В красный

Лина Николаева

В красный

0.5. Мальчик и зверь

В доме была всего одна дверь, которую запрещали открывать. Ран пробовал подглядеть – его высекли розгами. Ран спрашивал – за каждое слово он получил по губам. И когда отец протянул ключ и предложил открыть дверь, знать, что за ней, уже не хотелось.

Мальчик прикрыл замочную скважину спиной, чтобы отец не видел, как дрожат руки, но, наверное, ему даже не требовалось видеть: он знал это наверняка. Что Ран не справляется, отец говорил всегда: на математике и географии, уроках верховой езды, фехтовании, стрельбе. Мама твердила: «Нужно время, нельзя столько взваливать на восьмилетнего ребенка!» Отец отвечал, что время – роскошь, которую они не могут себе позволить.

Ран потянул дверь на себя. В комнате горели лампы, пахло древесиной, хотя ничего деревянного, кроме стула, в ней не было, да и вся она казалась не интереснее каморки со швабрами.

– Садись, – приказал отец.

Ран сел. Хотелось спросить, зачем он здесь, однако мальчик хорошо знал: если отец смотрит таким тяжелым взглядом, он зол, а значит, лучше молчать. Хотя рядом с ним всегда было лучше молчать.

Вслед за отцом зашли двое из его личной охраны и девушка: маленькая, тощая – такая и на ветру не удержится.

– Закрой глаза и считай.

«До скольких?» – этот вопрос Ран тоже побоялся задать и громко начал:

– Один.

Сбиться он боялся еще больше, чем спрашивать. Отец никогда не наказывал сам, это делал воспитатель, но он оставался рядом, и его взгляд бил сильнее розог. Рем как-то шепнул, что в такие моменты отец смотрит с разочарованием. Старшего брата наказывали реже, но тяжелее, потому что на наследника дома возлагали больше надежд. Так уже говорила мама, когда думала, что ее не слышат.

– Два.

Было тихо. Хотелось открыть глаза, проверить, остался ли кто в комнате, однако отец учил ждать. Он говорил, главное оружие хищника – не клыки и когти, а терпение. Нельзя сразу бросаться на добычу, надо выследить ее, выждать момент. Отец любил охотиться и, наверняка, говорил правильно. Еще его слова вспоминали, когда речь заходила об истории семьи. Что они сполна возьмут свое и покажут, кто есть кто.

– Три.

– Бери, – приказал отец,

В руки Рана вложили металлическую миску – из таких ели стерегущие двор псы.

– Четыре.

– Пей.

Ран послушно поднес миску к лицу. Как же хотелось взглянуть что там! Пахло ужасно, даже хуже отваров, которыми поили при простуде: кислятиной и протухшим мясом. К горлу подступила тошнота, вместо уверенной пятерки получилось слабое и дрожащее:

– Пять.

Сделав глоток, Ран зажал рот рукой. Ко вкусу гнилого мяса прибавилась затхлость, как если бы он отпил застоявшейся воды.

– Ше… – мальчик смог произнести только первые буквы.

– Чью кровь отведал, будет тем, – голос у девушки был легкий и нежный, но он, казалось, прикрывает что-то страшное, гнетущие.

– Семь.

За такое блеяние отец тоже мог наказать, ведь второй наследник дома не имеет права быть жалким. Ран старался, но страх пережимал легкие, а противный вкус еще стоял во рту, и говорить совсем, совсем не хотелось и не получалось.

– В-в-восемь, – выдавил он.

– Громче, – в голосе отца послышался нажим, он прозвучал ближе.

Пальцы девушки коснулись лба: они были горячими и липкими.

– Чьей кровью помазан, будет служить тому.

– Девять, – почти выкрикнул Ран, резко выпрямившись. Одной рукой он продолжал сжимать миску, но вторую сунул между поясницей и спинкой стула – только бы скрыть дрожь.

Сделалось тихо, как-то по-особому тихо, как бывает, когда зверье прячется от охотника, и лес оставляют всякие звуки.

– Десять! – крикнул Ран, вместе с этим открывая глаза.

На запястье отца алел порез, руки девушки были испачканы кровью. Двое из охраны смотрели на стену, по которой двигалась похожая на зверя тень. Она наливалась красным, пока не стала ослепившей вспышкой, и боль рванула грудь.

1. Намеки и надежды

«А танцы будут?» – спросил зверь.

