Реальные события и фантастика. Рассказы

И вот настал долгожданный отъезд. Вездеход, рыча и лязгая гусеницами, выехал на покрытую снегом дорогу и покатил к переправе через реку. Она в этом месте была широкая – метров сто, и ее надо было переехать по броду. Льда еще не было, и тягач с нами на броне благополучно выехал на противоположный берег. Стало холодно, и все пассажиры залезли внутрь вездехода. Поездка продолжалась полдня. Мы приехали к нашему летнему лагерю, с кухней, на которой развевался красный флаг, который я водрузил еще летом. Выгрузили часть продуктов, пообедали и отправились дальше – на север нашего участка, где был развернут наш зимний лагерь.

Уже затемно подъехали к палаткам. Они были двойные – зимний вариант, с печками и с трубами. Наш экскаватор тоже стоял тут. Разгрузили вездеход быстро, и бригада буровиков отправилась на нем к своему буровому станку – надо было выгрузить бочки с соляркой. Когда к ним подъехали, мороз усилился, и началась метель. Буровики открыли тепляк буровой установки, и ахнули от неожиданности: весь он был забит снегом. Сделали несколько снимок на память, и стали разгружать бочки.

Мне еще надо было найти керн этой скважины. Но все было в глубоком снегу. Я копнул там, где обычно буровики ставят ящики, потом рядом. Ничего не обнаружил, и стал звать Александра, который был геологом, и присутствовал при бурении этой скважины. Сашка отказался выходить из теплого вездехода. Он был одет по-летнему, и боялся простыть на этой метели. После недолгих поисков ящиков с керном, я плюнул на это дело. Найти керн можно было только летом. Так как сугробы были глубокими – больше двух метров.

А я еще думал летом, проходя через снежники в июле, почему так долго снег не тает на склонах этой горы. Все объяснилось. Через перевал дул западный ветер и на этом восточном склоне гор он сбавлял свою скорость. Тут происходила выгрузка снега. С образованием мощных сугробов.

Вездеход, наконец, смог подъехать к буровой установке. Минут пятнадцать он ездил вокруг, утопая в снегу, желая подъехать поближе к буровой установке. Когда он, наконец, смог это сделать, мы разгрузили бочки с соляркой и поехали в лагерь.

Мне отвели место в палатке, где уже жили рабочий и буровой мастер. Перед нарами стояла печка, с запасом дров, в тамбуре палатки были инструмент, лопаты и топоры. Я достал свой спальный мешок, постелил его на нарах на свободное место, потом растопил печку и оправился на кухню.

Там уже собрались все участники будущей вахты. Все, кто мог уехать в более теплые края, погрузились на вездеход и уехали на базу. Остались геологи, несколько рабочих и тракторист. У буровиков был свой вагончик в лесу, в нескольких сотнях метров от наших палаток, которые стояли на опушке леса рядом с ручьем.

На кухне происходил праздник – в честь открытия зимнего сезона и вахты. Пили водку, закусывали тушёнкой и домашними огурцами, строили планы, общались. Потом кто-то решил посетить туалет, который был в сорока метрах от палаток, и обнаружил стаю волков, которые перемещались вокруг палаток по березовому лесу. Это были большие, крупные и явно голодные звери. Слишком опасные для нас. Один рабочих достал ружье и пошел с ним на улицу. Сразу же раздались выстрелы. Потом выяснилось, что он стрелял по волкам, но ни одного не убил и даже не ранил.

Стая не испугалась выстрелов. Волки просто отошли на небольшое расстояние от палаток, но не ушли. Они ждали. Нам стало ясно, что даже простое перемещение между палатками, не говоря о походе в туалет, может стоить жизни.

Я подошел к Паше – нашему трактористу, и сказал ему, чтобы он завел свой экскаватор, и начал ездить вокруг палаток, отпугивая волков. Он уселся в кабине и начал описывать вокруг палаток круги, поднимая и опуская ковш. Волки, должно быть, удалились от этого шума и лязганья ковша, потому в эту ночь их никто из нас не видел.

Рабочие разбрелись по своим палаткам спать. Я последовал примеру рабочих и тоже отправился в свое новое жилище. Подкинул в печку пару березовых поленьев и достал геологические карты. Думал, с чего начать следующий день.

