, не думал ни о ком больше, только о грозном двуручнике, который на мгновения будто пропадал из материального мира. Только с его невероятной скоростью силился совладать Эйстальд, сражаясь за пределами своих возможностей.

Оступившись от нехватки сил, скитальцу показалось, что в полумраке этой пещеры его настиг рок. Все еще пытаясь устоять на ногах, он крутанулся, но земля уже уходила у него из-под ног. Упав на согнутый локоть, Эйстальд поднял Серебряный Шторм перед собой, и Коронованный занес над ним свой клинок. Скиталец видел его отчетливо, во всех мельчайших подробностях, и не отводя взгляда, со спокойствием, но непокорностью, принял неизбежный конец.

С криком страха и отчаяния Таркель с разгона врезался в Хагрэнда. В безнадежной попытке сбить стража с ног. Ударившись о него как о стену, не сдвинул того ни на дюйм, и сам, со стоном, осел на землю. Не найдя ничего лучшего, Таркель последовал за своим сердцем. Это было безумие, но только благодаря такому безумию роковой удар не обрушился на скитальца в последний момент.

Длинная рука, вынырнув из балахона, ухватила придворного за голову и подняв его над землей, железной хваткой сжала фаланги пальцев. Таркель заорал и задергал ногами, слепо размахивая кинжалом. Скиталец увидел налившийся кровью глаз несчастного писаря, который надуваясь, начал вываливаться из глазницы. Послышался чей-то истерический смех, и Эйстальд не мог ручаться, что не смеется он сам.

Пламя, взметнувшееся из груди, затопило сознание скитальца непокорным океаном, который ничего не прощал. Эйстальд не ведал сам, как он оказался на ногах, как сверкнул Серебряный Шторм светом, для которого отныне не существовало тьмы. Как бессильным обрубком страшная рука отлетела прочь, выпустив Таркеля с окровавленным лицом. Будто в тумане он ощущал происходящее вокруг, но остановить себя он не мог. Зайдя полуоборотом слева, скиталец скрестил двуручный клинок со своим лезвием. Под его тяжестью скользнул лезвием к низу и ударил наискось, по ногам в балахоне. Что-то хрустнуло, Коронованный захрипел и упал на колено. Широкой дугой на всю длину рук взмахнул Эйстальд своим клинком, помогая себе корпусом и вкладывая всю силу в этот удар. Кости затылка не выдержали, лопнули, и череп раскололся прямо на плечах. Тяжелый шлем гулко ударился о камни, и горделивые крылья сверкнули на нем в последний раз. Обезглавленные останки некоторое время подрагивали, какая-то неведомая сила удерживала их от падения. Воздух в пещере закрутился в шквальном порыве, и в его завывании, злобно и со страхом, слышались крики на позабытых наречиях.