Дева Дракона

Я выхожу во двор. Снаружи зябко. Совсем недавно прошел дождь. Опускаю руки в холодную воду и как можно скорее умываю лицо. Вода стекает по шее, заставляя поежиться. Вдали замечаю идущую к дому мать. Неужели она не спала ночью? Ходила на прогулку под дождем? Я осторожно поднимаю руку, привлекая ее внимание, и кричу:

– Бабушка зовет на пирожки!

Замечаю, что мать кивает. Домой не захожу. Бабушка не позволит стащить пирожок, пока все не сядут за стол. Нечего мучить себя и живот.

В горле стоит ком. Я сглатываю накопившуюся слюну и закрываю глаза. В голове проносятся картинки вчерашней ночи. Дракон. Пусть теперь меня преследует удача во всем и всегда! В еде, в работе и даже в деньгах.

Но куда же он летел? Что забыл в наших краях?

Я захожу в дом. Следом плетется мать. Она проходит к столу и усаживается напротив окна, по левую сторону от меня. А после начинает говорить с бабушкой:

– Как добралась? – словно намеренно не смотрит на старушку, а устремляет взгляд вдаль. Из окна открывается вид на лес.

– Все замечательно, – сияет бабушка, наверняка привыкшая к ее вечно угрюмому лицу. – Здоровые детки – счастливые матери.

Мать издает смешок. До сих пор не понимаю, зачем она родила меня, если так ненавидит детей. Ее местами седые и выцветшие каштановые волосы небрежно торчат. Помню, как бабушка ругала ее и просила не отрезать «богатство» женщин, но та только отмахнулась. Кажется, что мать всю жизнь пыталась изуродовать себя. На ее руках виднеются глубокие шрамы от порезов, а лицо покрыто пятнами, старательно выщипанные брови-ниточки больше не пытаются вернуться в прежнюю форму, а длинные и выразительные ресницы подстригаются два раза в месяц. Остаются только глубокие, болотного цвета глаза, которые достались и мне.

Я не считаю мать красивой. Она кажется мне гадкой и уродливой, однако бабушка и мужчины, вьющиеся вокруг, думают иначе. О вкусах не спорят.

Имя Линда ей совсем не подходит. Оно звучит мягко, трепетно, от него веет заботой и любовью. От матери же исходит только зловоние. Моется она нечасто. Говорит, это пустая трата времени.

Временами, сидя в лесной глуши, я спрашиваю у звезд, почему именно мне «повезло» родиться у такой мамы? Неужели в мире не нашлось какой-нибудь чуткой, трепетной и ласковой женщины, которая любила бы меня всем сердцем? Быть может, я этого недостойна? Если так, то зачем мне вообще была дарована жизнь? Бабушка Тоня говорит, что мир полон любви. Нужно лишь оглянуться и взять кусочек от даров судьбы. Только вот как бы я ни оглядывалась, не могу разглядеть этих подарков. Неужели нужно какое-то особое заклятие, или есть что-то, чего я не знаю?

Замечаю, что в масле жарится последний пирожок. Наконец-то! Ерзаю на стуле в предвкушении сочного и ароматного завтрака.

– А разве я не права? – бурчит бабушка. – Посмотри, какая у нас Велия. Умница, красавица. Правда, худощава немного, но это не беда. Совсем скоро я отправлюсь в Воздушное Королевство, заработаю там побольше денег, вот и откормим нашу невесту, – сияет она.

– Воздушное Королевство? – влезаю в разговор без позволения матери, хотя знаю, как она это ненавидит. Я уже чувствую на себе ее пристальный, недовольный взгляд. – Когда ты уезжаешь, бабуль? Почему?

– Забыла рассказать! – всплескивает руками бабушка и ставит тарелку с пирожками на стол. – Баронесса, у которой я недавно принимала роды, порекомендовала меня в Воздушное Королевство. Буду служить знахаркой при дворе.

Я перевожу взгляд на мать и не замечаю удивления в ее глазах. Она уже все знает! На секунду мне мерещится усмешка на ее губах.

– Когда ты уезжаешь и на сколько? – повышаю я голос и встаю с места, позабыв о еде. – Можешь взять меня с собой? Ты же знаешь, как сильно я хочу быть твоей помощницей. Я буду полезной!

– Тише, – холодно произносит мать, даже не посмотрев в мою сторону.

– Ну что ты, ягодка, – смеется бабушка, – я же обещала, что однажды сделаю тебя помощницей при дворе. Я помню твою любовь к драконам! Поэтому и уезжаю. Мне нужно три-четыре месяца на обустройство, и затем я перевезу вас с мамой к себе.

