Люди. Берег океана

– Когда наступил голод, ему почти исполнилось тринадцать.

Ужасно, что ему пришлось пережить такое.

– Маркус и Этель познакомились во время голода. Им было обоим по семнадцать, они поженились спустя пол года. Мой дедушка рассказывал что они бы поженились еще раньше, но они ждали когда станут совершенолетнними.

На следующих фотографиях Этель держит на руках ребенка.

– Летом, в первый год по новому исчислению, у них родился сын. Они назвали его Генри. Это мой дедушка. Он кстати жив. Но отец с ним не ладит, и я с самого детства с ним мало общался.

Эрик листал альбом, а я рассматривала фотографии, от них веяло теплом.

– Здесь им около тридцати. – Эрик достал фотографию из альбома, перевернул ее и прочитал несколько предложений, написанных красивым почерком.

– «Моему дорогому на нашу десятую годовщину. Люблю тебя так же сильно, как в день нашей свадьбы. Давай встретим вместе следующую годовщину, и следующую…»

– Так мило. – На душе стало тепло от их любви, но грудь тут же сковало болью: они уже мертвы.

– Прапрабабушка Этель любила делать фотографии и дарить их родственникам и друзьям. – Эрик бережно уложил фотографию обратно в альбом.

– Они отмечали еще годовщины? – с надеждой спросила я.

Эрик ухмыльнулся по-доброму.

– Да, и десятую, и двадцатую. Дедушка умер за полгода до шестидесятой годовщины, а бабушка не дожила до нее несколько месяцев. Они умерли в один год. И шестидесятую годовщину провели тоже вместе.

Но только уже на том свете.

Меня легко довести до слез, тем более такой романтичной и печальной историей любви. Я, как мне кажется, незаметно потерла глаза, но Эрик все равно заметил.

– Прости, не нужно было начинать с грустной истории. Хотя мне она не кажется такой. Они нашли свою любовь, прожили долгую и счастливую жизнь. Умерли в один год и недолго были в разлуке. О таком можно только мечтать.

– Я согласна с тобой. Я плачу из сентиментальности. Это так романтично…

Эрик сжал мое плечо на несколько секунд и отпустил.

Мы посмотрели целый альбом, посвященный молодости Этель и Маркуса. И я только еще сильнее убедилась, как сильно они любили друг друга.

Эрик встал чтобы убрать этот альбом и взять дргугой.

Охваченная романтичным настроением, в окружении старых фотографий, мне в голову приходили смущающие мысли.

Я представила, что через много лет после того, как мы с Эриком прожили бы долгую счастливую жизнь и обзавелись своими альбомами с воспоминаниями, наш праправнук показывал бы своей невесте наши с Эриком фотографии. И так же, как Эрик, рассказывал бы ей о дедушке с бабушкой, которые самозабвенно любили друг друга и умерли в один день.

Эрик вернулся с новым альбом в кожаном переплете, и я залилась краской от своих мыслей.

the end of the flashback

– Ты чего? Все нормально? – Голос Джона вырывает меня из воспоминаний.

Мне кажется, что я все еще ощущаю тепло Эрика, сидящего рядом. Чувствую вкус сладкого чая на языке, слышу запах вишневого пирога. Но все это быстро проходит, будто сносит ветром.

– Да. Я просто задумалась, – отрешенно отвечаю я.

Надо же было Джону привести меня именно сюда.

– Точно? Не хочешь сесть? Здесь есть диван.

Диван, на котором мы с Эриком смотрели старые фотографии. Сидеть сейчас на нем с Джоном кажется мне кощунством.

Интересно, а альбомы все еще тут? Я молча прохожу вглубь комнаты. Прямо к металлическим стеллажам. Здесь ничего не изменилось с того дня. Я прохожу мимо полок в поисках нужной. Не знаю, почему, но сейчас мне просто необходимо найти те альбомы, или хотя бы тот самый. Просто взглянуть на него, хотя бы на одну фотографию из прошлого. Не столетней давности, а всего лишь годичной. Из моего прошлого.

