Куявия

Он сам вынес мешочек с золотыми монетами, пожелал удачи. Черныш проводил голодными глазами толстую свинью, что металась в загородке, шумно вздохнул, опалив ноги Озбириша горячим воздухом.

– Если понадоблюсь, – сказал Иггельд, принимая деньги, – только свистните!

– Еще как понадобишься, – ответил Озбириш.

– Спасибо!

– Эт тебе спасибо. И что такого дракона вырастил, и что сам… тоже ниче вырос.

Черныш прыгнул в воздух, бодрый и свежий, будто вовсе не летал только что с двумя всадниками почти на другой конец Куявии. Засвистел встречный воздух, крылья шлепали часто, с каждым толчком тело тяжелело, на земле все уменьшилось, потом вдали показались горы, медленно поплыли навстречу, а потом появились и знакомые пики, за которыми укрывается самая высокогорная из долин.

Черныш красиво сделал полукруг, зашел против ветра и опустился прямо напротив пещеры, не пробежав и шага, все четыре лапы как будто прилипли к земле. Крылья медленно стягивались на спину, он гордо и настороженно осматривался, красиво вырезанные ноздри раздувались и схлопывались, ловили запахи, определяя: не было ли за время отсутствия чужих?

Иггельд не отпустил, внимательно осмотрел, даже распахнул ему пасть и посмотрел язык. Черныш дышал учащенно, бока ходят ходуном, язык высунул, ноги стоят ровно, глаза открыты широко, нос влажный, а когда с горы с легким шумом покатился камешек, тут же повернул голову и посмотрел в ту сторону.

Здоров, подумал он с облегчением. Заболевший или сильно утомленный дракон сразу бы лег, закрыл глаза. Нос сразу же стал бы сухим и горячим.

– Сегодня ты молодец, – сказал он искренне. – Мы заработали себе еды на полгода, а главное – показали себя! Иди сюда, свиненок, почищу ухи.

Черныш в восторге взвизгнул, брякнулся на землю так поспешно, что та загудела, вытянул шею, умостив морду на коленях папочки, и в ожидании неземного блаженства закрыл глаза. Больше всего он обожал, как и все драконы, чтобы ему чистили уши. Но другим драконам это почти не перепадало, зато Чернышу везло сказочно: Иггельд чистил и осматривал его каждый день. Со шкурой проще, еще Апоница дал пару жестких щеток для чистки драконов, а вот чтобы чистить уши, пришлось придумать свои собственные приспособления.

Сейчас Черныш поскуливал от счастья, чуть-чуть поворачивал голову, указывая, где прижать сильнее, где залезть глубже, где поскоблить стенку. Иггельд вытаскивал комочки серы, самые крупные даже показывал Чернышу, тот делал большие глаза, ужасался и снова нетерпеливо повизгивал: чисти, чисти еще! Скобли сильнее! Там грязи еще много!

На следующий после полета с Озбиришем день он с утра выволок упирающегося Черныша из пещеры, осмотрел, похлопал по морде.

– Просыпайся, просыпайся!.. Мир так велик, а ты – в пещеру. Дракон ты или не дракон? Вот я – дракон! А ты что-то вроде дохловатой жабы.

Черныш шумно зевнул, почесался задней ногой за ухом, получилось шумно, но плохо, едва не упал и с укором посмотрел на папочку. Иггельд надел на него сбрую, закрепил, вчера снова пришлось добавить большой кусок ремня, да и на этом будет появляться каждую неделю по новой дырке, ребенок растет не по дням.

Захватил мешок, Черныш терпеливо ждал, пока наверху топтались, дергали за гребень, наконец сверху донесся решительный голос:

– Взлет!.. Драконы мы или не драконы?