Бабушка Тоня уже планирует нашу совместную и счастливую жизнь, а я в страхе ищу пути выжить с матерью. Кажется, она прочла мои мысли, поскольку ловлю на себе ее пристальный взгляд. Спустя секунду осознаю, что выгляжу как напуганный кролик, загнанный в угол.

Мать берет из тарелки пирожки и молча уходит, оставляя нас с бабушкой наедине.

– Почему ты расстроена? – шепчет бабуля, двигая тарелку ближе ко мне. – Я думала, тебя порадует новость, что меньше чем через год ты будешь жить в одном из замков Драконов. Ты же всегда об этом мечтала.

– Хочу поехать с тобой, – едва сдерживая слезы, произношу я. – Пожалуйста, возьми меня с собой. Я буду тихой и покорной. Ты даже меня не заметишь. Буду выполнять все твои поручения. Клянусь! – молю, вставая на колени и закрывая лицо руками. – Бабушка, я не смогу без тебя.

Секунда – и чувствую горячие тяжелые руки, обнимающие меня за плечи:

– Ну что ты, родная, – щебечет старушка. – Неужели боишься матери? – наконец догадывается она. – Я поговорила с ней. Она не тронет тебя.

От ее слов внутри все холодеет. Если мать теперь знает о моем страхе, то будет легче, если меня прямо сейчас поглотит лава. Это хотя бы не так больно. Я закрываю глаза и тихо всхлипываю, прижав ладони к лицу. Виски пульсируют, уши закладывает.

– Ну что ты, моя ягодка, – ласково мурлычет бабуля, крепче прижимая меня к своей груди, – все будет хорошо. – Она словно укачивает меня, гладя по спине. – Мама любит тебя, хоть иногда и не показывает этого. Она же заботится о тебе. Работает ради нас. А то, что бурчит иногда, так это от тяжелой судьбы.

Слезы иссякают, но успокоиться я не могу. Внутри бушует ураган. Кажется, сердце вот-вот пробьет дыру в груди. Я больше не голодна, но чувствую, как тошнота поднимается к горлу. Сглатываю в надежде заглушить рвотные позывы.

Бабушка замечает это и все так же тихо шепчет:

– Я уеду через два месяца. Мы с тобой еще успеем хорошо повеселиться. Я накопила денег, потому работать в поле ты не будешь. У тебя новая задача, – она продолжает водить теплыми руками от шеи к пояснице, – начнешь учиться моему мастерству. Будем вместе помогать деткам появляться на свет.

От улыбки бабушки на душе становится тепло, и мое сердце замедляет ход. Целых два месяца вместе с бабулей! Быть может, все не так уж плохо. За это время я докажу ей, что она точно не сможет поехать без меня. Я способная! А когда это произойдет, то мне и не придется оставаться наедине с матерью. Пусть лучше она поживет одна, может, хоть тогда поймет, насколько мы с бабушкой важны для нее.

Буря внутри утихает, и живот напоминает о голоде. Он издает рык, похожий на драконий. Хотя я никогда не слышала рык дракона, но, должно быть, он именно такой: важный, жаждущий и грубоватый.

– Давай обсудим все за завтраком? – предлагает бабушка и помогает мне подняться.

Вытираю красное опухшее лицо и иду на улицу, чтобы снова умыться. Холодная вода как нельзя кстати поможет справиться с последствиями утренних новостей.

Дойдя до бочки, в нашем маленьком, скромном саду я замечаю мать. Они с бабушкой сажали его вместе. Многие деревья были выше меня и ежегодно давали плоды яблок, слив, нектаринов, смородины, мясника и еще нескольких растений, подходить к которым мне запрещалось. Несколько саженцев винограда я посадила совсем недавно, и они уже вот-вот готовились дать первые веточки сладкого зеленого лакомства.

Мать садится рядом с ним и, раздвинув листья, рассматривает набухшие почки. Я уже все проверяла: в этом году мы получим как минимум три скромные веточки винограда. Я горжусь, что Стоян – так я ласково называю куст – внесет свою лепту в наш обеденный стол. Бабушка уже хвалила мои садоводческие способности.