«Надеюсь, нет», – откликнулся Ран, сползая с кровати. Кошмар преследовал его с восьми лет, год за годом и почти что ночь за ночью, но уже давно перестал волновать. Сбывшихся кошмаров не боятся.

«Жаль». – Зверь скалился и ходил кругами. Танцами он называл интересное ему: спор, перепалку, драку и даже бойню. Себя он считал опытным танцором и мечтал вальсировать едва ли не всю жизнь.

Зверя звали Первый, а иногда – Второй. Настоящим зверем он не был, не мог ни ходить кругами, ни скалиться и жил только внутри Рана. Таким проклятьем он владел уже тринадцать лет, с тех пор как стараниями отца в него засунули чужую душу.

Вернее всего говорили шепчущиеся за спиной: «Эй, смотри, это тот ублюдок, внутри которого живет какая-то тварь». На звание «ублюдка» Ран плевал, а вот Первый за «тварь» рычал и скалился. Второй только смотрел свысока, но все подмечал, а мог бы – записал, чтобы потом воздать по заслугам.

Зверем Рана был дух, с которым он делил тело, но уступал контроль, когда нуждался в магии. Тот помнил последние жизни и говорил разными голосами, олицетворяющими их. У них даже было подобие семьи: мудрый и ответственный отец, вдумчивый старший сын и младший – без ума и тормозов, но с бешенством и силой. Плохо разве, когда в настоящей семье чертов беспорядок?

Утро в очередной раз напомнило о нем: хмурыми взглядами отца, заранее осуждающего за все возможное, холодным молчанием Рема, лебезящими голосами слуг, не оставившими страх перед этими двумя даже спустя годы службы.

После завтрака братья сели в автомобиль: по моде, с открытым верхом – в смысле, подороже, чтобы уж точно знали, кто едет. Едва машина тронулась, Ран поднял воротник пальто и поплотнее скрестил руки. Мода не учитывала, что весна в Норте хватает ледяными зубами и отпускать не смеет – да и у лета доброты не больше.

Ветер бешено трепал волосы, пряди мигом выбились из хвоста и полезли в глаза. Рем искоса глянул – говорливым брата нельзя было назвать даже в самых смелых мечтах, и Ран научился безошибочно читать его лицо. Сейчас выражением старший давал совет: подстригись – весьма дельный, но прическа делала Рана менее похожим на аристократа. Так, может быть, кто-то не догадается, что он – «тот ублюдок с тварью» из дома Алванов.

«Сам такой», – заворчал и ощерился иглами Первый. Конечно, никаких игл не было – эта фантазия пришла из детства, когда Ран еще не знал, как выглядит засевший внутри него зверь, и рисовал ему клыки и когти, иглы, рога, шипастый хвост – все самое страшное, что удавалось представить. Даже будь иглы, ощериться Первый не мог: права действовать у него не было, но Рану нравилось придумывать возможные жесты для каждой фразы. Это тоже пришло из детства, когда его начали сторониться – только засевшая внутри семейка и была рядом.

– Рем, где будет встреча? – спросил Ран.

Автомобиль ворвался в центр Норта и понесся по широкому проспекту, вдоль которого тянулись лысые черные стволы деревьев. Хмурое небо с низко висящими облаками грозило обрушить на них новую порцию снега – ему-то уж точно было плевать, что зима кончилась месяц назад.

– В «Саду». – В отличие от Рана, Рему не пришлось перекрикивать ветер. Голос у него всегда был громким, звучным, на ум приходила ассоциация только с военным маршем.

В «Саду», ну конечно. Чертяки из дома Рейтмиров просто не могли выбрать что-то менее пафосное, чем этот ресторан. Будь его воля, Ран бы отказался от встречи, но приказы отца не обсуждались. Да что там, при нем даже Первый смирел. Зверь знал, кому служит на самом деле и чье слово – закон.

Кажется, Рему тоже никуда не хотелось. Он продолжал изображать глыбу льда, но периодически брат сжимал левое запястье – это был единственный признак нервозности, который Рем позволял себе. Неудивительно, зная характер отца! На наследника он возлагал слишком много надежд, отказавшись замечать, что тот не рад своему месту. От предстоящей сделки зависело немало, и права на ошибку Рема лишили.

«У меня оно есть», – хмыкнул Первый, следивший за ходом мыслей. А он только и ждал, что что-то пойдет не так, его позовут и, завладев телом, он снова почувствует жизнь. Говорили, все духи хотят этого. Про других Ран не знал, а своего точно не мог назвать правильным: жизнь-то он хотел почувствовать, но только чтобы разнести все к чертям, отомстив за свое прошлое.

