Поиски утраченного завтра

Вела она себя очень смешно, явно стараясь выглядеть опытной и умелой женщиной: целовалась так, словно собиралась откусить мне язык, двигалась с энтузиазмом, вполне заменяющим подлинную страсть. И, в общем, была девчонкой приятной во всех отношениях. Я взял ее дважды, первый раз быстро, подчиняясь ее напору, второй раз дразнил, доводя почти до конца и отступая – пока она не начала царапаться и повизгивать, борясь между желанием отдаться и выцарапать мне глаза.

– Скажи, что ты плохая девчонка, – прошептал я ей в ушко.

– Я плохая девчонка! – выпалила она послушно. – Очень, очень, очень плохая!

Плохой она, конечно, не была. Просто не успела еще ею стать, у нее все было впереди. Потом мы лежали рядом, я поглаживал ее упругий животик, Василиса хихикала и говорила, что никто из подруг ей не поверит.

– Ты же знаешь, что Обращение не наследуется, – сказал я.

– Точно? – спросила она.

– Головой подумай. Конечно же, нет. На самом деле Обращение – самое лучшее противозачаточное.

Она подумала и сказала, что ей плевать. Ребенка от меня она не хочет, ни Обращенного, ни обычного. Пусть отец сам со мной трахается, даже в теле бульдога, вдруг чего получится. А ей просто интересно, и все было шикарно, и если я захочу встретиться – то она прибежит ко мне без трусов в любое время дня и ночи.

В общем, то, что ее послал ко мне в постель отец, Василиса даже не пыталась скрывать. Умная девчонка, я ее еще сильнее зауважал.

Мы закурили по сигарете с местной расслабляющей травкой – дым тянулся к потолку, серыми нитями всасывался в решетку вентиляции. Я предложил ей выпить, но Василиса покачала головой. Оказывается, она не пила после полуночи, а сейчас было уже два часа ночи.

Потом она натянула трусики, сгребла одежду в охапку и ушла. Я долго лежал неподвижно, улыбаясь. Последний раз секс у меня был пару месяцев назад, а уж такой искренний и беззаботный – не припомню, когда.

Я даже подумал, не нанести ли ответный визит. Я был почти уверен, что мальчик Святослав вместе с бульдогом легли спать в гостевой спальне, а Василиса – на диване, метрах в десяти от меня.

И тут я понял, что нас пришли убивать.

Одеваться не было ни времени, ни смысла. Заварушка явно намечалась серьезная и грязная, так что я натянул только трусы. Пистолет брать не стал – голый человек с пистолетом выглядит смешно. Зато снял со стены армейскую рапиру – холодное оружие, уж не знаю почему, гармонирует с голым телом. Наверное, это идет со времен античной скульптуры – все эти атлеты с мечами, Давиды с пращами, девушки с веслами… Нет, ну девушки тут ни при чем, конечно. Хотя весло – штука жестокая в умелых руках.

Я тихо шел по коридору, прикидывая, где враг нашел слабое место в защите и кто этот враг. У меня стоит хорошая система охраны периметра, а уж в режиме паранойи она скорее сожгла бы пол-улицы, но никого не впустила.

Но факт оставался фактом – враг был либо внутри, либо в процессе проникновения, а охрана молчала.

В гостиной слабо светились несколько бра по углам. Василиса лежала на диване, прикрытая пледом. Торчала босая розовая пятка, которую так и хотелось пощекотать. Зеленые волосы мокро поблескивали, видимо, успела сходить в душ.

Так, посмотрим, что там у мальчика и собаки…

Я заглянул в гостевую спальню.

Тут мягко светился торшер, уже хорошо. Святослав спал, закутавшись в одеяло. В ногах у него лежал и храпел бульдог. Нет, прекрасная порода, но шумная…

Посреди спальни заканчивали материализоваться три воина хро в черных обтягивающих комбинезонах. Хро очень похожи на землян – может быть, поэтому так искренне нас не любят.

Времени у меня не было совсем, так что я бросился в атаку сразу от дверей, не размышляя и не прикрываясь.

Первого хро я пронзил рапирой в районе грудины, лезвие взвизгнуло, включаясь, я рванул рапиру вверх и развалил шею и голову хро на две части. Скорее всего, он был напичкан имплантами и модернизирован, но мозг все равно почти всегда остается в черепушке.

