Игра воображения

Шорохи и перестуки проводили меня до самой спальни, и затерялись где-то в глубине коридора. В полной тишине я забралась на гигантское ложе и почти мгновенно уснула.

* * *

Вся беда состояла в том, что, нагулявшись в темноте, и наслушавшись туманных намеков на разнообразные опасные чудеса, я сделалась донельзя восприимчивой к кошмарам. Чем они (кошмары) не замедлили воспользоваться. Я снова оказалась в своем незавершенном страшном сне, и снова ничего не могла с собой поделать.

…Увязая в болоте и тумане, мы с моим спутником едва-едва смогли подобраться к ребенку. Взобраться на камень нечего было и мечтать, и я протянула к малышу руки. Хотела крикнуть ему «прыгай!», но не смогла издать ни звука. По непонятной причине голос отказывался мне повиноваться, оставалось надеяться, что не навсегда.

Мальчик же сам догадался, что надо делать, и прыгнул в мои объятия. Если бы я знала, чем это закончится, поискала бы, пожалуй, другой способ спустить ребенка на землю… Которой под нами не оказалось вовсе. Как только мальчик оказался в моих руках, мы тут же начали проваливаться все глубже и глубже. Вокруг нас снова сгустилась сплошная белая пелена, в которой гасли все звуки. До моих ушей чуть слышно донеслось: «Анна, Анна!» Затем послышался волчий вой, он никак не затихал, заставляя перепуганного ребенка цепляться за меня из последних сил… Мой спутник внезапно пропал – впрочем, не он ли звал меня по имени?

Тягучий волчий вой преследовал меня и наяву, когда я села на кровати, вытирая с лица холодный пот. Некоторое время я мучительно осознавала, где нахожусь. Поняв это, я с ужасом поняла и все остальное. По коридорам замка, в непосредственной близости от наших комнат бродило нечто, завывающее в точности как матерый волчара.

И, между прочим, дверные запоры выглядели не очень-то внушительно. Правда, имелась у меня одна вещица для подобных случаев… Вспомнив, как смеялся над нею Генрих, я кинулась проверять ее наличие в ридикюле – такова уж была способность моего наемника лишать всякого смысла старания казаться круче горы вареных яиц. Выслушав пару его ехидных замечаний, я вполне могла позабыть предмет своей гордости на столе в ближайшем трактире. Слава богу, он оказался на месте – маленький дамский пистолетик английского производства, очень симпатичный. Было в этой смертельной игрушке какое-то изящество целесообразности, функциональность, доведенная до логического конца. Но от неведомого существа, бродившего по темным коридорам замка, защитить меня она не могла – разве что немного придать уверенности.

Кроме того, я втайне надеялась, что Генрих тоже проснулся от жуткого воя и в данный момент находится в полной боевой готовности. Тут я не ошиблась. Не прошло и пары минут, как в мою дверь тихо постучали. Находясь под впечатлением ночных кошмаров, я не спросила, кто там, а просто открыла запор и довольно широко распахнула дверную створку.

На пороге стоял Генрих, и ни следа страха не было на его лице. Вместо страха его физиономия выражала крайнее неодобрение.

– Почему вы не спросили, кто хочет войти к вам среди ночи? – строго спросил он меня.

– Это же были вы, – растерянно откликнулась я.

Вообще-то, он правильно на меня взъелся: только абсолютно неграмотная в области личной безопасности девица могла поступить так, как мое бестолковое сиятельство. Сейчас, глядя на мою растерянность, он только махнул рукой:

– Вашу неосторожность мы обсудим позже. Надобно поскорее собрать наших людей, и постараться выбраться отсюда. Не ожидал я, – добавил он, как бы обращаясь к самому себе, – что все случится уже сегодня…

– Что случится? – мои зубы стучали от страха, и произносить вслух даже очень короткие фразы являлось для меня нешуточным испытанием.

Генрих коротко и как-то зло усмехнулся.

– Разве вы проснулись не от этого воя? Хозяин здешних мест вышел на охоту раньше, чем я предполагал, и теперь никто в замке не может чувствовать себя в безопасности.

Никакой испуг не заставил бы меня утратить быстроту реакции. При нужде я могла почти мгновенно приходить в состояние боевой готовности, что и продемонстрировала Генриху не без тайной гордости за свою персону. И как всегда, безрезультатно.