Черныш повернулся и понесся навстречу ветру. Вообще-то он мог теперь взлетать и без разбега: мощные лапы с такой силой выстреливали тело вверх, что даже крыльями успевал ударить без всякой спешки, с красивой ленцой полного сил и здоровья зверя, но нравилось именно ринуться навстречу когда-то пугавшему ветру с такой яростью, что тот испуганно прижимался к земле и покорно начинал поднимать его даже просто так, еще не видя выпростанных крыльев.

Сейчас Черныш красиво и мощно несся над близкими пиками, вершинами, нарочито снижался и проносился по ущельям, иногда настолько узким, что проскальзывал, либо собрав крылья, либо развернувшись наискось. Иггельд пригибался, распластывался на спине, чтобы кончики гребня выступали дальше, чем его голова, Черныш каким-то образом чует расстояние, ни разу не задел гребнем, хотя не раз проносился на огромной скорости на расстоянии ладони от гранитной стены.

Потом горы кончились, далеко внизу потянулась бесконечная зелень, перемежаемая желтыми пятнами песчаника, синими венами рек и голубыми глазами озер. Иногда он замечал широкие черные полосы, дважды видел поднимающийся дым: горит лес, в одном месте даже посверкивают оранжевые язычки огня. Черныш от избытка сил забирался все выше, наконец даже облака теперь проплывали внизу, белые, плотные, похожие на засыпанную снегом землю. А в разрывах все та же изумрудная зелень, – лето в разгаре. Потом облака кончились, воздух начал свежеть, хотя и так свеж донельзя, но в нем появилось нечто новое. Черныш тоже ощутил, Иггельд видел по задвигавшимся ушам, по изменениям, которые научился улавливать всей кожей, а истолковывать тоже не умом, а чувствами. Как и Черныш уже понимал его еще до того, как он стучал по спине или подавал команды голосом.

Если раньше он не мечтал, что легко взлетит, то сейчас страшился подумать, как сажать дракона на ревущее плато. Старые дракозники рассказывали, как непросто сажать боевых драконов на побережье, там ветер с моря бросает о скалы, вертит этих могучих зверей, как щепки в водовороте горловины Черных скал, как лопается от напряжения кожа на руках и срывает ногти. А страшные, как смерть, ураганы за Перевалом? А жуткий ветер с Севера, что смешивается с раскаленным подземным вихрем, что вырывается из Красного разлома, а затем сметает на своем пути караваны, дома, селения?

Далеко впереди показалась серая полоска с примесью синевы, не успела приблизиться, как облачко ушло, туда упали солнечные лучи, серая поверхность стала зеленовато-голубой. Черныш от неожиданности перестал махать крылами, провалился, тут же застучал ими по воздуху чаще, от любопытства даже шею вытянул, стремясь достичь невиданного чуда как можно скорее, вот прямо сейчас обнюхать, лизнуть и потрогать лапой.

Иггельд постучал по загривку.

– Снижаемся, Чернулик!.. Снижаемся.

Дракон послушно шелохнул крыльями, встречный ветер начал мягко отжимать к земле. Зелень внизу превратилась в траву, а потом и вовсе в крошечный лес, исчезла, сменившись настоящей травой, затем некоторое время шел песок с редкими вкраплениями деревьев, под Иггельдом пробегала волна, будто Черныш вздрагивал или ежился, крылья застыли, медленно опуская к поверхности.

– Еще… – приговаривал Иггельд, – еще… Во-о-он у тех деревьев и садимся!

Черныш, гордый, что все понял и может выполнить в точности, красиво растопырил крылья, а когда поравнялся с деревьями, резко изменил угол, выставив их, как паруса. Затрещали мышцы, крылья под напором воздуха подались назад, но могучие мускулы выдержали, Черныш остановился как вкопанный. Лапы коснулись земли, но тут сам Черныш испортил образ могучего и сурового дракона, взвизгнув и откинувшись назад так, что не просто сел на зад, а едва не упал через голову, словно доносящийся спереди могучий неторопливый грохот с силой толкнул в грудь.

