bannerbanner
Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея
Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Полная версия

Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
7 из 11

– Не тронь его.

Рыжий бросил рубаху под ноги. Глаза его сузились, превратившись в тонкие злые черточки.

– Дура безмозглая, ты хоть знаешь, кого выходила, какую грязь в дом принесла? Небось, и спала с ним, потаскушка!

Он не говорил, рычал. Меч! Олга скользящим движением ушла в сторону, протянув руку к заветной рогожке, нащупала рукоять и выдернула клинок из свертка. Она двигалась быстро, но Лис был проворнее. Он ударил Змею мечом по затылку, кладя лезвие плашмя, и, как следует, пнул в незащищенный живот. От удара ногой Олга увернулась, следуя исключительно инстинктам. Голова гудела, перед глазами мельтешили рыжие искры, но пальцы крепко обняли рукоять меча и не собирались ее выпускать. Змея вскочила, приняв защитную позицию, и замерла, ожидая нападения. Лис несколько мгновений буравил ее холодным пронзительным взглядом.

– Я же все равно убью его. Ты не сможешь мне помешать, – тихо начал он, не двигаясь с места. Олга поджала губу. Она знала это.

– И не потому, что я такой кровожадный.

Олга молчала, следя, как подрагивает в воздухе кончик Лисьего клинка.

– Он из Стаи, – вкрадчиво продолжал тот. – Знаешь, что такое Стая? Кто такие Ловчие? Они убивают нас, как зверей, загоняют и цепляются в глотку, за деньги, за жратву, ради веселья. Они – псы, жадные и трусливые, понимаешь? Это – мразь! Они и на тебя когда-нибудь устроят охоту, как на волка, стаей в сорок кобелей. Их нельзя жалеть, пойми, они… вот, он, – нелюдь кивнул на Стояна, – никогда тебя не пожалеет. Мы для них – звери.

– Ты – зверь, ты – чудовище, не я, – в тон Учителю произнесла Змея. Тот вдруг побледнел, тонкие губы дрогнули. Олге показалось, что кто-то спустил натянутую тетиву в жилистом Лисьем теле. Он рванулся с места, подныривая под выставленное в защите острие. Змея среагировала моментально. Металл с лязгом скользнул по металлу, рождая сноп золотых искр. Еще миг, и Лис оказался у нее за спиной, где сидел бледный, словно полотно, Стоян. Олга ловко отвела бешеный удар Лиса, предназначенный, чтобы снести голову человеку, но это была уловка, простая и неожиданная в своей простоте. Отводя удар, Змея открылась, не думая о себе. Этим нелюдь и воспользовался. Быстрый выпад, неловкая защита из неудобной позиции и Олга полетела на землю, поваленная мощным напором нелюдя. Лис тут же вскочил, с силой ударил ногой по руке, обезоруживая, выкрутил кисть так, что суставы захрустели. Отбросив свой меч, он уселся сверху на молча извивающуюся Ученицу, схватил за волосы и со всей мочи приложил пару раз лицом о каменный пол пещеры. Он часто так делал… раньше.

– Дура, – рявкнул он, – ты что, совсем не чуешь, как от него смердит кровью, нашей кровью?

А потом взял в руки камень из тех, что окаймляли костровище, и при его помощи начал считать Олгины ребра. Та лишь сдавленно вскрикивала после каждого удара.

– Уймись, зверь! – закричал Стоян, огрев Лисью голову палкой-костылем. – Не тронь девку, сволочь лютая!

Удар вышел слабенький. Лис выпустил Олгу и метнул камнем в побледневшее лицо, обрамленное смолянисто-медовыми кудрями. Стоян захрипел, схватившись за разбитый в кашу нос, и повалился на лежанку, обливаясь густой кровью. Нелюдь медленно поднялся, подбирая меч, и шагнул к человеку.

Олга схватила его за штанину, потянула назад, останавливая, заговорила.

– Пожалуйста, умоляю тебя, не тронь его. Ну что тебе будет, если раздавишь пса беспомощного, убьешь безоружного человека? – она села, обняв колени Рыжего, не пуская, ловя за острое лезвие нервно дергающийся в его руке клинок. – Если так хочешь его смерти, убей и меня! У себя совесть, жалость Печатями выжег, а мне ее зачем оставил? Чтобы мучилась, да? Глядя, как ты бессильных и немощных людей режешь? Оставь его. Прошу, умоляю! Говоришь, они нас зверьем считают! Так веди себя по-божески, по-человечьи, может, и за человека примут! Пожалуйста, Лис.

