Избранные рассказы

Старые служащие больницы помнили, что когда-то пациент их учреждения был состоятельным человеком, которому принадлежал крупный земельный надел в Тоба-Тек-Сингхе. Затем он внезапно сошел с ума. Родные привезли его в желтый дом закованным в цепи и оставили там. Раз в месяц кто-то из них обязательно приходил его навестить. Так продолжалось на протяжении многих лет, вплоть до начала индо-мусульманских волнений, после которых визиты родственников прекратились.

Его звали Башан Сингх, но все почему-то обращались к нему не иначе, как Тоба-Тек-Сингх.

Он никогда не знал, какой сегодня день, месяц и сколько лет ему довелось провести в лечебнице. Тем не менее этот человек каким-то сверхъестественным чутьем угадывал, когда к нему должны были прийти посетители, о чем всегда заблаговременно извещал санитаров. В подобные дни он долго принимал ванну, тщательно расчесывал волосы, обильно нанося на них гель, и неизменно надевал чистую одежду. Если близкие люди спрашивали его о чем-то, он хранил молчание или выкрикивал какую-нибудь бессмыслицу вроде: «Наверху гур гур аннекс бай дхаяна мунг дал лалтаин».

У Тоба-Тек-Сингха была дочь. За пятнадцать лет она успела стать взрослой девушкой, милой и привлекательной. Тоба-Тек-Сингх не узнавал ее. Еще будучи ребенком, она горько плакала, глядя на обезумевшего отца, и, даже повзрослев, не могла сдержать слез при встрече с ним.

Не получив ответа на свой, казалось бы, простой вопрос – где находится Тоба-Тек-Сингх? – больной стал нервничать. И без того тревожное состояние, вызванное отсутствием посетителей, заметно усилилось на фоне этой проблемы. Он очень скучал по своей семье, по подаркам, которые ему приносили, по участию, с которым родственники вели с ним беседы. Он был непоколебимо уверен, что уж они бы точно смогли ему поведать, находится Тоба-Тек-Сингх в Индии или в Пакистане – ведь сикху казалось, что близкие навещали его, приезжая именно из Тоба-Тек-Сингха, родимого края, где у него была своя собственная земля…

Один умалишенный считал себя богом, и Башан Сингх решил обратиться к нему с мучившим его вопросом. Внимательно выслушав собрата по несчастью, этот человек в свойственной ему манере одарил визитера раскатами громкого смеха:

– Его нет ни в Индии, ни в Пакистане. Его вообще сейчас не существует ни в каком месте, ибо я до сих пор не принял окончательного решения, где ему лучше находиться.

Башан умолял человека, называвшего себя богом, сделать необходимые распоряжения и решить этот вопрос. Увы, бог был сильно занят иными делами. В конечном счете терпение Башана Сингха подошло к концу, и он разразился бранью:

– Наверху гур гур пристройка мунг дал гуруджи да Хальса и гуруджи ки фатеходжо болей со нихал сат шри акал! – На деле это означало: «Ты не отвечаешь на мои молитвы, потому что являешься мусульманским богом. Если бы ты был сикхским божеством, наверняка бы помог мне!»

За несколько дней до того, как должен был состояться обмен, его пришел навестить один мусульманин из Тоба-Тек-Сингха, с которым они некогда были хорошими друзьями. Ранее он никогда не посещал лечебницу, в которой содержался старый товарищ. Увидев посетителя, Башан Сингх не признал в нем своего давнишнего приятеля и попытался скрыться, но санитар преградил ему дорогу:

– Этот человек пришел именно к тебе. Его зовут Фазал Дином, он твой друг.

Башан Сингх украдкой взглянул на Фазал Дина, после чего принялся без остановки что-то бормотать себе под нос. Фазал Дин примирительно положил ему руку на плечо.

– Я давно собирался тебя навестить, – произнес он, – но все как-то не хватало времени. Твоя семья здорова и благополучно переехала в Индию. Я помогал им всем, чем только мог. Твоя дочь, Руп Каур…

– Дочь Руп Каур, – машинально повторил Башан Сингх, что-то смутно припоминая.

– Да, она здорова, ей ничто не угрожает, твоя дочь уехала вместе со всеми, – сказал Фазал Дин, немного поколебавшись.