Опуская руки в холодную воду, продолжаю коситься на мать. На ее лице замечаю довольную ухмылку. Это она так радуется винограду или отъезду бабушки? Лучше не думать об этом слишком много. Резко опускаю лицо в воду, чтобы избавиться от всех мыслей. Вода дождевая и чистая. Пара капель попадает за шиворот, и я невольно содрогаюсь. Это помогает отбросить все догадки о будущем, и очередная волна голода накрывает с головой.

Глава 3

Дева Дракона всегда знает, что любящая рука мужа кормит ее и их детей.

А потому не следует напрягать его своими указаниями. Дракону нужна воля.

Пособие прилежной Светлой, введение(переписанное издание)

Наши дни

Я сижу в каюте, вертя карандаш в ладонях. Вернувшаяся память поставила все на свои места. Однако меня терзает все тот же вопрос.

За что?

Я знала, мать ненавидит меня, но никогда не думала, что все настолько плохо. Стоило бабушке уехать, как от меня избавились, словно от старой половой тряпки. Бедному карандашу не повезло – в комнате раздается щелчок, и в моих ладонях остается две половинки.

Не успеваю даже удивиться, как в каюту входит Дипак. Он представился после пожара. Его имя звучит странно и даже неуклюже, но мужчина сказал, что родился в Воздушных землях, и все встало на свои места.

Я кивком приветствую его. Пень не садится, а остается стоять в дверях.

– Нас позвали на завтрак.

Не дожидаясь моего ответа, Дипак уходит. Поспешно надеваю выделенную мне большую белую рубаху с короткими рукавами, объемные темные штаны, широкий кожаный ремень и выскакиваю наружу. Приходится почти бежать, чтобы поспеть за шагом мужчины.

Мы преодолеваем три этажа, прежде чем в глаза ударяет яркий свет. Я жмурюсь, прикрывая лицо ладонью. Пахнет свежестью и морем. О борт ударяются слабые волны. Со всех сторон звучат голоса. Слышу перебранку между двумя юношами, девичий хохот у бортов корабля, чуть дальше беседуют взрослые. Среди них сразу примечаю знакомый неприятный голос. Кажется, что где-то я его уже слышала, но отмахиваюсь от размышлений, ускоряя шаг за Пнем. Он ведет меня к тому же балкону, с которого мы вчера спаслись. В свете дня он оказывается похожим на террасу без крыши. Раньше я видела такие только у богачей.

Семью маленькой Линды я замечаю сразу. Ее мать сидит в кресле, держа в руках книгу. На женщине – синее бархатное платье, подчеркивающее изгибы тела. Отец, облаченный в кафтан в цвет платья жены, прислоняется к перилам, вдыхая морской воздух. Дочь кружится по палубе, во что-то играя и с кем-то разговаривая. Она то кланяется, хитро ухмыляясь, то высокомерно поднимает подбородок, копируя манеры дам. Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, и нелепо улыбаюсь.

Когда нас замечают, семья откладывает дела, приглашая присесть. Только сейчас вижу длинный стол, застеленный белой скатертью с вышивкой. Такую используют только в праздники. Живот громко урчит от запахов запеченной рыбы, супа в горшочке, нарезки фруктов разных цветов, лепешек и ярких пирожных, стоящих на самом краю.

Я сглатываю слюну. Никогда не ела ничего подобного, но часто слышала, как дети богачей рассказывали о неповторимом вкусе лакомства. Ноги подкашиваются, но Дипак ловко подхватывает меня под руку, игнорирует мой взгляд и ведет к столу. Он садится рядом, тогда как отец семейства усаживается во главе стола, а жена и дочь – справа от него и напротив нас.

Теперь я узнаю Адама. Бывший возлюбленный моей матери постарел: морщины возле глаз, губ и на лбу, но они другие, добрые, как у того, кто часто улыбается. Его огромная ладонь накрывает руки жены. Оба смотрят на меня, не скрывая слез.

– Велия, – голос Адама слегка дрожит, – наша семья благодарна тебе за спасение Линды.

На секунду отвожу взгляд, в голове вспыхивает образ матери, но голос девочки возвращает меня в реальность. Я ловлю ее взгляд на себе.

– Ты сразу показалась мне хорошей, – произносит она, наверняка вспоминая о нашей первой встрече. – Прости, что врезалась в тебя.

Я смутно помню это столкновение. Кажется, все произошло очень давно. Я лишь киваю и молчу. Дипак тоже таращится на стол, не смея начать. Адам замечает это и двигает в мою сторону тарелку с пирожными:

– Всем приятного аппетита. – Он берет вилку и аккуратно разделывает свой кусок рыбы, продолжая говорить: – Могу я узнать, почему ты здесь? Я точно помню, что видел тебя с Линдой.