Джон тактично меня не трогает и ничего не спрашивает. Вот и хорошо.

Я нахожу кожаный коричневый переплет. Тянусь к нему, но боязливо останавливаюсь в нескольких сантиметрах. Перевожу дыхание и все-таки решаюсь взять альбом в руки. Он оказывается очень тяжелым. Раскрываю его на первой странице. На меня смотрят радостные Этель и Маркус, совсем как в тот дождливый вечер. Я готова отдать все, чтобы вернуться туда. Без договора, без страха смерти. С Эриком. С грозой за окном и кружкой горячего чая в руках. Я резко захлопываю альбом, подняв облако пыли, кладу его на место и отворачиваюсь.

Слезы выступают на глазах, и я вытираю их до того, как они прольются. Наша с Эриком судьба намного печальнее, чем судьба Маркуса и Этель. Не будет никакого альбома, только короткая мрачная и скорбная реальность.

Воображение приносит печальную картину. Будущий сын Эрика рассказывает своей возлюбленной, что когда-то давно отец любил одну девушку, но та трагически погибла. И он так и не смог ее разлюбить даже после того, как женился. Вот такая печальная история. Хотя я понимаю, что обманываюсь. Будет совсем по-другому. Эрик спустя время забудет обо мне. Я останусь тусклым воспоминанием. И время, проведенное со мной, будет маленькой каплей по сравнению с целой жизнью. Он встретит новую девушку, полюбит ее, а она, конечно же, полюбит его. И Эрик никому не расскажет про меня. Я стану незначительной частью его прошлого. Просто влюбленность из времен юности. А спустя много лет в этой кладовой появятся новые альбомы со множеством фотографий, на которых Эрик будет не со мной.

Я перевожу взгляд на Джона, тот стоит молча. Растерянный.

– Это мы тоже не будем обсуждать, – Только произношу я.

Он медленно кивает.

Глава 4

Следующим утром я просыпаюсь рано, во всяком случае по моим меркам. После завтрака приходит Джон. И предлагает пройтись.

Мы, как и вчера, идем к той черной двери. Джон отпирает ее, и я вступаю в проход уже без того страха, что был в первый раз, а, наоборот, с энтузиазмом, подгоняемая адреналином.

– А если кто-нибудь из охранников зайдет к нам в камеры, а нас нет?

Я даже не подумала об этом вчера, когда уходила. За все время, что я здесь, меня ни разу не проверяли, но все же.

– Не волнуйся, они этим не занимаются. Нужно просто успеть вернуться в камеру к обеду. Да и если тебя не будет, они подумают, что ты в коридоре или у кого другого в камере. – Джон спокойно ведет меня по новому пути.

Не спрашиваю, куда он отведет меня на этот раз.

– Однажды, когда я искал и проверял ходы, то немного заблудился. И плутал здесь несколько часов.

Меня охватывает страх. А если мы тоже сегодня заблудимся? Я даже не замечаю, как останавливаюсь.

– Ты чего? – спрашивает Джон. – Не бойся, теперь я не заблужусь. Я все хорошо запомнил перед тем, как брать тебя с собой. Доверься мне.

Последнее он произносит так откровенно, будто бы просит довериться в чем-то большем.

– Ладно.

Джона мой ответ, видимо, удовлетворяет, и он продолжает идти.

– Ну так вот, я бродил, бродил, – как ни в чем не бывало продолжает Джон. – Ушел сразу после того, как Чарли принес завтрак, думал вернуться перед обедом, а получилось только перед самым ужином. И меня никто не хватился.

Мы, наверное, доходим до нужной двери, потому что Джон останавливается возле нее.

– Они думают, что мы никуда не денемся, вот и не боятся, что мы сбежим.

– Это правда так. Нам не сбежать.

