Дерево красной птицы

Мунно отошел к умывальнику, налил воды и стал тереть лицо, шумно отфыркиваясь. Что он мог сделать? Оставить ее в рабстве? Для нее это будет чудовищным испытанием, но она хотя бы останется жива. Или лучше позволить ей умереть с честью, как настоящий когурёский воин?

Сердито вытерев лицо, Мунно наскоро оделся и, не глядя на пленницу, взбежал по ступеням. Противоречия разрывали его на части. Он хотел спасти врага и ненавидел себя за это.

В большой шатер, где собирались главы кланов для решения важных вопросов, он прибыл последним. Сидящий во главе стола отец бросил на него суровый взгляд, как только он откинул тяжелый полог. Вожди недовольно загудели, и Мунно низко поклонился, уважительно приложив сжатую в кулак ладонь к левой груди, извиняясь за опоздание.

– Считаю, что пленных нужно казнить, – зычный голос отца разнесся в холодном шатре.

– Я тоже. Этим мы покажем наглым когурёсцам, что держим слово и не боимся их, – поддержал его вождь племени Бодэ.

– Это расточительно, – подал голос Мунно, стараясь звучать спокойно и выглядеть рассудительным. – У нас полтора десятка хорошо обученных, сильных воинов и красивая девчонка. Любой работорговец готов будет отдать за каждого не меньше двух слитков серебра.

– Кому нужны такие непокорные рабы? – фыркнул отец, отвернувшись от сына. – Когурёсцев боятся даже в Цзинь, всем известно, что приручить их невозможно. Проще убить.

– Я считаю, их нужно вернуть в Когурё, – медленно проговорил хан Кимун.

Все вожди недоуменно уставились на него в ожидании пояснений столь неожиданного предложения.

– Мунно отправится с ними, встанет на колени перед Владыкой и уладит проблему, причиной которой он стал. В письме прозвучала четкая угроза, и дело времени, когда Когурё решит на нас напасть, – произнес хан, поглаживая длинную бороду, заплетенную в две тонкие косицы. – Мы должны предотвратить заведомо проигранную войну.

«Ну вот, началось! – промелькнуло в голове у Мунно. – Хитрый лис использует эту возможность, чтобы избавиться от меня и сделать наследником Сумо своего племянника!»

Он предвидел такой поворот событий, поэтому сдержал гнев и, уверенно обведя взглядом старейшин, спокойно возразил:

– Сейчас у Когурё нет ресурсов для войны с нами. Они только что закончили военную кампанию против Пэкче, к тому же у них уходит много сил на поддержание линии обороны в Ляодуне. Чтобы восстановить силы, им нужно не менее трех лет. Именно поэтому они приехали к нам.

– А что будет по прошествии трех лет? – с ехидцей спросил Кимун, бросив на Мунно оценивающий взгляд.

– Мы должны напасть первыми, пока Когурё еще не оправилось, – решительно сказал Мунно, уперев руки в колени, и вожди потрясенно зароптали. Он сделал свой ход, и теперь осталось только довести дело до конца.

– Да ты не в своем уме, сын! – голос отца перекрыл все разговоры. – Мы ищем способ предотвратить войну, а ты говоришь о нападении на сильного противника!

– Давайте отбросим наши страхи и посмотрим на все с холодным разумом. Сейчас самое подходящее время. – Мунно уверенно поднялся с места и разложил на столе карту мохэ и примыкавших к ним земель. – Когурёсцы не видели всю нашу мощь и по-прежнему думают, что мохэ – нищие племена, которые они обирают до нитки. Но вы сами знаете, как давно мы готовимся, и сейчас важно нанести удар первыми, пока враг не успел опомниться и нарастить силы. Мы вернем себе крепость Хогён. – Он поставил деревянные якоря на точку, чуть западнее земель Сумо. – Там все еще живут наши люди. Отправим лазутчиков, и, я уверен, нам откроют ворота. Это исконно мохэские земли, которые мы должны вернуть себе.

– Хорошо, допустим, мы выступим против Когурё, – терпеливо и спокойно сказал хан Кимун. – Даже если нам удастся захватить несколько крепостей, Когурё бросит все силы на ответный удар. Всем прекрасно известно, чем это кончится.