Бишан Сингх хранил молчание, и Фазал Дин продолжил свою речь:

– Твоя семья хотела, чтобы я удостоверился, что с тобой все в порядке. Вскоре ты отправишься в Индию. Передай, пожалуйста, от меня нижайший поклон брату Балабир Сингху, брату Вадхаве Сингху и сестрице Амрит Каур. Сообщи брату Балабир Сингху, что у Фазал Дина все хорошо. Две бурые буйволицы, что он оставил, живы и здоровы. Они родили по теленку, к несчастью, один из них помер… Скажи, что я скучаю и часто думаю о них, скажи, если я могу им хоть чем-то помочь, достаточно написать мне об этом, я тут же сделаю все, что в моих силах… Вот, я тут принес тебе немного слив.

Башан Сингх молча взял подарок и передал его санитару:

– Где Тоба-Тек-Сингх? – спросил он.

– Как это где? Там же, где и всегда.

– В Индии или в Пакистане?

– Вроде бы в Индии… нет, нет, на самом деле в Пакистане.

Не сказав больше ни единого слова своему старому товарищу, Башан Сингх быстро ушел, что-то недовольно бормоча себе под нос: «Вер гур гур пристройка бухта дхьяна мунг дал в Пакистане и в Индии дур фиттей маун».

Наконец все приготовления подошли к концу. С обеих сторон произошел обмен списками умалишенных, подлежавших депортации, после чего было назначено точное время для обмена уже самими пациентами.

Холодным зимним вечером сопровождаемые полицейским конвоем грузовики с сумасшедшими индийцами и сикхами выехали с территории психиатрической лечебницы Лахора, направившись в сторону границы. Дабы устранить любые формальные препятствия, на границе присутствовали высокопоставленные чиновники. Стороны встретились на контрольно-пропускном пункте Вагах, подписали документы, и передача началась.

Как оказалось, вытаскивать сумасшедших из грузовиков и передавать через таможню – дело весьма утомительное. Одни наотрез отказывались покидать машины, другие разбегались, третьи буйствовали, срывая с себя одежду. Они ругались, пели, дрались друг с другом. Несколько человек принялись плакать. Кругом царил настоящий хаос. Сумасшедшие женщины, которые также подлежали обмену, вели себя еще более шумно, чем мужчины. Как назло, в это время холода ударили с такой силой, что многие клацали зубами.

Казалось, большая часть умалишенных выступала категорически против всей этой затеи. Им было совершенно непонятно, почему их хотят насильно увезти в какое-то далекое место. Началось скандирование лозунгов «Пакистан Зиндабад!» и «Пакистан Мурдабад!» Лишь своевременное вмешательство должностных лиц предотвратило серьезные столкновения между сумасшедшими мусульманами, индуистами и сикхами, славшими благословения и проклятья в адрес Пакистана.

Наконец дошла очередь до Башана Сингха. Чиновник громко произнес его имя, чтобы отметить в реестре, но он не торопился с ответом:

– Где Тоба-Тек-Сингх? В Индии или в Пакистане?

– В Пакистане, конечно, – рассмеялся офицер.

Услышав это, Башан Сингх развернулся и побежал в сторону своих товарищей. Пакистанские пограничники устремились вслед за ним и попытались вернуть, но Башан Сингх не дал им этого сделать.

– Это Тоба-Тек-Сингх, – объявил он, – над гур гур пристройкой бе дыхана мунг дал Тоба-Тек-Сингх и Пакистан.

Вновь и вновь ему терпеливо объясняли, что жители Тоба-Тек-Сингха уже находятся в Индии, а те, кто еще не уехал, скоро там окажутся. Но эти увещевания не привели ни к какому результату. На своих опухших ногах он стоял на земле с такой твердостью, что казалось, будто в мире нет силы, способной сдвинуть его с места.

Вскоре сотрудники таможенной службы, у которых и без того было много дел, оставили его в покое. Так он простоял на протяжении всей ночи.

С первыми лучами рассвета Башан Сингх издал ужасающий крик. Когда все бросились к нему, человек, вот уже пятнадцать лет твердо стоявший на своих ногах, рухнул, словно подкошенный. С одной стороны за колючей проволокой находились сумасшедшие из Индии, а с другой стороны, за такой же колючей проволокой, находились сумасшедшие из Пакистана. Между ними на клочке земли, у которого не было имени, лежал Тоба-Тек-Сингх.