В трех шагах вниз опускается земля, там крупные блестящие камни, похожие на снесенные яйца, только черные и серые, а размером с баранов, которых он так хорошо наловчился хватать на склонах гор, а на них с шумом набегают волны… Но какие! Высотой ему до середины лапы, толстые, тяжелые, каждая с белым гребешком пены, а от удара, с которым обрушиваются на землю, та вздрагивает, покряхтывает, мелкие камешки со стуком колотятся о крупные валуны, вода прозрачнейшая… и как ее много!

Иггельд без страха спустился к этой странной воде, воздух свежий, соленый, влажный, что озадачило Черныша еще больше, глаза как блюдца, ноздри прямо трепещут, уши ловят каждый звук, к воде пошел медленно, опасливо, поджимая шипастый хвост между задних лап.

Земля под его грузным телом слегка подвинулась по склону, и перепуганный дракон тут же бегом, потешно вскидывая зад, вернулся наверх и там опасливо выглядывал из-за дерева.

– Ко мне, – сказал Иггельд. Повторил нетерпеливо: – Ко мне, трус несчастный!.. Кому говорю?

Черныш боязливо выдвинулся, в глазах укоризна, вздохнул и начал спускаться по склону, под ноги не смотрел, глаза с испугом исследовали огромную массу воды. Иггельд посмотрел на море, на дракона, снова на море. Ему это бесконечное вместилище воды тоже кажется единым живым зверем, душа замирает в трепете и смятении, в осознании своей малости, ничтожности перед этим величием, так понимает его душа, у Черныша такая же, но, в отличие от дракона, человек наделен способностью понимать: это просто вода, много воды, а если это и зверь, то зверь, что не замечает ни людей, ни драконов, ни плавающих по нему кораблей: все слишком мелкое, чтобы заметить.

– Ко мне, – повторил Иггельд. Он вошел по колено в воду, зачерпнул воды, плеснул в лицо, хотя совсем не жарко после полета над облаками. – Иди сюда, трус!.. Реку освоил? Теперь учись купаться в море.

Черныш боязливо потрогал лапой воду. Набежавшая волна ударила в камень, разбилась и достала брызгами настороженную морду дракона. Черныш снова отпрянул, но не убежал, только поднялся на задних лапах, оберегая морду от напавшей на него злой волны.

– Ну что за трус, – сказал Иггельд. – Всем говорю, что ты не трус, а только осторожный… но ты трус, да? Признайся, трусенок…

Черныш взвизгнул и снова пошел в воду. На этот раз решился войти по колено, стоял так, дрожа и задирая хвост, чтобы злая вода не укусила, в глазах твердая решимость выстоять еще целую минуту, не убежать, не поддаться панике, ведь обожаемый папочка ходит себе, уже скрывшись в этом страшном до пояса, но ему можно, он все умеет и ничего не боится, это его все боятся…

Иггельд приблизился, поплескал водой, Черныш вздрагивал и закрывал глаза, а голову пугливо отдергивал.

– Это море, – повторил Иггельд счастливо. – Понимаешь? Море… Я тоже первый раз вижу море. Я даже больших рек не видел, а мы, пока летели, три или четыре видели внизу. А теперь – море… Чернышуля, мы же с тобой молодцы!.. Еще никто из небесных наездников не добирался до моря. Во всяком случае, вот так, за один перелет.

Он развязал мешок, сам поел и скормил Чернышу весь хлеб и сыр, Черныш все еще выглядел ошалелым от вида такого количества воды, но и ошалевший, осмелел настолько, что все порывался перелететь на тот берег этой удивительной реки, глаза выпучивались от безмерного изумления.