Девочка отрывается от тарелки и бросает заинтересованный взгляд на отца, но, не заметив даже намека на желание поговорить, возвращается к фруктам. Я молчу, поглядывая на жену Адама. Что она думает о том, что их дочь названа в честь моей матери? Разве это не кажется ей странным и неловким?

– Она же твоя мама? Вы очень похожи, – продолжает говорить Адам так, словно ничего не произошло.

Я морщусь, когда к горлу подступает желчь. Люди никогда не умели делать комплименты. Запихиваю в рот кусок хлеба и медленно жую. Я не трогаю вилку, а умело управляюсь руками. В деревне мы нечасто ели рыбу, но временами из соседних поселений, где есть озера, нам привозили ее на продажу. Но далеко не все в Земном Королевстве ели рыбу, многие ловили ее для развлечения. Бабушка же всегда покупала целое ведро, приговаривая о пользе. Мясо рыб мне нравится. Оно мягкое, хоть и временами костлявое.

– А что насчет отца? Ты едешь к нему? – в глазах Адама сияет прозрение, а я едва сдерживаюсь, чтобы не встать и уйти.

– Никогда его не знала, – с набитым ртом отвечаю я, почти выдавливая мерзкие слова. – Мне не доводилось встречаться с ним.

Жена Адама, похоже, замечает мое недовольство и кладет руку на ладонь мужа, едва качнув головой. Я не подаю виду, но в глубине души благодарна ей. Однако настырный мужчина продолжает заваливать вопросами:

– Не видела отца? Какое горе… – он качает головой. – Но что о нем рассказывала мать? Насколько помню, Линда всегда рассказывала мне обо всем. Она была болтушкой.

Она была болтушкой…

Какое мне дело до его воспоминаний? Грудь сжимается от обиды. В горло не лезет даже пирожное. Я оглядываю стол, на что живот отзывается недовольством. Утренний голод утих, оставив место злости и негодованию. Зачем вообще этот завтрак? Только для того, чтобы вспомнить, кто был со мной так жесток? Пусть едет к своей драгоценной бывшей возлюбленной и спрашивает ее сам.

Пауза затягивается, даже маленькая Линда косится в мою сторону. Мне приходится завязать ленту на шее потуже, чтобы не выплюнуть рыбу и ответить:

– Нет. Мать ничего не рассказывала. – Пару секунд мнусь, понимая, что стоит добавить что-нибудь еще, и принимаюсь врать: – Она много работала, чтобы прокормить меня. У нас не было времени на разговоры.

Выдыхаю, когда мой ответ, похоже, удовлетворяет Адама, потому что он замолкает. Мужчина утыкается в свою тарелку, убирает кости в сторону, даже подносит небольшой кусочек ко рту, как вдруг кладет его назад и вновь поворачивается ко мне:

– А семья отца? Они не заботились о вас?

Я сдерживаю порыв накричать на него, сжимаю ладони. Чувствую быстрый ритм сердца и пытаюсь сдержать слезы.

– Нет, – мой голос звучит откровенно грубо.

Только глупец не понял бы, что его собеседник на взводе. Даже Дипак прерывает трапезу и кидает недовольный взгляд на Адама. Я чувствую, как напряглись его массивные кулаки. Однако отец семейства тонет в своих размышлениях, позабыв обо мне. Он съедает несколько кусочков рыбы, вытирает уголки губ салфеткой. Затем тянется к фруктам, разламывает кружочек апельсина, пробует его на вкус, потом поворачивается в мою сторону и говорит:

– Тогда куда же держит путь такая красавица?

Я выплевываю очередной кусок рыбы, который так усердно чистила от костей. Этому кусочку не повезло. Все взгляды снова обращаются в мою сторону. К горлу предательски подступает ком. С грохотом хлопаю по столу, а после встаю, отряхиваю одежду, затем еле слышно кидаю, что наелась, и иду прочь.

В печь этого козла.

– Она едет навестить знакомых, – слышу суровый голос Дипака и мысленно благодарю его.

С трудом удается различать повороты – так быстро я мчусь в свою каюту. В ушах пульсирует, ладони сжаты. Мне хочется вернуться и заставить Адама съесть салфетку. Перед глазами все расплывается из-за слез, когда вспоминаю о бабушке и матери. За что они так со мной? Бабуля, скорее всего, и не знает, что я теперь здесь.

