Безумная ночь

– Не сомневайся.

– Тогда почему ты не хочешь повторить? Ну пожалуйста, Бентли!

Его сопротивления хватило ненадолго.

– Ох, пропади все пропадом и будь что будет!

Со стоном вздохнув, он наклонил голову и завладел ее губами. Последней его отчетливой мыслью было: «Сто раз подумаешь теперь, прежде чем пописать!»

Несмотря на то что мозг Бентли был еще слегка затуманен бренди, у него хватило ума поцеловать ее почти целомудренно. Он понимал, что девушка обижена и сама не понимает, о чем просит. Поддерживая ладонью ее затылок, он легонько провел губами по ее губам, и она, судорожно сглотнув, чуть приоткрыла рот. Фредди отвечала ему так, как и положено неискушенной девственнице: она была совершенно не уверена в своих действиях, но страстно желавшая все познать и всему научиться. И это было восхитительно. Он сказал себе, что от него требуется лишь заставить ее почувствовать себя желанной.

Вот тут-то и возникла проклятая проблема. Дело в том, что она со своей бархатистой нежной кожей теплого медового оттенка и густыми черными волосами действительно вызывала желание, и не у кого-нибудь, а у него самого. Он впервые это почувствовал года три-четыре назад, и мысли, которые у него тогда появились, заставили его ощутить себя похотливым кобелем. Именно поэтому он решил, что куда благоразумнее общаться с ней, как с сестрой. Он даже поддразнивал ее из тех же соображений. Но разве так целуют сестру?

Бентли понимал, что пора остановиться, но, как и в большинстве своих греховных деяний, уже не мог. Ему было слишком хорошо, чтобы прекратить начатое, поэтому другой рукой он прижал ее к себе, и его язык вторгся в ее гостеприимно приоткрытый рот. Фредди тихо охнула, и он понял, что все это и впрямь для нее ново. Инстинктивно она обвила руками его шею и прижалась к нему всем телом, демонстрируя неприкрытое женское желание. От такого приглашения он еще никогда в жизни не отказывался!

Еще более усугубляя и без того опасную ситуацию, она вдруг начала отвечать на движения его языка – сначала робко, потом смелее, издавая при этом невероятно соблазнительные тихие стоны. Уж лучше бы она не реагировала на него с такой страстью! Тогда он смог бы еще, пожалуй, собраться с духом и, оторвавшись от ее губ, уйти ко всем чертям наверх и лечь спать. В свою постель. Один.

Только вот беда: самодисциплина никогда не относилась к числу его добродетелей, и, когда ее язык осмелел настолько, что вторгся к нему в рот, он ухватил покрепче ее затылок и отклонил голову так, чтобы взгляду открылся изгиб ее шеи. Оторвавшись от ее губ, он проложил дорожку поцелуев от лица к шее и обратно. Фредерика судорожно втянула воздух, а Бентли, совсем потеряв голову, принялся исследовать руками ее впадинки и выпуклости, задержав ладони на округлости бедер.

Он целовал ее с исступлением до тех пор, пока в его голове не поплыл темный туман искушения. Фредди вызвала в нем первобытное желание заполучить ее, невинную, к которой еще не прикасался ни один мужчина. Только не может он так поступить ни с ней, ни со своим другом Гасом. Каким бы безалаберным ни считали Бентли, другом он был хорошим и преданным.

К его удивлению, Фредерика неожиданно оторвалась от его губ и прошептала:

– Бентли, ты действительно считаешь меня красивой и желанной? Ты хочешь меня?

Ратледж в темноте уставился на нее:

– Ах, Фредди, неужели ты не чувствуешь? Еще немножко, и Раннок, возможно, пристрелил бы меня на дуэли.

Фредерика облизнула пересохшие губы и торопливо предложила:

– Пойдем со мной, здесь нельзя оставаться: кто-нибудь может нас увидеть.

Бентли вдруг подумал, что подобен сейчас агнцу, которого ведут на заклание, и усмехнулся. Она протянула ему руку, и они вместе спустились на несколько ступенек, в тень следующей террасы. Когда Фредерика оглянулась и лунный свет озарил безупречные, немного экзотические черты ее лица, Бентли уже ненавидел себя за то, что его самоконтроль медленно, но верно сдает позиции.

Он попытался охладить свой пыл тем, что в ней говорит обида, а он лишь подвернулся под руку: женщинам это свойственно. Будь она старше, с богатым жизненным опытом, наверняка нашла бы другой способ излечить уязвленную гордость.

