Клетка из слов

– Мы плывем в одно необычное место, – отзывается Харпер. Она как будто не в себе, и глаза у нее остекленевшие. Я понимаю, что она снова пила. Я за нее беспокоюсь, но в то же время это немного возбуждает. У нее проблемы, и ей нужна моя дружба. И я снова чувствую шевеление внизу живота.

Море бросается и плюется волнами – черными с белой окантовкой.

– Как-то не похоже на «погожую» погоду, – замечаю я.

– Это божья погода, – поправляет Харпер. – Это лучшее время, чтобы увидеть божество.

– Какое божество?

– Да она просто прикалывается, – фыркает Нат. – Харпер прикидывается, будто верит, что в глубине пещеры живет нечто. И когда ты зовешь его, особенно в дурную погоду…

– Оно просыпается, – шепчет Харпер, уставившись на горизонт. – Женщина в море. Божество.

Я по-настоящему напуган и уже хочу попросить их вернуться обратно, но перед Харпер – не могу. Может, это и был их план: подружиться со мной и завлечь сюда в качестве жертвы. У меня съезжают и соскальзывают руки, когда я пытаюсь схватиться за край борта.

– Эй, – успокаивает меня Нат. – Расслабься. Это просто игра звука и тени на воде. Там на самом деле ничего нет.

– А зачем брать нож, если на самом деле ничего нет?

– Чтобы было страшно, – объясняет Харпер. – Бояться весело. Но тебе нужно правда это прочувствовать, чтобы по-настоящему испугаться. – Она кладет руку на мою ладонь. – Не волнуйся. Это всего лишь спектакль, можешь мне поверить. Но тебе нужно полностью отдаться. – Она нервно сжимает мне руку. – Мы найдем Ребекку.

Харпер явно ждет вопроса, так что я его задаю:

– Кто такая Ребекка?

Она улыбается. На согласных у нее чуть-чуть заплетается язык.

– В общем, лет двенадцать назад жила-была молодая актриса по имени Ребекка, и она была на пороге большого успеха. Она должна была играть олимпийскую пловчиху в каком-то эпичном голливудском проекте. Ребекка приехала сюда на лето практиковаться и каждый день проверяла себя на прочность, уплывая все дальше и дальше от берега.

– Ребекка была замужем за идеальным парнем, – продолжает Харпер. – Каждый вечер на закате ее муж зажигал для нее фонарь на конце пирса, и его голубой свет приводил ее домой. Она приплывала к пирсу, он вытаскивал ее из воды, вытирал белым пушистым полотенцем, отводил домой, чтобы согреться, набирал ванну, приносил бокал вина, готовил ужин, а потом они шли спать.

Однажды на закате он вышел на пирс и зажег свой голубой фонарь. Как всегда, наполнил ей ванну и подготовил бокал вина. Он терпеливо ждал. Он все ждал и ждал, но Ребекка не появлялась. Спустилась ночь, на небе загорелись звезды, но она так и не появлялась.

Что до Ребекки, она плыла к голубому свету и не могла дождаться своей ванны, ужина и теплого полотенца с теплым мужем. Она чувствовала себя счастливой, потому что знала, что дом рядом. Она ощущала в конечностях приятную тяжесть, которая появляется, когда понимаешь, что устал, но скоро отдохнешь. Но минута проходила за минутой, а голубой свет как будто не приближался. Ее руки и ноги отяжелели от усталости. Но она продолжала плыть. Ребекка почувствовала страх. Ночь становилась темнее. Но почему-то она никак не могла приблизиться к дому. Голубой свет оставался на одном и том же месте, вдалеке. Ребекка плыла быстрее и быстрее, она начала задыхаться. Она пыталась не думать об огромных силуэтах, которые проплывали под ней, о своем крохотном тельце в этом огромном черном море. Выбиваясь из сил, она плыла к маленькой голубой точке. Но ближе та не становилась. Ребекка чувствовала, как слезы скатываются по ее лицу в соленое море.