– Если мы объединим все пять племен, то отстоим завоеванные территории. – Мунно нависал над склонившимися к карте ханами, уверенно ведя свою игру. – Кроме того, у когурёсцев много хороших мастеров и ремесленников, которых в случае проигрыша можно будет забрать с собой. Это позволит нам в будущем увеличить арсенал оружия и повысить его качество благодаря сплавам металлов, которые они используют для изготовления мечей, копий и стрел. Даже если мы проиграем, то все равно будем в выигрыше.

Вожди затихли, переваривая его слова.

Мунно видел, как каждому из них хочется вернуть некогда захваченные когурёсцами территории, и своей речью он задел их за живое. Поэтому вернулся на свое место и стал ждать вердикта.

– Начинаем готовиться к войне сразу после казни пленных. И пусть это станет символом нашей победы над Когурё! – Отец поднялся с места, воинственно воздев кулак.

Мунно внутренне торжествовал: его план удался, он разбудил подавленную гордость мохэ, и теперь у них появилась возможность вернуть все, что у них отняли.

Его с детства воспитывали как будущего хана. Отец всегда говорил, что жизнь вождя принадлежит не ему, а людям, и каждое свое действие нужно тщательно продумывать, ведь от одного решения зависит судьба целого народа. А цена ошибки – слишком велика.

С юных лет Мунно лелеял мечту о величии своего народа и ненавидел захватчиков, которые отняли у них все. Растоптали гордый дух племен, заставив жить в вечном страхе и поклонении.

Сейчас мохэ были, как никогда, близки к освобождению, и Мунно, воодушевленный своей маленькой победой, не стал просить Совет племен оставить Кымлан в живых. Да, недавно он расчувствовался и дал слабину, но теперь четко расставил приоритеты и отмел ненужные эмоции. Она – враг, и ее участь его не волнует. Она сама выбрала такую судьбу.

В таком настроении Мунно вернулся домой и неожиданно наткнулся на отчаянный взгляд черных глаз. Что-то неприятно царапнуло грудь, и он поморщился, ощущая, как на его решимости и безразличии появляются трещины.

– Нас казнят? – тихий голос Кымлан прозвучал слишком спокойно, будто даже равнодушно, хотя лихорадочный блеск в глазах выдавал тревогу.

– Да. – Он с вызовом вскинул голову. – Ты же сама говорила, что это привилегия сильнейшего, и я могу делать с тобой все, что захочу.

– Говорила и от своих слов не отказываюсь. Только… Можете ли вы отпустить Чаболя? Он безобидный ребенок и даже не хотел быть воином. Это… это я виновата, из-за меня он пошел в солдаты. – Кымлан опустила голову и сжала дрожащие пальцы. Вся ее гордость и дерзость испарились, и сейчас она выглядела как слабая девчонка, которая боится за себя и близкого человека.

Мунно стиснул зубы, пытаясь сдержать сожаление, прорывающееся сквозь броню равнодушия.

– Это решать не мне.

– Ты кажешься хорошим человеком, можешь ли помочь еще раз? Неважно, что будет со мной, но Чаболь… – Кымлан подняла на него блестящие глаза.

– Ты просишь меня о невозможном. То, что я позволил тебе остаться здесь, не делает нас друзьями. Мы все еще враги.

Мунно поспешно направился на свою половину, чтобы поскорее отгородиться ширмой от этих горящих глаз. Нет, он все сделал правильно. Уже то, что вожди согласились на его безумное предложение, было большой удачей, на которую он смел только надеяться. Два раза испытывать судьбу нельзя.

Он растянулся на жесткой кровати и устало закрыл глаза.

Завтра все закончится. Утром ее уведут из дома Мунно, и его душа успокоится.

Сквозь дрему он слышал тихие вздохи и всхлипы, но так и не понял, было ли это наяву или во сне.

Глава 5. Кымлан

Последняя ночь перед казнью тянулась бесконечно. Глядя на бревенчатый потолок над головой, Кымлан пыталась осознать, что завтра они умрут. И солдаты, имена которых она даже не успела запомнить за время похода, и бедняга Чаболь, и она сама. Пророчество действительно было бессмысленным, и почему она так легко в него поверила? Для чего всю жизнь училась драться? Стирала в кровь ладони, до исступления тренируясь владеть мечом? Сдирала кожу с пальцев, пытаясь выпустить стрелу точно в цель? Носила тяжелые, пригибающие к земле доспехи…

Кымлан и не думала никогда, что у нее может быть другая судьба. О любви и замужестве даже не мечтала, потому что с малых лет любила принца Науна. И хоть она знала, что не ровня ему, мысли о других мужчинах никогда не посещали ее голову.