Девушка опять прижалась к нему всем телом, и, хотя у него дрожали руки, Бентли решительно взял ее за плечи и, хорошенько встряхнув, остановил:

– Не надо, малышка! Никогда не оставайся наедине с такими мужчинами, как я.

Фредерика удивленно взглянула на него – святая невинность и соблазнительница одновременно.

– Разве ты не хочешь меня?

– Отчаянно хочу. – Он по-братски чмокнул ее в кончик носа. – Безумно. Сильнее быть не может. Но сейчас ты отправишься спать.

Ни слова не говоря, она взяла его за руку, с озорной улыбкой заставила сесть на скамью из кованого железа и повернула к нему лицо для поцелуя. «Силы небесные, а ведь она и правда настоящая красавица», – подумал Бентли. Когда подолгу не бывал в Чатеме, ему удавалось забыть, насколько она хороша, в объятиях других дам, на все готовых, но не вызывавших никаких чувств.

– Нет, – сказал он тихо. – Это безумие.

– Да, – возразила она. – Пожалуйста.

Ну что тут поделаешь? Пришлось выполнить ее просьбу. Назовите его хоть распутником, хоть мерзавцем, но он поцеловал ее, больно впившись в губы, в надежде, что грубость может ее вразумить. Он переместился так, что она оказалась зажатой между скамьей и его телом и теперь ощущала внушительные размеры его напрягшегося естества. Он целовал ее, и целовал до тех пор, пока нежность не исчезла совсем, уступив место неприкрытой физиологической потребности. Игра кончилась. Он тяжело дышал. Его язык двигался у нее во рту, имитируя то, чего он в действительности хотел, чего страстно желал, но и это ее не остановило.

Огромным усилием воли он сумел оторваться от ее губ и едва не взмолился, задыхаясь:

– Фредди, остановись! Это не рождественский поцелуйчик.

Она взглянула на него из-под полуопущенных век. Взгляд ее стал неожиданно уверенным, все понимающим. Маленькой наивной девочки не было и в помине, и Бентли, тихо застонав, прижался губами к нежной коже ее шеи, потом его губы скользнули ниже.

– Фредди, если мы сейчас же не остановимся, то, клянусь, потом я не смогу. Уложу тебя прямо на траву и… сделаю то, за что буду проклинать себя всю жизнь.

– Бентли, я так устала быть правильной и хорошей. Неужели ты хочешь, чтобы я умерла высохшей старой девой?

– Боже упаси! – ужаснулся Ратледж, и впервые эта фраза не звучала в его устах богохульством.

Фредди первой избавилась от накидки, за ней вскоре последовал его сюртук, а с ним и остатки самообладания. Его страсть была подобна живому существу, обуздать которое он был не в силах. Чтобы не передумать, Бентли завладел ее губами и принялся расстегивать пуговицы ее блузки. Он проделывал это тысячу раз, нередко в темноте, частенько в непотребном состоянии, но никогда у него не дрожала рука, как сейчас.

Как только его пальцы коснулись пуговиц ее блузки, Фредерика решила, что хватит притворяться, будто не знает, что за этим последует и что все это как будто его вина.

Она все прекрасно знала, даже хотела этого, пусть и смутно представляла себе, чего именно. Но Джонни никогда не целовал ее так, как Бентли Ратледж. Она сомневалась – о да, сильно сомневалась, что он вообще знал, как это делается.

Бентли известный распутник, таковым и останется, но он явно хочет ее, а Фредерике надоело беречь себя для замужества, которого, возможно, никогда не будет. У нее были желания, порой мимолетные, словно пожар в крови, значения которых она не понимала, а вот Бентли, похоже, сразу понял, что это за пожар.

– Фредди, – услышала она его голос, больше похожий на мольбу, когда холодный ночной воздух коснулся ее обнаженной груди, – ради бога, скажи что-нибудь! Скажи «нет». Останови меня.

Но Фредерика лишь приподняла голову, потерлась щекой об отросшую за день щетину на его подбородке и полной грудью вдохнула его запах – именно так должен пахнуть мужчина: смесью дорогого табака, мыла и бренди.

– Ох, пропади все пропадом! – сдаваясь, буркнул Бентли и трясущимися руками стащил с ее плеч батистовую блузку.