Второй хро в этот момент вскинул хлыст и рубанул им поперек кровати. Видимо, у него была жесткая установка на выполнение задания, он понимал, что сам не успеет защититься. Ему я отрубил руки, а потом голову. Безусловно, это было верным решением, потому что обезглавленный хро, фонтанируя кровью, еще несколько секунд метался вокруг, махая обрубками рук и пытаясь ударить меня недоступным уже хлыстом.

А вот третий хро, который был дальше всех от двери, успел отреагировать. Развернулся, выставил руки и всадил мне в грудь кумулятивный заряд из пистолета. Мне выжгло сердце и левое легкое, да еще и откинуло на пару метров. Второй раз хро промазал, третий раз стрелять не стал – видимо, до него дошло, во что он ввязался. Но он был тренированный, очень быстрый, и мне пришлось гоняться за ним по спальне секунд десять. Мы расколотили торшер и развели кучу грязи на полу, прежде чем я зажал его в углу, сдавил горло и рявкнул:

– Кто послал?

Хро закатил глаза и умер. Не то яд, не то мощная установка на смерть в сознании.

На всякий случай я вырвал ему сердце, свернул шею и переломал кости в конечностях. Ну ладно, не было никакого «всякого случая», просто я разозлился. И даже не за себя.

Бульдога Юрия Святославовича хлыстом развалило на две части. Я бы сказал, что он не мучился перед смертью, но это было бы сильным преувеличением.

А мальчику Святославу повезло еще меньше. Хлыст отсек ему ногу, разрезал тело от промежности до груди, но сердце и легкие были целы – и он еще жил. Беззвучно пускал кровавые пузыри, подрагивал, глядя на меня, но явно ничего не воспринимая. Болевой шок.

Мне стало чертовски неловко. Я вообще не люблю, когда убивают детей, у каждого должен быть шанс дожить до старости и наделать всяких веселых глупостей. А тут, как-никак, мальчик был в моей квартире и под моей защитой!

И я еще над ним посмеялся вечером, и он хорошо так ответил, живенько, с эмоциями…

Я опустил ладони на тонкую вздрагивающую шейку и пережал артерии. Может, всего на несколько секунд сократил мучения, но все же стало полегче на душе. Мертвый Святослав выглядел совсем маленьким и беспомощным: ручки тоненькие, ножки тоненькие, повсюду кровь и кишки…

Сволочи. Кто-то сильно пожалеет.

Я взял со стула аккуратно сложенную детскую тельняшку и вытер с себя свою и чужую кровь. Кожа в том месте, где грудь прожег кумулятивный заряд, чесалась. Один врач объяснил мне, что это нервное, потому что организм пытается хоть как-то объяснить себе происходящее.

Выйдя из спальни, я огляделся.

Нет, ничего еще не закончилось. Помимо троицы хро, ко мне проник кто-то еще. Затаился?

В гостиной было тихо. Даже Васька не проснулась…

И тут мне стало совсем уж грустно и обидно. Я быстро подошел к дивану, наклонился.

Волосы у Василисы блестели не от душа. Лицо у нее осунулось, но стало неестественно влажным. Я откинул плед.

Ну да. От колен и до самой шеи девушка ссохлась, превратилась в мумию.

– Слушай, гаденыш, – сказал я негромко. – Ты же понял, кто я? Тебе конец.

В гостиной было тихо. Никто не вопил от ужаса, никто не подкрадывался ко мне. Вообще я чувствовал, что опасность, поднявшая меня с постели, отступает.

На меня заказа не было, убийца Василисы уходил.

Но как?

Где он?

Я стоял, озираясь, постукивая кончиком рапиры по полу. Ждал.

И увидел, как полупрозрачная тень скользнула к трубе водовода, прижалась к ней – и исчезла, просочившись внутрь.

– Свет! – крикнул я, бросаясь к трубе. – По руке!

Лампы в гостиной послушно вспыхнули, высвечивая трубу, на которую я направил руку.

Я успел увидеть, как в бурлящем водном потоке мелькнуло что-то вроде облачка мути – и исчезло.

Сука-сука-сука!

В Слаживании сотни разумных и околоразумных форм жизни. Я встретился с какой-то новой и незнакомой для меня.

Голова слегка заныла от активирующихся цепочек памяти. Но это уже не играло роли, убийца ушел. Сейчас он выльется из крана в одной из квартир или скользнет по обратке в магистральный водовод и унесется прочь из города.

Что это за форма жизни?

Как он прошел сквозь трубу?

Я осмотрел толстенный пластиковый цилиндр. В одном месте поверхность стала шершавой и чуть-чуть влажной. Видимо, здесь он и просочился – вначале из трубы, потом обратно.