Стало совершенно темно, только голубой огонек горел вдалеке. Когда Ребекка посмотрела вверх, она не увидела ни луны, ни звезд. Только непроглядную черноту. И шум волн стал другим. Они отдавались эхом, как будто разбиваясь обо что-то.

Ребекка поняла, что она больше не в открытом океане. С обеих сторон возвышались каменные стены и нависали над головой. Она была в пещере. А впереди сиял голубой свет, отражающийся от блестящих черных стен и воды. Ребекка разрыдалась; она совершенно обессилела, и ей было страшно. Она развернулась и снова поплыла – борясь за жизнь, в полной темноте, прочь от голубого сияния. Но ее ладони наткнулись на камень. Она была одна, под скалой, и начинался прилив. Ребекка поняла, что умрет. Голубой свет мелькал и разгорался, как будто смеялся над ней. И наконец он приблизился. Она перестала плыть, но свет все надвигался. Это был не один огонек – нет, теперь Ребекка видела два. В темноте горели два глаза, как огни святого Эльма[4]. Они становились все ближе и ближе. Она ползла вдоль стены в поисках выхода, который бы спас ее. Под водой она увидела, что тело существа бескрайне, что оно заполняет собой всю пещеру, как чернила, вылитые в воду. Ребекку окружило божество. Оно мягко обхватило ее конечности. А потом оно забрало ее, утянуло глубоко вниз навсегда. Оно забрало ее, и они стали частью друг друга: Ребекка и божество.

Но она сильная. Хоть и мертвая, Ребекка ни на секунду не прекращает искать путь домой, на берег, к своей прежней жизни и мужу. Но от постоянного движения ее мучает голод. Так что, если чувствуешь, что тебя хватают за ногу и тянут под воду, лучше молись. Ребекка поймала тебя.

Сладкий холодок пробегает у меня между лопаток, отзываясь в каждом позвонке.

– Чувствуешь? – вперяется в меня Харпер горящими глазами.

– Хоть что-то из этого правда? – спрашиваю я Ната.

– Люди здесь действительно тонут, – отзывается он. – Как Кристи Бэрам, хозяйка рыбного магазина. Все довольно сильно из-за нее расстроились. И действительно была женщина по имени Ребекка, которая пропала здесь несколько лет назад. Или так говорят. Может, ничего такого и не было, но все просто привыкли к этой истории. Все остальное Харпер придумала сама.

– Тогда ладно, – говорю я. – Давайте разбудим божество.

– Тебе страшно? – шепчет Харпер.

– Да, – отвечаю я, и она дрожит от удовольствия. Я провожу пальцем по грязному длинному лезвию ножа для устриц. – Но если она опасна, мы встретим ее этим. – Я неловко верчу его в руках и чуть не роняю за борт.

– Осторожно, – привстает Нат. – Это подарок на день рождения. Папа иногда одалживает его, так что узнает, если он пропадет.

Мы швартуем лодку у высокой скалы, похожей на обелиск. Перед нами – узкий канал, окруженный валунами. Вода закручивается, поднимается к высшей точке и обрушивается вниз, как американские горки. В конце – темная расщелина в скале. Пещера.

– Папа показал мне эту пещеру, когда я был совсем маленьким, – говорит Нат. – Она вроде как особенная.

– Это безопасно? – меня с новой силой охватывает тревога.

– Мы были здесь кучу раз, – говорит Харпер. Ее взгляд сосредоточен на входе в пещеру.

– Но не в такую жуткую погоду, – неуверенно произносит Нат.

Харпер сначала смотрит на него с удивлением, а потом со злостью.

– Ну тогда оставайтесь здесь! – Прежде чем мы успеваем что-то сделать или сказать, она убегает навстречу бьющимся о камни волнам. Океан так грохочет в узком канале, что я даже не слышу плеска воды.