– Побываем и там, – ответил Иггельд на молчаливый вопрос. – Не может быть, чтобы там не было дивных сказочных стран… Хотя нет, стран там быть не может, на свете есть только три страны: Артания, Куявия и Славия, а остальные, даже Вантит, только земли, где живут дикари, где великаны сторожат в пещерах несметные сокровища… где неведомые звери, дивные птахи, чудо-юды рыбы, где песок под ногами из чистого золота, а на деревьях орехи растут размером с яблоко… Везде побываем!.. Везде побываем, Чернулик!

Он лег на песок так, чтобы вода накатывала на ноги, отдался странному чувству, когда можно вот так лежать, впитывать всем телом солнечные лучи, наполняться запахами огромного мира и медленно созревать для большого, великого.

Черныш то прыгал в воде, пытался ловить рыбу, то взлетал и делал широкие круги, всматриваясь сверху. Иггельд понаблюдал за ним, драконы видят в тысячи раз лучше человека, но это в воздухе, а что зрит через толщу воды, если так же, как и здесь, то какие же чудеса открываются его взору…

Остальное время Черныш парил над ним, распустив крылья, как огромная уродливая летучая мышь. Черная угловатая тень изломанно скользила взад-вперед, иногда становилась четче, это дракон приближается к земле, затем медленно увеличивалась в размерах, очертания слегка размывались – видать, нащупал рядом восходящий поток и забирался все выше и выше.

– Теперь будем летать и сюда, – сообщил ему Иггельд. – Понял?.. А какая здесь рыба водится крупная… и вкусная…

Черныш грузно приземлился рядом. В глазах и на морде полнейшее доверие и почтение, что Иггельду стало стыдно, пробурчал с неловкостью:

– Ну, наверное, вкусная…

Черныш все еще рос, шкура покрывалась роговыми чешуйками, что оказались прочнее закаленной стали. Крылья удлинились, теперь Черныш взлетал с легкостью даже с тремя мужчинами на спине, однажды Иггельд посадил пять человек, сделал большой круг над Долиной Драконов, показал всем неплохую скорость, затем посадил Черныша прямо на городской площади.

Теодорик, Хота Золотой Пояс и другие отцы города смотрели хмуро. Как опытные смотрители драконов, может быть, и радовались, но этот молодой бунтарь слишком уж нарушает установленные правила. У них все нацелено на то, чтобы драконов выращивать могли много, чтобы выращивать удавалось разным людям, а этот Иггельд со своим чудо-драконом – всего лишь исключение, другим повторить такое не удастся, но молодые дураки этого не понимают, уже бурчат, что в городе все не так. Надо по-другому… Хотят и на печи лежать, и чтоб драконы у них получились не хуже, чем у этого помешанного!

Иггельд смотрел на проплывающие внизу горы, вспоминал весь трудный путь, который прошел за все эти тяжелые годы, Черныш несся легко и стремительно, ни один дракон не догонит, теперь Иггельд не мыслит сидеть так, как сидел в первые разы, пронизывающий ледяной ветер поднебесья мигом проморозит до мозга костей, теперь всегда в плаще, завернувшись по самые глаза…

Качнуло, Черныш пошел вниз. Там среди гор показался Город Драконов, Иггельд в очередной раз подумал об удивительном чутье Черныша, всегда улавливает его желания за минуту до того, как он скажет. А сейчас и вовсе как будто заранее знал, куда они летят.

Город укрупнился, приблизился, котлованы с драконами уползли к стене гор. Иггельд сделал два круга над домом Апоницы, привлекая внимание. Если не выйдет, то придется лететь в сторону котлованов, хотя не хотелось бы впечатлительному Чернышу показывать эти темницы, иначе не назовешь, для его собратьев. Раньше никогда так не думал, а сейчас это сравнение навязчиво лезет в голову.

Из дома торопливо выкатилась во двор приплюснутая фигурка, отсюда они все приплюснутые, закинула голову. Иггельд увидел довольное лицо Апоницы.