Учитель встрепенулся, как ужаленный:

– Кто? Кто тебе сказал мое имя? Этот Ловчий?

Он дернул Олгу за волосы, заглядывая в ее глаза. Будто сосульки вонзил…

Никто не говорил, сама догадалась!

– Когда?

– С самого начала знала.

Слезы катились по ободранным щекам, по разбитому носу. Тело горело – дух начал процесс восстановления.

– Хватит, – поморщился Лис, отталкивая Олгу и отступая на шаг. – Не реви, у меня от твоего рева голова болит.

Она утерла слезы, отползая к лежанке.

– Тьфу, чтоб тебя, – в сердцах плюнул нелюдь. – Ты вообще, слышала, о чем я тут говорил?

Она быстро кивнула, на всякий случай прикрывая собою Стояна.

– Ты же не глупая баба, а ведешь себя, как дура набитая! Ну, вылечишь ты его, ну отпустишь, и что? Он за собой всю Стаю приведет, и тогда нам обоим один конец: поубивать всех, да в новое убежище прятаться. А ты ведь еще толком драться не умеешь. Я же не нянька, чтоб от этих мерзавцев тебя охранять. Понимаешь?

Лис говорил спокойно и убедительно, как с капризным и глупым ребенком. Олга слушала и кивала.

– Ну, так что ж ты мне здесь выкрутасничаешь?

Олга опустила глаза. Лис помолчал.

– Знаешь, их двадцать Псов ловчих сюда шло. Нас, между прочим, с тобою убивать. Ох, кто-то раскошелился! Я их на перевале встретил неделю с лишним назад. Думал всех положил. Видимо сбежал один.

Он поморщился, потирая висок.

– Ладно, – Старший повернулся к выходу, – хватит. Убьют, значит так тебе и надо, глупая девка, меньше хлопот. Кстати, если еще реветь будешь, запорю.

Он вышел прочь, и Олга долго смотрела на качающийся полог, не веря, что Лис помиловал Стояна. Что же его так проняло? Неужели, упоминание о его звериной натуре?! Ну, то, что он зверь, это еще слабо сказано. Интересно, другие духи такие же? Она склонилась над бессознательным телом Стояна, утирая кровь смятой синей рубахой, попросила духа помочь. Неужели и вправду убивать шел? Меня? Может, Ловчие и не знали, что я у Лиса в учениках хожу. Почему же ты не распознал во мне йока? А, Стоян? Олга усмехнулась, погладила по кудрявой голове. Он открыл глаза, взглянул на нее сначала со страхом, потом успокоился, увидев, что все в порядке.

– Он тебя здесь насильно держит, да? – спросил он, хлюпая разбитым носом.

– От него невозможно сбежать, – Олга глядела мимо, сквозь стену, – да и некуда!

Стоян помолчал. Он не догадывается, что я есть на самом деле. Странно. Обычно люди очень хорошо отличают йоков от остальных.

– Почему йок оставил мне жизнь?

– Прихоть у него такая, – Змея невесело усмехнулась. – Он тебя один раз отпустит, ты уж постарайся второй раз не попадаться.

Стоян поморщился, касаясь совершенно целого носа, потом недоуменно поглядел на Олгу.

– Кто ты такая?

– В лоб спрашиваешь? Неприлично как-то, – засмеялась Олга, глядя в его удивленные глаза. – Отдыхай, я тебе вечером поесть принесу и рубаху постираю.

– Я за тобой вернусь, – проговорил Стоян, глядя на ее удаляющуюся фигуру. – Не место тебе рядом с ним.

– Не смей, – она повернулась, сурово глядя в его бледное лицо. – Иначе я сама убью тебя.

Она вернулась в дом как раз к тому моменту, когда Лис, напарившись, сидел на скамье в прихожей, ломая очередной гребень в своих спутанных волосах. Олгин меч лежал рядом.

– Хорош жених, только слабоват. Мало от такого веселья, а?

Язвить Рыжий всегда умел. Змея молча стянула пыльную, вымазанную в крови рубаху, склонилась над умывальником.

– Что молчишь?

– А что мне на твои глупые попреки ответить? – взвилась Олга. – С тобой наверняка девки только силком да за деньги спят.

Лис мгновенно оказался рядом. Навершие у Олгинова меча было простенькое, стальное. Им нелюдь и приложил Младшую по лицу. Она не стала уклоняться, и рухнула, сметенная тяжелым ударом. Пусть бьет, мразь кудлатая! Злоба заклокотал в горле, не давая дышать.