Спускаясь на этаж ниже, я на ходу врезаюсь в чью-то грудь. Взгляд проясняется. В длинной черной мантии предо мной стоит юноша. Его смуглая кожа, тронутая загаром, в тусклом свете лампы напоминает цветом мокрый песок. Я торопливо извиняюсь и ухожу, чувствуя пристальный взгляд на спине.

И какого дракона он таращится?

Вбегаю в каюту, падаю на кровать и ругаюсь в подушку. Бранные слова заполняют комнату, а я впервые в жизни чувствую облегчение. Азарт накрывает меня с головой, поэтому отстраняюсь от подушки и ругаюсь уже без зазрения совести. Будь я сейчас дома, бабушка уже вознаградила бы парой десятков подзатыльников.

«Даме ругаться не пристало», – любила повторять она. Но какая же я дама? Да и мать никогда не скупилась на ругательства. Почему же мне нельзя?

Я хожу по каюте, проклиная Адама, желая ему мучений и тяжелых родов. Если бы мужчины только могли рожать… Когда злость утихает, я вздрагиваю, замечая фигуру в дверях. Переминаясь с ноги на ногу, на пороге стоит жена моего обидчика. Она неловко улыбается и молча просит разрешения войти.

Мне уже легче. Злость улетучилась, а на смену ей пришел стыд. Чувствую, как лицо заливается краской, но гостью все же впускаю. Женщина садится на стул, и в первые секунды между нами разливается тишина. Я кидаю взгляд на ее черные волосы и вспоминаю о ночном небе в лесу.

Как же там моя бабушка?

Красавица хмыкает и наконец говорит:

– Я пришла, чтобы извиниться. – Она заглядывает в мои глаза. – Адам порой бывает слишком настойчив. Ему кажется, что он не делает ничего плохого, но ты уже видела итог. – На ее губах появляется ухмылка.

– Все нормально, – вру я.

– Меня зовут Брай. – Женщина протягивает бледную руку. – Думаю, что нам стоит познакомиться друг с другом.

Я упрямлюсь, складываю руки на груди и ворчу:

– Что вам нужно, Брай? Я не хочу ни с кем говорить прямо сейчас. Я уже сказала, что все со мной хорошо. Уходите, пожалуйста.

– В моем мире меч и посуда могут быть равны. Они сделаны из одной стали, но прошли разные пути, – продолжает говорить она, явно не желая уходить. – Он просто не знает, через что ты прошла.

Поднимаю взгляд и встречаюсь с ее бледно-серыми глазами, в которых не проскальзывает ни одного лучика света. Они кажутся холодными. Но радужки до боли похожи на бабушкины. Даже приподнятые уголки глаз напоминают о ней. Должно быть, так Тоня выглядела в молодости. Красивая, статная и гордая.

Мне нечего ей ответить. Я сжимаю губы и вяло опускаю плечи. Одна сталь, но разные удары? Что она хочет сказать? Не успеваю спросить, что Брай имеет в виду, когда она снимает с шеи кулон. На металлической круглой потертой пластине выцарапаны две закорючки в виде изогнутой линии и запятой. Она кладет мне его в ладонь и сжимает.

– Если настигнет беда, покажи его людям, и они помогут тебе, – шепчет она. – Пусть это будет платой за спасение моей дочери.

Женщина встает и собирается уйти, но я ловко хватаю ее запястье. Вижу потерянность на лице, но где-то в глубине души чувствую фальшь. Брай наверняка все понимает. Она не та, за кого пытается себя выдавать.

Не успеваю обдумать решение до конца, когда выпаливаю:

– Пусть платой за спасение маленькой Линды станут ваши уроки. Научите меня сражаться. Я знаю, кто вы…

Глава 4

Когда Дева Дракона расцветает красными цветами, сама Мать Драконов указывает ей верный путь и осыпает золотыми струнами, чтобы та могла передать их своим детям.

Пособие прилежной Светлой, 1 глава(переписанное издание)

Прошлое

Почти два месяца теряются в скучных, тянущихся днях, похожих на пчелиный мед – такие же липкие и приторно-сладкие. Я просыпаюсь до восхода, когда утро легко спутать с вечером. Голова наполнена шумом и голосами. Они молят вернуться в кровать и закрыть тяжелые веки. Нельзя. Выбирая между муками раннего пробуждения и гневом матери, я снова и снова опускаю руки в бочку с холодной водой, чтобы ополоснуть лицо. Временами сонливость проходит, но голоса продолжают ныть. Тогда я быстро делаю несколько наклонов в стороны, чтобы разбудить и прогреть мышцы. Тело отзывается приятным теплом.