Он деловито кивнул, поняв, что я готова, и направился к двери. (А комплименты, а восхищенные взгляды, а что-нибудь, вроде: «Вы очень мужественная женщина, я горжусь знакомством с вами»?.. Ничего подобного, видно, не приходилось ждать от моего наемника. Ничего, кроме вечной иронии.)

Остальные представители нашей разношерстной компании вели себя в полном соответствии со своими характерами. Раупе и Краваль, как две беззвучные тени, появились из-за дверей своей комнаты, едва мы вышли в коридор. Оружие они держали наготове, и вид имели решительный, невзирая на все страшилки здешних мест.

– Вы не боитесь? – полюбопытствовала у них я.

Они отрицательно покачали головами. Синхронные до умиления – ни дать, ни взять, персонажи из сказки, уже мной помянутые.

– Бояться следует обыкновенных, живых людей, госпожа, – почтительно откликнулся за них обоих Краваль, – именно в них Сатана обычно помещает зло этого мира.

– Да ты философ, парень, – Генрих дружески усмехнулся, и мне показалось, что «двое из ларца» моментально расслабились.

Действие, которое оказывал на них Генрих, было сродни хорошей порции валерьянки. Уж очень укоренилась в них привычка во всем доверять своему командиру.

Чего никак нельзя было сказать о Шметтерлинге. Видно, стойкость перед лицом опасности не входила в число его добродетелей. Когда мы вошли в его комнату, стук зубов почти оглушил меня. По-моему, он был слышен и в коридоре.

– Ч-чт-то п-происходит, господа? – испуганно вопросил пиит, как только завидел нас на пороге.

Он забился в самый угол кровати, натянув одеяло до кончика носа – видно, не на шутку опасался за свою персону. Мне так и не стало ясно, кого он боится больше: хозяев замка или членов нашей странной компании.

– Не хотим злоупотреблять гостеприимством здешних хозяев. Поднимай свою задницу, и пошли, – в устах Генриха эта краткая сводка прозвучала довольно угрожающе, и юноша счел за лучшее поскорее исполнить то, что ему велят.

Мы уже стояли в дверях, когда Генрих зачем-то взял со стола маленькую свечку, дававшую освещения ровно столько, чтобы сумрак не завладел помещением полностью. Зачем ему понадобился этот слишком уж маломощный светильник, я недоумевала недолго.

В абсолютной темноте парадной лестницы нас встречали два красных огонька. Они поблескивали во мраке так безразлично, что я не сразу уразумела: встречи с голосистой зверюгой избежать не удалось, это ее глаза блестели в темноте. Крупный зверь, похожий на волка, смеривал нас, как потенциальную пищу, цепким и совершенно бесстрастным взглядом. Я чуть было не начала покачиваться, как под взглядом змеи, и сама не заметила, как заговорила вслух:

– Кыш, волчок – серый бочок! Мы все ужасно невкусные, можешь поверить на слово. Особенно…

Договорить мне не дали. Твердая, как камень, рука Генриха встряхнула меня, вроде бы даже оторвала от земли, и поставила к оборотню вполоборота.

– Чему вас учили, госпожа? – от его торопливого шепота несло холодом, как из морозильной камеры, – Нельзя смотреть вервольфу в глаза. Опаснее только говорить с ним.

Пока он спешно вразумлял меня, время от времени встряхивая за локоть, я поняла, что наваждение исчезло.

– Ну ладно, а вы-то, господин всезнайка, что собираетесь делать? – сердито спросила я, поеживаясь от жесткости пальцев, все еще сжимавших мою руку.

– Сейчас, – откликнулся он, направляя в сторону вервольфа пламя свечи.

Он быстро чертил в воздухе маленьким язычком пламени, так быстро, что между нами и оборотнем как будто повисали непонятные знаки. И они произвели на зверя удивительное действие. Он коротко тявкнул, как будто пытался отвернуться от гипнотических скачков пламени, и не мог. Потом поджал хвост, как простая дворняга, и начал отступать вглубь дома, не отводя от свечи взгляд.

– Скорее, уходим, – скомандовал Генрих в полный голос, и мы полетели к выходу.

Должно быть, вышел рекорд: не прошло и минуты, а мы уже вскочили в седла появившихся словно из-под земли лошадей. Все это сопровождалось дробным стуком зубов Шметтерлинга, который не мог ни успокоиться, ни выражать свой испуг более цивилизованными способами.

– Да что это, черт побери, такое было? – выразила я общее изумление, когда мы благополучно выбрались за пределы поместья.

Отчего-то нас никто не пытался удержать, возможно, в расчете, что удерживать будет просто некого.