– Думай, что и кому говоришь, – холодно произнес нелюдь, кладя меч обратно на скамью и усаживаясь рядом.

– Не спала я с ним, – медленно поднимаясь, проговорила Олга. – Кому я нужна? Моей рожей только детей пугать…

Лис уставился на нее, застыв с гребнем в руке. Потом усмехнулся, спуская ноги на пол.

– Дура ты все-таки.

Он подтолкнул ее в горницу, войдя следом. На табурете стоял пустой короб, стол изобиловал припасами да гостинцами. Рыжий пошарил среди кульков и свертков и протянул нахохлившейся Змее круглый плоский футляр. Она повертела деревянную безделку, нашла защелку и откинула крышку. Олга бы точно разбила это зеркальце, если бы Лис не поймал его на лету, лихо ругнувшись.

– Держи крепче, корова, я за него денег уйму отдал!

Олга вгляделась в свое отражение и обомлела. Не способно лицо так часто меняться! Чудовищная маска, искажавшая ее облик, исчезла. Но то, что Олга видела сейчас, тоже нельзя было с уверенностью назвать нормальной человеческой внешностью. На нее смотрела молодая девка со злыми, недоверчивыми и уж сильно по-змеиному раскосыми темно-желтыми глазами, вздернутым, маленьким носом и полными губами. Во рту, разинутом в немом удивлении, явственно были видны острые мелкие зубы. Кажется, их было больше тридцати двух. На здоровой загорелой коже не осталось и следа от страшного шрама. Волосы, отросшие до лопаток и забранные в беспорядочную косу, давно изменили цвет, приняв насыщенный коричнево-травянистый оттенок, и были удивительно густые и гладкие, словно чакайский шелк. Всем была девчонка как прежде, даже краше, если бы не страшные змеиные глаза, да чешуйчатые пятна на шее, да еще нечто неуловимое, большое и сильное, пугающее и в то же время притягательное. Какая-то внутренняя особенность, что ускользает от внимательного взгляда и видна лишь боковым зрением. Змея так и не поняла, что именно. Не успела. Ее сознание, наконец, переборов старые убеждения, признало отражение своей личиной, и Олга перестала видеть себя, что называется, со стороны.

Змея усмехнулась, закрывая зеркало.

Через неделю нелюдь увел Стояна. Олга три ночи не смыкала глаз, все боялась вещих снов, полных крови, боялась почувствовать, как входит предательский Лисий клинок в мягкую незащищенную плоть, разрывая нить человеческой жизни. Но Учитель, оказалось, умел держать слово. Он вернулся на четвертый день после ухода, перед самым снегостоем, с неожиданным гостинцем на волокушах: под засаленной дерюжкой лежали девушка да парень лет двадцати, оба с брюшным тифом на последнем, критическом звене хвори. Лис хмуро глянул на Змею, деловито осматривающую нежданных пациентов, и спокойно произнес:

– Лечи этих, а падаль в дом больше не смей приносить, высеку.

Олга спрятала довольную ухмылку. Нашел, чем пугать!

Так, при помощи нелюдя, она стала проходить учебную практику врачевателя, должную быть еще полтора года назад. Лечебницу обустроили в той самой пещерке, и Лис часто приходил туда вечерами вслед за Змеей, садился у входа и подолгу пристально наблюдал за действиями Ученицы, попутно занимаясь каким-нибудь рукоделием: чинил одежду, остругивал древки для стрел, точил наконечники, плел корзины и берестяные туески под крупы и муку. Олгу изначально раздражало его постоянное присутствие, но, спустя время, она свыклась с молчаливым наблюдателем и перестала нервничать.

И где только находил Лис людей с таким разнообразным набором хворей?! Хотя, Змея догадывалась. В большинстве своем это были каторжане, брошенные умирать за пределы шахт. Иногда она вглядывалась в изможденные лица людей, силясь угадать, что же совершили эти несчастные, за что были обречены на столь незавидную участь? Убили, ограбили, или, будучи плененными, стали выгодным товаром на торгу? Спросить их самих не было возможности, больные прибывали в бессознательном состоянии, и отбывали так же. Куда увозил исцеленных Лис? Олга спросила. Он ответил уклончиво: обратно.

Снова взъярился за окном лютень-месяц, и нелюдь, томимый жаждой крови, ушел на свой страшный промысел.