Утро этого дня выдалось морозное и солнечное. Наши палатки находились на опушке березовой рощи, и просто утопали в сугробах. Березы были все кривые, как на подбор – это был результат сильных ветров. Когда мы уезжали, через месяц, то количество этих берез сильно уменьшилось. Мы рубили эти березы для своих печек. В принципе это были буржуйки, но дрова в них горели долго, и мы на них не могли нарадоваться. Обычно, когда я уходил на работу, засовывал одну толстую березовую чурку, и когда приходил на обед, то в палатке было тепло, а в печке еще светились угли. В обед еще подкидывал такое же полено, и оно горело до самого вечера.

Работы у меня было много. Кроме скважины, на которой находился сейчас буровой станок, надо было определиться еще с двумя линиями скважин. Расположение одной мне дал главный геолог, там оставалось только колья поставить, а вторую линию предстояло задать мне самому.

Наш молодой геолог ушел уже с рабочим документировать канаву, которую успел выкопать Паша и я решил наведываться к ним и посмотреть, как у них идут дела.

Но надо было в первую очередь сделать крепления на лыжах. Я достал резину, сделал из нее ремни, потом связал с креплениями на лыжах медной проволокой. Получилось надежное крепление, из которого никогда не выскочит валенок. Надел лыжи, телогрейку, взял радиометр и медленно, но уверенно начал спускаться к заметенному снегом ручью, за которым находилась эта канава.

Работа на ней кипела. Я нашел место для нее место еще летом – там, в эпицентре аномалии радиометр просто зашкаливал. Геолог, бывший год назад еще студентом, ходил по дну канавы в легкой ветровке и диктовал показания прибора рабочему. Все было просто замечательно. В канаве, под курумником, оказалась руда, и она была прокопана как раз вкрест простирания рудной залежи.

Я подождал немного, и оба вылезли наверх, чтобы устроить перекур. Я спросил у геолога, почему он так легко одет, и, оказалось, что ему никто не дал телогрейки на базе. Пришлось мне потом просить начальника, и он вскоре привез ему и валенки и телогрейку.

Когда мы разговаривали на отвалах канавы, геолог вдруг закричал, – чтобы мы посмотрели на эту картину: метрах в пятистах от нас по склону горы вереницей, один за другим бежали волки. Их было около десяти. Они покидали наш лес и надолго.

Мне стало понятно, почему волки терроризировали нас прошлой ночью, когда пришел днем на обед в лагерь. Стая волков охотится на определенном участке, обегая его по периметру, по своей волчьей дороге. Наш палаточный лагерь находился прямо на этой дороге, и она была примерно два метра шириной. Волки пытались ночью прогнать нас со своего участка. Мы были для них не прошеными гостями. Но ничего у них не вышло, и они ретировались, оставив нас в покое. Теперь мы могли спокойно работать и ходить по вечерам в нашем палаточном поселке.

Я провел в этом палаточном лагере около месяца. Буровики бурили скважину за скважиной, надо было заниматься разбивкой буровых профилей, закреплять на местности точки заложения скважин. А геологи, которые были со мной, документировали керн и меряли его радиоактивность. Работы было много. Несмотря на зиму и обилие снега, было еще тепло для этих краев. Термометр редко опускался ниже пятнадцати градусов. Но раза два нас накрывала пурга на несколько суток. Палатки заносило снегом по самую крышу, приходилось очищать трубы у печек, чтобы не угореть ночью, а потом, после того, как пурга заканчивалась, приходилось откапываться самим и откапывать другие палатки.

В конце месяца приехала на вездеходе сменная бригада буровиков, и я с бригадой, которая поехала домой на отдых, тоже поехал в контору. На обратном пути вездеход при переправе через ручей, превратившемся в полноводную реку, провалился в яму. Нас стало заливать водой внутри вездехода, и все выбрались на берег этого ручья

Вездеходчики наши оказались профессионалами в своем деле. Тут же срубили пару елок, привязали бревна к гусеницам, и спустя считанные минуты вездеход сумел выбраться из этой ямы и переехать этот ручей.

Впереди еще была широкая река, перед самой базой. На стремнине вездеход чуть не унесло водой, но все обошлось. И мы в целости и сохранности добрались до нашей базы.