По мере взросления их чувства росли и крепли, постепенно меняясь.

Наун из смешного и задиристого мальчишки превратился в красивого, высокого мужчину, обладающего прекрасными манерами и редким внутренним, будто бы кошачьим магнетизмом. Насмешки и колкости, которые еще совсем недавно с такой легкостью слетали с ее губ, стали казаться неуместными. И в один прекрасный момент Кымлан осознала, что Наун – не ее друг детства, не маленький мальчик, которого она толкнула в воду, а принц Когурё. Статный, сильный и… красивый. Ей вдруг стало неловко оставаться с ним наедине, а мимолетные дружеские прикосновения, которые раньше были чем-то совершенно естественным, поднимали изнутри что-то очень горячее. Будто спавший в ней огонь вспыхнул от небольшого дуновения ветра.

Ансоль все понимала и тихонько посмеивалась над братом и подругой. Бросала на них загадочные взгляды и все чаще заговаривала о любви, словно пыталась натолкнуть на какие-то выводы.

Однако Кымлан старалась затушить даже малейшую искру чувств, опасаясь, что та может превратиться в пожар. У нее и принца не могло быть одной судьбы, а их дороги разошлись еще при рождении. Она – дочь военного, он – королевский сын, которому никогда не позволят жениться на простой девушке.

Но любовь не спрашивает разрешения, и в какой-то момент чувства вырвались из-под контроля. Кымлан не могла скрыть волнения, которое охватывало ее в присутствии принца. Щеки заливал румянец от его взгляда, такого горячего и обжигающего, что сердце рассыпалось на горящие угли. Его легкие прикосновения на тренировках стали мучительными, и ей хотелось большего, намного большего. Чтобы его ладони, аккуратно поправляющие лук в ее руках, скользили по спине, касались пальцев, а идеальные пухлые губы обожгли рот горячим поцелуем.

Ничего не ведая о близости между мужчиной и женщиной, Кымлан всем своим существом тянулась к принцу, инстинктивно желая стать как можно ближе к нему, прижаться к его груди и вдохнуть пряный аромат кожи.

Но разве она имела на это право? Наун был принцем, и Кымлан знала, что когда-нибудь ему придется жениться, а в список кандидаток дочь начальника стражи ни за что не попадет. И если бы она не ощущала от него взаимности, то усмирила бы сердце и не позволила бы себе даже мечтать о нем. Однако Наун тоже не мог скрыть своих чувств. От его взгляда все ее естество замирало, а от несмелых, словно случайных, прикосновений душа воспаряла в небо, как золотой феникс. Хоть ее и воспитывали преимущественно как мальчика, женская суть Кымлан не могла ошибаться: принц любил ее так же сильно, как и она его.

Впервые Наун поцеловал ее после осеннего праздника сбора урожая.

Принц часто выходил из дворца. Он любил простых людей, народные празднества и веселье. И переодевшись дворянином, вместе с Кымлан веселился до темноты и пил рисовое вино, разделяя радость всех когурёсцев.

Возвращались домой они молча, но Кымлан подспудно чувствовала, что принц собирается ей что-то сказать. Уж слишком странно блестели его глаза, когда время от времени она ловила на себе его взгляд. Это заставляло ее сердце биться сильнее, и когда Наун остановил ее за руку, Кымлан поняла, что время пришло. Вот сейчас, сейчас это случится! Что именно, она не знала, но чувствовала таившийся в намерениях принца смысл, предчувствовала, что после сегодняшнего вечера между ними все изменится.

– Кымлан… – тихо пробормотал он, шагнув к ней.

Она замерла, не смея поднять глаз и рассматривая его плечи, покрытые темно-синим одеянием.

Что произошло? Почему она не могла просто щелкнуть его по лбу и прокричать: «Глупый мальчишка!»? Она не двигалась, будто была закована в невидимые цепи.

– Почему ты не смотришь на меня? – прошептал Наун. – Ты ведь любишь меня? Любишь? Я хочу услышать ответ.

Что-то щелкнуло у нее в груди, и пытавшийся вырваться наружу огонь внезапно погас, словно его затушили водой. Почему внутри нее стало так холодно? Почему она ждала от него совершенно других слов? Темный переулок между спящими домами, который еще мгновение назад казался самым волшебным местом на свете, вдруг оказался грязным и дурно пахнущим от засохшего конского навоза и вылитых на дорогу нечистот.