– Скоро полнолуние, – лаконично отозвался Генрих, не переставая бдительно оглядываться вокруг.

– Ну и что из этого? – нетерпеливо подогнала его я.

Я никак не могла понять, что творится в странной усадьбе, а Генрих, похоже, полагал, что уже выдал мне всю необходимую информацию. Услышав следующий недоуменный вопрос, он раздраженно передернул плечами.

– Я же говорил вам о вервольфах, госпожа. Сила их прибывает вместе с растущей луной. Я надеялся, что мы успеем покинуть замок, не познакомившись со вторым лицом графа, но, как вы видели, ошибся.

– Вы… ч-ч-что же… полагаете, что это господин г-граф изволили так завывать? – заикаясь от пережитого ужаса, встрял в разговор Шметтерлинг.

– Скажи спасибо, что они не изволили тебя сожрать, – ответствовал Генрих, сосредоточенно пришпоривая лошадь, – У вервольфов прекрасный аппетит. Кроме того, возвращаясь в человеческий облик, они не помнят, что вытворяли, находясь в волчьей шкуре. Так что их сиятельство впоследствии даже не мучила бы совесть.

«Двое из ларца» на это синхронно усмехнулись. Похоже, их следовало понимать так, что никакая нечистая сила их напугать не в состоянии. Однако их парная усмешка получилась довольно жалкой. Из нашего маленького войска, вроде бы, одна я сохраняла некое подобие спокойствия, и то потому, что до конца не понимала, с чем мы имеем дело.

Впрочем, что касается Генриха, то он тоже выглядел скорее озабоченным, нежели испуганным. Но он-то отлично сознавал все нюансы встреч с оборотнями накануне полнолуния. Можно подумать, он вырос в сторожке какой-нибудь колдуньи, хотя на самом деле вряд ли такой вариант соответствовал действительности.

Едва мы отъехали от ворот поместья, как Генрих тут же вывел меня из задумчивости простейшим способом.

– Куда мы теперь направляемся, госпожа? – спросил он, против обыкновения почтительно.

– В сторону герцогского двора, – мрачно откликнулась я, – И самой короткой дорогой!

Сердилась я, разумеется, прежде всего на себя. Вместо того чтобы оперативно разведать обстановку, и поскорее завершить свое предприятие, я вот уже несколько дней разъезжаю по германским землям, как самая тривиальная туристка. Неудивительно, что Генрих не всегда относился ко мне, как к полноправной нанимательнице. Пиит, и тот не слишком утруждался проявлениями почтения, что же до Раупе и Краваля, то они и вовсе старательно делали вид, что их командир – Генрих, а я так, сбоку припека. Весь этот мужской шовинизм раздражал до невозможности, но возразить на него, откровенно говоря, было нечего. Оставалось уповать, что мне еще представится случай завоевать уважение своего маленького специфического коллектива.

4. Разведка боем

Дворец герцогов Рейхштадтских находился уже в поле нашего зрения, когда Генрих осторожно спросил меня, каким образом я собираюсь попасть ко двору.

– Не так это просто, госпожа, – ненавязчиво заметил он.

Я согласно кивнула и, порывшись в седельной сумке, помахала перед его носом солидным свитком.

– Спасибо, что напомнили, любезнейший. Вот наши «рекомендательные письма» от самой русской императрицы.

Ясное дело, я немного преувеличивала. Я и понятия не имела, кем на самом деле подписаны наши бумаги – в моей конторе это вообще невозможно было знать наверняка. Но одно я знала точно: грамоты исполнены безукоризненно – не подкопаешься. И если по предъявлении документов нас не примут как самых дорогих гостей – значит, нет на свете справедливости.

Генрих же в ответ уважительно кивнул, и сказал, что с бумагами от самой русской императрицы нас, может быть, даже накормят. Поистине, не было на него управы. Пришлось мне снова с умным видом промолчать.

Нас сразу же принял управляющий двора его светлости герцога Рейхштадтского. Я внутренне подобралась, приготовившись к длинной церемонии ознакомления с верительными грамотами, но была немедленно разочарована: просмотрев документы, управляющий – грузный старик с физиономией страстного любителя пива – сообщил мне, что русских путешественников примут как самых дорогих гостей… И с непонятным выражением уставился на Генриха, стоящего за моей спиной. Пауза затянулась на добрых пару минут, в продолжение которых я совершенно не представляла, куда себя деть. Дипломатические таланты никогда не были моей сильной стороной: мне очень хотелось спросить, чем обусловлено такое пристальное внимание к скромной персоне моего наемника.