– Поэтому не бойся. Мы можем гулять, сколько захочешь.

– И все же давай вернемся до обеда.

– Как скажешь.

Джон показывает мне секретные ходы, ведущие в подвал, в чулан, в комнату со множеством труб. Некоторые проходы настолько узкие, что я отказываюсь идти по ним. А некоторые двери оказываются закрытыми, и у Джона не оказывается от них ключа.

Мы возвращаемся за час до обеда. Прощаемся у моей двери, и Джон возвращается к себе. Я чувствую, как устала, когда ложусь на кровать. Отдыхаю минут десять и только потом замечаю на прикроватной полке то, что там не лежало, когда я уходила. То, что там лежать вообще не должно.

Книга.

Я не верю своим глазам. Откуда она могла здесь появиться? Я медленно встаю с кровати, будто бы боюсь, что от резких движений она исчезнет. Беру ее в руки. И правда, настоящая книга. И не просто какая-то случайная, а вторая часть дилогии, которую я начала читать еще до подписания договора. Я не могу поверить своим глазам. Я открываю книгу и вдыхаю запах свежей типографской краски, как делала раньше. Запах дарит уют и спокойствие. Но спокойствие забирает листок бумаги, лежащий на первой странице. Письмо. Я сразу же узнаю этот почерк.

Эрик.

Привет, Кейтлин. Я помню, что ты читала первую часть. Вторая появилась в книжном только сегодня, я сразу же купил ее для тебя. Мне больно думать, что ты не сможешь дочитать историю. Я знаю, что так нельзя, но не волнуйся – никто не узнает, что я принес ее тебе. А даже если кто и заметит, я возьму всю вину на себя. Это меньшее, что я могу для тебя сделать. Наслаждайся чтением.

P.S. Хотел лично отдать книгу, но тебя не оказалось. Я рад, что ты стала выходить из комнаты и начала хоть с кем-то общаться. Да, охранники все видят и все замечают. И рассказывают мне. Передавай Джону привет.

Э.

Я перечитываю записку несколько раз.

Черт. Черт. Черт!

Эрик приходил, а меня не было в камере. Я могла еще раз с ним увидеться, а вместо этого прогуливалась с Джоном. Зачем я ушла? Ну зачем? Сожаление разъедает меня изнутри.

Но спустя несколько минут меня попускает, и я вспоминаю о книге. В одну из наших с Эриком встреч я рассказала ему, что прочитала первую часть и что продолжение придется ждать еще несколько месяцев. Он запомнил это и позаботился о том, чтобы я все-таки, несмотря ни на что, смогла прочитать ее. Сердце наполняется безграничной любовью к этому мужчине.

Я прижимаю книгу к груди, ту самую книгу, что некоторое время назад держал Эрик. Может быть, через несколько дней он придет еще раз? Чтобы забрать книгу перед тем как…

Я решаю больше не выходить из камеры ни на минуту, чтобы не пропустить Эрика.

Следующие часы я читаю книгу. После старых скучных журналов она кажется неимоверно интересной, хотя есть в этом, конечно же, и заслуга автора.

Я уже на середине истории, когда Чарли приносит ужин. Мне не хочется отвлекаться от чтения, но желудок просит еды. Быстро ем и продолжаю читать. Но недолго, так как ко мне приходит Джон. Он стучит в дверь, и я прячу книгу под подушку. Джон снова предлагает прогулку. Я отказываюсь.

– Ладно, тогда сходим завтра.

Как ему сказать, что нет, не сходим? Ни завтра, ни послезавтра.

– Я не могу и завтра.

– Что? Но почему?

Мне неловко. И немного жаль Джона. Но совсем чуть-чуть. Из-за него я пропустила встречу с Эриком.

– Прости, просто прими это и все. – Я начинаю закрывать дверь, но он не дает мне это сделать.