Кхол до

В два часа ночи от перрона вокзала Амритсара отошел специальный поезд. Спустя восемь часов он прибыл в Моголпур. За это время несколько пассажиров были убиты в пути, многие были ранены, кое-кто выпал из вагона или считался без вести пропавшим.

Десять утра. Лежа на холодном полу лагеря для беженцев, старый Сираджуддин открыл глаза. Его взору предстало волнующееся людское море, состоявшее из беженцев всех возрастов. От созерцания этой картины на душе стало еще тяжелее, чем было. Повернувшись на спину, он рассеянно уставился на пасмурное небо. Мужчина выглядел совершенно равнодушным к царившему вокруг него хаосу. Со стороны это смотрелось так, словно он был глубоко погружен в собственные мысли. В действительности все обстояло иначе: от пережитых потрясений в нем словно разом выключились все эмоции.

Луч солнца, внезапно выглянувший из-за туч, нечаянно коснулся глаз старого Сираджуддина. Яркий свет пронзил каждую клетку его существа, и он полностью пробудился. Ужасные образы один за другим вновь всплывали в его памяти. Грабежи. Огонь. Паническое бегство. Железнодорожная станция. Свист пуль. Мрак ночи. И, конечно, Сакина. Вскочив на ноги, Сираджуддин, словно безумный, принялся лихорадочно носиться по лагерю.

Три часа бродил он по безбрежному людскому морю, громко выкрикивая ее имя. Увы, мужчине так и не удалось найти свою единственную юную дочь. Вокруг все так же царил хаос. Каждый пытался кого-то отыскать: сына, мать, супругу. Вконец выбившись из сил, Сираджуддин присел на землю. Он попытался вспомнить, где и когда последний раз видел дочь, однако его мыслям мешали воспоминания о матери Сакины, о ее изуродованном теле с вывалившимися наружу кишками. Напрасно Сираджуддин жмурился и судорожно потирал виски. Это не помогало.

Да, мать Сакины мертва. Ее кончину он видел собственными глазами. Но что случилось с Сакиной? Последними словами умирающей на его руках супруги были: «Оставь меня. Забирай дочь и беги как можно дальше отсюда».

Казалось, Сакина все время находилась рядом с ним. Они бежали босиком. Потом дупатта Сакины упала на землю. Он остановился, чтобы поднять. В этот миг Сакина закричала: «Папа, да брось ты его!» Тем не менее он все равно зачем-то поднял шарф. Вспомнил об этом – и взгляд тотчас устремился на пальто. Сунув руку в выпуклый карман, он достал тонкую ткань: это была дупатта дочери! Где сама Сакина?

Сираджуддин изо всех сил пытался вспомнить еще хоть что-то, но безрезультатно. Вместе ли они добрались до железнодорожной станции? Села она вместе с ним в поезд? Она могла выпасть из вагона, потеряв сознание, когда поезд пытались остановить бандиты.

В голове Сираджуддина было множество вопросов, но ни на один не было ответа. Он сильно нуждался в человеческом участии. Увы, окружавшие его люди нуждались в нем не меньше. Сираджуддину хотелось плакать, но глаза, отказываясь повиноваться, были сухими.

Спустя шесть дней он взял себя в руки. Вслед за этим и удача наконец-то улыбнулась ему. Он наткнулся на тех, кто был готов оказать помощь – восемь молодых людей, вооруженных винтовками и имевших собственный грузовик. Пожалев его, они обещали помочь в поисках Сакины. Окрыленный неожиданным везением, Сираджуддин принялся с энтузиазмом описывать дочь: «Она очень красива, пошла в мать, а не в меня. Ей около семнадцати. Большие глаза, черные волосы, родимое пятно на правой щеке. Она моя единственная наследница, у меня больше никого нет. Пожалуйста, найдите ее. Всевышний вознаградит вас за доброту».

Молодые ребята с жаром заверили старого Сираджуддина, что его дочь, если только она до сих пор жива, уже через пару дней будет вместе с ним.

С риском для жизни эти отважные, решительные люди принялись за дело. Они отправились прямиком в Амритсар, где спасли жизни многим мужчинам, женщинам и детям, вывезя их в безопасные районы.

Миновало десять дней, однако Сакина так и не отыскалась.