– Кажется, нам тоже пора, – замечает Нат и натягивает себе на голову широкую эластичную ленту. Спереди к ней прикреплен фонарик. – Не забудь нож.

– Но… – Нат тоже уходит. Я остаюсь в лодке один.

Делаю глубокий вдох, хватаю нож для устриц и выпрыгиваю. Вода кажется более холодной и соленой, чем в первый день. Она словно жестче и хлещет меня по лицу, как тяжелая рука.

Температура падает, когда мы заходим под каменистый свод, и звуки тоже меняются. Солнце играет на стенах и потолке пещеры. Она сужается и превращается в туннель. Мы идем друг за дружкой. Здесь чувствуется, как дышит океан; когда его грудь вздымается, нас подхватывает волна и бросает на стены, оставляя кровавые ссадины. Я поднимаю руку, но пальцы скользят по грубому камню над головой.

Бурный поток нежно приподнимает нас над землей. Начинается прилив, и вода прибывает. Я пытаюсь не представлять, как выглядят снизу наши маленькие ножки, пинающиеся в темноте. Узкий тоннель выходит в огромное гулкое пространство. Мы под самой скалой, и я чувствую вес породы над нами. Я почти ничего не вижу, но тут налобный фонарь Ната помаргивает и освещает все вокруг.

Пещера просто гигантская – она уходит дальше и дальше вглубь. А еще здесь очень шумно, как внутри заведенного двигателя. Над хлещущими волнами нависает большой камень. Сверху он плоский, и на него при желании можно встать.

– Давайте позовем ее! – кричит Харпер. Ее голос жутким эхом отражается от стен.

– Да! – орет Нат. Его голос полон неестественного оживления. – Пещера заполняется, – говорит он, подойдя ко мне. Его фонарь светит прямо в глаза и ослепляет. – Вода может подняться до потолка. Так что давай быстрее.

– Говори, что делать.

В темноте я различаю только сияющие щеки Харпер. Она подплывает поближе.

– Кто-то говорит, что это утонувшая девушка. Кто-то – что она всегда была здесь. Мы называем ее Ребеккой, но кто знает ее настоящее имя? Она попытается поцеловать тебя. – Лицо Харпер теперь совсем близко. – Если позволишь, этот поцелуй станет последним, что ты почувствуешь. – Ее дыхание заполняет мои ушные раковины и пронизывает каждый уголок тела. Несмотря на ощутимый перегар, оно разжигает огонь в паху. – Она обовьет тебя руками и утащит за собой, в холодные глубины моря. Ты утонешь, но с ощущением блаженства.

Здесь и сейчас, в холодной и темной морской колыбели, все это кажется реальным. Теперь я понимаю, что имела в виду Харпер, – что нужно отдаться этой истории. Я действительно ощущаю Ребекку внизу, под нами. И она ждет.

Нат заявляет:

– Я считаю, Уайлдер должен позвать ее.

Я не вижу выражения его лица. Голос у него дружелюбный, но от него исходит что-то еще.

– Почему? – спрашиваю я.

– Не хочешь?

– Я все сделаю. – Не хочу, чтобы Харпер заметила недостаточную отдачу с моей стороны.

– Забирайся наверх, тигр, – приказывает она. Я отдаю ей нож и подплываю к Нату.

Он помогает мне забраться на камень, который выступает над волнами.

– Я придержу тебя за руки, – говорит он, широко расставив ноги. – А ты наклонись над водой и расскажи ей свой секрет.

Нат сильно и крепко хватает мои руки. Я медленно опускаю голову, оценивая ситуацию. Руки, которые он держит у меня за спиной, сразу начинают неметь.

Над водой проносится голос Харпер:

– Ты должен рассказать секрет. Божество приходит только ради них.

– Но у меня нет секретов.

– У всех есть секреты.

Конечно, она права. Я могу рассказать один очень большой секрет. Тот, который я сам постепенно узнавал о себе весь последний год. На одну секунду меня охватывает сумасшедший восторг. Я сделаю это, – думаю я.