***

Олга стежок за стежком пришивала аккуратную заплату на продранное колено Лисьих портов, продолжая прерванную песню:

Три года ждала,


От тоски извелась я…


В лесу, где забытая


Тропка вилася,

Средь сосен высоких,


В молельне пустой,


Сочился родник


С непростою водой.

В серебряный чан


Та водица струилась,


В ней древняя сила


И мудрость таилась.

И коли Всесила


Молитве внимала,


Взглянув в отраженье,


Я все прозревала…

Той ночью Луна


Обернулася в тучи,


Деревья стонали,


Их ветер измучил.

Я хрипло твердила,


“О, Духи Познанья,


Проснитесь, молю,


Приоткройте мне тайну,

Что видеть желаю,


Прошу вас, явите,


Ответьте, не мучьте меня,


Не томите!”

Вдруг ветер умолк,


И лес замер, затих,


Лишь звонко журчал


Необычный родник.

Подернулась рябью


Живая вода,


Дрожа, пригляделась,


Но в чане лишь тьма.

“Неужто не явишь”,


Подумалось мне.


Вдруг голос могучий


Взревел в тишине:

“Тот плащ, что ты шила,


В походе украли,


Когда он с отрядом


Стоял на привале.”

Молчанье, и больше


Ни слова, ни знака,


И странно, что мне


Расхотелось вдруг плакать.

“Вернись ко мне, милый”


И высохли слезы.


“Вернусь невредимым”


Застыли березы.

Вдруг дрогнуло небо,


Разбилось на части,


И гром прокатился,


Встречая ненастье.

Забилось сердечко,


И сжалось… дождем


Посыпались тучи


За темным окном.

Змея, отрезав нитку, положила руки на стол, разглядывая их в неверном свете оплывшей свечи. Бурые коготки, венчавшие каждый палец, глянцево поблескивали, бликуя желтоватыми пятнами. Олга давно выучилась ощущать приближение Лиса и в пределах пятидесяти саженей с точностью могла определить, как близко он находится от дома. Вот и сейчас, даже не выпуская духа, она знала, что Учитель медленно продирается сквозь метель, бушующую на открытой всем ветрам площадке плаца. Она потянулась, убрала в сундук штопаную одежду, оставив лишь смену белья для бани, и пошла отворять дверь.

Лис, занесенный снегом, был похож на ходячий сугроб. Он скинул тяжелый плащ, шапку и, загромождая просторные сени, втянул внутрь сани, прикрытые медвежьей шкурой.

– Баню, – хриплым с мороза голосом проговорил нелюдь, разминая заледеневшие в сосульки волосы, – потом разберешь.

Он кивнул на сани и вошел в переднюю, на ходу скидывая сапоги. Олга, накинув полушубок и сунув ноги в залатанные валенки, выпрыгнула в непогоду, хлопнув дверью.

Пока Лис парился, Олга собрала на стол, и вышла в сенцы, горя нетерпеливым желанием узнать, какой гостинец привез Учитель в этот раз. Она, развязав веревки, откинула шкуру и вскрикнула, в ужасе отдергивая руки. На санях, безжизненно откинув пепельно-русую голову, лежал мальчик лет восьми. Синие бескровные губы приоткрыты в немом стоне, в уголках рта запеклась кровь. Дорогая, красного шелка рубаха, подпоясанная красивым цветастым кушаком, выдавала в ребенке сына обеспеченного, возможно, высокородного человека. А жуткая рана на груди пока лишь сулила смерть, ибо мальчик все еще был жив. Змея трясущимися руками перенесла умирающего в переднюю и уложила на лавку. Почему он не сказал мне, что тут раненый?! Малыш даже не застонал, только губы дрогнули. Она разрезала рубашку и тугие бинты, осматривая рану. Лис его перевязал, что ли? Удар был нанесен мастерски, только, видимо, в последнее мгновение рука нападавшего дрогнула, вонзая меч, и клинок прошел на треть пальца правее сердца. Ребенка-то за что так?!

Змея очень боялась звать духа в подмогу. Вынуть болезнь из тела человека во сто крат проще, нежели латать прорехи на этом самом теле. Кроме Стояна у Олги не случалось пациентов со столь серьезными ранениями. А это дитя, балансируя на грани, вряд ли выдержит грубое вмешательство. Олга лихорадочно соображала, в панике теребя ворот рубахи. А мальчик вдруг открыл совершенно ясные серые глаза и, глянув в склоненное над ним скорбное лицо, радостно улыбнулся сквозь набежавшие слезы.