– Нам пора возвращаться, Ваше Высочество. – Кымлан подняла голову и спокойно посмотрела принцу в глаза. Он был пьян, а его взгляд с трудом фокусировался на ее лице. Сейчас в его облике не было ничего притягательного и чарующего.

– Подожди! – Наун схватил ее за руку и рывком притянул к себе. – Неважно, не отвечай, главное, что я люблю тебя!

Тогда она стала его женщиной и перестала размышлять о том, что в тот вечер случилось что-то неправильное. Он был для нее господином, которому она служила, и мужчиной, которого искренне любила. И Кымлан никогда не желала ничего другого. Она решила насладиться своим кратковременным счастьем сполна и отпустить его, когда придет время.

Но сейчас, когда до конца ее жизни оставались считаные часы, она вдруг со всей ясностью поняла, что все было напрасно. Если бы не это проклятое Пророчество, то ее жизнь сложилась бы иначе. Возможно, сейчас она была бы замужем и жила спокойно, воспитывая детей и занимаясь домом. Не слушала бы насмешки о своей «избранности» и о том, что ни один мужчина от Амноккан до Виересона не захочет взять в жены ту, кто походит на мужчину больше, чем на женщину.

Вся бессмысленность существования и бесполезность ее огненного дара сейчас лежали перед Кымлан как на ладони, и она жалела о том, что так бездарно прожила свою жизнь. Ее мысли метнулись к запертому в клетке Чаболю, и она застонала, представляя, как будет проклинать ее отец мальчишки, который и так не жаловал соседскую девчонку, втянувшую его тихого, спокойного сына в этот поход.

Чаболь с малых лет таскался за Кымлан, которая не раз вступала за него в драки с соседскими мальчиками. Они дразнили его, называя толстяком и увальнем, а добрый мальчик, не обладавший смелостью и решительностью, не мог им ответить.

– Ты что, не мужчина? Почему не можешь постоять за себя? – Десятилетняя Кымлан сжимала руки в кулаки от ярости и угрожающе наступала на притихшего друга, чье круглое лицо все больше кривилось от подступающих слез. – И не реви!

– Я… я не реву… – обреченно всхлипнул Чаболь, быстро вытирая глаза рукавом.

– Тебе нужно научиться драться, иначе тебя всю жизнь буду обижать, – уверенно произнесла она, беря его за руку. На заднем дворе их дома располагалась тренировочная площадка, оборудованная соломенными чучелами, которые отец срезал одним движением меча.

– Отец против, он хочет, чтобы я стал травником, – промямлил мальчишка, с интересом разглядывая деревянные мечи, установленные на специальном креплении под навесом.

– Против силы есть только сила. Этому меня научил отец. Бери меч! – Кымлан властно кивнула другу и встала в стойку.

– Разве у тебя сейчас нет занятий? Нянюшка уже, должно быть, пришла, – робко сказал Чаболь, желая отсрочить обучение.

– Ох ты ж… точно! – воскликнула Кымлан и в ужасе осмотрела мужское одеяние, которое несколько дней назад обменяла на рынке на свое шелковое платье, подаренное нянюшкой Дэгам.

– Нельзя, чтобы она увидела тебя в таком виде! Беги переодеваться, я ее отвлеку! – шикнул Чаболь и кинулся к воротам.

Няня заменила ей мать. Выкормила, как родное дитя, и с самого рождения занималась воспитанием. Дэгам считала, что имеет право вмешиваться в жизнь своей юной подопечной, и настойчиво пыталась обучить ее хорошим манерам, искусству вышивания и правилам поведения будущей хозяйки дома. Она и слушать не желала ни о каком предназначении и тянула девочку в традиционный мир благовоспитанных когурёских девушек. Отец постоянно вступал в споры с суровой, решительной Дэгам, которую втайне побаивался. Он неохотно и будто бы боязливо отвечал нянюшке, что женское воспитание тоже не помешает – для общего развития. А сам упорно уводил дочь на тренировки. Так она и жила, раздираемая противоречиями и впитывая особенности двух противоположных миров: мужского и женского.

Кымлан всем сердцем любила нянюшку и не хотела ее лишний раз расстраивать. Поэтому со всех ног бросилась к своей комнате, чтобы переодеться.

– Где эта несносная девчонка? Ты снова ее прикрываешь? – послышался из-за поворота громкий голос Дэгам. – Она опять дерется на заднем дворе?