Не знаю, как это сформулировать. Эта идея совершенно нова для меня: я понял, кто мне нравится. Но они мои друзья, так что слова я подберу.

– Ладно, – кричу я Нату. – Опускай. – Я опасно нагибаюсь над водой, как нос корабля. Слышу, как Нат кряхтит от усердия, пытаясь меня удержать. Внизу, под блестящей поверхностью воды, я вижу острые камни. Внезапно я понимаю, что не могу пошевелиться. Руки заведены за спину, все мышцы и грудь горят.

Я забываю о секрете и обо всем на свете и просто хочу выпрямиться. Давление на легкие и ребра становится невыносимым. Мне тяжело дышать.

– Поднимай, поднимай! – задыхаюсь я. Вода бьет в лицо. Он хочет меня утопить, – проносится в голове.

– Вытаскивай его, Нат, вытаскивай! – кричит Харпер, как будто я уже под водой. – Это была дурацкая идея!

– Я пытаюсь! – орет Нат, но мои плечи выскальзывают у него из рук, а вода поднимается все выше. Она смыкается над головой, и в бок впивается острый каменный край. Море давит на меня, душит, как меня душили в школе, – оно как свитер, которым мне затыкали рот, чтобы я не кричал. Вода обжигает горло холодом. Я захлебываюсь и закашливаюсь, когда мне удается повернуть голову и вдохнуть.

Четыре руки шарят по моему мокрому телу; у Харпер хватка как у обезьяны, и она крепко впивается ногтями мне в плечи. Но я выскальзываю у них из рук и снова хлебаю полный рот холодной соли. Харпер и Нат кричат друг на друга: Я не могу его вытащить! Отпусти его! Камни!

Кто-то хватает меня сзади за шорты, выдергивает из воды и швыряет на узкую каменную платформу. На ней слишком мало места для нас троих, и Харпер сваливается. Нат покачивается, пытаясь удержать меня; я вцепляюсь в его влажную плоть и судорожно вдыхаю.

– Извини, Уайлдер, – твердит он мне прямо в ухо. – Извини.

– Вы меня сюда затащили, чтобы подшутить?!..

– Харпер должна была ждать тебя под водой. А потом выпрыгнуть и поцеловать. Предполагалось, что это будет шутка. Что…

– Не злись, Уайлдер, – кричит Харпер откуда-то снизу.

Я игнорирую ее.

– Я просил меня вытащить, но ты ничего не сделал. Я там так и висел, чуть не задохнулся! – слышу, как у меня изо рта выходят звуки. Я разбираю слова, но не могу уловить их значения. Во мне черными мощными толчками пульсирует страх и адреналин.

Я толкаю Ната, и мы оба падаем в темноту. Холодное море смыкается у меня над головой. Всплываю на поверхность и сразу слышу крик, он эхом отдается от стен и как будто отражается от воды. Сначала я вообще не могу понять, где верх, где низ и откуда доносится крик. А потом замечаю пляшущее на волнах солнце и узкую голубую полоску дня в конце тоннеля, так что начинаю быстро перебирать руками и ногами, стремясь к свету. Я слышу за своей спиной остальных. Шершавый свод пещеры теперь совсем близко к моей голове, и у меня нет пространства, чтобы крикнуть. Хватаю ртом воздух и задыхаюсь. И тут добираюсь до солнечной бирюзы. Харпер и Нат прямо за мной, они зовут меня, но я их не жду.

Поднявшаяся вода сузила пасть пещеры до тоненького полумесяца света. Мы едва успели. Я ныряю под воду и выплываю, а когда оказываюсь под лучами солнца, просто болтаюсь в воде, держась за покрытый ракушками камень, и теплый день ласкает мое лицо.

Мои мышцы как будто растворились и сами стали жидкостью. Я еле-еле выплываю и заползаю в лодку. Видимо, шок. Нат пытается помочь, но я отталкиваю его.