Она почувствовала на груди его жаркое дыхание, потом его губы завладели затвердевшим соском. Он творил что-то невообразимое: втягивал в рот и покусывал его, посасывал, лизал, отчего по ее телу пробегала сладкая дрожь. Фредди казалось, что она сходит с ума: тело ее выгибалось, из груди вырывались тихие стоны, дыхание стало прерывистым, хриплым. А он и не думал останавливаться, просто переключил внимание на другую грудь. У нее кружилась голова, было жарко и немного страшно. Его руки крепко прижимали ее к горячему телу, и ей очень хотелось прикоснуться к нему, но она, к стыду своему, не знала как. Но вот его руки, соскользнув с талии, ухватились за подол тяжелой шерстяной юбки, без усилия подняли сначала до бедер, потом до пояса. Почувствовав его руку у себя между ног, она вздрогнула и застонала, а он с надеждой прошептал:

– Это означает «да»? Милая, ты понимаешь, о чем я спрашиваю? Ответь же наконец: да или нет? Прошу тебя.

Ладошки Фредди скользнули вверх по его широкой груди, погладили лицо. Она доверчиво посмотрела ему в глаза и тихо, но уверенно сказала:

– Да.

– Господь милосердный! – пробормотал Бентли, увлекая ее на жесткую зимнюю траву и принимая тяжесть ее тела на свою грудь.

Она распласталась на нем, прижавшись бедром к твердому пульсирующему бугру под застежкой его брюк. Фредерика, разумеется, знала, что это такое: выросла в деревне, да еще с тремя кузенами, обладавшими всеми несомненными мужскими признаками. Она взглянула на него сквозь спутанные пряди волос.

Бентли нежно отвел волосы от ее лица, теснее притянул ее к себе и завладел губами в долгом страстном поцелуе, от которого у Фредди перехватило дыхание. К счастью, он перекатился на бок, и у нее появилась возможность дышать. Как-то незаметно были сброшены сапожки, исчезли чулки, панталоны, и к обнаженному телу прикоснулся холодный ночной воздух.

Удерживая свое тело на мощных руках, Бентли навис над ней. О, как бы ей хотелось сейчас снова заглянуть в его глаза! Увы, лицо его скрывалось в тени. Странно, но она никогда не замечала, какие у него теплые руки.

– Да, – повторила Фредерика, и он принялся лихорадочно расстегивать пуговицы на брюках.

В темноте ей почти ничего не было видно, и Фредди подумала, что, наверное, это и к лучшему. Она почувствовала, как его рука опять скользнула между ее бедер и прикоснулась к самому интимному местечку, потом услышала его стон, когда он раздвинул коленом ей ноги.

– О боже, Фредди, – услышала она его шепот. – Надеюсь, что смогу сделать все так, как надо, и не причинить сильной боли.

Когда к телу ее прижался горячий напряженный ствол, она вдруг запаниковала. Как будто почувствовав это, Бентли прошептал ей на ухо:

– Если хочешь, чтобы я остановился, милая, только скажи, и я сделаю это.

Он сказал это так, словно старался убедить самого себя. Она покачала головой, ощутив, как трава цепляется за волосы, и срывающимся голосом запротестовала:

– Нет-нет, возьми меня. Ах, Бентли, я ничего не боюсь! Мне все равно, что будет потом.

И это была правда. Она хотела получить удовольствие, которое обещало его тело, хоть и побаивалась этого. Но она так устала ждать! Сейчас в ней бушевала горячая кровь.

Тяжестью своего тела он придавил ее к земле, заставив еще шире раздвинуть ноги. Он слишком торопился. Бентли это понял, услышав, как она резко втянула воздух, и чуть переместился, чтобы получить возможность ласкать ее тело. Его рука коснулась пушистого холмика, палец пробрался внутрь, раздвинув нежные скользкие складки, за ним – второй… И он погиб, растворившись в этом сладком девственном теле. Фредди хватала ртом воздух, стонала, голова ее моталась из стороны в сторону.

«Осторожнее, старина, – предупредил себя Бентли, осознавая всю значимость того, что намеревался сделать. Одно мгновение, и все равно что женат, попался, как мышь в мышеловку».

А может, и нет.

Семья Фредерики придерживалась… скажем так, нетрадиционных взглядов. Да и сама она не дурочка, чтобы таким образом заполучить его. Ее кузены наверняка просто его убьют. Во всяком случае Гас – точно. Но вот что странно: он, к своему ужасу, нисколько не сомневался, что обладание Фредерикой, пусть даже всего один раз, стоило того, чтобы пойти на такой риск. Звуки ночи и запах опавших листьев обострили все чувства и ощущения.