– Нет-нет, Кымлан… помогала мне искать травы, которые велел собрать мой отец, – пролепетал Чаболь, пока девочка судорожно переодевалась в комнате.

– Не лги мне!

– Я не… Это правда… госпожа Дэгам… – Беспомощный голос испуганного друга раздался уже совсем рядом.

Кымлан осталось надеть лишь верхнее платье и выйти во двор. Она скомкала мальчишеские штаны и рубаху и затолкала их в сундук. Быстро одернув подол, выскочила за дверь и широко улыбнулась сердитой женщине.

– Я готова к занятиям. – Кымлан уже представляла несколько бесполезных часов, проведенных за вышиванием, которое у нее категорически не получалось. Но она не желала обижать няню, и поэтому старалась изо всех сил. Решила, что если у нее не выходит вышивать лотосы и вишню, то она будет изображать то, что по-настоящему любит ее сердце: Дерево рода.

Нянюшка придирчиво осмотрела наряд подопечной и, негромко крякнув, удовлетворенно кивнула.

– За мной, – бросила она, и Кымлан, облегченно переглянувшись с Чаболем, послушно двинулась вслед за няней Дэгам.

Кымлан стерла скатившиеся слезы и перевернулась на бок, глядя на танец затухающего огня в треножнике.

Отец, нянюшка, родители Чаболя… Сколько людей будут оплакивать своих неразумных детей, которые выбрали для себя такую сложную, трагичную судьбу?

Бедный сын травника, который с малых лет смотрел на смелую, воинственную Кымлан с восхищением, не задумываясь вступил в действующую армию Когурё. Вряд ли он мечтал о подвигах и славе, – скорее, ему хотелось стать таким же отважным, как подруга детства. Поход за данью стал для Чаболя первым серьезным заданием, но никто и предположить не мог, что он приведет его к столь скорой смерти.

Это Кымлан хотелось совершить какой-то подвиг, отдать жизнь, спасая государя, или с честью погибнуть в бою. Но вместо этого она умрет, как пленница, на чужбине среди врагов. Что ж… она присягнула принцу Науну и до последнего вздоха должна сохранить гордость когурёского воина.

Кымлан так и не смогла заснуть, пытаясь осознать, что завтра для нее, Чаболя и других пленных солнце взойдет в последний раз.

Мунно встал на рассвете и выглядел так, будто тоже не спал всю ночь.

Она не стала повторять свою просьбу: сын вождя ясно дал понять, что не в силах ничего изменить, а еще раз унижаться Кымлан не хотела.

Мунно беспокойно ходил по комнате, время от времени бросая на пленницу хмурые взгляды, и порой Кымлан казалось, что он хочет что-то сказать. Но Мунно так и не проронил ни слова, пока за приговоренной наконец-то не спустился конвой.

Невозмутимый и суровый Даон связал ей за спиной руки и подтолкнул в сторону лестницы. До этого молчавшее сердце вдруг заклокотало в груди, как в бурлящем кипятке, и Кымлан обернулась. Мунно посмотрел на нее, и его горячий взгляд пронзил ее насквозь. Странно, но в эту минуту она почувствовала, будто между ними что-то изменилось. Будто перед ликом смерти они перестали быть врагами.

– Спасибо… за все, – выдавила она тихо и едва заметно поклонилась Мунно. Все-таки он отнесся к ней уважительно, даже когда узнал, что она бесполезна. Он станет хорошим вождем, достойным и справедливым, и с ним было бы приятно иметь дело в будущем, но… никакого будущего у нее уже не будет.

Кымлан часто дышала, чувствовала, как от страха потеют ладони, а в крови просыпается огонь, будто учуяв, что хозяйке грозит беда. Ноги вдруг стали тяжелыми, а от земляных ступеней потянуло холодом, словно она ступала босыми ногами по льду. В голове стучала мысль, что вот-вот все закончится… что осталось совсем недолго… Как жаль умереть, не взглянув в последний раз в глаза родным!..

Любимые лица метались в памяти, поднимая из глубины души горькое отчаяние.

«Отец… отец, прости меня… Прости, нянюшка… Ваше Высочество… Мое сердце всегда принадлежало только вам…»

Яркий дневной свет, которого она не видела уже много дней, на мгновение ослепил ее, заставив зажмуриться. Глаза заслезились, и Кымлан часто моргала, ступая наугад вслед за Даоном, не в силах оторвать взгляда от покрытого полупрозрачными облаками неба. Сквозь бесформенные перья тихо сочились солнечные лучи.

