В тени богов. Императоры в мировой истории

В императоре соединялись четыре ключевых элемента. Во-первых, он был человеком – в подавляющем большинстве случаев мужчиной. Во-вторых, он был лидером. В-третьих, он был наследственным монархом. В-четвертых, он правил империей. В этой книге, особенно в биографических заметках об императорах, все четыре элемента сливаются воедино. Но пока нам полезно рассмотреть их в отдельности, чтобы понять, кем были императоры и чего требовала их роль.

Самое важное сходство между императорами вместе с тем и наиболее банально. Императоры были людьми. Следовательно, они нуждались в удовлетворении базовых человеческих потребностей в пище, воде, сне и сексе. Люди – общественные животные, и большинству императоров необходима была компания и даже дружба. Они также обычно умели ценить красоту и чувствовать любовь. Каждый этап человеческой жизни имеет свои особенности. Ребенок уязвим, юноша пытается самоутвердиться, в зрелости человек может черпать мудрость из опыта, а старики теряют физическую и психическую выносливость. Будучи людьми, императоры не жили долго и должны были мириться с грядущей смертью, но вместе с тем размышляли о загадке рождения и плодовитости людей, животных и растений. С незапамятных времен императоры, как и другие люди, смотрели на звезды и задумывались о смысле жизни и связи между землей и небесами.

Разумеется, природа человека и прежде всего его психика менялись на протяжении тысячелетий, которые охватывает эта книга. В доисторические времена монархи по большей части считались полубогами, которые становились посредниками между земными людьми и духами природы, миром, населенным призраками предков, и небесными силами, руководящими жизнью на земле. Эти монархи обеспечивали связь с такими таинственными стихиями, как солнце, огонь и плодородие. Выражаясь современным языком, они были шаманами. Сегодня на престоле остается лишь один император – японский монарх Нарухито. С точки зрения статуса и древности традиции, из современников с ним могут соперничать разве что королева Великобритании Елизавета II[3] и король Испании Филипп VI. Как и в случае со всеми более старыми европейскими династиями, британские и испанские монархи – потомки вождей воинственных племен, которые были в некотором роде цивилизованы одной из великих религий спасения, христианством. Родословная императора Нарухито восходит к более древнему и анимистическому миру священной монархии3.

В период примерно с 500 года до н. э. до 700 года н. э. возникли великие религии и этические системы, которые и сегодня в значительной степени определяют основные культурные зоны мира: буддизм, индуизм, конфуцианство, христианство и ислам. Все великие империи в свое время принимали ту или иную из этих религий. В Китае постепенно сформировался синтез конфуцианства и буддизма. Эти религии давали правителям объяснение смысла жизни, некоторое внутреннее спокойствие и осознание собственного предназначения, а также этическую систему и космологию. Но при этом им приходилось сосуществовать с более древним миром магии и астрологии. До XVI века даже христианские и исламские богословы признавали, что звезды могут быть частью божественного послания и замысла. Научная революция и эпоха Просвещения подорвали эту веру и привели к фундаментальному сдвигу в образе мышления. Немало сходств – как по характеру, так и по проводимой политике – наблюдается между римским императором Юлианом I Отступником (361–363) и австрийским императором Иосифом II (1765–1790). Оба были умными и рассудительными людьми, но порой их раздражительность и нетерпимость граничили с истерией. В отличие от большинства наследственных императоров они взошли на престол, имея радикальные планы внутренних реформ. Юлиан хотел восстановить язычество, а Иосиф намеревался провести фундаментальные преобразования, основанные на принципах Просвещения – практичности, единообразия и прогресса. В обоих случаях внутренняя политика императоров потерпела крах из-за их амбициозных планов на внешней арене и развязанных в связи с этим войн. Следовательно, в некотором роде Юлиан и Иосиф прекрасно поддаются сравнению. Но огромная пропасть разделяет мир древних языческих богов и неоплатонической метафизики, в котором жил Юлиан, и секулярный, утилитарный и рациональный мир Иосифа, основанный на идеалах Просвещения4[4].