На одиннадцатый день по уже хорошо изученному маршруту они вновь прибыли на своем грузовике в Амритсар. Внезапно на улице показалась девушка. Услышав рев мотора, она испугалась и попыталась скрыться. Парни бросились за ней. Спустя несколько минут им удалось догнать ее. Это была истинная красавица с очаровательной родинкой на правой щеке. Одного из них посетила догадка: «Ты Сакина?»

Лицо хранившей молчание девушки побледнело. Все принялись успокаивать красотку. Постепенно страх испарился, и она призналась, что действительно является дочерью Сираджуддина.

Юноши очень старались расположить к себе Сакину: посадили в грузовик, накормили, напоили молоком. Один снял с себя куртку и отдал девушке: дупатты не было, и грудь Сакины была практически полностью обнажена. Несмотря на пережитые потрясения, дочь Сираджуддина выглядела очень соблазнительно.

Прошло еще несколько дней. Бедный отец так и не получил никаких вестей о Сакине. Часами он бродил по территории лагеря, расспрашивая случайных людей о своей дочери, но так и не смог ничего узнать. До поздней ночи он страстно молился о том, чтобы Бог помог добровольцам, обещавшим найти Сакину.

Однажды Сираджуддин увидел в лагере грузовик с теми самыми молодыми ребятами. Они сидели в кузове. Сираджуддин устремился к ним. Машина сдвинулась с места в тот самый миг, когда он уже практически дошел до нее:

– Сынки, вы смогли что-нибудь узнать о моей Сакине?

– Узнаем, узнаем, – заверили они хором, крича из быстро уезжавшего грузовика.

Сираджуддин в очередной раз вознес молитву, умоляя Творца об успехе их миссии. На сердце у него сразу чуть полегчало.

Ближе к вечеру недалеко от того места, где расположился Сираджуддин, в лагере начались волнения. Четверо мужчин кого-то несли на носилках. Сираджуддин смог узнать, что возле железнодорожных путей обнаружили лежавшую без сознания молодую девушку. Ее отнесли в лазарет. Услышав это, он спешно направился за теми людьми.

У входа в лазарет Сираджуддин на мгновение остановился возле фонарного столба. Затем медленно, неуверенными шагами вошел внутрь. В темной комнате не было никого, кроме носилок с неподвижно лежавшим на них телом. Вне себя от страха Сираджуддин приблизился к ним. Внезапно в палате загорелся свет. На бледном лице покойницы Сираджуддин увидел знакомую родинку.

– Сакина! – в ужасе вскрикнул он.

Включивший свет доктор был несколько озадачен появлением постороннего человека.

– Что случилось? – строго спросил он.

Сираджуддин смог выдавить из себя лишь несколько слов:

– Доктор, я… господин, я… я ее отец.

Врач принялся осматривать лежавшее на носилках тело. Проверив пульс, повернулся к безутешному отцу:

– Открой дверь!

При этих словах тело Сакины пошевелилось. Мертвенно-бледные руки девушки дернулись и машинально развязали шнурок на поясе, затем, не приходя до конца в сознание, она раздвинула ноги. Сираджуддин буквально обезумел от счастья:

– Она жива! Моя дочь жива!

Со лба промокшего насквозь доктора градом струились крупные капли пота…

Хинди – урду

Дискуссия о том, в каких случаях уместно использовать хинди, а в каких урду, имеет долгую историю. Мавлави Абдул Хак-сахиб, доктор Тара Сингх и Махатма Ганди провели доскональное исследование этого вопроса. Тем не менее для меня до сих пор остается непонятным сам факт наличия этой проблемы. Почему индуисты так страстно насаждают хинди, а мусульмане так яростно отстаивают свое право говорить именно на урду? Ведь каждый человек будет выражать свои мысли именно на том языке, который ему наиболее удобен. Никакие усилия не способны привести к исчезновению языка, на котором люди хотят разговаривать. Рассуждая над этой проблематикой, я написал свой рассказ.

Мунши Нараин Паршад: Икбал-сахиб, ты будешь пить содовую?

Мирза Мухаммад Икбал: Да.

Мунши: Почему ты никогда не пьешь лимонад?

Икбал: На это нет особых причин. Мне просто нравится содовая. У меня дома все предпочитают ее.

Мунши: Иными словами, ты ненавидишь лимоны.

Икбал: Вовсе нет. Разве есть причины, чтобы их ненавидеть, достопочтенный Мунши Нараин Паршад? Просто у меня дома все привыкли пить именно содовую, и я тоже привык к ней. В сущности, у лимонада вкус, может быть, даже лучше, чем у газированной воды.