– Я не слышал тебя, Уайлдер, – бормочет он. – Когда я понял… Я клянусь. Извини. – Нат дрожит и становится как будто меньше – съежившийся, с облепившими череп волосами.

Я только качаю головой.

Мы плывем обратно вдоль берега в полной тишине, под шум мотора и плеск волн. Харпер касается моей ноги.

– Мы только хотели немного повеселиться. Все пошло не по плану.

Я не могу смотреть на нее. Как будто и не было того дня, который мы провели вместе.

Как только мы заходим в бухту, я выпрыгиваю, не дожидаясь, пока лодка коснется дна.

– Уайлдер! – кричит мне вслед Нат.

Я гребу изо всех сил и доплываю до теплой мели. Море теперь кажется незнакомым: огромная раскинувшаяся штука, которая хочет меня убить. Мне хочется поскорее добраться до земли. И я думаю: да, в этих водах что-то действительно пожирает людей.

Бояться весело, сказала Харпер. А пугать других еще веселее?

Когда я доплываю до берега и оборачиваюсь, они все там же, смотрят на меня из лодки.

– Мы там чуть не умерли, – кричу я. – Вы это понимаете? Как вы могли быть такими тупыми? – А потом исступленно ору: – Да пошли вы!

Я разворачиваюсь и шагаю по тропинке. Кажется, дружба может разбить сердце так же, как любовь.

В соседней комнате мама с папой снова друг на друга шипят. Так уже последние пару дней. Посреди ночи заводится двигатель, и иногда папы не бывает по утрам. Глупо думать, что отпуск у моря сможет что-то исправить в их отношениях. Еще я слышал голоса Ната и Харпер в дверях. Я попросил маму сказать им, что меня нет дома. Не хочу их больше видеть.

– Не смей! – яростно шепчет мама отцу. – Я разберусь.

Дверь моей комнаты открывается.

– Пойдем со мной, Уайлдер.

Я рычу и натягиваю одеяло на голову. От простыней и от меня исходит один и тот же несвежий запах, как будто мы с ними слиплись воедино.

Темную пелену насильно срывают с моих глаз, и я оказываюсь под ослепляющим светом. Закрываю глаза руками.

А потом чувствую на запястье железную мамину хватку.

– Пошли, мартышка, – говорит она. – Я купила тебе новые плавки.

Ветер и дневной свет такие резкие, что с меня как будто кожу лезвиями сдирают. Я следую за стройным силуэтом матери к воде. Полотенце в ее руках треплет ветер.

На берегу я ежусь от бриза. Мои новые плавки немного великоваты, но при этом они ярко-голубого цвета и с маленькими якорями, как будто детские.

Мать выныривает, делает пару гребков и поворачивается.

– Вода хорошая, Уайлдер. Залезай!

– Не хочу.

– Пожалуйста, делай, как я говорю. – Я слышу незнакомую сталь в ее голосе. – Ты когда последний раз душ принимал, мартышка?

Вода обволакивает меня. И это приятно: почему-то хорошо снова почувствовать себя маленькой фигуркой посреди великого сияния. Это как напоминание от огромного мира, что я по сравнению с ним совсем крохотный.

Мама резко уходит под воду и выныривает запыхавшаяся, с красным лицом. Волосы висят мокрыми космами, лицо совсем без косметики. Я редко вижу ее такой. Обычно она очень ухоженная – волосок к волоску. Мы качаемся на воде.

– Твои друзья тебя спрашивали, – говорит мама.

– Они мне не друзья.

– Что случилось, Уайлдер?

– Они разыграли меня. Подшутили. Очень жестоко. – Какое-то смутное остаточное ощущение товарищества не позволяет рассказать ей, как все было на самом деле: про то, как моя голова оказалась под водой, как я задыхался. Я понимаю, что они и правда не желали мне зла. Я это знаю. Но они подшутили надо мной, и от этого так больно, что хочется умереть.