Налив себе полстакана дешевого бренди – несмотря на гордые надписи, это был очень посредственный синтез «Мартеля», – я выпил алкоголь залпом. И сел в одно из кресел, не пострадавших во время бойни.

Я был унижен, растоптан и кипел от ярости.

Пусть это и не являлось изначально моей работой, но в моем доме и под моей защитой находились девушка (с которой мы даже занялись сексом), ребенок и собака.

И их всех убили.

Кто-то за это ответит.

3

В телах тао так много металла, что хоронят их редко и только на родной планете. Там есть какие-то кислотные почвы и разлагающие металлоорганику растения.

Чаще тао кремируют в специальных гробах из огнеупорного кирпича, на дне которых остается несколько слитков металла. Если тао не оставили завещания, то слитки отсылают на родную планету. Если оставили – то бывает по-разному.

– Тао-Джон распорядился кремировать его в гробу с тремя углублениями, – сказал распорядитель похорон. Он был гуманоидом, костлявым и высоким, с внешностью, на мой взгляд, идеально подходящей для такой работы. Смени он разноцветную рубаху на черный балахон и возьми в руки косу вместо жезла распорядителя – был бы вылитая Смерть.

– У Тао-Джона было много друзей, – согласился я. Для тао три углубления, куда стечет после кремации металл, – это действительно много.

– Вот ваш слиток. – Распорядитель кивнул на стол, где в картонной коробке лежал округлый брусок желтовато-серого металла. – Я взял на себя смелость выбрать среднюю лунку, поскольку вы пришли первым.

В среднем углублении, как считалось, скапливались самые редкие и ценные металлы.

– Вы вправе продать его, употребить в пищу, использовать для бытовых целей, религиозных церемоний или производства оружия, – зачитал распорядитель. – Хотите мой совет?

– Нет, – сказал я и взял коробку. Она была тяжелая – килограммов десять-двенадцать, не меньше. – Могу я поговорить с врачом, проводившим вскрытие?

Распорядитель с некоторой обидой кивнул.

С врачом я поговорил, но ничего значимого не услышал. Тао-Джона убили в пятистах метрах от моего дома, значит, за ним проследили еще тогда, когда он вел ко мне семейство Павловых. Но это я и так понимал.

Так что я положил коробку с останками старого товарища в багажник автомобиля и поехал в резиденцию торговца земными деликатесами Юрия Павлова.

Машину для поездки я взял самую простую и маленькую: двухместный серенький седан с низкой крышей и даже без системы ручного управления. Коробка со сплавом тяжело елозила по дну крошечного багажника, я сидел на месте, традиционно называемом «водительским», и хмуро смотрел на проносящиеся мимо кварталы. Автострада двигалась со скоростью сорок километров в час, мой мобиль добавлял еще тридцать разрешенных.

Ну, конечно, тут не меряют скорость в километрах, много было бы чести. Но я упрямо округлял цифры в привычные с детства земные единицы. До резиденции было почти сорок километров, значит – полчаса езды. Достаточно, чтобы подумать.

Прошло всего два дня с момента ночного визита. Поразмыслив хорошенько, я не стал сообщать в городскую полицию о своих гостях, а утилизировал тела – и Павловых, и убийц. Канализационная система на самом деле напичкана датчиками органики. Если смыть в нее девушку, подростка, собаку и трех хро, даже растворив предварительно тела в кислоте, полиция приедет сама.

Так что пришлось провозиться полдня. Настроения мне это не улучшило. Так же, как и уборка, потребовавшая еще больше времени.

Поскольку Тао-Джон так и не появился, я совсем не удивился визиту курьера из центра упокоения усопших разумных. Умом я понял, что тао не выжил, в тот самый момент, когда убийцы пришли в мой дом.

Теперь оставалось только решить, хочу ли я разбираться во всей этой истории.

С Тао-Джоном мы были друзьями, но друг иного биологического вида – это не друг-землянин. Да и виделись мы нечасто, и обещаний отомстить убийцам не давали. Так что, хоть меня и глубоко тронул завещанный слиток металла, обязанным я себя не считал.

В моем доме немного пострадал интерьер, на уборку и зачистку тоже пришлось потратиться. С другой стороны, я пережил интересное приключение, испытал хороший секс, с удовольствием подрался. За бульдога и мальчика отомстил, вот только убийца Василисы утек в трубу…

Но давайте откровенно – очень богатые люди редко умирают насовсем.