Мунши: Именно поэтому я и удивлен, что ты предпочитаешь сладкому что-то совершенно безвкусное. К тому же лимонад не просто сладкий, у него еще и приятный вкус. Тебе так не кажется?

Икбал: Ты абсолютно прав, но все же…

Мунши: Все же что?

Икбал: Ничего. Я лишь хотел еще раз сказать, что привык к содовой.

Мунши: Опять по новому кругу все то же самое. Я что, предлагаю тебе яд? Обе бутылки сделаны на одном и том же заводе, одна и та же машина заливает в них воду. Если убрать сладость и вкус лимона, что остается?

Икбал: Просто газированная вода, содовая.

Мунши: Так какой вред может быть от лимона?

Икбал: Никакого вреда нет.

Мунши: Так пей же тогда лимонад!

Икбал: А что будешь пить ты?

Мунши: Я пошлю слугу за другой бутылкой.

Икбал: Зачем тебе посылать кого-то за другой бутылкой, если можно пить содовую? Или ты считаешь, что от нее может быть какой-то вред?

Мунши: Н… никакого вреда нет.

Икбал: Ну, так и пей тогда содовую.

Мунши: Что же тогда останется тебе?

Икбал: Я пошлю слугу за другой бутылкой.

Мунши: Почему ты пошлешь его за другой бутылкой содовой, разве лимонад вреден?

Икбал: Н… н… никакого реального вреда он причинить не способен.

Мунши: Верно, совершенно никакого.

Икбал: Просто содовая довольно приятна на вкус.

Мунши: Но я полагаю, что лимонад… тоже довольно приятен на вкус.

Икбал: Вполне возможно, но старшие беспрестанно рассказывали мне о том, как хороша на вкус именно содовая.

Мунши: А мне старшие беспрестанно твердили, как хорош на вкус именно лимонад.

Икбал: Какое же твое собственное мнение по этому вопросу?

Мунши: А какое твое?

Икбал: Мое мнение… хм… мое мнение состоит в следующем… постой, а почему ты не хочешь поделиться со мной своим мнением?

Мунши: Мое мнение… хм… мое мнение заключается в том, что… позволь, почему это я должен озвучить его первым?

Икбал: Не думаю, что так мы сможем добиться истины в нашем споре. Послушай, давай я закрою крышкой свою бутылку, а ты свою. Тогда мы сможем неторопливо обсудить вопрос сначала.

Мунши: Боюсь, мы не можем этого сделать. Бутылки уже открыты. Нам остается только опорожнить их. Лучше давай скорее принимать решение, пока все пузырьки не улетучились. Эти напитки не приносят никакого удовольствия после того, как все пузырьки выветрятся.

Икбал: Согласен. Как минимум мы солидарны в том, что между содовой и лимонадом нет особой разницы.

Мунши: Разве я говорил что-то подобное? При детальном рассмотрении прослеживается много отличий. Они не похожи – подобно тому, как ночь отличается ото дня. Лимонад сладок, ароматен, терпок – как минимум три преимущества перед содовой. У нее только громкое шипение, которое настолько сильно, что буквально бьет тебе в нос. При сравнении совершенно очевидно, что лимонад обладает более изысканным вкусом. Одна бутылка – и ты на несколько часов чувствуешь себя посвежевшим. Как правило, содовую предпочитают люди, имеющие проблемы со здоровьем. К тому же ты и сам признаешь бесспорные вкусовые качества лимонада.

Икбал: Несмотря на то что я действительно признаю их, я не считаю, что лимонад лучше содовой. Наличие сладкого вкуса совершенно не означает, что это еще и полезно. Взять хотя бы арак. Этот алкогольный напиток довольно приятен, но его пагубное воздействие на организм абсолютно бесспорно. Присутствие сладковатого терпкого вкуса не говорит о полезности обладающего подобными свойствами питья. Любой врач подтвердит, что лимонная кислота способна нанести непоправимый вред желудочно-кишечному тракту. Содовая же, напротив, способствует пищеварению.

Мунши: Послушай, мы ведь можем решить эту проблему, просто смешав их.

Икбал: Я не возражаю.

Мунши: Наполни этот стакан наполовину содовой.

Икбал: Почему бы сперва тебе не наполнить наполовину стакан своим лимонадом? А уже после этого я налью содовую.