– Тяжело быть шестнадцатилетним, – замечает мама. – Ты еще не понимаешь, что важно, а что нет. Я помню.

– Для меня это важно! – отрезаю я и плыву к берегу. Я сделал то, что она попросила, верно?

– Подожди секундочку, – она вздыхает. – Отец не хочет, чтобы я тебе это рассказывала. Но мне кажется, надо. Какое-то время у меня были… проблемы, когда я ложилась спать. Все началось примерно в твоем возрасте. Мне как будто ложился на грудь ужасно тяжелый груз, и я не могла встать с кровати.

– И долго это продолжалось?

Я заинтригован. Мама редко говорит о себе.

– Шесть лет, то прекращалось, то снова начиналось. Я словно смотрела на мир откуда-то издалека, через темное стекло. Нас было пятеро детей – и всех надо было поднимать. Мои родители не знали, что со мной делать. То поколение привыкло все держать в себе. О депрессии никто не слышал.

От ее слов меня накрывает темнотой и холодом. Тень закрывает солнце.

– Врач прописал мне таблетки, – продолжает она. – И они действительно помогли. Или я просто привыкла. Точно не знаю. Я вылезла из кровати, нашла работу в школе и, конечно же, познакомилась с твоим отцом. Но я очень скучаю по таким вот каникулам. – Ее руки находят под водой мои. – Я не хочу, чтобы ты что-нибудь упустил, Уайлдер. Хоть что-нибудь. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Мне кажется, если б я стала бороться с самого начала, я бы вообще такого не допустила, мне удалось бы от этого отгородиться. А ты – можешь попробовать? Можешь попробовать быть счастливым ради меня?

– Да, – с уверенностью отвечаю я. Я никогда раньше не видел, как мама плачет, и это ужасно. Ее лицо покраснело и залоснилось.

Она обнимает меня, и я прижимаюсь к ней. Под водой меня касается ее холодное скользкое тело. Как труп, – успеваю подумать я, прежде чем отогнать эту мысль.

– Я не знаю, придут ли Харпер и Нат снова. Может быть, и нет.

– Придут, – говорит она и треплет холодной рукой мои волосы. – Дети оптимисты.

Нат с Харпер пришли, как мама и сказала. Когда я открываю перед ними дверь, они выглядят испуганными и неподготовившимися. Мы все неловко упираемся глазами в землю. Мы слишком глубоко друг в друга заглянули, теперь будет сложно вернуться к прежнему, поверхностному общению.

– Пойдем на пляж, – предлагаю я.

У моря лучше: если застесняешься, всегда можно что-нибудь пнуть, или подобрать, или повертеть в руках. Море маячит на горизонте, словно наблюдая за нами. День клонится к вечеру, так что мы начинаем собирать костер.

– Это была тупая шутка, – внезапно произносит Нат. Он ковыряет ногой песок и рисует носком полукруг. Потом кидает в костер стопку белых, словно кости, коряг. Вода уходит, оставляя в сумерках сеть из зеркальных лужиц.

Харпер соглашается:

– Все зашло слишком далеко. – У нее красные глаза, и я понимаю, что она плакала. – Мы просто хотели тебя немножко напугать, только на секундочку. А потом Натан не смог тебя вытащить, – она поеживается. – Это было страшно.

Я рад, что они извинились. Но еще я чувствую некоторое разочарование. Романтический флер, витавший вокруг них, рассеялся. Они оказались обычными детьми, как и я.

– Костер готов, – заявляет Нат. Он разжигает его с помощью зажигалки и пучка сухой травы. Он вспыхивает алым и горячим пламенем, и от него расползаются язычки огня. В темноте за этим теплым кругом расстилается бескрайнее море. Я думаю, как же огромен и стар мир по сравнению с нами. Мы просто маленькие огоньки, горящие в ночи.

– Мы больше никогда не будем тебя обманывать, – говорит Нат. – Я клянусь. Это было так тупо.