Ее интимное местечко исходило соком от желания, и осознание этого вселяло в него невероятно приятное ощущение могущества. Он хотел, чтобы она извивалась под ним, чтобы, задыхаясь, что-то лепетала ему на ухо. Он знал, что с ней все будет не так, как с другими, и его захватила волна нежности. А вдруг ей будет больно? А что, если она заплачет? Господи, он этого не вынесет!

Пальцы его тем временем продолжали свою волшебную игру, то раздвигая нежные складки, то вторгаясь в девственную пещерку, то выскальзывая наружу. С каждым разом он проникал все глубже, пока не прикоснулся к тонкой преграде, которую возвела внутри ее тела сама природа. И вдруг его охватило какое-то первобытное желание прорваться сквозь эту преграду. Она должна принадлежать ему, только ему! Кроме него, к ней не прикасался ни один мужчина, и безумное желание заявить на нее свое право, прорваться за этот нежный барьер и взять ее поразило его словно удар молнии.

Больше он ждать не мог. Обхватив ладонью свое естество, Бентли осторожно раздвинул им шелковистые складки. К его изумлению, она приподнялась ему навстречу, а внутри у нее все было так скользко и влажно, что он чуть было не потерял контроль над собой.

– Расслабься, милая, не спеши, – прошептал он. – У-ух, нет, Фредди, нет. Позволь мне. Я сам сделаю это.

Он понимал, что назад пути нет, и все же сопротивлялся, подсознательно пытаясь оттянуть этот момент. Она же вцепилась ногтями в его плечи, не отдавая себе отчета в своих действиях и приподнимала свое тело навстречу ему. Бентли решительно прижал ее бедра к траве, но, когда она снова выгнулась ему навстречу и издала сдавленный стон, и сообразить не успел, как оказался внутри, одним рывком преодолев преграду. Из того, что было потом, он практически ничего не помнил, и это тоже было необычно. Бентли привык контролировать свои действия, тело всегда подчинялось холодному рассудку, он бесстрастно и почти равнодушно, будто со стороны, наблюдал за происходящим.

Но только не на сей раз. Видит бог, он изо всех сил пытался сдержаться – крепко зажмурился и вцепился в траву, а потом даже в землю – и тем не менее не смог справиться с яростным желанием, которое им овладело.

Он тонул, тонул в ее великолепной девственной мягкости. Ее нежная плоть втягивала его, впитывая в себя самую его суть.

Он вторгся в тело Фредди, и ему было настоятельно необходимо знать, что она чувствует. Он готов был для нее на что угодно, но опасался, что не сумеет доставить ей такое же наслаждение, как себе. Сколько длилась его нерешительность, он не знал, но тут услышал нетерпеливый тихий возглас Фредди: казалось, она поторапливала его. Он почувствовал, как ее ноги обхватили его талию, прочно прижав его к себе. Ее неловкие движения были так бесхитростны и прекрасны! Бентли задрожал всем телом и больше ни о чем не думал, раз за разом вторгаясь в ее плоть, пока семя горячей лавой не перелилось в нее, застолбив эту территорию как свою собственность.

Глава 2

Бентли в предрассветной мгле заметил травяные пятна на костяшках пальцев и грязь под ногтями. У него екнуло сердце, и, застонав от отчаяния, он перекатился на другой бок и увидел Фредди, свернувшуюся калачиком, словно спящий котенок.

Это ее комната.

Отчаяние переросло в тревогу. Бентли вскочил с постели и, обнаружив, что абсолютно гол, уставился на кучу валявшейся на полу с его стороны кровати одежды. У него, словно перед смертью, пронеслась перед глазами вся его жизнь или по крайней мере последние шесть часов, а потом стали всплывать в памяти подробности, и каждая из них свинцовым грузом ложилась на его душу. Он зажег свечу и сел в кресло, опустив голову и закрыв руками лицо.

Боже милосердный! Он вспомнил, как вместе с братьями Уэйденами отправился в «Объятия Рутема», прихватив с собой юного лорда Трента. Перебрав со спиртным, он не заметил, как лорд Трент слишком увлекся игрой. Чтобы как-то его отвлечь, была нанята грудастая рыжая служанка из пивной, но юнец заартачился: страшно покраснев, заявил, что девица ему в матери годится.