Наконец, я не выдержала, и задала так интересующий меня вопрос. Старик-придворный как-то неопределенно погримасничал, еще раз вгляделся в Генриха, развел руками, и… принес свои извинения. Дескать, мой спутник показался ему знакомым, уж простите старика, обознался, и все в таком же духе. Я ответила, что охотно принимаю его извинения, и на этом инцидент был исчерпан.

Нас препроводили в предназначенные нам покои. В Генрихе снова проснулся махровый бодигард, он вдумчиво осмотрел мои апартаменты, поворчал насчет того, что они слишком просторные, и слишком далеко от его комнат, и лишь затем удалился отдыхать перед вечерней аудиенцией при дворе герцога.

Пока десяток горничных колдовал над моей внешностью, я могла свободно предаваться размышлениям. До сих пор все складывалось удачно, и это меня тревожило. Профессиональная паранойя здесь была абсолютно ни при чем: просто слишком гладкое развитие событий не могло длиться вечно. Уж коли мне так повезло со спутниками и с некоторыми обстоятельствами, вполне могло не заладиться что-нибудь другое. Мир выглядит таким устойчивым лишь потому, что все находится в равновесии. Если в одном месте чего-то слишком много, то в другом месте этого может недоставать. Возражать против устройства мира глупо: достаточно иметь в виду его основные законы…

– Если гладко все вначале —Не спеши на пироги,Ибо ждут тебя печалиИ стервозные враги, —

пробормотала я себе под нос, не забывая благосклонно улыбаться строящему мне прическу куаферу.

Хотя мне казалось, что до вечера еще уйма времени, именно к назначенному часу – ни минутой раньше – я была во всеоружии.

* * *

Никак не менее тысячи раз я встречала в книгах и кино сцену, где героиня спускается по лестнице в роскошном наряде, выглядит, понятно, великолепно, а снизу на нее смотрит ее верный рыцарь, и в глазах его – восхищение и любовь… Жаль, но не было во дворце никакой подходящей лестницы, я просто миновала анфиладу небольших гостиных, и передо мною распахнулись двери в главную залу, и обо мне доложили – весьма торжественно.

У самых дверей меня уже ожидала моя «гвардия», и я в самом деле заработала целый букет восхищенных мужских взглядов… От всех, но не от Генриха. Он осмотрел меня с удовлетворением папаши, дочка которого не окончательно опозорилась при первом выходе в свет. Даже кивнул пару раз, закрепляя в моем сознании свою реакцию.

Я на время потеряла дар речи от такого несусветного нахальства и едва смогла удержать на лице гримаску праздничного оживления. В качестве ответного хода я тоже окинула взглядом Генриха, примериваясь, к чему бы придраться… Сперва у меня появилось ощущение, что он даже не переоделся.

Но, приглядевшись, я поняла, что он все же сменил дорожную одежду на черный атласный костюм с серебристым жилетом и белоснежной рубашкой. Следовало признать, что выглядел он вполне элегантно. Более того, его костюм гармонировал с моим, а это уже был просто высший пилотаж. Прочие мои спутники, проникшись важностью церемонии, не только переоделись в чистое платье, но даже причесались, что само по себе требовало поощрения.

Я отвернулась от своих спутников и принялась осматривать зал, когда Генрих встал вполоборота… и по глазам мне внезапно хлестнул голубовато-стальной блеск. Я отчаянно заморгала, пытаясь сообразить, что такого блестящего мог напялить на себя мой наемник. Обычно он не носил никаких драгоценностей, этих побрякушек, которыми в галантный век не пренебрегали и мужчины. Ни перстня, ни цепи, ни даже нательного креста на нем я никогда не видела.

Я было решила, что он надел какой-то орден, Но, присмотревшись, поняла, что на груди Генриха красуется обыкновенный золотой аграф. Обыкновенный да не совсем. В его центре красовался сапфир неприличной величины и поистине редкостного оттенка. Камень распространял ледяное сияние такой силы, что мне захотелось до него дотронуться. Я на мгновение прикрыла глаза, позволив себе погрузиться в придуманную ситуацию: я подхожу к нему вплотную, дотрагиваюсь до камня, и…

Остановило меня только одно: я никогда еще настолько не приближалась к Генриху… Возможно, незримая граница, которую он с такой старательностью устанавливал между нами, была гораздо прочнее, чем мне казалось. До сих пор она удерживала даже меня – дитя легкомысленных и здорово упрощенных времен.