Свойственное человеку порой оборачивалось драмой, когда речь шла об императоре. Человеку, который был властителем всего, на что падал его взгляд, мириться со смертью было, возможно, даже тяжелее, чем простым смертным. Некоторые монархи погибали, по доброй воле принимая снадобья, чтобы обрести вечную жизнь. Великие религии – буддизм, индуизм, христианство, зороастризм и ислам – давали ответы на вопросы смерти и бессмертия. Но даже в таком случае одной из причин, по которым императоры строили гигантские дворцы, мавзолеи и монументы, было их стремление оставить свой след в веках. Получив образование у ведущих деятелей культуры и располагая огромными средствами, императоры часто покровительствовали лучшим художникам и музыкантам своего времени.

Роль покровителя давалась монарху значительно проще, чем роль друга. Дружба обычно предполагает некоторую степень равенства, а также возможность добродушно подшучивать над товарищем, подкалывать и критиковать его. Неуверенный или ревнивый правитель порой особенно страстно желал дружбы, но презирал всякого, в чьем поведении виделась некоторая близость, не говоря уже о равенстве. Некоторые наставники принцев предупреждали их, что по восшествии на престол они не смогут больше иметь настоящих друзей. С другой стороны, во II веке н. э. римские философы утверждали, что четыре великих императора классического периода в истории Рима (Траян, Адриан, Антонин Пий и Марк Аврелий) были невосприимчивы к лести, поскольку открылись для настоящей дружбы. В римской аристократической культуре император обычно воспринимался какрптш inter pares — первый среди равных. Большинство имперских традиций не отличалось таким “эгалитаризмом”. Поиск друзей для монарха мог оказаться изматывающим и тщетным. Учитывая потенциальное влияние и покровительство монарших друзей, этот поиск также мог иметь великие политические последствия. Еще больше опасностей таило в себе стремление монарха к сексу и любви. Людовик XIV (1643–1715) предупреждал своего наследника, что тому ни в коем случае нельзя допускать, чтобы его друзья превращались в фаворитов и получали контроль над каналами информации и протекции, на которых была основана королевская власть. Еще хуже, если в этом положении оказывалась любовница, ведь ее чары, присущие женскому полу, позволяли ей исключительно умело манипулировать монархом5.

Это напоминает нам, что император был не просто человеком, а лидером. Многое из того, что говорят о лидерстве в школах бизнеса и пишут в мемуарах и биографиях современных президентов и директоров, относится и к императорам. Манфред Кете де Врис преподает в INSEAD[5], одной из лучших в мире бизнес-школ, но также практикует клинический психоанализ, имея докторскую степень по психологии. И как профессор, и как психиатр, он прежде всего сосредоточен на лидерстве. В своей последней книге The CEO Whisperer (“Заклинатель директоров”) он сравнивает свою роль советчика и аналитика при директорах с ролью придворного шута в эпоху Возрождения: он имеет право говорить власть имущему правду. Власть – суть лидерства. Злоупотребления властью и связанные с ней искушения – старейшие мотивы в политическом мышлении. Анализируя прочитанное о нацистских лидерах, а также свой опыт работы с директорами, Кете де Врис пишет, что “печальная истина состоит в том, что нашего внутреннего волка не нужно уговаривать, чтобы он вырвался на свободу и начал пожирать всех, кто стоит у него на пути”. При подготовке императора немало внимания уделялось тому, чтобы приручить этого волка и даже превратить его в послушного пса6.

