Две простых повести for prepare rider…

Короче говоря, несмотря ни на что, это была, возможно, одна из самых прекрасных пор моей жизни.

Однажды, исправляя что-то в компе у наших «психологов», я обнаружил там знаменитый цветовой тест Люшера и прошёл его. «Исключительная установка на самопожертвование» – сказал мне Люшер что-то типа того)), и я, счастливый, пошёл обедать, то есть жрать супчик «Ролтон», запивая его «Нескафе».

При этом, врать не буду, первое время, рассматривая внутренние стенки в метро и в автобусах на предмет своих храбрых мечтаний о том, как я в скором времени понаклею на них свои чёрно-жёлто-зелёно-красные штуковины, типа: ЕСТЬ ВРЕМЯ ЖИТЬ ПО ЗАКОНУ, И ВРЕМЯ – ЕГО СОЗДАВАТЬ!, я нет-нет, да надеялся, что весь этот кошмар работы у Игоряши – действительно всего лишь часть Инициатического Испытания (что, конечно, так бесспорно и было), что меня, де, немного пожурят, да отпустят (типа: не грусти, Капустин, пое*ём – отпустим!))) и ровно 18-го декабря, когда выйдет срок моего трёхмесячного договора с НТЦ ПНИ, я выйду на Свободу, выйду к какой-то совершенно новой, неведомой, невиданной ранее и Прекрасной Жизни!)) И, более того, в самой дате окончания договора виделся мне глубокий символический смысл, ибо именно 18 декабря ныне безнадёжно далёкого 1979-го года шестилетнего меня выписали из детской больницы №9, где я пролежал, сначала с ожогами 3-й «б» степени, а потом с двусторонней пневмонией и сепсисом, целых полгода, начиная со злополучного 30-го июня, когда меня, по моей детской версии, ранили враги в момент ведения мною очистительного огня из деревянного АКМ (а) по «буржуинскому» пансионату «Берёзка» (да, я считаю, что был тогда прав, и сегодня – мало попало гадам!) – тут-то моя тётушка, всё та же «чопорная особа из профессуры Консерватории» и задела нечаянно локтем стоявший на плите трёхлитровый бидон с крутым кипятком, что свалился на залёгшего в засаде меня, а был я в трикотажных, наглухо синтетических, коротких штанишках – в общем, дальше понятно)).

В это же самое время в той же самой больнице №9 лежала с переломом позвоночника четырёхлетняя Да, но мы тогда, разумеется, не были с ней знакомы. Не знаю, с кем тогда боролась она – когда «враги» ранили, в свою очередь, и её – но это случилось с ней просто когда мама её совершенно невинно беседовала по телефону (впрочем, невинно ли, точно знать не могу))). Через год позвоночник у Да (о чудо! (На Всё Воля Божья!)) благополучно сросся, но в жизни того маленького прекрасного четырёхлетнего существа, каким она в то время являлась, была не одна минута, когда она мысленно примеряла на себя судьбу инвалида.

Короче говоря, конечно я ждал нового 18-го декабря и связывал с ним целый ряд надежд, хоть на сей раз и дал себе зарок закончить работу у Игоряши без эксцессов. Однако Судьбе было угодно распорядиться иначе.

Уже на рубеже сентября-октября выяснилось, что мы с Да… ждём ребёнка.

Она сдала кровь, ибо, конечно, аптечным тестам верить нельзя, и позвонила мне на работу.

Я сказал так: «Хрюн, в принципе, мы с тобой знаем об этой жизни уже очень много, и знаем, что, в сущности, всё это говно)). А этого мы с тобой ещё не знаем, не пробовали, и, по-моему, уже одно это – здОрово!» И мы стали с ней ждать Ребёнка…

Когда же наступило 18-е декабря, я не только продлил договор, но и вовсе перешёл на полторы ставки. Теперь мой день начинался не в 6.31, а в 5.31, потому что на работу мне было нужно теперь не к 9-ти, а к 8-ми, а уходить же оттуда я стал между 7-ю и 8-ю часами вечера, но… всё это уже не вызывало у меня никакого дискомфорта)).