Я тряхнула головой и попеняла себе за несвоевременные рассуждения. Такова уж была моя уникальная способность: в торжественные моменты мне вечно лезли в голову разные не подходящие случаю мысли. Однако сдержать свой язык я все-таки не смогла.

– Где вы позаимствовали ваше сокровище? – шепотом поинтересовалась я у Генриха.

– Фамильная драгоценность, – невозмутимо отозвался он, постучав по аграфу пальцем, – И я очень не люблю шуток на эту тему.

Самое любопытное, что он, по-моему, в самом деле немного обиделся. Я недоуменно пожала плечами и приготовилась отстаивать право на обсуждение любых интересных мне предметов. Но мне помешали: толпа придворных зашелестела громче и стала выстраиваться по обе стороны от двери (нас при этом оттеснили вглубь залы, однако возражать я не решилась).

Когда двери парадной залы распахнулись, и мажордом доложил о прибытии герцога, я на время позабыла обо всем на свете. Что ни говори, а все-таки нечасто мне доводилось знакомиться с правящими особами. И герцог Рейхштадтский меня не разочаровал. Подлинное величие сквозило в каждом его движении. Такого не добьешься никаким воспитанием – как правило, это просто результат генетического отбора. Многие поколения царствующих предков, хочешь не хочешь, дают себя знать.

В нем было именно то, чего так не хватало моему самозванному сиятельству: аристократизм и равнодушие к богатству, величие и простота… Мне явно следовало понаблюдать за ним и попользоваться теми из черт его характера, что подошли бы для моего образа, до сих пор слегка незавершенного.

Величие местного правителя так меня впечатлило, что мой реверанс вышел по-настоящему почтительным. В ответ я получила несколько стандартных фраз, царственный кивок и обещание побеседовать со мною «позднее». Предположив, что «позднее» не означает «сегодня», я отправилась веселиться.

Глазея по сторонам, я упустила момент, когда на плечо стоящего рядом Генриха с размаху опустился увесистый сложенный веер. Честное слово, он походил на опахало какого-нибудь восточного владыки. За те доли секунды, что я завороженно созерцала этот чудный раритет, Генрих мгновенно развернулся, и оказался лицом к лицу с сухонькой, но необычайно живой старушкой. Старушка отступила на шаг и пренасмешливо поцокала языком.

– Какая короткая память у наших соотечественников, не так ли, малыш?

От неожиданности я громко прыснула – никогда не встречала ничего забавнее внушительного мужчины очень средних лет, которого с такой уверенностью величают «малышом». Отчего-то мне представилось, что Генриху и в детстве не слишком часто перепадали подобные ласковости.

Старушенция меж тем не унималась и, не дождавшись ответа, обратилась к моей скромной особе:

– Надобно признать, на сей раз ты выбрал лучше, – оглядев меня, она лукаво подмигнула Генриху, – Должно быть, просто потому, что намного дольше выбирал?

– О чем вы, любезная госпожа? – Генриху плохо удалась нотка безразличия, и старушка тут же это заметила.

– Вечно вы, мужчины, делаете вид, что ничего не поняли, когда вам нечего сказать… У женщин для подобных целей имеются реверансы – по крайней мере, нечто более изящное, чем ваши растерянные физиономии, – отрезал «божий одуванчик» тоном юной кокетки.

Моя улыбка сделалась неприлично широкой.

– Когда тебе нечего сказать, делай реверансы: это экономит время, – все цитаты я выбалтывала исключительно по-русски, пользуясь своей репутацией «сумасшедшей иностранки». На сей раз, однако, шутка оказалась не для одной меня.

Старушенция величаво кивнула:

– Вот именно, вы знакомы с правилами хорошего тона, моя дорогая, – и увидев выражение крайнего изумления на моем лице, снизошла до объяснений: – Не удивляйтесь, что я поняла вас – у меня было… (она слегка задумалась) несколько русских любовников. Я научилась понимать их… иногда, когда они не были слишком пьяны. Единственное, чего мне никогда не понять, так это вашей тарабарщины, как это?.. «По матушке»?

Это было последней каплей в чаше моего терпения. Я так расхохоталась, что стоящие поблизости придворные принялись рассматривать нашу группку с искренним интересом. К сожалению, они не могли оценить по достоинству комизм ситуации, в которую я угодила. Подумать только, вот оно, мое везение: впервые в жизни попасть в высшие придворные круги, и веселиться так, как мне редко удавалось и в компании очень близких друзей.