– Я сделал что-то не так? Что-то сказал не то? Так я…

– Нет, Джон, – перебиваю я. – Я благодарна тебе, просто… наши пути расходятся здесь. До моего дня осталось совсем немного…

– Но время же еще есть.

– Джон.

– Прости. Хорошо. Только я прошу тебя об одном. – Джон смотрит мне прямо в глаза и продолжает: – Еще одна прогулка.

Я вздыхаю.

Почему он так напуган? Почему для него так важны наши прогулки? В конце концов он может же и сам бродить по своим проходам. Странный он все-таки, а еще про меня что-то говорит.

– Всего одна, и я отстану от тебя. – Кристально чистые глаза Джона выглядят так, будто сейчас наполнятся слезами. Этого только мне не хватало.

Я раздумываю над его просьбой. В прошлый раз Эрик пришел после завтрака и перед обедом. Я решаю, что ночью он вряд ли зайдет. Не захочет меня будить, да и сам будет спать.

Я смотрю на взволнованного Джона. Он выглядит так, будто от моего ответа зависит его жизнь. Причиной, почему я все-таки соглашаюсь, становится страх за себя. Мало ли что он удумает сделать. Я знакома с ним лишь несколько дней и понятия не имею, что у него там в голове. Раз ему так нужна еще одна вылазка, может ли он пойти на страшные вещи, чтобы увести меня силой?

– Только если мы пойдем ночью, – строго произношу я.

Джон выдыхает с облегчением и быстро кивает:

– Конечно, конечно, в любое время суток!

*****************

После того как Джон уходит, я продолжаю читать. Время проходит незаметно, и от книги меня вновь отвлекает стук в дверь. Я бросаю взгляд на часы. Два часа ночи. Выдыхаю. Ладно, последняя быстрая прогулка, и я отделаюсь от Джона до конца… Не хочу думать дальше.

– Идем? – спрашивает воодушевленный парень, когда я открываю дверь.

Я киваю и выхожу из своей камеры. Бросаю взгляд на коридор, в ту сторону, где расположена дверь наверх, в дом. И мысленно прошу Эрика не приходить, пока меня не будет.

Джон снова ведет меня к той же двери, снова открывает ее ключом. Мы совершаем привычные действия, и меня это успокаивает. Должна признать, мне нравились наши прогулки, мне их будет, может быть даже, не хватать. Но сейчас у меня есть другие занятия. Нужно успеть дочитать книгу. Я надеюсь, что еще увижу Эрика. Он же должен забрать ее.

Мы идем по туннелям, проходам. Все идем и идем.

– Долго еще? – спрашиваю я. – Мы идем в какое-то конкретное место?

– Нет, не долго. И да – в конкретное, – отвечает Джон как-то напряженно, и сам он весь какой-то напряженный.

Отлично! Мне становится страшно. Ладони холодеют еще сильнее. Что он задумал? А если он хочет убить меня? Мой день умерщвления уже скоро, я не жилец. Но умереть в темном проходе, неизвестно каким способом… У меня нет ничего, чем я бы могла защититься, а Джон явно сильнее меня.

И тут он резко останавливается и оборачивается. А на тускло освещенном лице не страшная и злобная гримаса человека, который загнал свою жертву в тупик, а пылкая с горящими глазами.

– Мы пришли, Кейтлин, – даже как-то торжественно произносит Джон.

– Куда? – Мне все равно страшно, и голос мой звучит сипло.

– Послушай меня внимательно, пожалуйста. Я понимаю, сначала тебе будет страшно и непонятно, но ты поймешь. Все будет хорошо, я обещаю тебе.

Я не могу произнести ни слова, только прислоняюсь спиной к стене и слежу за каждым его движением. Воображение ярко рисует картину того, как он достает из кармана нож и приставляет его мне к горлу.

– Я… я хочу спасти тебя. У меня есть план. Мы сбежим отсюда.