Некоторые директора, которых описывает и разбирает Кете де Врис, похожи по характеру на целый ряд прославленных монархов. Французский король Людовик XIII (1610–1643) правил в важнейший период истории Франции и Европы. При нем французская монархия вернула себе величие, заложила многие основы современной французской государственности и успешно возглавила европейское сопротивление возможному установлению гегемонии Габсбургов в Европе. Решающая победа в битве при Рокруа, одержанная всего через пять дней после смерти Людовика XIII и восшествия на престол его сына, вовсе не положила конец процессу, который привел к тому, что Франция сместила Габсбургскую монархию с пьедестала мощнейшей державы Европы, но ознаменовала, выражаясь словами Уинстона Черчилля, произнесенными после победы при Эль-Аламейне в ноябре 1942 года, “начало конца”. Успехами на внутренней и внешней аренах Людовик был обязан своему первому министру – кардиналу Ришелье. Первая половина войны Франции с Габсбургами вызвала огромное напряжение во французском обществе и привела к появлению множества несогласных. Успех нередко висел на волоске и без Ришелье был бы невозможен. Его влияние определялось исключительно поддержкой со стороны короля. И монарх, и министр были преданы королевской власти и триумфу Франции. Но министру также приходилось виртуозно обращаться с хрупким и непредсказуемым характером монарха7.

Людовику XIII было трудно жить, а управление государством стало для него мучительным испытанием. Свою роль играли и физические дефекты: из-за слишком длинного языка он порой пускал слюни. Сильнейшее заикание каждый день напоминало о его внутренней нервозности и недостатке уверенности в себе. Он боготворил своего отца, Генриха IV, и, несомненно, испытал огромное потрясение, когда его убили в 1610 году, после чего и без того растерянный девятилетний наследник неожиданно стал королем Франции. Его мать, Мария Медичи, не скрывала, что отдает предпочтение младшему брату Людовика, Гастону Орлеанскому, и возглавила аристократическую оппозицию политике короля. Людовик был бисексуален. В его жизни случались пылкие романы с придворными – как женщинами, так и мужчинами, – но все отношения заканчивались плохо. Король отчаянно нуждался в эмоциональной поддержке, презирал себя за эту слабость и остро ощущал, к чему его обязывает монарший статус.

Неумолимое стремление достичь тех целей, которые он поставил для Франции, и защитить королевскую власть от любых посягательств стало определяющей чертой правления Людовика XIII. Кете де Врис описывает подобное сочетание внутренней хрупкости, всепоглощающего желания защитить свою власть и глубоко укорененного упрямства в характерах некоторых директоров. Учитывая “шаткое психическое равновесие этих упрямых людей, в общении с ними нужно чрезвычайно тщательно подбирать слова и выбирать момент, когда они должны быть сказаны. Когда наступит время высказать иное мнение, делать это нужно со всем уважением”. Кете де Врис называет работу советником для таких лидеров “тренировкой по эмоциональному дзюдо”.

Пользуясь своим положением кардинала и видя, что король нуждается в поддержке и духовном руководстве, Ришелье со временем взял на себя роль его наставника и отца. Показав себя великолепным психологом, он изучил характер Людовика, научился различать его настроения и “всячески старался не допустить и подозрения, что он пытается посягнуть на власть короля”. Ришелье был не только министром Людовика, но и выполнял такие же функции, как Кете де Врис. В его случае, однако, ставки были гораздо более высоки – на кону стояла не просто судьба компании, а будущее Французского государства и баланс сил в Европе8.