Гаубица Д-30

Заканчивался пятый курс института. Мне пришлось нелегко на этом последнем курсе – я попал в конце четвертого курса в больницу, и, чтобы продолжать учебу, надо было или уйти в академический отпуск на год, или на пятом курсе пройти последний семестр четвертого курса и одновременно изучать предметы пятого курса.

Уходить в отпуск я не желал – хотелось окончить институт со своей группой. И мне пришлось уже на пятом курсе изучать дисциплины четвертого курса, сдавать по ним курсовые, зачеты и экзамены. И одновременно изучать предметы пятого курса, со сдачей по ним тоже зачеты, курсовые и экзамены. Скоро наступала пора защиты дипломов, надо было начинать писать дипломную работу.

Дел у меня было просто невпроворот. Приходилось иногда ночевать в институте, особенно когда я писал дипломную работу по месторождению полиметаллов в четырнадцати километрах от Северного Ледовитого океана.

Я упирался, как мог. Сдавал зачеты и экзамены за четвертый курс, и одновременно писал курсовые, сдавал экзамены и зачеты за пятый курс. Многие студенты начали писать диплом, и я тоже начал. Но у меня была дипломная работа, очень интересная. Полиметаллическое месторождение, находилось на Полярном Урале. У меня были шлифы, аншлифы, образцы руд с него и огромное желание окончить институт со своей группой. Изучал в основном аншлифы – такие отполированные куски руды, описание шлифов с этого месторождения мне бескорыстно предоставил аспирант нашей кафедры Валера.

Описание аншлифов, фотография их занимало много времени. Учился на пятом курсе, и учеба у меня занимала весь день, и прихватывала ночи. Был не один такой – половина нашей группы училась днем и оставалась ночами в лабораториях института.

Когда нарисовал карту, оформил всю работу над рудами этого месторождения, началась защита дипломов. Я повесил все свои чертежи на стену, фотографии шлифов и аншлифов, диаграмму с образованием рудных минералов месторождения. Потом рассказал комиссии суть моих работ и выводы. Комиссия оценила мой научный труд на пять. Через год, или позже, я узнал совершенно случайно, что моя работа заняла где-то первое место. Но уточнять где, мне было лень, да и не было на это времени.

Последним звеном, связывающим меня с институтом, оставалась военная кафедра.

Особенно я смущал военных с нашей военной кафедры своим внешним видом. Когда на пятом курсе наш поток выстроился на военной кафедре перед началом занятий, то наш куратор чуть не упал, увидев мою, голову во второй шеренге. На ней были густые черные волосы до плеч, тогда как все студенты в строю были с короткой стрижкой, как и положено будущим офицерам. Он меня заставил сразу пойти и постричься. Но все студенты закричали из строя, что это парик. И под ним стрижка под ноль и страшные шрамы после операции.

Он принял это к сведению, и разрешил изучать на кафедре материальную часть гаубицы Д-30 и расчеты для стрельбы.

Военная кафедра у нас была по средам. И этот день был для студентов нашей группы очень интересный. Начинались занятия с того, что преподаватель в военной форме сразу обращал свое внимание на мою неуставную причёску, и отправлял меня стричься. Ему объясняли, что это парик, и он после этого, смирившись с моим неуставным внешним видом, продолжал занятия.

Очень скоро все офицеры нашей военной кафедре примирились с моим видом, и уже не обращали внимание. Учёба на военной кафедре продолжалась. Мы учились стрелять из гаубицы, занимались строевой подготовкой, и офицеры знакомили нас с пистолетами и автоматами.

Летом нас ждал учебный полигон, на котором в течение полутора месяцев мы должны заняться тактикой, строевой подготовкой и практической стрельбой из гаубицы. Нас всех переодели в военную форму, и стали ходить строем в столовую. Короче, это была армия.

Мне это не нравилось, так как уже прослужил в ней два года. И я стал думать о том, как бы мне увильнуть от всего этого. Служившие в армии нас в группе было со мной пять человек. Старосту назначили командиром взвода, остальные три студента, отслужившие в армии, стали командирами отделений. Я был как пятая нога – для меня командирской должности не нашлось. А шагать строем вместе со студентами, которые не служили, я не хотел, и командовать мною моим приятелям было неудобно. И я стал сразу же дедом, второй раз в жизни.