Его слова громом воспроизводятся у меня в голове. Ее будто сдавливает тисками. В глазах застывают слезы. Я начинаю чувствовать себя как в первые дни после подписания. Сердце стучит в ушах. Я вижу, как рот Джона открывается, но не слышу его голоса. Я и своего-то не слышу, когда произношу:

– Нет…

– Кейтлин. – Джон подходит ко мне, но останавливается в шаге, видя мой испуганный взгляд.

– Ты с ума сошел? Ничего не получится, нам не спастись отсюда…

– Эта дверь, – перебивает меня Джон, – она ведет на задний двор. У меня есть ключ, мы выйдем наружу, пройдем через двор, ночью нас никто не заметит…

– А что мы будем делать потом? Нас же поймают, не наступит и новый день!

– У меня есть план. Здесь неподалеку лес, там нас будет ждать машина. Мы уедем на ней до порта, а там сядем на корабль и уплывем из страны. Уплывем отсюда в другую страну и тогда нам никто не будет угрожать. Я все продумал, Кейтлин. Доверься мне.

Моя голова раскалывается. Я оседаю на пол. Конечно же я бы хотела воспользоваться планом Джона, и чтобы все получилось. Но ничего не получится. Мне не сбежать из этого места хранения, из этой страны, от смерти. Я обхватываю голову и начинаю покачиваться. Зачем я пошла с ним? Нужно было сидеть в камере, и все было бы хорошо. Мне нужно вернуться в камеру. Если Грэгори узнает, что я была здесь… Вот черт, уже знает, уже знает. Он подвергнет меня таким пыткам, что я вряд ли доживу до своего дня.

Я впиваюсь ногтями в плечи и бьюсь головой об стену. Нет, нет, нет. Паника захватывает меня, я не могу вдохнуть, я сейчас задохнусь, я сейчас умру, умру, умру…

– Кейтлин, Кейтлин! Посмотри на меня! Слышишь?! – Джон трясет меня. – Все будет хорошо.

А я не могу успокоиться. Просто не могу.

Джон отпускает меня, быстро встает, подбегает к двери и… открывает ее.

Сейчас на улице темно, но благодаря садовым фонарикам можно разглядеть ровно покошенный газон, клумбы с цветами. Я отшатываюсь словно оттуда на меня может кто-то напасть, и падаю на колени.

– Вот, смотри. Все правда, наша свобода близко.

Я теряю ход времени, не знаю сколько я просидела так упиваясь слезами. Но через какое-то время меня начинает попускать. Сил не осталось, они ушли все на истерику.

Я бы даже рассмеялась, не будь мне так плохо. Бедный наивный Джон. Свобода может быть и близко, но ее сильно охраняют от нас.

Я, покачиваясь, встаю и произношу:

– Я не сбегу с тобой.

Лицо Джона мрачнеет, глаза теряют блеск. Мои слова обрушиваются на него так же, как его на меня некоторое время назад.

Он молча доводит меня до моей камеры, и я закрываю дверь.

Глава 5

Дни тянутся жгучей горькой резиной. Непонятно, когда наступает утро, когда ночь. Когда вечер, когда день. Мне все равно. Я не обращаю внимания, когда и какую приносят еду. Аппетит пропал совсем, уступив место тошноте, которая не покидает меня. Я пью только воду из-под крана, когда жажда режет горло. Тарелки сменяются одна за другой. Нетронутая еда покидает мою камеру.

Джон, видимо, обиделся на меня и не приходит. По ощущениям, с того дня, как он показал мне тайный выход, прошло двое суток точно.

Я дочитала книгу.

Эрик так и не пришел забрать ее.

Не пришел навестить меня.

Видимо, я его больше и не увижу.

И до конца жизни буду винить себя, что пропустила встречу с ним по своей вине.

Я так и не скажу ему, что люблю его.

Желудок крутит от голода, но я не могу запихнуть в себя ни кусочка.