Среди множества ценных рекомендаций в книге Кете де Вриса содержится и предостережение, что почти во всех иерархических организациях “подчиненные склонны говорить [лидерам] то, что те хотят услышать”. В связи с этим успешные лидеры должны создавать культуру, в которой устраняется этот недостаток. С этим согласился бы любой здравомыслящий император. В своих мемуарах с этим соглашается и Барак Обама. Большинство императоров также поддержали бы Обаму, прочитав в его мемуарах о непостоянстве политической дружбы, роли удачи и везения в политике, одиночестве верховной власти, а также необходимости сохранять внутреннее и внешнее спокойствие в тяжелые времена и необходимости принимать сложные решения. Некоторые императоры проходили тем же путем, что и Тони Блэр, когда уставали от мелочности и слабости внутреннего правительства и направляли внимание на международную арену, которая сулила больший размах и более глубокое удовлетворение. Армии и дипломаты прошлого, как и сегодня, обычно находились под непосредственным контролем лидера и подчинялись его приказам, в то время как во внутренней политике каждый преследовал свой интерес. Монарх, не говоря уже об императоре, практически всегда стоял значительно выше современных британских и американских политиков и директоров и обладал гораздо более заметным ореолом власти. Это гарантировало, что подчиненные крайне редко противоречили ему, но вместе с тем и повышало шансы не услышать из уст подданных неприятную правду. Самоуничижаться перед монархом на публике, а затем в кулуарах идти против его воли, служа своим интересам и интересам заказчиков, – вот старый как мир трюк из политики императорских элит и дворов9.

Чтобы хорошо справляться с управлением государством, император нуждался во многих современных атрибутах успешного лидера. Политика и администрирование – тяжелое дело: правителю необходимы были выносливость, психическая и физическая сила, а также уверенность в себе. Он должен был иметь устоявшиеся суждения о проблемах и людях, и отчасти они складывались сами собой, а отчасти становились продуктом образования и опыта. Чтобы расставлять приоритеты, оценивать противоречащие друг другу рекомендации и определять цели в соответствии с потребностями, императору нужна была хорошая голова на плечах. Чтобы внедрять меры, сопротивляясь инерции и оппозиции, ему было не обойтись без решимости. Не менее важен был и эмоциональный интеллект, который позволял ему выбирать мудрых и верных советников и помощников, а также руководить ими. Ни в одной администрации, не говоря уже об огромной империи, ни один лидер не может обойтись без таких последователей. Назначение на должности подчиненных, которые, как известно монарху, превосходят его по некоторым параметрам, требует не только уверенности в себе, но и скромности.

В отличие от современных лидеров мира политики и бизнеса, положение императора предполагало, что он хотя бы мог не рассматривать этих людей в качестве потенциальных соперников или преемников. В одной сильной работе о лидерстве подчеркивается, как важно, но при этом сложно директору нащупать “желаемый баланс между теплотой в отношениях и соблюдением дистанции”. Императорам это давалось и того тяжелее, ведь они были одновременно и священными фигурами, и людьми, глубоко вовлеченными в администрирование и политику. Тем не менее самые успешные императоры умели вдохновлять людей, руководить ими и сохранять их расположение.

В своем исследовании британских и американских премьер-министров и президентов последних лет Дэвид Рансимен пишет, что “самопознание, вероятно, можно считать самым ценным ресурсом в политике”. Кете де Врис согласен с ним и приводит в подтверждение цитату из Конфуция: “Тот, кто побеждает самого себя, – самый сильный из воинов”. Это относилось и к императорам. Пробыв у власти много лет, некоторые современные лидеры и директора теряют связь с реальностью и становятся жертвами надменности и мегаломании: “… их грандиозное чувство собственной важности и уверенность в том, что им многое позволено, в конце концов оборачиваются им во вред”. У императоров было куда больше оснований поддаться таким искушениям. Но для императора прямым путем к катастрофе была вера в официальную идеологию, которая провозглашала его благодетельным, всемогущим, всевидящим и практически богоподобным10.