– Вниз, Черныш, – велел он, и дракон снова пошел вниз на секунду раньше, чем Иггельд открыл рот. В следующий раз, мелькнула мысль, буду приказывать мысленно. Соберусь что-то сказать, но… смолчу. Тоже выполнит? – Переведем дух, поедим…

Ветер заревел в ушах, трепал волосы, сердце словно бы оторвалось, никак не привыкнет к такому вот словно бы падению, сколько бы вот так ни падали, ни разу не стукнет, ждет в ужасе, но Черныш растопырил крылья, принимая удар, те затрещали, а сердце застучало часто-часто, наверстывая за пугливое молчание.

Крохотные домики выросли, разбежались в стороны, как вспугнутые куры. Лапы Черныша ударились о твердую землю. Иггельд ощутил сильнейший толчок снизу, тело стало таким тяжелым, словно он снова лежал в жару и не мог поднять руки, тут же все прошло, а уже совсем не снизу донесся бодрый голос:

– Это что, обучаешь скоростной посадке?.. Лихо, лихо!

Но в голосе звучало и осуждение, возвращая слову «лихо» первоначальное значение. Иггельд сбросил ремни, соскользнул по гладкому, словно отполированный панцирь, боку. Руки Апоницы подхватили, как будто Иггельд снова стал тем подростком, которого учил и наставлял старый наездник.

Иггельд смотрел на него сверху, возвышаясь почти на голову, обнял, в самом деле ощутив на миг себя ребенком, спросил:

– Может быть, все-таки мне опускаться где-то за городом?

Апоница отмахнулся.

– Во-первых, я живу не на самой городской площади, где устраивают гулянья, это мой двор! А второе, что самое важное, надо им напомнить…

– О чем?

Апоница повел его в дом, похлопывая по спине, сказал невесело:

– Что весь наш город начинался с таких вот иггельдов. Сумасшедших, бросивших уют, города, а то и семьи, ушедших в горы ради драконов! Это уже потом, когда наехали семьи, когда откуда-то взялись люди, что драконов не знают и не любят, но они здесь, все ближе к Совету… Хорошо, что у нас вольный город, нет беров, а берич только один. Но все равно, отрастили животы такие, словно мы родились и всю жизнь протираем зады на равнинах!

Последние слова произнес с открытым презрением человека гор к пласкатикам, жителям безгорья. Иггельд на пороге оглянулся на Черныша, тот сидел с высунутым языком, а под властным взглядом сурового, но справедливого папочки послушно лег и даже закрыл глаза.

Сестра Апоницы – надо бы узнать ее имя – подала на стол в глубоких глиняных мисках похлебку из пшена, но Апоница взглянул на Иггельда, по губам пробежала короткая усмешка, жестом велел сразу убрать, взамен на столе появились тушки птиц под соусом, а затем и баранье мясо, сваренное в сладком вине. Не успел Иггельд расправиться с этим, как сестра внесла, очень довольная, окорок могучего тура, все помещение заполнил густой мясной запах с возбуждающими приправами.

В завершение были еще горячие пышные пироги из тонкой муки, медовые, с дроблеными орешками, Иггельд чувствовал, как наполняется, а затем и раздвигается живот, спросил непонимающе:

– Да зачем все это?

В глазах Апоницы блестели искорки. Сказал со странной интонацией:

– Зачем?

– Да…

– Весь мир стремится заработать побольше, а потом сесть и жрать, жрать, жрать… Желательно – всякие диковинки. Я купил на всякий случай улиток и всякие ракушки из моря. Если вымочить в уксусе…

Иггельд отмахнулся.

– Оставь. Я этим никогда увлекаться не буду.

Апоница пожал плечами.

– Но должен я проверить или нет?.. Сейчас у тебя заработано столько, что можешь купить себе песиглавство или даже беричество.

– Разве это можно купить?

Апоница отмахнулся.