Водитель свернул с проспекта на улицу, немногим уступающую тому по ширине. Сплошное стекло – так можно было про нее сказать. Все самое дорогое – про расположившиеся здесь рестораны, магазины и бары это прозвучало бы столь же уместно. Обычно дороговизну подтверждали припаркованные автомобили: всегда самых современных моделей, с водителями в дорогих костюмах, но судя по пустым дорогам, просыпаться в такую рань для аристократов было ниже их достоинства. Если так, утренняя встреча Алванов и Рейтмиров означала, что этого самого достоинства у них куда меньше.

Машина остановилась напротив входа в «Сад» – еще одной стеклянной громадины. Стены увивали цветы и лозы – иначе как магией объяснить цветение в этом холодном и ветреном городе, не знавшем лета, Ран не мог. Особенно красив ресторан становился в закатное время, когда стекла отражали красное или оранжевое солнце и здание казалось столбом пламени.

Приняв одежду и передав ее в гардероб, метрдотель проводил Рана и Рема в частный зал. Ресторан принадлежал дому Рейтмиров, а Гердар, сегодня представлявший семейство, облюбовал его в качестве своего кабинета. С равной частотой говорили, что это из любви к еде и из любви к зеркалам, множество которых украшало ресторан. Так или иначе, несмотря на приближение сорокалетия, Гердар сохранил стройную, подтянутую фигуру, да и зеркальные стены зала закрывала зелень, мешающая самолюбованию.

– Дан Рейтмир, к вам посетители: дан Реман Алван и дан Киран Алван, – чинно объявил метрдотель.

«Чертовы даны», – Первый ворчал и скалился, как делал всегда, когда встречал любого, к кому относилось это уважительное обращение. О своей жизни зверь говорил редко, но что хорошего там было мало и что эти самые «даны» сломали его судьбу, Ран догадался едва ли не с первых дней вместе.

Он осмотрелся. Одна дверь вела в коридор, а вторая? Рейтмиры были известны своей осторожностью, поэтому Ран предполагал, что за дверью поджидает дополнительная охрана. Окно без единой перегородки указывало на статусность места, и оно же мешало побегу: открыть такое или сломать было сложнее. Однако случись что, главной преградой окажутся трое охранников за спиной Гердара – впрочем, таким ли остановить зверя?

Внимательность к деталям стала сродни инстинкту. Отец всегда был честен и не скрывал правды: жизнь наследника – все, жизнь второго сына – ничто. Ран был щитом Рема, и ему же первому полагалось умереть за брата. Хочет ли такой жертвы хоть один, не спрашивали. Так решил отец – этого оказалось достаточно, чтобы внутри засел зверь, способный защитить.

Отметив входы и выходы, возможные пути отступления, Ран обратил внимание на мелочи: включенную люстру из хрусталя, граммофон в углу, выдающий нежную, убаюкивающую мелодию, льняные скатерти, стулья из синего бархата – все такое лощеное, как сам Гердар.

«Музыка уже есть», – обрадовался Первый.

– Дан Рейтмир. – Рем поклонился: недостаточно низко, чтобы счесть, что его положение ниже, но достаточно, чтобы выразить уважение. Ран последовал его примеру. – Мы благодарны, что вы согласились принять нас.

– Дан Алван, дан Алван. Дорогие племянники. – Гердар встал и с долей театральности развел руки.

Родная кровь между двумя семьями началась и закончилась на уровне прабабок, но в течение последнего года главы домов начали вести общие дела и при встрече подчеркнуто любезно вспоминали о былом родстве.

– Здравствуйте, дядя, – Рем выдавил из себя улыбку.

– Желаете позавтракать? – Гердар быстро сменил показное дружелюбие сухим тоном и сел. Он откинулся на спинку стула: двинулись полы белого пиджака, показывая кобуру с револьвером. Наверное, это была случайность, но Ран в случайности не верил.

«Ничего не изменилось», – подал голос Второй. Он привык давать бесстрастные оценки, и эмоции в них появлялись, только когда речь заходила про прошлое или про ответственность. Этого молчуна Ран уже разгадал и уверенно мог сказать, что Второй, вспоминая собственную жизнь, обличал аристократов: за твидовыми костюмами и шелковыми платками те, как прежде, прятали замашки преступных королей. Ну да, не будь это мир животных, внутри бы не засел призванный оберегать стаю зверь.