На утреннее построение выходил вместе с нашей группой. Но не занимался с ними зарядкой, строевой подготовкой, и в столовую шел один, в то время как наш взвод под песни шагал строем в столовую, где я уже их ждал за столом, доедая завтрак, или обед с ужином. Мне надоели эти построения и марши еще в армии, где я служил. Но там еще была служба – учения, стрельбы и постоянные тревоги – учебные и настоящие. А здесь строевой подготовкой заниматься мне не хотелось.

И я попросился в увольнительную. Съездил домой, отдохнул, приехал обратно, пожил со всеми в палатке. Надоело быстро, и вновь попросился в увольнительную. Придумал для этого отличный повод – мне надо было лекарства, а их должен выписать лечащий врач. Полковник сказал мне, когда выписывал увольнительную, чтобы я приехал обратно со справкой, которая меня освободила бы от военных сборов.

В городе зашел к военным врачам, которые прочитав мою истории болезни, написали такую справку, и я приехал обратно к этому полковнику. Отдал ему справку, которая освобождала меня от дальнейшего прохождения военных сборов, попрощался со всеми и отправился домой.

Но все равно приехал обратно на один день. Были стрельбы из автомата, и мне страшно хотелось вспомнить молодость и подержать опять боевое оружие. Последний раз стрелял из автомата в армии. Наша рота в течение двух лет в четверг отправлялась на стрельбище и стреляла по мишеням. До сих пор помню номер моего автомата СЕ3746, хотя прошло уже более сорока лет.

Я приехал как раз вовремя. Взял в руки автомат, выпустил из него положенные десять патронов, разрядил его в конце стрельбы, и поехал домой, довольный.

Так что мне не пришлось получить офицерское звание – остался со своим военным билетом на всю оставшуюся жизнь, до шестидесяти лет, когда в военкомате меня сняли с воинского учета. Но я не жалею. Я отдал родине два года армейской службы.

Глухарь

На берегу реки Чердынь прожили недели две. Я пару раз пытался поймать какую-либо рыбу, рассчитывал вообще-то на щуку. У меня был спиннинг, но пока не везло. Как-то раз я заметил на елке близи кухни крупную птицу. Выяснилось, что это рябчик. На базе были две пристрелянные две пневматические винтовки, такие же, как в тирах, и солидный запас спортивных пуль к ним. Принес одну и принялся за охоту.

Охотником я никогда не был. Повадки и привычки, диких зверей и птиц не знал. Больше знал про рыб, как их ловить и где, потому что отец у меня был любителем рыбной ловли, и постоянно брал меня и брата с собой на рыбалку. На Визовском пруду у него была лодка, и я часто бывал на рыбалке – и зимой и летом. Но ружья у него не было, и охота его не интересовала. Так бы и оставался бы лохом в охоте, если бы не эти пневматические винтовки. Оказалось, что рябчика довольно легко застрелить из этой винтовки даже с тридцати метров. Главное было в него попасть.

В армии я стрелял из автомата каждую неделю два года и научился хорошо стрелять. Поэтому легко застрелил неосторожного первого рябчика, который уселся прямо у нашей кухни на сухой елке. На вкус он оказался очень вкусным, но маленьким. Чтобы сварить суп для нашей бригады из нескольких человек, надо было два – три рябчика минимум. Если бы стая рябчиков после удачного выстрела не улетала, можно было настрелять дичь за считанные минуты на обед, или ужин. Но они редко оставались на месте, после того, как теряли одного из своих товарищей. А найти их вновь было непросто. Пришлось сделать манок из стержня для шариковой ручки.

Охота на рябчиков с пневматическим оружием оказалось очень увлекательным занятием. Даже лучше чем ловля хариусов, когда эта рыба вдруг неожиданно и резко хватает муху. Я бы не советовал сердечникам заниматься ловлей этой рыбы. Даже у меня сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда она клевала. А ловил еще некрупных рыб – на перекатах небольшой речки недалеко от Екатеринбурга. До более крупных особей так и не добрался. Хариусов длиной с мою руку заметил перед самым отъездом в глубоком омуте. Вода в омуте была чистой и на дне шевелила плавниками целая стая этих рыб. Я оставил их на потом.