В качестве компенсации за уязвленное самолюбие Бентли пошел с ней наверх, заплатил еще раз и уже приступил к делу, но в это время опозорился Трент, заблевав всю пивную, и шум разразившегося скандала заставил Бентли немедленно спуститься вниз. Слава богу, успел надеть штаны. И вот еще проблема: девка была того самого пошиба, с каким Бентли старался не иметь никаких дел, так что ему здорово повезет, если он не наградил Фредди какой-нибудь дрянью.

Фредди… О, Фредди!..

Все, что произошло, он тоже помнил до боли ясно. Ночью, когда все закончилось, Бентли не мог оставить ее одну. Ему казалось, что джентльмен не должен так поступать. Правда, поздновато вспоминать о кодексе чести после того, как лишил юную леди девственности без благословения церкви. Он привел ее сюда, в уединение спальни, понимая, что ей нужно смыть следы того, что сделал с ней, потом, когда ему надо было бы уйти к себе и казниться осознанием вины, он вновь поддался искушению.

Как ни странно, но ему безумно захотелось ее раздеть и сделать это на сей раз как следует, восхищаясь этим отважным прекрасным призом, который ему удалось заполучить. Но вся бравада Фредди исчезла, словно ее и не было. Ее вдруг одолела робость, и, чтобы успокоить, он нежно поцеловал ее. Фредди тут же растаяла. На том и закончился их самоконтроль, только сейчас все было иначе. Он был очень нежен, ласкал ее руками и губами, пока в тишине ночи не послышались ее тихие вздохи и стоны. И опять он не мог заставить себя оторваться от нее.

И вот теперь настало утро и нужно было что-то предпринять. Но что? Или, вернее, как? Потирая щеки, он описал полный круг по комнате. Спальня Фредди находилась в самой старой части дома, где потолок подпирали массивные, потемневшие от времени деревянные балки, которые были сейчас едва видны. Старинное окно с ромбовидными рифлеными стеклами выходило на огород за домом. И, если не считать этого окна, комнату со всех сторон окружала каменная стена. Бентли словно оказался в ловушке, причем в прямом и переносном смысле. Однако сбежать отсюда его заставляло не что иное, как честь: сбежать и переждать, пока вновь не обретет способность здраво мыслить. Но сначала надо поговорить с Фредди. Он подошел к кровати и погладил ее обнаженное плечо, но Фредди даже не шевельнулась, а он не смог заставить себя разбудить ее. Отчасти это объяснялось чувством вины, а отчасти тем, что спящая, она излучала совершенно невероятную мирную красоту.

Он никак не мог до конца осознать случившееся. Долгое время Фредди была самой обычной девчонкой, на таких он и внимания-то не обращал. У него никогда не было не то что девственниц, даже женщин, которые до него не побывали бы в употреблении по меньшей мере сотню раз. Ему нравились дамы постарше, поопытнее. Получив свое, он тут же уходил, да и вообще редко спал с одной и той же женщиной дважды, предпочитал разнообразие. Он был, как презрительно говорил его братец, неисправимым сторонником случайных связей.

Единственный раз он совершил глупость и завел любовницу. Даже сейчас воспоминание об этом вызывало дурноту. Дело в том, что она ему действительно нравилась, и потому жизнь, которую он мог ей предложить, оказалась гораздо лучше той, что у нее была. Но к хорошему быстро привыкаешь, и дамочка возомнила себя едва ли не леди. Покинул он ее без сожалений.

Так почему же вдруг Фредди? В последние годы она не раз привлекала его внимание, и его это тревожило настолько, что, вернувшись в Лондон, он пускался во все тяжкие. Зато сейчас, прислушиваясь к ее медленному ритмичному дыханию, он чувствовал удивительное спокойствие, словно добился своей цели. Длинные густые волосы Фредди спускались с подушки, словно черный водопад. Тень от пушистых ресниц лежала на нежных щеках, тронутых легким румянцем. Девушка со своей оливковой кожей была ничуть не похожа на светловолосых голубоглазых кузенов и кузин.

Фредди чему-то улыбнулась во сне и зарылась носом в подушку.

Почувствовав, что его естество отреагировало мгновенно, Бентли быстро отвернулся от кровати и направился к камину. Как был голый, он опустился на колени и помешал почти погасшие за ночь угли. Напротив камина стоял шкаф размером с хорошего битюга-тяжеловоза, а рядом – бюро розового дерева с позолотой, казавшееся по сравнению с ним до абсурда хрупким. Бентли снова окинул взглядом комнату и, лишь бы чем-то заняться, натянув кальсоны, зажег свечи на крышке бюро.