– Спасибо, дан Рейтмир, однако мы ограничены во времени. Необходимо закончить обсуждение вопроса, который вы поднимали с нашим отцом. Нам нужно разрешение.

Гердар махнул официанту, тот принес кофейник, наполнил чашки гостей. Сам Рейтмир уже позволил себе стакан виски, и Ран почувствовал зависть. Никакой кофе не мог избавить от оскомины, набитой десятками, сотнями подобных переговоров, хотя кислинка в послевкусии очень старалась.

– Что же, – Гердар тянул это так долго, что напомнил сломавшуюся пластинку граммофона. – Вам нужен корабль, который ходит до Кирийских островов.

На предыдущих встречах дом Рейтмиров представлял другой – старик, ныне впавший в беспамятство. Ран знал, как тот действует, да и отец уважал его, Гердар же был новой картой, разыгрываемой Рейтмирами – пока она казалась не больше десятки, да к тому же с помятыми краями.

– Нам нужно разрешение на пересечение пролива Яра, – уточнил Рем. – Корабль мы снарядим самостоятельно.

Гердар сел полубоком, зажег сигару. Ран снова почувствовал зависть: его сигареты остались в кармане куртки, которую ради поездки пришлось сменить на шерстяное пальто.

– Я уже говорил, что разрешение на пересечение пролива дает морское министерство. Почему вы пришли ко мне? – Гердар изобразил почти что искреннее недоумение.

Брат продолжал притворяться океаном спокойствия, но Ран практически слышал, с каким усилием вертятся шестеренки в его голове, как не хочется ему подбирать слова и держаться этих чертовых правил. Ну да, за маской льда прятался огонь и не так уж много хитрости, мог бы – Рем просто прижал всех к стенке да заставил принять условия силой.

– Дан Рейтмир, будем честны: решения морского министерства – это ваши решения. Мы все прекрасно понимаем, что происходит на самом деле. Кажется, дан Кольван даже рассказывал, что прибыль от первой партии проданных в Кирии товаров с трудом покрыла «пошлину». Откуда корабли у бедной вдовы дана Лингара тоже все знают. Соглашусь, ее «знания» достойны и не такого.

А Рем заговорил как отец: с легким, но выразительным нажимом, обнажая правду и демонстративно преподнося ее, буквально тыкая под нос.

– Хорошо, дан Алван, – Гердар заговорил подчеркнуто вежливо. – Давайте еще раз обсудим предложение вашего отца. Что вы собираетесь перевозить, с какой периодичностью, в каком количестве?

– Обычные предметы быта. Кирия до сих пор не восстановилась и во многом нуждается. Все позиции будут задекларированы. Как часто? При наличии заказов. Объемы тоже зависят от этого.

Слова так и отлетали от зубов. Интересно, Рем придумал ложь сейчас или заготовил заранее? Он говорил легко, уверенно: уже и не скажешь, что обычно этот парень цедит слова с такой неохотой, будто они – монеты в кармане бедняка.

Ран подлил себе кофе и поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Игра затянется.

– Полагаю, подобное прошение может быть рассмотрено любым служащим. Среди «обычных предметов» ведь нет лекарств, алкоголя, табака и оружия?

– Учитывая положение Кирии, вы прекрасно знаете, в чем она нуждается.

Послышался тоскливый вздох – это Второй подал голос, как всегда, едва речь заходила про островное государство. Свою жизнь он провел в Кирии, и случившееся с ней вызывало у него едва ли не вой.

Пятнадцать лет назад ленгернийцы перешли пролив Яра, чтобы захватить богатые месторождения Кирии. Ленгерну острова сдаваться не хотели, война длилась шесть лет, пока не закончилась серией бомбежек, которые превратили кирийские города в пепел и пыль. До сих пор жизнь там была – сплошное выживание. Зато ленгернийцы получили свои месторождения.

На островах не хватало примерно всего, и торговцам из Ленгерна даже ветошь удавалось продавать втридорога. Конечно, отец мог последовать их примеру, но Ран знал о его делах достаточно, чтобы сделать ставку – тот хочет возить изготавливаемое на его заводах оружие. Чего у кирийцев было с лихвой, так это ненависти, и словно пороховая бочка, она нуждалась только в быстром чирканье спички, а у отца этих «спичек» производилось по сто тысяч ежегодно.