Заземление состоялось…

IV

И вот где-то на рубеже октября-ноября 2003-го года всё стало вдруг у нас хорошо. Как будто вдруг пали какие-то злые чары. Да естественно перестала пить (а я ещё раньше); мы стали внимательнее друг к другу, а в некоторых ситуациях и вовсе стали какими-то аж предупредительными. Мы совершенно вдруг перестали ругаться и ссориться и действительно словно увидели внезапно друг друга в каком-то совершенно новом свете. Увидели и словно бы заново друг другу понравились. Как раз где-то в это же время Да сообщила о своей беременности родителям.

– От кого? – спросила её мама, при которой, как вы помните, Да запрещает себе курить)).

– От мужа своего! – отвечала ей Да. Однако ещё до самого рождения Ксени мы не общались.

Каждое утро я вставал теперь в 5.31 и уходил на работу, где изо дня в день вводил истории болезней в электронную базу данных, сканировал томограммы, да знай себе держал особо сильных детей на «обкалывании».

Наша комната с Юлей была единственной, где можно было курить. Это моду завёл там некто Евгений Валентинович, заменивший на посту сисадмина Игоряшину двоюродную сестру Наташу, уведшую мужа у его дочери Вероники (см. пролог))) и недавно к тому времени умерший от рака. Собственно, поэтому меня и взяли на работу: сисадмином стала Юля, а уже её место занял я. Ещё в этой комнате работала некая девушка Мила, дочь маминой подруги детства, которую как-то привозили ещё к нам на дачу (мне тогда было 8, а ей, кажется, 3 или 4), да некий майор в отставке Серёга, служивший в Центре завхозом и одновременно личным шофёром Игоряши.

По пятницам, когда все врачи отваливали домой уже к трём часам дня, Юля включала в своём генеральском компе какую-нибудь новинку DVD-видео. Я смотрел краем глаза, одновременно копаясь в Фотошопе (постепенно мне стало ясно, что, конечно же, в силу независящих ни от кого обстоятельств, никакой Володя Никритин помочь мне с сайтом для «Новых Праздников» не сможет, и я начал потихоньку осваивать это дело сам).

Примерно в это же время я завёл новый блог на ЛирУ под названием «Специфика» (к тому моменту я уже знал, что ник настоящего мужчины грамматически должен быть в женском роде. Это так потому, что Женщина – это Двойка, то есть от них все беды)), потому что Двойка – это чистая Энергия, то есть начало, воплощающее в Иллюзию Жизни то, что замыслила Единица, то есть Мужчина: материализация духов и грёбана раздача слонов). Поэтому с ноября 2003-го года всю мою жизнь – конечно, лишь в тех аспектах, в которых я считаю нужным себя официально, извиняюсь за выражение, позиционировать на крупном блоговом портале, изначальной целью заведения какового «дневника» было для меня создание достаточно в итоге успешной сети агентуры влияния – в принципе, можно отследить в открытом доступе.

Новый блог сразу оказался намного эффективнее моего первого под названием «Я-1», и я могу сказать честно: в период 2003—04 так называемого «учебного»)) года ЛирУ очень меня поддержал. Да, мне пришлось, с моей точки зрения, опуститься в Тартар, но мне как будто бы разрешили взять с собой «мобильный телефон»)). («Позвони мне завтра ровно во столько-то!» – говорит один смайлик другому. В назначенный срок тот включает виброрежим, засовывает мобильник себе в задницу и с замиранием сердца ожидает звонка)).)