– Я тоже клянусь! – добавляет Харпер. Она вкладывает свои руки в мои. – Мы кое-что решили. Ты получишь от нас обоих компенсацию.

– В каком смысле?

– Ты в любое время можешь попросить нас о чем угодно. И мы будем обязаны это сделать. Это навсегда, срок действия неограничен. Нам может быть, не знаю, хоть по восемьдесят, и уговор все равно будет действовать.

– Что угодно? – уточняю я.

– Что угодно.

– Ха! Вы и не знаете, какие пытки я могу изобрести.

Харпер смеется, хотя шутка не то чтобы сногсшибательная. Мы смотрим, как пляшет и трещит костер.

– Я знала, что мы все это выдумали, но испугалась. Там, в пещере. Мне постоянно мерещились какие-то штуки, типа картинок или надписей в темноте. Извини, Уайлдер. Это все была моя идея – я думала, что нравлюсь тебе. – Тут она вспыхивает до ушей. – И я подумала, что ты об этом расскажешь. Что это будет твой секрет. Тогда я всплыву, притворюсь Ребеккой и поцелую тебя. Я думала, будет забавно. Хотя нет, ничего я не думала.

– Не сильны мы в розыгрышах, – вздыхает Нат. Это меня смешит, потому что это была буквально худшая задумка на свете, так что я слабо похохатываю.

– Я хочу тебе кое-что сказать, – Харпер снимает свои огромные наручные часы и протягивает мне. – У меня нет собаки, – признается она.

– Харпер, я не могу…

– Я не дарю их тебе, идиот. Посмотри на оборот.

На крышке ее мужских часов выгравировано имя – Сэмюэль.

– Сэм – мой брат, – объясняет она.

– Зачем ты притворялась, что он собака?

– Мне нравится о нем говорить, – отвечает Харпер, – но это какая-то шиза: постоянно говорить о своем мертвом брате. А так я могу говорить и не говорить о нем в одно и то же время. Сэм был чуть старше, чем я сейчас, когда это произошло. Он слишком резко развернулся на мотоцикле. Может, поэтому я себя так странно чувствую в этом году. Скоро я стану старше, чем был он. Сэм ел картошку фри только с горчицей. И всегда знал, когда я грустила.

Я неловко похлопываю ее по плечу. Надо придумать с плачущими женщинами стратегию получше. Как-то часто я в последнее время с ними сталкиваюсь.

– Не надо больше это обсуждать! – вспыхивает Харпер, приглаживая волосы. – Я просто подумала… ну, после того что мы сделали там, в пещере… что ты заслуживаешь правды. – Она вздыхает. – Знаешь, ведь можно иногда вернуть мертвых, ну, с помощью колдовства. Я пыталась его вернуть, но не получилось. – Она покачивается, упершись взглядом во что-то невидимое. Я понимаю, что Харпер снова пьяна. – А что за секрет ты хотел рассказать, Уайлдер?

– У меня его не было, – вру я. – Что насчет тебя, Нат? Ничем не хочешь поделиться?

– Э… – Нат явно нервничает, как будто боится нас разочаровать. – Я не знаю.

– Натти, – умиляется Харпер, – просто открытая книга.

– Неправда, – его это явно задевает. – Я тоже могу рассказать всякое.

– Например? – спрашиваю я.

– Неважно, – после короткой паузы отвечает Нат с максимальным достоинством.

Мы оба смотрим на него и ухмыляемся.

– Что? – Раздражение на его милом, искреннем лице только усугубляет ситуацию. Одна из немногих вещей, которая раздражает Ната, – когда над ним смеются. Харпер хихикает, и я не могу удержаться от смеха. В итоге мы с Харпер уже валяемся на песке и задыхаемся от хохота.

– Что такого смешного? – не унимается Нат. – Я не понимаю…

Мы еще долго не можем успокоиться.

Наверное, над таким могут смеяться только дети. Взрослые быстро привыкают к абсурдности этого мира.