– Мама! – взгляд потух, будто душа вылетела вслед заветному слову. Змея вздрогнула, что-то поднялось из глубин ее сознания, или это было сознание духа? Что-то огромное, горячее, обладающее невероятной силой. Миг, и поврежденные ткани восстановлены, еще миг, чтобы сосредоточить энергию и послать живительный импульс остановившемуся сердцу.

– Живи! – Змея не молила, рычала в приступе дикой ярости, как волчица, у которой отнимают новорожденного щенка. – Ну же! Живи!

Она не имела понятия, сколько времени билась над мертвым телом. Мимо прошел Лис, обдавая вспотевшую Олгину спину морозной свежестью и еловым банным духом, остановился.

– Все-таки сдох, гаденыш… зря тащил! Надо было на месте прикончить, это было бы… м-м-м… более человечно, что ли, – и вошел в горницу.

Олга сидела, будто ледяной водой окатили. Прикрыв остекленевшие глаза безымянного мальчика, она уткнулась носом в полупрозрачную холодную ладошку. От нее исходил странный горьковатый дух, слабый в остывающем теле, но ощутимый. Запах очень напоминал аромат полыни на жарком солнце. Олгу затрясло. Она медленно поднялась и молча, с каменным выражением на лице направилась в горницу. Лис спал, растянувшись на скамье и закинув руки за голову. Мокрые нечесаные волосы черными змеями разметались по чистой простыне, грудь мерно поднимается под тонкой сорочкой, а между пятым и шестым ребром горит, притягивая безумный Олгин взгляд, лиловая точка. Она, не отводя глаз, потянула со стола нож и, сделав шаг вперед, решительно замахнулась. Рука нелюдя, подобно тискам, сжала хрустнувшее запястье, заставляя пальцы выпустить рукоять клинка, вошедшего в мягкую плоть на четверть пальца. Олга не издала ни звука, лишь крепче стиснула зубы, пытаясь вогнать сталь глубже.

Лис тихо зарычал и сильнее вывернул руку, бередя собственную рану. Олгина хватка ослабла, и она, выпустив нож, покатилась по полу, больно ушибив плечо об упавший табурет. Лис медленно поднялся, держась рукою за правый бок. Под пальцами быстро расплывалось ярко-красное пятно. Змея уставилась безучастным взглядом на свою сломанную конечность. Ее совершенно не волновало, сразу ли убьет ее одуревший от злости нелюдь, или сначала помучает для острастки. Что-то сломалось и застряло внутри, не найдя выхода, и теперь мучило трепыхавшееся сердце тупой, тянущей болью. Старший стоял, не шевелясь. Олга закрыла лицо руками и тихо сдавленно прошептала:

– Знал бы ты, Лис, как я тебя ненавижу! – она без страха, с отчаянной надеждой утопающего взглянула в его свирепое лицо, пытаясь отыскать в темных глазах хоть что-то, кроме злой пустоты.

– Зачем ты убил мальчика?

Голос ее был уставшим, полным неизбывной безнадежности.

– Он был Нюхачем. Он вел Стаю по моему следу.

Голос был холодный, совсем чужой.

– У него же молоко на губах не обсохло… ты… зверь!

И тут, сорвавшись, Лис заорал, кулаком ударив по столешнице так, что та жалобно захрустела.

– Дура ты! Да хоть младенец в люльке! Они же за тобой шли, по твою душу! Тебя убивать! Меня кончать шли! Я Закон нарушил, ты понимаешь, на Кодекс наплевал, тебя создавая! Тебя в каждом клане с потрохами съесть готовы. Пока ты без Печати. И меня четвертовать, сжечь и повесить одновременно. Тебя убить хотят, корова ты тупорогая! А ты о своих палачах печешься!

Змея подняла табурет и, примостившись на край широкого сиденья, тупо улыбнулась.

– Убить? – истерически присмеиваясь, удивилась она. – Меня убить? Да я и так издохла давно! А ты вообще уже должен в перегной превратиться! Сволочь ты! Гад! Ублюдок! На кой черт мне нужна такая жизнь, когда из-за меня детей режут!

Лис скривился и залепил ей звонкую пощечину.

– Хватит!

Олга подобрала колени к подбородку, поглаживая пунцовую скулу. Она глядела сквозь нелюдя пустыми незрячими глазами, полными жгучих слез, повторяя:

– Ненавижу тебя. Ненавижу!

– Только не реви, – он схватил Младшую за плечо. – Не надо слез, слышишь! Хватит, прекрати! Думаешь, я хотел этого недомерка жизни лишать! Его сами Ловчие под нож бросили. Мало их было, идиотов. На меня такой мелкой Стаей не ходят. Один из них и прикрылся мальчишкой. Думал, это его спасет!