– Если я верно понимаю, наличие «заказов» сейчас поставит всю торговлю под угрозу потом.

Гердар затушил сигару и принялся настукивать по столу мелодию. Каждый удар напоминал звук, с которым работает счетная машинка, и Ран буквально слышал, как такие же вычислительные операции идут в голове Рейтмира.

– Нет, – Рем ответил тоном, словно услышал детскую глупость – снова один в один, как умел отец. Однако тот после короткой паузы всегда продолжал речь, а вот пауза Рема затягивалась, и меркла вся сила короткого, насмешливого «нет».

– Дядя, вы же видите положение дел не хуже нашего, верно? И если так, вы знаете, что наше предложение отвечает и нашим, и вашим интересам, – Ран расплылся в улыбке, нарочито медленно выливая из кофейника остатки. Официант дернулся с таким видом, словно за невнимательность к гостю его могли высечь.

Что там за интересы и положение дел Ран мог только фантазировать – это был выстрел вслепую и надежда, что глупая гордость не позволит Гердару спросить.

– Интересы Адванов вам не важны? – тише уточнил тот и отодвинул ворот рубашки, словно от одного упоминания правящего дома ему стало душно.

Первый зарычал, зарыл землю лапой. На эту фамилию он реагировал особенно остро, но свято хранил тайну, связана ли его прошлая жизнь с ними. Так или иначе Алваны и Адваны были связаны точно: не только четырьмя буквами – еще одними «пра». И, конечно, у каждой семьи имелась своя правда.

Прошло уже больше восьмидесяти лет, а историю двух братьев до сих пор разбирали да выискивали, кто виноват и кого ненавидеть правильнее. Естественно, настоящего интереса к прошлому не было – так потомки выстраивали стену из противоречий, чтобы спрятать за ней борьбу за власть. Ряды кирпичей все множились: форма правления, права и свободы, судьба магов, военная экспансия – хорошая такая получалась стена, многие действительно считали, что Алваны и Адваны представляют собой два пути развития государства, но Ран иллюзий по поводу своих родственников не питал.

Все Адваны были костью в горле отца. Именно они создали союз городов, который затем превратили в империю, и к их роду так и лепили одно «самый» за другим: самый богатый, самый благородный, самый сильный… Отец все пытался проглотить эту кость, не желая выплюнуть да успокоиться, и ей же заставлял давиться всех в семье.

– Важнее всего – империя, – отчеканил Рем таким голосом, что едва не впечатал слова в воздух – а следов точно не осталось? – Вы знаете, какой налог с торговли идет в бюджет. Мы хотим его поддержать.

– Вам не дадут торговой лицензии.

– У нас уже есть лицензия. – Рем улыбнулся едва-едва, но и ответ, и улыбка покоробили Гердара: перед ответом ему понадобилось взять паузу.

– Как насчет небольшой прогулки, дорогие племянники?

Он навесил на лицо показную улыбку, при которой жесткие складки у рта становились только глубже, и сделал охране знак рукой, чтобы та шла в отдалении.

– С удовольствием, дядя, – лицо Рема напоминало гримасу.

Устал держаться положенного тона? А это он еще хорошо справлялся. Не то чтобы Ран не верил в брата – просто его сила была не в словах. Тот сам признавался, что на подобных встречах чувствует себя цирковой собачкой на середине круга, которую заставляют быть маленькой, красивой и лаять по команде, а она такой не является, да и лаять не любит.

Не одеваясь, Гердар вышел в примыкающий к ресторану сад. Тот не сдался холодам и цвел вопреки всем законам. По краям стояли тоненькие яблони и груши, и белые бутоны наполняли воздух сладковатым ароматом – еще совсем тонким, будто они сами не верили, что обманули природу. Беседки укрывали ветви акаций и сирени, вдоль каменных дорожек тянулись линии тюльпанов. А вот последние вели бой с посмевшими посягнуть на законы природы – успешно, и так и остались торчать зелеными палками. Какого-нибудь мечтателя или фантазера атмосфера сада заставила бы думать, что он, прыгнув в лето, очутился в лесу или парке – и Ран сам позволил себе поверить, но затем увидел высящийся над кронами ряд зданий-монолитов из стекла и бетона, идущие за ними шпили и башни старого города…

«Хватит глазеть», – фыркнул Первый.

«Жалко, что ли», – так же ворчливо откликнулся Ран.