– В Куявии купить можно все. Конечно, надо найти где-то незанятый клочок земли, огородить забором, приманить туда народ… А ты уже скопил целое состояние. Можешь, можешь…

Иггельд пожал плечами, смолчал. Апоница с удовольствием следил, как Иггельд ест, запивает козьим молоком, усмехнулся своим мыслям, сказал с некоторым удивлением:

– Знаешь, тебе уже начинают завидовать. За последние дни пришло столько заказов…

– Это хорошо, – сказал Иггельд с набитым ртом. – Мои задумки обойдутся недешево…

– Догадываюсь, – проронил Апоница. – Еще хочешь взять дракончиков?

Иггельд испугался, даже ложку уронил на стол.

– Зачем? Мне Черныша хватает!.. Просто ветер в долине злит. Я уже придумал кое-что…

Глаза Апоницы погасли, сказал чуточку разочарованно:

– Ах, вон оно что… Но заказов в самом деле слишком много. Все просто не сумеешь, не успеешь. Пора выбирать лучшие.

Иггельд смущенно запротестовал:

– Кто я, чтобы перебирать?.. Пусть лучшие заказы берут опытные поднебесники. А мне те, что останутся.

Апоница покачал головой.

– Шутишь?

– Нет, я взаправду…

– Да половину заказов мы просто не в состоянии выполнить! Вот, к примеру, просьба отыскать в море корабли князя Клестоярда, вышли из порта и пропали. Если их нет и в порту Иствича, куда плыли, то князь перестанет их ждать, поищет замену… Если уцелели, то скажешь, где видел… Нет, самому снижаться не надо. Хотя, конечно, пусть увидят, потом подтвердят, что ты в самом деле отыскал… Оплата хорошая, даже очень, но наши драконы над морем не летают. Берешься? Или вот…

Он говорил и говорил, Иггельд вздрогнул, словно пробуждаясь от сна. Вот сидит он, Иггельд, высокий и крупный, все еще ребенок, как он сам себя чувствует, но другие видят в нем мужчину, обращаются, как с мужчиной, ждут от него действий, как должен вести себя мужчина. А он все еще тот, кто в слезах бежал через ночь, прижимая за пазухой к груди жалобного жабененка, а потом карабкался в жуткий страшный мир высокогорья, забивался в щель и радовался каждой пережитой ночи.

Но для других он – сильный и удачливый наездник, хозяин дракона, огромного, могучего и защищенного панцирем, как боевой, и в то же время способного летать очень далеко, словно это длиннокрылый и легкий телом дракон-разведчик. Сперва к ним обоим относились с брезгливой жалостью, дивились, что все-таки выжили, глубокомысленно толковали о счастливых совпадениях, что не повторяются, о случайности, о слепой удаче, а потом постарались не обращать внимания, как на урода с двумя головами, что изредка появляется во дворе старого и выживающего из ума Апоницы, тоже помешанного на драконах.

Первый год, когда начали сами зарабатывать на жизнь, они с Чернышом перевозили письма, мелкие грузы и даже людей, чтобы прокормиться и обустроиться в своей долине, затем начала расти стопка золотых монет в доме Апоницы, куда Иггельд сносил всю плату, появились драгоценные камни, его имя узнали в самых дальних уголках Куявии, князья и беры охотно пользовались его услугами, а потом как-то престарелый князь Когонь, который отдал любимую дочь в дальнее-предальнее княжество за горами, за долами, за бурными реками и темными непроходимыми лесами, восхотел ее навестить, Иггельд на Черныше доставил его туда за половину суток. Когонь ошалел, ведь сватовство в его собственное княжество добиралось полгода, теряя людей в болотах, трясинах, загрызенными лесным зверем, утопленными в зыбучих песках, сорвавшимися с крутых гор, унесенными бурными водами, так же полгода везли его дочь… Он навестил ее через год и… попал на свадьбу, жених с его дочерью только-только добрались до дому! Трое суток беспробудно пировал князь, а потом, как и договаривались, Иггельд прилетел за ним, но пьяный князь ничего не соображал, так хмельного и подняли на спину дракона, привязали. Проснулся Когонь уже в своей спальне, долго не мог опомниться, все казалось волшебством.