Манок оказался примитивным и не очень привлекал рябчиков. Но они откликались издали на свист и, подлетая, или подходя пешком, начинали сомневаться. Ходили кругами метрах в двадцати. Как только попадали мне на мушку, раздавался выстрел. Но заняться этим увлекательным делом мешала работа. Пришлось брать винтовку с собой. Один раз по пути на магнитную аномалию я услышал свист рябчика, и когда с первого раза промахнулся, то чуть не заблудился из-за этого рябчика. Он увел меня далеко от просеки, по которой мы с геофизиком шли на работу и, когда его, наконец, я застрелил, то понял, что не знаю, куда идти обратно. Солнца не было, стоял пасмурный день, и компаса у меня не было. И я начал орать во все горло. Потом услышал далекий окрик и вышел минут через двадцать к Александру, так звали геофизика. Это был для меня урок.

В этом сезоне часто приносил дичь. Она нам заменяла тушенку. Кроме того, это было увлекательное занятие. Было много интересных случаев в ходе такой охоты. Так как выстрела из пневматической винтовки почти н слышно, то рябчик после первого выстрела не улетал. Можно было стрелять по нему, пока не надоест. Один раз выстрелил по рябчику, который сидел в метрах десяти от меня раз десять, пока не выяснил, на сколько делений нужно было опустить прицельную планку. Прицельная планка сбилась, пока я за ним лез через мелкий березняк. В другой раз целая стая рябчиков уселась на нашу палатку ранним утром. А винтовку куда-то засунули, и пока ее нашли под спальными мешками, было уже поздно.

Однажды я ползком крался на свист рябчика, и винтовка была на локте. Так всегда ползал в армии с автоматом. Полз, а тем временем рябчик шел ко мне пешком. Мы увидели друг друга одновременно, и расстояние между нами было метра полтора. Я опешил на секунду от неожиданной встречи, и рябчик улетел.

Через некоторое время все магнитные аномалии были проверены, и нашему отряду пришлось сменить район работ. Надо было переехать на десять километров вниз по течению. Мы сколотили плоты, погрузились на них вместе с вещами и приборами, и поплыли. На новом месте обнаружилась рыба, и я тотчас поймал на спиннинг большую щуку. А дикого зверья тут было еще больше.

Однажды мы не могли заснуть от голоса росомахи, коренного обитателя этого леса. Более страшных и ужасных звуков я не слышал ни в одном фильме ужасов. Она кричала ночи три подряд, стараясь нас прогнать со своей территории, но мы не уходили, и она перестала нас пугать своими ночными криками.

Шли дни, мы находили эпицентры магнитных аномалий, бурили с братом вручную скважины, отбирали керн на пробы, и я еще мыл серые шлихи в многочисленных ручьях на минералы – спутники алмазов. И вот настал день, когда все магнитные аномалии были найдены, со всех были отобраны пробы, и можно было перебираться на свою базу.

Собрали большой плот, поставили на нем палатку, погрузили все наше имущество, и отправились в путь. Нам надо было проплыть по течению несколько дней и выйти у узкоколейки. Я сколотил небольшой плотик, метр на метр, и когда мы отплыли, стал на этом плотике печь лепешки – типа оладий. Напек целое ведро. Но так как оладьи уничтожались сразу, то запаса сделать не удалось. Я плыл на носу плота. Прямо передо мной на сковороде изготовлялись под моим внимательным взором лепешки, справа лежала винтовка, а слева спиннинг. В свободные секунды от изготовления лепешек я кидал в реку блесну, или свистел в манок с винтовкой в руках. Но не удавалось ни поймать рыбу, ни подстрелить рябчика.

На второй день сплава заглянул в карту и выяснил, что река начинает петлять, образуя меандры. Течение становиться медленным, и, если вот здесь выйти, то через метров двести можно опять сесть на плот, но будет часа три на поиски дичи. Я так и сделал. Вылез на намеченной просеке и не спеша побрел через заболоченную пойму с винтовкой на плече и манком в зубах.

Стоял август, было еще тепло. Я шел в полной тишине по этой заросшей багульником и голубикой просеке в полной гармонии с собой и окружающим меня миром. Вдруг немного позади меня раздался страшный шум – трещали мелкие деревья, кустарники, с громким шелестом ломилась трава, и слышался громкий плеск воды. Я остановился, ни жив, ни мертв. В голове была одна мысль, что напоролся на медведя, а из оружия у меня на плече пневматическая винтовка, из которой обычно стреляют в тире, а на поясе лишь один охотничий нож, слишком маленький для медведя.