Увидев стопку писчей бумаги и чернильницу, Бентли решил написать Фредди, но прежде, чем получилось что-нибудь приемлемое, скомкал и отправил в огонь не менее дюжины страниц. Откинувшись на спинку кресла, он поднес послание поближе к свету и был потрясен, заметив, что пальцы, державшие листок бумаги, дрожат.

«Ох, пропади все пропадом!» – думал Бентли, пробегая глазами по строчкам. От таких слов у любого задрожат руки. По правде говоря, ему было не по себе, но делать нечего: репутация Фредди важнее. Интересно, что решат ее родственники? И чего хочет он сам?

Откинувшись на спинку изящного кресла, он задумался над последним вопросом. Конечно, нравилась свобода и полная безответственность. Это была его мечта с детства. К тому же, пытался он убедить себя, Фредди едва ли захочет связать с ним жизнь, разве что ненадолго, ради минутного удовольствия. А если вдруг окажется, что она по наивности увлеклась им, Раннок быстро удалит это чувство с помощью своего шотландского кинжала, причем обратит его против Бентли.

Да, похоже, человек он конченый или, вернее, будет таковым, едва успеют высохнуть чернила в приходской книге регистрации браков. Ну да ладно. Не зря же говорили, что Ратледжу сам черт не брат. Когда-нибудь все это должно кончиться. Пожав плечами, Бентли сложил записку, неожиданно для себя прикоснулся к ней губами и пристроил на подоконнике. Теперь нужно незаметно добраться до своей комнаты, вымыться, привести себя в божеский вид и ждать неизбежного.

Он уже взялся за дверную ручку, но уйти просто так не смог, поэтому, вздохнув, вернулся к кровати и хотел было прикоснуться к ее волосам, но как раз в это мгновение откуда-то из-за двери послышался страшный грохот. О господи! Его рука замерла в воздухе, мозг лихорадочно заработал. Служанка? Скорее всего. С ведром и шваброй? Вряд ли. Нет, это, видимо, упало ведерко для угля. Его взгляд метнулся к окну. Почти рассвело. Путь к отступлению был отрезан. Вскоре здесь появится служанка, чтобы разжечь огонь в камине, и репутация Фредди будет непоправимо, безнадежно погублена.

Снова загремело ведро, на этот раз совсем близко. Он бросился к створчатому окну, поднял задвижку и, широко распахнув его, выглянул наружу. Третий этаж. Внизу кусты рододендрона и падуба. Ну что ж, бывало и хуже. На сей раз по крайней мере за спиной не размахивает револьвером взбешенный супруг. Схватив в охапку сапоги и одежду, Бентли швырнул все это навстречу первым лучам зари и взобрался на подоконник. Потом он не мог вспомнить мгновение, когда прыгнул, но, очевидно, все-таки прыгнул, поскольку раздался треск обломанных веток, и в воздух взметнулось целое облако опавших листьев.

Однако, судя по всему, никто этого не услышал, а значит, ему здорово повезло. Через несколько минут, когда восстановилось дыхание, Бентли почувствовал боль в правой ноге, пошевелил ступней. Перелома вроде нет. По лицу откуда-то с виска текла тонкая струйка крови. Он осторожно приподнялся на локтях, и эссекский пейзаж медленно закружился у него перед глазами.

Хоть и с трудом, Ратледж все-таки поднялся на ноги и выудил из зарослей свои сапоги и сюртук. Один носок обнаружился на ветке падуба, а брюки перенесло через садовую дорожку на газон. Теряя терпение, Бентли собрал одежду и, натянув ее на себя, взглянул вверх, на окно. Как раз в этот момент прозрачные белые занавески вздулись от сквозняка: видно, кто-то все-таки действительно открыл дверь! Стоило представить себе, что был на волосок от гибели, как у него подкосились ноги. Кроме того, Бентли понял, что, ускользнув из дома, он, к сожалению, не может туда вернуться. Если подумать, он мог бы просто свернуться клубком где-нибудь за самшитовым деревцем и сказать потом, что заснул пьяный. Никого из тех, кто знал его образ жизни, это нисколько не удивило бы, но, увы, думать сейчас он был не способен, а поэтому совершил несусветную глупость.

Возможно, виной тому было похмелье, или чувство вины, или легкое сотрясение мозга. А может, хоть ему и очень не хотелось в этом признаваться, это был просто старый как мир страх перед неизбежным. Но чем бы Бентли ни руководствовался в тот момент, ему показалось самым разумным направиться в сторону конюшен, сесть на своего коня и убраться ко всем чертям из Эссекса.