Слух о его приключении прокатился по княжествам, Иггельда наперебой уговаривали за большие деньги кого-то отвезти, привезти, доставить. Рассказывали про удивительного дракона, что ходит за хозяином, как верный пес, по его команде садится, ложится, переворачивается и даже прикидывается мертвым. Если перед ним положить кусок мяса, но хозяин не разрешает есть, дракон часами может сидеть и жалобно смотреть на мясо, истекая слюнками, но без разрешения не схватит.

Он вздрогнул от слов:

– Но все больше молодежи говорит о тебе и твоем драконе. Хотят у тебя поучиться…

Иггельд второй раз выронил ложку, подхватил, горячая кровь прилила к лицу, заговорил так торопливо, что голос сорвался на жалобный писк:

– Молодежи? А я кто?.. Мне еще девятнадцать… Через три месяца двадцать лет!.. Здесь такие, как я, все еще драконьи стойла чистят! Я сам еще всему учусь!

Апоница хмыкнул.

– Какие-то мелочи ты, конечно, не знаешь. Но прекрасно без них обходишься, не так ли? Вся сложнейшая система управления, что необходима для дракона со штырем в загривке, тебе ни к чему. У тебя свой путь… Я все еще, если честно, в него не верю…

– Почему? – спросил Иггельд. Повторил растерянно и с испугом: – Почему?

Апоница развел руками.

– Как тебе сказать… Одно дело – научить ломать стены в каменоломнях. Или рубить дрова. Другое – вот так с драконами… Это так же, как не каждого можно научить петь. Даже из тех, кто в самом деле хочет петь. Понимаешь?

– Нет, – признался Иггельд. – Мне кажется, это так просто! Я ж ничего не знал, не умел, но Черныш… вон опять заглядывает в окно!

– Просто, – пробормотал Апоница. – Да-да, просто… Просто птенцу научиться летать, а поросенку это непросто. Даже если очень стараться. Ладно, расскажи, что понадобится для задумки, я тут начну подготавливать.

ГЛАВА 9

Долина казалась ему запертой в каменный мешок, он долго не понимал, почему такой сквозной ветер, пока в тот раз со спины Черныша не увидел в самой дальней стене сквозную пещеру, а потом вместе с ним обследовал, цепляясь за камни, чтобы лютый ветер не вышвырнул из окна на высоте парящих орлов.

Пещера широкая, со стертыми до блеска стенами, все острое за тысячи лет заглажено, десять драконов пройдут бок о бок. Лютый ветер, врываясь в долину, проносится по ней, как табун озверевших артанских коней, перед дырой стягивается в тугой ревущий узел и вламывается вовнутрь, с тем чтобы пронестись через широкую каменную дыру, отполировывая ее стены, пол и потолок, и с грохотом вырваться с той стороны на свободу.

Если бы каким-то образом заткнуть эту дыру, то ветер в самой долине потерял бы половину своей мощи, если не больше. Но дыра неимоверно огромная, а ветер в ней не ветер, а ураган, утащит любые камни и вышвырнет из дыры на той стороне, как песчинки…

Если первую зиму они едва пережили, то каждая следующая проходила легче, он мог думать уже не только о том, как бы выжить да как бы пережить еще ночь. Теперь без остановок для отдыха летал не только в Город Драконов, но даже до Кушака, самого дальнего города Куявии, где драконов не знали и никогда не видели. Он оставлял дракона возле городской стены, быстро покупал все диковинки, каких не знали в Городе Драконов, и спешил вернуться к Чернышу, что от нетерпения готов разнести городскую стену и ворваться в город, круша по дороге дома, только бы поскорее увидеть дорогого и любимого, самого обожаемого и замечательного человека на свете, своего папу!