Если современные исследования лидерства, проводимые в школах бизнеса, могут многое сказать о том, как быть успешным императором, то мемуары Людовика XIV содержат прекрасные советы для любого, кто хочет стать лидером. Его воспоминания – золотая жила для людей, которым интересно ознакомиться с представлениями прекрасно осведомленного человека о том, как быть великим монархом. Эти мемуары не предназначались для публикации, а были написаны как руководство по управлению государством для наследника короля. Людовик писал, что монарх великой страны обязан ставить перед собой большие и амбициозные цели, а затем направлять свое внимание и ресурсы на их достижение. Интересы монархии всегда должны стоять выше удовольствий и склонностей короля. Искусство управления государством требует четкости при постановке целей, но гибкости при выборе тактики. Обстоятельства в политике меняются час от часу, и правитель должен уметь подстраиваться под них. В вопросах внешней политики и ведения войн, – которые Людовик считал ключевыми в правлении великого монарха, – к выбору тактики следует подходить рационально и осторожно, но считать положение и величие Франции важнейшими стратегическими ориентирами. Решения следует принимать с учетом всей доступной информации. Выбор талантливых министров – “главная задача монарха”. Он должен подталкивать своих советников к честности, поощряя и продвигая тех, кто расходится с ним во мнениях и говорит ему то, чего он слышать не хочет. Монарху следует без колебаний назначать на должности сильных, амбициозных и умных министров. Его положение, возможность покровительствовать достойным и вознаграждать лучших дают ему контроль над подчиненными. Но чтобы эффективно управлять ими, он должен быть грамотен и сведущ. Это требует и усердной работы, и открытия множества каналов информации. Но главное – монархи должны знать самих себя и “уметь судить себя со всей строгостью”. Людовик занимал высочайшее положение и одновременно был глубоко погружен в реалии человеческой природы и политики. Он предупреждал наследника, что монарха осаждают просители, жаждущие покровительства. Проще всего давать им желаемое, делая комфортной собственную жизнь и получая репутацию щедрого правителя, но никакая государственная казна не выдержит натиска всех, кто ищет благосклонности. Одна из сложнейших задач монарха – сберегать казну, но делать это с достоинством, чтобы не оскорбить гордых аристократов, обычно первыми стоящих в очереди просителей11.

Разумеется, Людовик XIV был не только политиком и администратором. Он совмещал современные роли гаранта власти, главы государства и главы правительства. Он правил с верой в то, что он божий помазанник, а его семья владычествует во Франции более семисот лет. Не все монархи были столь же уверены в себе. Пожалуй, самой известной книгой о королевской власти можно считать “Государя” Никколо Макиавелли. Она имеет ценность для любого лидера. Джеффри Скиллинга, бывшего директора корпорации Enron, сегодня отбывающего долгий тюремный срок, “порой называли «Государем» в честь знаменитого трактата Макиавелли. Новых сотрудников даже обязывали прочесть «Государя» от начала до конца в рамках инструктажа при выходе на работу”. В некоторых отношениях мир, где человек человеку волк и где процветала Enron, напоминал мир новоявленных деспотов и династий, правивших итальянскими городами-государствами XVI века, в котором жил Макиавелли. Он походил и на мир римских императоров, откуда Макиавелли черпал множество примеров для своей книги. Сам Макиавелли отмечал, что были и значительные различия между политикой итальянского деспотизма и Римской империи, с одной стороны, и давно установившейся и легитимной династии – с другой. Например, Макиавелли не советовал государю назначать премьер-министра главой правительства, а генерала – командующим армией, опасаясь захвата власти. Чтобы обеспечить выживание империи и династии, императорам без этого было не обойтись. Большинство династий и императоров, изучаемых в этой книге, были достаточно легитимными и потому практиковали такие назначения. На примере Людовика XIII и Ришелье мы увидели, насколько это важно. Если Франция смогла стать лидером в Европе благодаря их отношениям, то в Пруссии аналогичную роль сыграли отношения Отто фон Бисмарка с королем и впоследствии императором Вильгельмом I12.