Так в раздумьях я и доехал до резиденции Павлова, после чего решил действовать по интуиции. Опасности никакой я не ощущал, бросил машину у ограды и пошел к будочке охраны.

Район был замечательный, не чета моему. Тут жили не только земляне, но обитатели этих особняков имели такие состояния, что на видовые отличия забили болт. На игровой площадке в окружении роскошных домов (некоторые – явно для людей, а некоторые даже не для гуманоидов) резвились детишки. Частью – человеческие, частью – напоминавшие людей, ну а некоторые в моем детстве одним своим видом довели бы детей до энуреза и заикания. Чего стоил только землисто-серый, с крошечными алыми глазками по всему телу, червь, роющийся в песочнице с малышами! А ведь он именно играл и, даже получив лопаткой поперек туловища, не брызнул токсином, а обиделся и уполз в угол.

Охранник у будки был землянин, молодой и крепкий парень с блестящими грибочками внешних силовых имплантов по всей коже. Выглядел он так, будто прилежный механик вкрутил в него коробку саморезов.

Парень вежливо поздоровался, внимательно выслушал, после чего скрылся в будке и минуту докладывал начальству о моем визите. Затем меня впустили, я прошел через замечательный ухоженный парк, очень похожий на земной, если не вглядываться в деревья. Под ногами хрустел гравий, в глубине сада пожилой мужчина сгребал в кучу опавшие листья. Над его головой кружил дрон, струями воздуха от винтов сбивая едва держащуюся листву.

На мгновение я почти ощутил себя на Земле, идущим где-нибудь по Царицынскому или Останкинскому парку. Еще и вороны орали на ветках совершенно по-земному. Вороны – очень адаптивные птицы, они прижились на самых разных планетах, и, что удивительно, – никто не против.

Многие считают их очень милыми, а некоторые – очень вкусными.

Особняк тоже выглядел земным, перенесенным откуда-нибудь из-под Лондона или с Рублевки. Я вдруг подумал, что вспоминаю Рублевку с изрядной ностальгией. Ах, эти милые российские нувориши, прожигатели жизни, ухватившие удачу за хвост… Дамы с подтянутыми лицами и шеями, напичканные силиконом, пузатенькие или сухонькие бизнесмены, осторожные чиновники…

Я даже вздохнул и улыбнулся.

Прислуга в особняке была живая и частично состояла из людей. Юрий Святославович, как положено состоявшемуся человеку, давал работу землякам. Я сидел в маленькой гостиной (наверное, она так и называлась – «малая гостиная»), пил терпкий зеленый чай и смотрел на потрескивающие в камине дрова. Потом скомкал салфетку и бросил в камин. Салфетка загорелась.

Настоящий, не голографическое фуфло!

– Она же льняная, – укоризненно сказал Юрий Святославович, войдя в гостиную. – Могли взять бумажную для проверки!

– Бумажная не долетела бы, а вставать лень, – объяснил я. – Спасибо, что согласились встретиться.

Бизнесмен кивнул. Выглядел он очень похожим на того человека, кто плавал на яхте. Но казался менее загорелым.

– Итак? – спросил Павлов, садясь напротив. Пояснил: – У меня много дел. Я, конечно…

– Глубоко уважаете Обращенных… – перебил я. – Знаю.

Павлов уставился на меня оценивающе. Потом спокойно произнес:

– Итак, мы уже встречались на днях. Верно? Полагаю, Тао-Джон организовал встречу после небольшого инцидента, имевшего место. Видимо, мы пришли к вам ночью?

Я кивнул.

– Можете уточнить?

– Все плохо закончилось, – признался я. – Мы их недооценили. И я даже не понял, кого именно.

Павлов побарабанил пальцами по столу.

– Собачка… она жива?

– Увы.

– Печально. – Он уставился мне в глаза. – Я вам что-то должен? Обещал?

– Нет. Но меня задела эта ситуация. Обидела, скажу прямо.

– Понимаю, понимаю… – Он всерьез размышлял, у него даже выступила капелька пота на лбу. – К сожалению, я не знаю, что послужило причиной… и… э…

Мне это надоело.

– Давно вы бэкапили сознание? – спросил я прямо.

– Что делал? – Павлов поморщился. – Это какой-то сленг?

– Давно сохранялись? Сливали память? – уточнил я. – Слушайте, это ваше личное дело, Контроль не против – так пользуйтесь нейросеткой. Мне-то что!