Как я уже вам докладывал, с утра каждой среды меня начинало шатать от недосыпа. Несмотря на это, именно после перехода на полторы ставки я стал раз в день обязательно отжиматься хотя бы раз 10… в сортире, чтобы не возбуждать лишней болтовни. Когда же в районе 9-ти часов вечера пятницы я вылезал из маршрутки уже в ста метрах от нашего дома с Да, я реально был еле жив и… совершенно счастлив! Никогда – ни до, ни после – я не испытывал такого острого пьянящего чувства Абсолютной Свободы, которое даёт человеку только непоколебимая уверенность в том, что на сей раз он всё делает правильно…))

V

Что-то считаем мы верным, что-то ошибочным; как-то трансформируются (произвольно, как ни крути, с нашего пункта взгляда) представления наши то о том, то о сём – и всё это по-любому довольно тягостный и абсолютный, вместе с тем, бред, который, тем не менее, закусив собственную залупу, необходимо мужественно пройти до конца, ибо, на самом, деле бред этот вполне и именно в Высшей степени сбалансирован, хоть и исключительно лишь на Высших же планах существования, ибо же На Всё Воля Божья, ибо же это Воля Ребёнка…))

«…И вот я сделал доклад по физике и закончил его таким довольно ярким, с моей точки зрения, выводом, начав со слова „ибо“ – рассказывал мне как-то Игоряша на кухне нашего „материнского склепа“ в бытность мою подростком, – и мне поставили „четыре“… Я спросил, почему „четыре“, и учительница сказала, что… за „ибо“».

Подросток-я, конечно же, на этом месте, как и было, вероятно, задумано, буквально обалдел от несправедливости, царившей в «тоталитарном» послевоенном «совке»)). Игоряша же, по всей видимости, с течением времени сделал из той истории, приключившейся лично с ним, более глубокие выводы…

Другая же его история, рассказанная им мне чуть раньше, ещё в гостиной их с тётей Светой хрущёвской «трёшки» в «Новых Черёмушках», на самом закате, как выяснилось в скором времени, их тридцатилетнего брака, повествовала об их отношениях с его отцом, то есть моим дедом, писателем Арнольдом Борисовичем Одинцовым, и была такова:

– Отец после войны пил. Однажды он попросил меня налить ему на кухне рюмку водки доверху и принести в нашу комнату. «Если ты прольёшь хоть каплю, я дам тебе подзатыльник!» – предупредил он. Я очень старался, но конечно всё же немного пролил. И он действительно дал мне подзатыльник. Я это на всю жизнь запомнил…

Эту же историю, спустя чуть не двадцать лет, он снова рассказывал мне где-то в ноябре 2003-го года, когда мы с Да уже ждали Ксеню, а я работал у него в Центре оператором ЭВМ (оператор электронно-вычислительной машины))). Мы сидели с ним в огромных чёрных кожаных креслах в вестибюле некоей крутой онкологической клиники, куда он направил мою мать удалять какую-то, к счастью, доброкачественную хрень из груди, и ждали, пока ей закончат делать операцию. Тогда он, находясь в необычно для него тех лет элегическом настроении, и поведал мне, что всё-таки, пожалуй, нет, не любил отца, и, скорее всего, это было взаимно (по его мнению…).

Мой дед, его отец, прошёл всю войну и, насколько я знаю, не был даже так, чтоб уж опасно ранен, несмотря на то, что отмотал свой срок в штрафроте, о чём потом написал очень неплохую повесть, каковую даже напечатали в одном из толстых журналов в годы хрущёвской оттепели – однако у меня она лежит в ящике стола (за которым я в своё время готовил уроки в школе) на нашем с Да балконе в виде машинописи средней бледности. Мне нравится эта повесть – врать не буду. Я нахожу там массу общего с собой в стиле и во многих других мелочах, незаметных постороннему глазу. Нет, так называемой инвективной, бл*дь, лексикой мой дед не баловался, но… сама по себе инвективная лексика – далеко не единственное, чем балуюсь, в свою очередь, я, хоть моя мама, к сожалению, тут вряд ли со мной согласится))…

Кроме прочего, машинопись «Роты» да пепельница, принадлежавшая некогда бойфренду моей бабушки (единственного человека, что всерьёз меня любил; по-крайней мере, в том формате, каковой был доступен и для моего личного субъективного восприятия), какового бойфренда она завела себе после того, как мой дед, прожив с ней почти двадцать лет, всё-таки оставил её с тремя детьми, первым из которых является дядя Игоряша, второй – моя маменька, а третьей – та самая чопорная консерваторская… «зайка», моя тётушка – это единственное, что, в сущности, досталось мне в наследство от моей, так называемой, материнской семьи. Да-да, именно так: дедовская повесть в машинописи, пепельница любовника его жены, моей бабушки, да ещё, пожалуй, рыжая кошка Василиса, уродившаяся в подвале «материнского склепа» вскоре после смерти бабушки, когда мы с Да уже жили отдельно.