Императоры, которые в наибольшей степени соответствовали модели Макиавелли, были основателями династий. В отличие от подавляющего большинства императоров, о которых я пишу, они не унаследовали ни престол, ни легитимность, а их власть не была основана на инерции или силе привычки. Они, по сути, вели собственную битву в змеином гнезде политики, а не стояли выше него, что в определенной мере позволялось легитимному императору из старой династии. Основателям династий необходимо было владеть всеми темными искусствами Макиавелли. Обычно им нужна была и некоторая харизма. Понятие харизмы в политическую дискуссию ввел Макс Вебер – самый известный социолог начала XX века. Определение, которое дал харизме Вебер, было нечетким, и впоследствии понятие стало шире. Оно зародилось в Древней Греции, откуда и пришло его название. Его применяли к человеку, который обладал такими сверхчеловеческими качествами и творил такие великие дела, словно боги ниспослали ему особый дар. Харизма была тесно связана с героизмом в бою. Она была главным образом свойственна мужчинам. В представлении Be-бера харизматиками были ветхозаветные пророки. Харизма лидера привлекала к нему сторонников – особенно в беспокойные времена, когда ломались устоявшиеся институты, законы и нормы13.

Вебер проводил четкое различие между господством, основанным на личной харизме, и господством, укорененным в древних традициях, институтах и иерархических структурах. Несомненно, он знал, что некоторые наследственные монархи тоже обладали немалой личной харизмой и эксплуатировали ее, – и самым ярким примером здесь служит Александр Македонский. Тем не менее различие, проведенное Вебером между двумя типами господства, существует и имеет важность. Харизматическое господство – это господство личное, преходящее и часто представляющее собой как причину, так и следствие дестабилизации. Наследственный монарх, напротив, должен ставить свою личность ниже интересов коллективов – семьи, к которой он принадлежит, и владения, которое он унаследовал от предков и за чью судьбу несет ответственность. Наследственная монархия обычно основывалась на порядке, стабильности и традиции. Классический древнегреческий герой стоял выше всех законов и норм. Он был прототипом европейского романтического гения XIX века. Один автор говорит о “безумии и переизбытке харизмы”. Такой человек мог использовать свою харизму, чтобы вдохновлять массовое неповиновение и даже бунт против устоявшейся династической власти. Но еще опаснее для правителя была найденная Вебером связь между харизмой и свойственной или приписываемой пророку способностью служить посредником между человеком и Богом. Массовые милленаристские восстания, спровоцированные пророками, были кошмаром для императоров. Они случались время от времени, например в Китае. Последнее из них – восстание тайпинов – продолжалось с 1845 по 1864 год и описывалось как крупнейший бунт в истории человечества, который, как считается, унес больше жизней, чем Первая мировая война. Харизматичные пророки представляли особую угрозу для исламских империй. Один из них, сефевидский шах Исмаил, преобразовал ближневосточную политику в начале XVI века и сделал Иран родиной шиитской веры14.

В этой книге я уделяю относительно немного внимания основателям династий. По определению они отличались от подавляющего большинства императоров, которых видела история. У них были другое воспитание, другое мировоззрение и другие таланты, чем у наследственных монархов, которые стали объектом моего исследования. Наследственная власть – третий из четырех ключевых элементов в портрете императоров, которых я изучаю. Политика, специфичная для наследственной монархии, – одна из основных тем моей книги. Наследственная монархия предполагает, что семьи передают власть из поколения в поколение, то есть формируют династию. Стоящие у власти семьи по динамике схожи с обычными, но в их случае динамика может иметь важные политические последствия. Братья могут быть как близкими друзьями, так и соперниками. Тенденция, преобладавшая между братьями королевской крови, существенно влияла на стабильность и даже на выживание династий. В монархиях, где система престолонаследия предполагала, что сыновья императора будут бороться за престол, ожесточенной вражды было не избежать, поскольку проигравшие погибали. Такой традиции придерживались династии Османов и Великих Моголов. Как в обычной жизни, так и при королевском дворе матери и дочери могли соперничать за влияние на своих сыновей и мужей. Даже в первые годы XX века соперничество между женой и матерью последнего российского императора Николая II (1894–1917) имело важность главным образом потому, что женщины придерживались полярно противоположных политических стратегий и продвигали разных кандидатов на высокие должности. В первые десять лет правления на Николая больше влияла мать. В остальные годы он больше прислушивался к жене15.