С этой мыслью я начал поворачивать голову, готовый увидеть медведя, и приготовился к самому страшному.

По болоту слева от меня, метрах в десяти сзади, разбегался перед полетом огромный черный глухарь. Он махал своими крыльями и создавал такой шум, что я буквально впал в ступор. Стоял и смотрел на него, пока он не улетел. Потом стал приходить в себя. Закурил, присел на какую-то корягу и стал успокаиваться. Ни об какой – то охоте я уже не помышлял. Вышел на берег реки и стал ждать родной плот.

Грязный морж

Очередное лето с полевым сезоном закончилось, и мы расположились с геофизиком в небольшом уютном кабинете на втором этаже здания, которое занимала наша экспедиция. Как раз у бухгалтерии и окном, в котором выдавали аванс и зарплату.

Принесли туда с Александром кучу исписанных за лето полевых журналов, занимались обработкой своих данных с утра до вечера и после работы спешили окунуться в городскую жизнь. Только стали привыкать к ней, как шеф, посчитав, что время еще есть для проверки объектов в далекой казахстанской степи, выгнал нас еще на неделю – другую в поле. Мы не стали отказываться, и через день уже ехали на нашем красно-желтом Газ-66 по Челябинской области.

Аномалии, которые надо было нам посмотреть, находились в Казахстане среди бескрайных степей. Чтобы туда добраться, и вернуться обратно, надо было запастись бензином. В степях не было заправок, и мы взяли с собой двухсотлитровую бочку. До конца квартала оставалось несколько дней, и неиспользованных талонов на бензин в нашей экспедиции было много. В моей полевой сумке было этих талонов почти на полтонны. До конца квартала их надо было использовать, поменять их на горючее. Мы ехали и непрерывно заправлялись по дороге, чтобы их использовать.

В одной челябинской деревне у нас была летняя база. Переночевали в деревенском доме, а утром отправились на заправку. В бочку, которая стояла в грузовом отсек автомобиля просунули толстый и длинный шланг, и на заправке залили бензин не только в баки автомашины, но и в эту бочку – это было горючее, на котором мы должны вернулся в Екатеринбург. Возить с собою бочку с бензином было опасным делом, и мы закопали ее в одной березовой роще рядом с нашей деревней.

До южной границы Челябинской области мы проехали на бензине, которое было в баках, и заправились в последний раз в небольшом городе по талонам. Был как раз последний день сентября, и заправщик сначала не хотел принимать талоны. Тогда я вышел из себя, предложил взглянуть на нашу машину, которую надо было обязательно заправить. Он вышел из своей заправки и увидел красно-желтый Газ-66 с надписью на боку «Взрывпункт». Пришлось ему еще объяснить, что нам не следует даже посещать заправки из-за взрывоопасных материалов, с которыми мы работаем.

Ему крайне не понравилась наша машина, и он решил заправить, чтобы избавиться от нее как можно быстрее. Налил нам все баки автомобиля, и у меня, наконец, закончились талоны на бензин. Я вздохнул спокойно, так как на работу и возвращение горючего должно было хватить. Можно было приниматься за работу.

Нас было всего пять человек, и мы ездили на машине по бескрайней казахстанской степи. Останавливались на аномалии, проверяли ее и ехали дальше. Ночевали в пассажирском отсеке машины, где как раз помещалось четыре спальных мешка. Готовили еду на паяльной лампе, как только проголодались, и место для этого не выбирали. Мы были абсолютно автономны. Как-то раз встретили старый военный грузовик Газ-57, и я выпросил у солдат ведро бензина на всякий случай. Наш маленький отряд ездил по совершенно безлюдным степям, вдалеке от дома и лишний бензина нам не мешал, наоборот.

Шел пятый день наших скитаний. На топографических картах синими пятнышками были отмечены многочисленные озера с горько-соленой и соленой водой. Их было много, этих озер, и площадь некоторых из них были достаточно большими. Купаться никому в них нам не хотелось, потому что было уже прохладно и дул резкий степной ветер. Наш молодой рабочий, которому недавно исполнилось восемнадцать лет, решил, наконец, рискнуть и попробовать искупаться в одном из них.