В какой-то момент я ловлю себя на желании, чтобы день умерщвления настал быстрее. У меня нет сил мучиться. Каждая минута дается с трудом.

Потом мне стало сложнее дышать. Казалось, каждая секунда режет мое тело, проходит сквозь меня, давая мне почувствовать медленное течение времени.

Проснувшись, я замечаю, что рядом с завтраком лежит белая записка – листок бумаги, сложенный вдвое, а рядом с ней – стаканчик с разноцветными таблетками.

Я беру записку, – она кажется мне очень тяжелой, – и раскрываю ее. Сначала черные буквы плывут перед глазами, я зажмуриваюсь и пытаюсь сосредоточиться. Ноги подкашиваются, они болят так, будто я пробежала марафон с рекордной скоростью. Я присаживаюсь на пол и автоматически сжимаю руки в кулаки от боли в голове. Чувствую спиной кровать. Кладу на нее голову и выдыхаю. Боль стихает, и я снова обращаю внимание на записку. Она помялась в ладони, я разглаживаю ее и чувствую, как к горлу подступает тошнота. Делаю глубокий вдох, вторая попытка прочитать… Зрение снова подводит. Я стискиваю зубы, закрываю глаза. Делаю глобокий вдох и медленно выдыхаю. Еще раз смотрю, и наконец-то черные кляксы на белом обретают для меня смысл.

Дорогая Кейтлин, прошу тебя, выпей таблетки – это успокоительное. И поешь, пожалуйста.

Э.

Записка от Эрика.

Губы сами расплываются в улыбке. По телу расходится тепло, унося боль. Я провожу пальцем по буквам. Подношу бумагу к носу и вдыхаю. Она пахнет Эриком. Приятное чувство убаюкивает меня, я наклоняюсь в сторону, и ложусь на пол. Глаза закрыты. Поджимаю ноги к груди, записку сжимаю в руке.

Осознание прорывается через пелену.

Успокоительные таблетки?

Эрик просит, чтобы я поела.

Но как он узнал, что я не ем? Наверное, Чарли или другой рабочий доложил ему, что я не притрагиваюсь к еде. Эрик волнуется обо мне? Улыбка снова трогает губы. Он даже прислал мне успокоительное.

Аппетита нет, есть не хочется, но желудок ноет. Я бы не ела, но если просит Эрик… я не могу отказать в его последней просьбе. Я и так пропустила нашу последнюю встречу.

Я встаю на колени, что для меня большая победа. Тело кажется таким тяжелым, таблетки и еда лежат на прикроватном столике, я протягиваю руки. Цветные капсулы в стакане, и рядом – стакан воды. Я выпиваю больше половины, потом по одной беру таблетки в капсулах, открываю и высыпаю в оставшуюся воду. В глазах темнеет, у меня остаются силы только потрясти стакан, чтобы размешать белый порошок и выпить залпом горький остаток воды. Стакан выпадает из рук, снова накатывает сильный приступ тошноты. Я прикладываю неимоверные усилия, чтобы удержать успокоительное в желудке. Снова возвращаюсь на пол, нахожу на ощупь записку и сжимаю ее. Интересно, когда подействуют таблетки? Вспоминаю, что мне нужно поесть. Но сил не остается. Сон укрывает меня и поглощает все мои мысли. Но одна успевает промелькнуть: Прости, Эрик.

Я просыпаюсь с пустой головой. Тошнота прошла, голода, как ни странно, не чувствую, хотя ела в последний раз давно. Вспоминаю, что перед тем как заснуть, выпила таблетки. Они-то мне и помогли. Тру лицо руками. Иду в ванную. Умываюсь и чищу зубы на автомате. Когда последняя капля зубной пасты стирается с моих губ, грудь сжимают тиски боли. Вспоминаю о маме с братом. От мысли о них ноги подкашиваются. Хватаюсь руками за раковину, чтобы не упасть. Сжимаю руки и зубы. Мне нельзя думать о них. Просто нельзя. Слишком больно. Больнее, чем думать о смерти. Что они сейчас делают? Сколько плачут? От мысли, что я доставляю им такую боль мне становится плохо.