Просто как-то раз я пришёл в гости к маме – помнится, в старый Новый Год – и она в какой-то момент сказала: «Ой, а у нас там на лестнице такой хорошенький котёночек бегает! Пойдём посмотрим, съел ли он то, что я ему оставила!» Что-то в подобном роде))…

Котёночек действительно оказался весьма мил. Прыгал через несколько ступенек и очень жизнестойко пищал. Я взял его на руки, перевернул на спину, и стало очевидно, что это «баба». Однако подержав это существо несколько секунд в руках, я как-то неожиданно для себя сразу почему-то озаботился его судьбой… Судьба…))

Как раз в это самое время в моей материнской семье освободилась вакансия домашнего кота. У нас животные всегда жили парой собака-кошка – собака уже была – очень славный двортерьер Робби – приобретённый щенком под видом кавказской овчарки в переходе на Пушкинской, а вот кот Тристан (это я ему такое дурацкое имя придумал, когда учился в 9-м классе, начитавшись Томаса Манна))), прожив долгую кошачью жизнь, благополучно скончался минувшим тогда летом.

Я и говорю, мол: «А чего вы? Возьмите котёнка-то, раз он вам так нравится!» Но все мои многочисленные родственники, едва заслышав моё предложение, попрятались по своим комнатам (реальный Чуковский: «а козявочки под лавочки…»))), и, короче, я немного поколебался ещё и со свойственным некогда ранее мне пафосом «кто же, если не я!» забрал маленькую рыжую кошечку к нам с Да в наше тогдашнее Выхино.

Как только мои сородичи услыхали, что вроде как Максим забирает кота к себе, они, опять же все, из своих комнаток практически синхронно повылезли (как в театре, право слово!))) и принялись уже моего кота рассматривать, гладить и сюсюкающе его нахваливать. Да, помнится, подумал я ещё о только умершей тогда бабушке, действительно п*здец детки у тебя выросли, вспоминая многочисленные эпизоды последних месяцев её жизни, когда она то и дело в буквальном смысле слова плакала из-за того, что, увы, и ей тоже не удалось воспитать своих детей нормальными, со своей точки зренья, людьми…

Ё*аный в рот и прочая мать япона, я ох*ительно умею п*здеть о том, как неоднозначно всё в мире; о том, что нет, в сущности, ни в какой ситуации правых и виноватых и прочий дерьмократический бред, но… когда я вспоминаю последнюю бабушкину осень (она умерла в конце ноября), я вспоминаю отчего-то (ах, с чего бы это, право?))) не о том, как неоднозначно всё сущее, а как-то всё больше о том, как сучки-её дочери (моя мать, да консерваторская, гм-м, «зайка» моя тётушка) стремались стирать в общей стиральной машине её бельё (у бабушки был рак кожи), да и выносить за ней судно отчего-то, бл*дь, давалось им морально труднее, чем мне…

Короче, я положил кота в сумку и привёз его к Да. Василиса, так мы назвали её, всю дорогу спала. Я даже несколько раз заглядывал в сумку, чтоб удостовериться в том, что она не сдохла)). Нет, думал я, не может такой прыгучий кот сдохнуть; наверное просто намаялась в жизни подвальной))…

Мы её искупали. В мокром виде Васька, как справедливо подметила Да, действительно походила «на сырую куриную ногу». Ещё через несколько дней Да сказала как бы в шутку, что, по её мнению, Василиса – это моя бабушка. Кто знает…)) Ведь она действительно родилась практически в момент её смерти…

Через пару месяцев после этого нам всем троим пришлось вернуться на Малую Бронную, из которой все мы разъехались уже по своим новым квартирам. Мы с Да и Василисой жили в комнате моей бабушки. Василисе, как я уже говорил, было запрещено из этой комнаты выходить, потому что у всех моих родственников внезапно открылась «аллергия». В той же комнате стоял и Васин сортир системы «лоток»)).