Как хорошо… последнее, что она увидит, будет не мрачная землянка и не провонявшая нечистотами клетка, а вольное бескрайнее небо.

– Шагай быстрее, – бросил через плечо Даон, и Кымлан почувствовала ощутимый толчок в спину идущего позади нее стражника.

Ускорив шаг, она огляделась и с удивлением обнаружила, что на улицы высыпал народ. Мохэсцы стояли по обе стороны узкой улицы, по которой ее вели, и настороженно рассматривали незнакомку. Но вот что странно: в их глазах не было ненависти или злобы. Некоторые женщины перешептывались между собой и сокрушенно качали головами, будто сочувствовали девушке. Простые люди мыслили иначе, чем воины и министры. Наверное, для них Кымлан была лишь юной девочкой, которую они по-человечески жалели. Ведь точно так же совсем недавно провожали своих плененных сородичей, насильно уведенных в Когурё.

Они миновали несколько улиц, и сердце Кымлан вновь заколотилось: сейчас, уже совсем скоро! Однако конвой вывел ее за пределы мохэского поселения и направил к густому лесу.

«Я предполагала, что казнь состоится на городской площади… – с удивлением подумала пленница. – Хотя… какая разница, где умирать».

Когда они прошли через первые ряды деревьев, отвратительная тошнотворная вонь оглушила ее. Кымлан закашлялась и инстинктивно дернула рукой, силясь прикрыть нос, отчего веревки, туго стягивающие запястья, еще сильнее впились в кожу. Она старалась дышать ртом, выискивая взглядом источник жуткого запаха, как будто здесь полегло целое войско, и тела убитых до сих пор не убрали.

Даон обернулся и криво усмехнулся.

– Это Священная роща захоронений, – сообщил он, указывая рукой наверх.

Кымлан подняла голову и обомлела: с ветвей деревьев гроздьями свисали привязанные за ноги трупы. С некоторых практически сошла плоть, и их черепа взирали на путников пустыми черными глазницами. Другие, вероятно, подвешенные совсем недавно, еще не потеряли человеческий облик. Под высокими деревьями стояли широкие деревянные столы, на которых тоже лежали мертвецы.

У Кымлан закружилась голова, ее замутило. Она слышала про обряд воздушного захоронения у мохэ, но не предполагала, что это настолько отвратительное и дикое зрелище. Варвары всегда останутся варварами.

– Я тоже был удивлен, когда только попал к мохэ. Но в этом есть смысл, – заговорил обычно молчаливый Даон. Он поравнялся с потрясенно разглядывающей мертвецов Кымлан и пошел рядом, подстраиваясь под ее шаг.

– И какой же? – Она рассматривала его остроносый профиль, внезапно осознавая, что в этом скопище дикарей они были единственными когурёсцами. И перед ликом смерти это странным образом сближало их.

– Они приманивают на трупы диких животных, чтобы охотиться на них. Потом, когда остаются только кости, мохэ собирают их и хоронят в земле.

Кымлан невольно отметила, что Даон, при всей своей преданности Мунно, не причисляет себя к мохэ.

– Дикари… – тихо промолвила она.

– Это Священная роща, или Роща жизни. – Даон проигнорировал ее слова, либо вовсе не расслышал их и продолжил рассказ: – Это не только место, куда мохэсцы приходят поклоняться предкам. Это источник жизни. Ничто не исчезает навсегда, и даже после смерти можно помочь выжить тем, кто остался.

– Скоро и мы будем здесь. Это ужасно…

У Кымлан вдруг защипало в глазах от горькой мысли, что ее тело будет так же висеть вниз головой, обглоданное зверями. Она запрокинула голову и часто заморгала.

Даон ничего не ответил, но Кымлан и так поняла, что ее догадки верны.

– Как ты оказался в племени Сумо? – Она решила, что раз все равно умрет, то ничего страшного не случится, если задаст еще один вопрос.

– Это долгая история, а ты не тот человек, кому я хотел бы ее рассказать. – Он остановился и посмотрел Кымлан в глаза. – Мы с тобой когурёсцы. Я не могу игнорировать свое происхождение, как бы не ненавидел это, поэтому сделаю тебе одолжение и похороню тебя в земле, как на нашей родине.