Слезы вновь накрывают меня. Оседаю на пол. Я скоро умру, мои мучения скоро закончатся, но они…

Сколько они будут меня оплакивать?

Для меня в день умерщвления все закончится, а для мамы с братом, можно сказать, только начнется. Первый день без меня, второй, третий…

Они не видели меня уже несколько недель, но все это время я была жива, была относительно недалеко. Но после…

Я чувствую неимоверную, всепоглощающую вину. И только мысли, что я сделала так, как должна была, так, чтобы им было лучше, не дают мне окончательно съесть себя изнутри.

Слезы кончаются, я успокаиваюсь. Встаю и бреду обратно к кровати, осматриваю камеру в надежде найти что-то от Эрика. Но ничего нет.

Сколько осталось до моего дня умерщвления? Хочу ли я знать точно? Или нет? Засыпать и просыпаться, зная, что в любую минуту за мной могут прийти.

Я решаю спросить об этом у Чарли, когда он принесет еду. А пока ложусь на кровать и считаю от одного до бесконечности. Буду считать, и тогда душераздирающие мысли не будут лезть в голову. Досчитываю до семисот, хотя и сбиваюсь пару раз.

Стук в дверь, проходит несколько секунд, и дверь открывается.

На мгновение я задумываюсь, а вдруг это пришли за мной? Ледяной страх охватывает меня, и хоть тело парализует, мысль в голове только «беги, беги, беги». Нерациональная и идущая откуда-то, но не от меня. Инстинкты?

Но после приходит приятная волна облегчения. Это Чарли с едой.

– Когда наступит мой день? – хриплым голосом спрашиваю я. Надо было сначала прокашляться.

Чарли отводит взгляд, который успел за секунду стать печальным. Он отвечает через силу:

– Осталось три.

А потом он уходит и закрывает дверь так быстро, что я не успеваю ничего ответить. Да и что мне ему ответить?

Значит три дня. Я смотрю на часы. Сейчас два пополудни. Половина этого дня, еще один и потом последний день. А потом я умру.

flashback

2 года назад

Вопрос о нашем возвращении всегда витал в воздухе, но я никогда не воспринимала его всерьез.

Я не понимала, зачем нам уезжать, мы ведь с таким трудом покинули Атландию, и ради чего? Чтобы опять вернуться туда?

Я не хотела уезжать, мне нравилось у бабушки с дедушкой. Я привыкла к школе. Не сказать, чтобы у меня появились друзья, но было несколько человек, с которыми я могла поговорить на перемене.

Я сильно плакала, когда уезжала. Но тогда я еще не понимала, почему плачу.

Мы должны были доехать до порта, чтобы пересесть на грузовой корабль. Пассажирские корабли в Атландию ходят очень редко, и ближайший пришлось бы ждать пару месяцев, а нам, по неизвестной мне причине, требовалось уехать как можно раньше.

Я бросила последний взгляд на одноэтажное здание, в котором последние несколько лет спала, ела, делала уроки, читала, играла. Я буду скучать по кошкам, что жили у бабушки. Буду скучать по местам, где любила гулять.

Я села в такси, и оно увезло нас с мамой и братом. Никто не поехал с нами чтобы проводить.

Слезы лились по щекам и стекали к шее.

Уже на корабле, в маленькой каюте, где мы находились втроем, мама призналась.

Младший брат спал на маленькой койке, а мы с мамой сидели на противоположной.

В темноте и тишине мама призналась мне, что бабушка нас выгнала.

А уже в доме отца, когда я лежала на кровати с закрытыми глазами, я поняла, почему я так плакала.

Я правда не хотела уезжать, но больше всего я не хотела возвращаться в Атландию.

the end of the flashback