– Два месяца назад. – Юрий Святославович махнул рукой. – Знаете, все дела, восемь часов сидеть под кабелем…

– Можно ведь во сне сохраняться.

– Да не могу я в этой херне спать! – возмутился он. – Все время ожидать смерти и сохраняться? Я мирный человек!

– В собачку-то как-то слили сознание, – заметил я.

– Это упрощенная технология. – Он заинтересованно посмотрел на меня. – Работала?

– Вполне.

– Там только фрагменты личности, без долговременной памяти, без кучи важных моментов. Собачка – это возможность за десять минут слить свою оперативную память, а потом объединить с последним сохранением. И то в теории!

– А жена, дети? – осторожно поинтересовался я.

– Жена… – он вздохнул.

– У вас была ссора месяц назад.

– Это пес вам сказал? – Павлов поморщился. – Да. И после восстановления мы еще не помирились. Она, видите ли, считает, что я виноват в нашей смерти! Еще и за Рекса пеняет!

– Бульдог?

– Бульдог, – признался Павлов. – Хорошая была собака… Верная. Не знаю я, за что нас убили и кто. Я два месяца потерял, жена – месяц. Славка – две недели. Василиса – три. Василиса еще и помолодела на год, у нее клон не успел вырасти.

– Это же здорово – помолодеть, – сказал я. – Наверное.

– Вам доводилось иметь дочь-подростка? – Павлов воздел руки к потолку. – Она сегодня страдает, что уже постарела, а завтра – что сопливая девчонка! То голодает, то лопает торты и мороженое! И все, заметьте, все винят в своей смерти меня!

Мне стало его жалко.

– Ну вы же не умерли.

– Да умерли мы, умерли! – сварливо сказал Павлов. – Даже потеряй десять секунд сознания – воскресли бы другие личности. Чуть-чуть отличающиеся. Нет непрерывности разума, понимаете? Это все самообман!

Я не стал спорить, хотя Павлов сделал паузу, явно ожидая услышать слова утешения.

– Если хотите поискать тех негодяев – могу вас нанять, – предложил он. – Оплатить расходы. Если понесли убытки – готов компенсировать. Но никакой ценной информацией не располагаю.

– Да нет, что вы, – сказал я. Король деликатесов и впрямь казался человеком в меру откровенным и положительным. – Все в порядке. Я так, поговорить пришел, узнать, как дела.

– Я ведь вам не рассказывал, кто за мной охотится? – заинтересовался Павлов.

Я покачал головой.

– Вот не знаешь никогда, кому стоит доверять… – вздохнул Павлов. – О чем-то я ведь должен был догадываться! Или дочь, или сын… Знаете, Никита, а заходите в гости почаще? С вами приятно общаться. Вам от меня ничего не нужно, это так редко бывает! А мне от вас!

– Почему бы и нет, – неожиданно для себя сказал я. И вспомнил Василису, ее полуоткрытые губы, язычок, тонкие пальчики, крепкие и при этом нежные бедра…

– С дочерью вас познакомлю, – предложил Павлов. – У нее тема выпускного в школе была: «Четырнадцать Обращенных – дар или проклятие?». Кажется, она как раз вас особо выделяла.

Мысленно я посоветовал себе больше никогда не считать молодых девушек откровенными, а их богатых отцов – наивными или открытыми. Нет, Павлов не мог знать, что происходило в моем доме.

Но он мгновенно и совершенно точно предположил, что могло там произойти.

– С удовольствием, – сказал я. – У вас очень милая проказливая дочь. Хотя и немного скрытная.

Теперь мы смотрели друг на друга оценивающе, улыбаясь, но слегка показывая зубы.

– Вам сейчас сколько лет? – спросил Павлов.

– Сто тридцать с небольшим. Думаю, вы в курсе.

Он покивал.

– Да. Прекрасный возраст.

Мы снова оскалились друг на друга, будто два американца в древнем голливудском фильме.

А потом Павлов принялся хохотать.

– Нет, вы мне нравитесь, Никита! Положительно нравитесь! И не стану врать, рад был бы иметь вас сотрудником, другом, родственником! Кем угодно, только не врагом! Обращенный… ну почему Тао-Джон не рассказывал, что знаком с вами! Выпьете коньяк? Настоящий, земной. Или виски? Вы спешите куда-нибудь?

Я почесал кончик носа. Спешу ли я?

Да нет, не спешу. На самом деле злость меня немного отпустила, и я оценил комизм ситуации.

– Нет, не спешу. Как угодно, на ваш вкус.