Дорожка вмещала только двух человек, и он шел, уткнувшись взглядом в спины Рема и Гердара. Они яро перекидывались словами, будто отбивали подачи и от силы удара зависел исход игры. Хотя это походило на правду, вот только подача Рема слабела с каждым ударом. Нет, голосом, силой взгляда, непоколебимым выражением лица он вполне походил на достойного соперника, однако отец так и не смог научить его видеть поле.

Рем забыл, что про жадность Гердара известно чуть ли не каждому – давно пора было повысить оплату и сказать не намеком, а прямо. Еще Рем забыл, как подшучивают про самолюбование – стоило надавить на то, что Рейтмиры заслуживают большего и в союзе с Алванами они оставят Адванов позади. Еще, пожалуй, можно было вспомнить какую-нибудь из упущенных сделок Гердара, намекнув, что старший Рейтмир прозорливее. Ничего из этого Рем не сделал, но терпения у него оставалось все меньше, и рука скользнула к поясу – туда, где была пристегнута кобура.

«Да, да, да», – радостно скакал Первый, но Ран не мог дать волю ни ему, ни Рему. Отец хотел другого.

– Дан Рейтмир.

Тот повернулся. Ран медленно снял очки и зацепил дужкой за петлицу жилета. Зрением он обладал отменным, просто затемненные стекла помогали прятать глаза от посторонних. Ему было приятнее, когда его принимали за придурка, даже зимой не снимающего темных очков, чем когда, приглядевшись, понимали, что не в порядке не его мозги, а он сам.

Это был еще один подарок от зверя: темная медь волос давно превратилась в огненно-красный, да и синева глаз – тоже в красный. Ран порой спрашивал себя: каким бы он стал, не открой дверь той комнаты? Ответа не было, а вот влияние чужой души и магии было, и от него настоящего остались крохи – даже нищим на смех.

Впрочем, в таких вот случаях, как сейчас, взгляд красных глаз шел только на пользу. Вместе с этим приходил Второй, а этот шельмец знал, что сказать, как сказать, какую интонацию взять – и даже как положить руки, чтобы добиться своего.

Ран специально взял паузу, давая Гердару наглядеться. Он улыбался легкой, открытой улыбкой и даже повертел головой, буквально выставляя себя напоказ.

– Так это правда, ты – тот… – Рейтмир не закончил, забыв все свои вежливые словечки, но и на повторение чужих оскорблений не осмелившись.

Правда, правда! Отец не делал из Рана тайны, но зверинец у него был большой – уследи за каждым. Другие главы домов шли тем же путем – слуг кромсали разве что, а не детей.

– Да, дядя. – Ран широко улыбнулся, слушая, что нашептывает Второй. – Кажется, ты удивлен сейчас? Я тоже был удивлен, когда ты отказался от договора, который твой отец практически заключил с моим. Чего же тебе не хватило? Денег? Возьми! Уважения? Оно было, но закончилось, когда ты струсил перед Адванами. Мы ожидали от Рейтмиров большего. Не устали плясать под их дудку?

Гердар скривил губы в пренебрежительной улыбке:

– Что же, сожжешь здесь все? Или горло мне перегрызешь, если я откажусь?

Первый радостно захихикал, уже предвкушая «танцы». Рану хотелось бы сказать, что «сожжешь», «перегрызешь» – преувеличение и выдумка, но это было бы наглой ложью. Бывало. По-всякому. Ради этого к нему и привели Первого.

Рану всегда приходило на ум сравнение с лампочкой: ее вставили внутрь, и когда она была включена, появлялся Второй – его наставник. Но чаще лампочка оставалась выключенной, а в темноте блуждал Первый. Он давно сорвался с цепи и ушел на охоту.

– Нет, – Ран скромно улыбнулся, пожал плечами. – Зачем? Я хочу предложить…

Сад накрыл вой сирены, не слишком громкий, но дребезжащий, как старый будильник. Так оповещали о пожаре – не о каждом, конечно, только о тех, которые вышли из-под контроля. Хотя с распространением газовых плит в домах они перестали быть редкостью.

«Пожар».

Сначала Рану захотелось фыркнуть на Второго: будто он сам не понял! – а потом он увидел, что в коротком слове спрятана большая идея. Время дипломатии прошло – момент был безвозвратно упущен. Теперь условия следовало диктовать с позиции силы. Этот язык в Норте понимали независимо от положения и статуса.