Мунши: Тогда в этом не будет никакого смысла. Ведь я хочу разбавить содовую лимонадом!

Икбал: А я, в свою очередь, хочу разбавить лимонад содовой!

Цивилизованное кладбище

Как долго еще будут петь дифирамбы западной культуре? Чего она только не дала нам, презренным язычникам-индусам! Именно через нее наши легкомысленные женщины научились выставлять напоказ наиболее соблазнительные части тела. Она научила их носить блузки без рукавов. Отобрав порошок мисси, эта культура заменила его на пудру, губную помаду, румяна и другие подобные вещи, призванные подчеркнуть красоту, возбуждать желание у мужчин. В былые времена монче использовалось лишь для того, чтобы привести в порядок усы или выдернуть волосы из носа, однако западная культура научила наших женщин выщипывать им брови. Как не восхвалять культуру, благодаря которой любая женщина может получить разрешение властей на торговлю своим телом? Согласно законам, цивилизованные мужчины и женщины вправе заключать гражданские браки – иными словами, жениться и разводиться, когда захотят, получив максимум удовольствия и минимум обязательств.

Теперь у нас множество ночных клубов на западный манер. В них вы можете кружиться в танце, прижав к себе какую-нибудь ветреную особу – да сколько душе угодно. Легально работает множество игорных заведений, где вы можете с легкостью спустить все свои сбережения самым что ни на есть цивилизованным способом. Существует закон, по которому вас могут в любой момент задержать сотрудники полиции для выяснения личности. Практически на любом углу можно найти бар, в котором можете напиться, чтобы хоть на какое-то время забыть о своих проблемах.

Вне всяких сомнений, западная культура сделала нашу страну цивилизованной. Можно без проблем увидеть девушку, разгуливающую по базару в джинсах. Иные и вовсе появляются на улицах, практически не имея на себе никакой одежды, но никто не может им ничего сказать по этому поводу.

Наша страна стала до такой степени современной, что некоторые представители прогрессивной общественности всерьез обсуждают создание первого нудистского клуба.

Те, кто требует навсегда изгнать англичан из Индии, все чаще воспринимаются не иначе, как безумцы. В самом деле, если британцы навсегда будут выдворены из нашей страны, как можно будет узаконить открытие нудистского клуба? Кто будет приглядывать за многочисленными борделями и игорными заведениями? Разве их уход не приведет к тому, что мы больше не сможем танцевать часами напролет, заключая в объятья знойных красоток? Кто будет поддерживать пламя национально-религиозной розни? Не опустеют ли кварталы наших улиц из-за отсутствия игорных домов?

Если их не станет, как будут существовать Мусульманская лига и Хинду Махасабха? Кто сможет сшить нам одежду, которая производится на фабриках Манчестера из нашего хлопка? Как мы сможем прожить без чудесных английских бисквитов, которыми так любим лакомиться?

В самом деле, Индия никогда не знала такого прогресса, как в период владычества англичан.

Если бы вдруг наша страна обрела свободу, мы бы никогда не смогли управлять ею так же мудро, как наши теперешние хозяева. За время своего правления они создали целую индустрию развлечений: кинематограф, азартные игры, ночные клубы. Да что там, они позаботились даже о наших могилах. На простых кладбищах покойников хоронят так, словно из умерших невозможно извлечь никакой практической выгоды. На цивилизованных кладбищах так делать не принято. У меня была возможность убедиться в этом на практике, когда я хоронил в Бомбее свою мать. Прожив большую часть жизни в относительно небольших городах, я был крайне удивлен, что в мегаполисах в отношении похорон местные власти установили так много ограничений и запретов.

…Помню как сейчас. Безжизненное тело мамы лежало в соседней комнате. Я был поглощен тягостными мыслями. Мой хороший друг, давно живший в Бомбее, пытался отвлечь меня, давая всяческие советы:

– Послушай, тебе стоит как можно скорее заняться вопросами погребения.

– Может быть, ты поможешь мне с этим? – спросил я. – Здесь мне ничего не известно о таких вещах, а ты, как-никак, городской житель со стажем.

– Конечно, я помогу, – сказал он, – однако сперва тебе следует сообщить о смерти твоей матери.

– Куда об этом нужно сообщить?

– В муниципалитет. Он находится в паре кварталов отсюда. Погребение можно осуществить на законном основании только после получения свидетельства о смерти.