Когда мы въезжали на Бронную, вышеупомянутый довольно крупный двортерьер Робби, увидев Василису стремительно и с визгом попятился и, в конце концов стукнувшись жопой о батарею, совершил какой-то феноменальный прыжок и убежал в другую комнату, где и спрятался под диваном. Ну и будет об этом…

«Наверное, он просто не любил детей, – продолжал дядя Игоряша, сидя в глубоком чёрном кожаном кресле в приёмном покое некой онкологической клиники, – или, во всяком случае, не любил мальчиков. Он позволял себе со мной такие вещи, что мой одноклассник (далее последовало называние его имени и фамилии) говорил, что если б так обращались с ним, он ушёл бы из дома, и я знал, что лично он действительно так бы и сделал, а я вот нет, я так не мог…»

Он рассказал мне в тот день ещё многое, и многое из того, что он мне рассказал про себя, было, конечно же, общей симптоматикой для нас обоих (в прежней редакции вместо слова «симптоматика» мною использовалось слово «х*йня»))), и, полагаю, так же и для моего деда, его отца, с которым они якобы не любили друг друга…

Когда Игоряше было 17 лет, «дед Арнольд» (именно под таким именем он вошёл в мою детскую жизнь со слов мамы (увы, он умер где-то за полтора года до моего рождения, когда ему не было ещё и шестидесяти)) ушёл от моей бабушки к некой поэтессе, живущей в Таджикистане, с которой они родили потом двоих детей. Когда это случилось, Игоряша написал ему очень трогательное и трепетное, со всем надлежащим пафосом своей тогдашней юности, письмецо, которое по иронии судьбы мне довелось прочесть в возрасте своих где-то лет 25-ти. Письмо было действительно очень горячее, а самым часто встречающимся там словом было слово «шлюха», относящее к новой пассии деда Арнольда. «Как ты мог променять нашу маму на свою шлюшку?», «Можешь передать своей шлюхе, что…» – примерно так)).

Когда я вспоминаю эти пожелтевшие клетчатые странички, в памяти сразу всплывает также и другая, тоже уже очень старая, открыточка, написанная почти совершенно таким же почерком, но… адресованная дедом Арнольдом своей дочери, моей матери, которую, в отличие, от Игоряши, он очень любил и даже, похоже, взаимно…))

В этой открыточке было что-то про то, что, конечно, есть в жизни много всяких неприятностей, и, в конечном счёте, как себе сам всё придумаешь, так всё и будет; что бывает, полное говно, полный упадок внутренних сил, а потом вдруг раз – и как будто на ракете летишь! (Про ракету – дословно.)

Когда моя мать забеременела, собственно, мной, к ней во сне явился сравнительно недавно на тот момент умерший отец, то есть мой дед, Арнольд, и сказал, что всё круто, что всё будет хорошо и ещё… что я – наследник его…

VI

На самом деле, дело было так. Очень долгое время, практически с подросткового возраста и лет до тридцати, я принципиально не интересовался историей своей семьи, будучи одержимым пафосом Джимми Мориссона – типа, у меня нет Отца, я сам себе Первоначало, первый в Роде и всё такое. Отчасти это и сейчас так, но… всё же отчасти)).

Когда в конце августа 1995-го года ко мне в гости впервые пришла ещё тогда не вые*анная мной Имярек, она немного пристыдила меня и сказала, что это глупо – не интересоваться своим генеалогическим древом. Х*ль, она меня старше на девять лет, и сама, наверно, как раз примерно тогда же и начала интересоваться генеалогическим древом своим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.