Павлов встал и направился к резному деревянному буфету. Тот смотрелся бы нелепо где угодно, кроме этого особняка.

– Мне сейчас должны привезти щенков, – сказал он заговорщицким тоном. – Бульдога, лабрадора, корги, пуделя. Буду выбирать новую собаку Павлова.

Он захихикал, призывая меня оценить шутку.

– А почему щенка?

– Ну я не рассчитываю постоянно пользоваться псом как методом спасения, – пояснил Павлов. – А уж если заводишь собаку, то надо брать щенка, чтобы вырастить под свой характер. Верно?

Он вернулся с двумя бокалами.

– Виски, – сказал он, ставя бокалы на стол. – В честь нашего повторного знакомства.

Я взял бокал. Посмотрел на Павлова. Помедлил секунду и сказал:

– Если я сейчас выпью, то сильно пострадаю.

Мультимиллионер изменился в лице. Вначале он улыбался. Потом помрачнел. Покачал головой.

– Даже не…

Он взял бокал из моих рук и сделал глоток. Уставился на меня. Сказал с вызовом:

– Ну?

– Значит, дело не в напитке, – ответил я. Встал, прошелся по комнате. Посмотрел в окно. Павлов следил за мной, полуоткрыв рот. Он выглядел ошарашенным, но совершенно точно не отравленным. – Валим отсюда! – крикнул я и бросился к выходу.

Павлов замешкался, так что на бегу я подхватил его и потащил-понес перед собой. Хорошо, что он не был толстым, плохо, что был мускулистым.

Но хотя бы не сопротивлялся!

Я не то распахнул, не то вышиб дверь икорно-трюфельным магнатом, когда оконное стекло раскололось, в гостиную влетел дрон и взорвался сотнями крошечных термических игл. Мне прошило всю спину, пиджак вспыхнул и сгорел вместе с рубашкой. Под потолком гостиной стали рваться баллоны с противопожарным гелем.

Я упал на пол, откатил Павлова в сторону и застыл, тяжело дыша. Мы оказались в комнате, которая на языке богатеев называлась курительной или кальянной – во всяком случае, тут были кресла, столы, пепельницы и кальян.

В спине и груди жгло нестерпимо, пол заливало кровью. Я откашлялся, выплевывая тонкие раскаленные иголки. Где-то выла сирена, на спине тлели ошметки рубашки. Поднявшись, я скинул остатки испорченной одежды. Брюки вроде как уцелели. Павлов возился на полу, тараща на меня глаза.

Вбежал охранник, для разнообразия – женская особь хоппера. И, не разбираясь, всадила мне в грудь четыре крупнокалиберные пули.

– Да хоп обеих ваших матерей! – завопил я, кидаясь к хопперше. Она, конечно, действовала с перепугу, но так же нельзя!

Хопперша взвыла от страха и всадила мне пулю прямо в глаз.

– Уймись, дура! – крикнул я. Это было реально больно! Я отобрал у нее пистолет, выбросил куда-то в сторону. Проморгался, вытер залившую лицо кровь. Хотелось пить. Доктор говорил, что это тоже чисто психологическое…

Хопперша с криком выбежала в ту же дверь, из которой появилась.

– Ты уволена! – завопил ей вслед Павлов. Он уже поднялся и теперь совал мне чистый белый платочек. – Никита, как вы? О господи, вы меня спасли! Вы меня спасли, вы приняли весь удар на себя! Боже, боже, я никогда ничего подобного не видел, так вот как это происходит, да? Вы были дырявый, как решето! Я через вас пожар видел!

– Это не пожар, – протирая лицо и отхаркивая последнюю иглу, сказал я. – Термоиглы, они горели внутри.

На всякий случай я заглянул в гостиную, но там все было в испарениях противопожарного геля.

– Вот ведь паскудство, – сказал я, потом грязно выругался. Пояснил: – Это был мой лучший костюм, между прочим!

И тут я увидел Василису. Она стояла в углу комнаты, совершенно по-детски пряча за спиной зажженную сигарету. И смотрела на меня. Если ее клон и был моложе, то я этого не заметил. С моей точки зрения полгода-год – это совсем ничего.

– Извини, – развел я руками. – Тяжелый день! А теперь стою перед девушкой полуголый…

Она покачала головой и сказала:

– Да сколько угодно. Вы – Обращенный, так?

Я кивнул. Почесал живот и вытащил еще одну иглу. Поискал глазами пепельницу, положил в нее.