– Ненавижу, всех ненавижу, убить вас мало…

Змея покачивалась вперед-назад, не видя и не слыша ничего вокруг. По щекам, вместо солоноватых слез, текла непрозрачная жидкость травянисто-зеленого цвета. Лис, побледнев, схватился за голову, пытаясь замкнуть внутри распирающую, невыносимую боль.

– Хватит, Змея, прекрати! Пожалуйста! Умоляю, хватит!

– Ненавижу. Детей-то за что? Меня убей, их не трогай. Сволочи вы. Звери, а не духи. Даже хуже. Звери своих детей не трогают…

Странный птичий окрик, похожий на плач чайки, развеял наваждение, вырвав сознание из цепких объятий обезумевшего от ненависти духа. Олга, вздрогнув, испуганно огляделась вокруг. Лис сидел у печи, подобрав ноги и прислонившись лбом к теплому камню. На беленой поверхности расплывалось кровавое пятно. Багровая струйка медленно прокладывала дорожку через переносицу, густой каплей-слезой катилась по щеке и губам. Зачем он голову себе разбил, совсем свихнулся? Змея тронула его за плечо.

– Не хотел я его… убивать… они сами его… под нож.

Мутные глаза прояснились. Лис дотронулся до рассеченного лба, поморщился.

– 

Льда принеси, – приказал он, поднимаясь.

Следующим вечером, когда успокоилась вьюга, Змея сожгла тело мальчика на обрыве, где некогда бурлил небесный вулкан, и отдала его прах закату.

Глава шестая.


Право на ритуал

Олга полоскала в ручье белье. Руки постоянно сводило от холодной воды, но она улыбалась, насвистывая незатейливый мотив. А почему бы и не радоваться? Нелюдь ушел две недели назад и не спешил возвращаться. Лес перерождался, разбуженный приходом долгожданного тепла. На противоположном берегу ручья раскрыли бутоны подснежники, и теперь белыми звездами разметили свой млечный путь на черной, набрякшей живою влагой земле.

Развешивая Лисьи рубахи, Олга в очередной раз наткнулась взглядом на розовое пятно. Не могла она, как ни билась, отстирать “лиловую” кровь. Царапина, оставленная Змеей на теле Рыжего еще зимой, заживала очень долго. Рубец до сих пор не сошел. Наверное, стоит сжечь эту сорочку, чтоб глаза лишний раз не мозолила.

Она закинула пустую корзину на плечо и бодро зашагала к дому, разгоняя голыми пятками солнечные блики в лужах.

Ничего не предвещало скорой беды. Олга сидела на скамье в сенях и чистила рыбу. Сегодня на ужин она собиралась испечь знатный пирог со свежей лососиной.

Теплый ветерок, влетая через открытую дверь, приносил в своих прозрачных струях веселый птичий перезвон и сырой запах леса. Олга почувствовала неладное, когда птицы начали внезапно прерывать свои песни. Она отложила нож и обтерла руки, как вдруг в дверной проем просунулась вихрастая голова лупоглазого паренька. Он удивленно уставился на нее. Олга ответила ему взаимностью. Несколько долгих мгновений они молча изучали друг друга, после чего голова исчезла. Вместо нее в прихожую, пригнувшись у входа, вступил долговязый юноша, с темной копной тщательно расчесанных волос, обрамляющих худое болезненное лицо, на котором лихорадочно поблескивали воспаленные злые глаза. Одет юноша был весьма недурно, богатые ножны висели на добротном поясе с серебряной пряжкой, только вот брезгливое выражение, с которым он оглядел небогатое убранство комнаты, сразу не понравилось Змее, как не понравился и хлынувший невесть откуда горький, удушающий запах полыни.

Он смерил ее оценивающим взглядом, криво усмехнулся и крикнул, повернувшись к выходу:

– Я же говорил, здесь никого нет.

Змея даже обиделась слегка.

– Как это никого? Я, ты, да пятнадцать лбов, что рыщут вокруг дома, – спокойно произнесла она, глядя, как юноша лениво и уверенно достает из ножен меч и наставляет на Олгу.

– Ты бы, девка Лисья, помолчала лучше, пока я тебе язык не отрезал.

В горницу вошли еще трое, двое из них держали в руках взведенные арбалеты. Боятся, – удовлетворенно подумала Змея, – и правильно делают.

На страницу:
7 из 11