Быстро оббегаю деревню, останавливаясь только у Древа Земли, чтобы молитвой попросить помощи у Земной Драконихи. Ветерок колышет большие фиолетовые бутоны, которые со временем превратятся в сладкие плоды такого же цвета, по вкусу и виду похожие на гранат.

Возвращаюсь домой уже к завтраку. Все чаще ем мясо и рыбу, отчего мое прежде болезненно худощавое тело подтянулось и обросло едва заметными мышцами. Почти до обеда мы с бабушкой читаем кучу учебников с картинками, которые она регулярно привозит из своих путешествий. Приходится изучать строение скелета и таза, расположение связок и тонкости работы во время родов.

На настоящих же родах мне удалось побывать только раз. Я смотрела на боли, которые испытывала жена пекаря, и вновь убеждалась, насколько это тяжело. Мне приходилось бегать за чистой теплой водой, менять кровавые простыни, а потом просто смотреть и ждать. И если в моих глазах были страх и слезы, то на лице бабушки я впервые видела такую серьезность. Она успокаивала роженицу, гладила ее по спине, животу, временами пела тихие колыбельные, успевала приготовить отвар для облегчения боли. Желание становиться повитухой у меня почти исчезло, но больше я ничего не умею.

Вечером Линда помогает мне тренироваться. Мне все больше кажется, что делает она это с целью лишний раз ударить меня. Бабушка такой подход одобряет и говорит, что только усиленные тренировки помогут мне выдержать груз материнства и родов.

Бабушка Тоня рассказывала о случаях во время родов, учила заботиться о детях и делилась тайнами легкого материнства. У нее не было детей. Во время родов в семнадцать лет она потеряла первенца из-за ошибки повитухи. Так она нашла дело всей жизни. Сбежала от нелюбимого мужа и его семьи, стала путешествовать и набираться опыта. Все это помогло ей научиться читать, а спустя время изучить книги, которые прежде казались ей глупостью. Время шло, и о ее навыках начали говорить люди. Многие обеспеченные семьи спешили к бабуле сразу, как только узнавали о беременности. Она давала советы, и детки почти всегда рождались здоровыми и крепкими.

Бабушке Тоне обещали богатство и статус, но она брала лишь малую часть, которой было бы достаточно для жизни. Она не выбирала, кому помогать: богатые или бедные – все равны перед смертью. Так в одной из поездок она нашла мою маму, приютила и позволила остаться в своем доме. Подробностей мне почти не рассказывают.

* * *

Первые прелести быть женщиной я ощущаю поутру перед отъездом бабушки, когда живот пронзает ноющей болью. Любое движение отзывается колющими иглами ниже пупка. Я оглядываю простыню и чуть не плачу. Кровь. Пятно в два раза больше моей ладони покрывает кровать.

«Неужели началось?» – хныкаю я, встаю и оборачиваюсь, чтобы проверить заднюю часть ночной рубашки. Мои догадки верны. Бабушка рассказывала про женское кровотечение. Хотя мне уже шестнадцать, я надеялась, что этот момент наступит как можно позже.

Заглянув под кровать, вытаскиваю свернутое одеяло, в котором нахожу простыни. Затем иду наружу и опускаю руку в бочку. Зачерпнув воду ведром, смываю с себя кровь, возвращаюсь в комнату и заматываю пах. Боли напоминают о себе с большей силой, и я сворачиваюсь калачиком, обхватив живот прохладными руками.

Я просыпаюсь снова, когда солнце заливает комнату.

– Какого Дракона ты лежишь и не помогаешь бабушке? Уже обед! – рычит мать.

Приподнимаюсь на локтях и кривлюсь, когда десятки невидимых игл вонзаются в низ живота. Мать игнорирует меня, продолжая нависать и ждать ответа.

Я набираюсь решимости и отвечаю голосом столь же холодным, как у матери:

– У меня менструация. Все тело болит. Мне стоять тяжело, поэтому уснула.

Она отмахивается, но я замечаю на ее губах еле уловимую ухмылку.

– В мое время это не было поводом для лени, – чуть мягче произносит она и уходит. Я смотрю ей вслед и сжимаю кулаки.

«Почему она такая дрянь?» – мелькает в голове то ли из-за хамства матери, то ли из-за недуга.

Ерзаю на кровати, чувствуя слабость, но все никак не могу заснуть. Наконец снова привстаю, опираясь на локти. Сжав зубы и морща лоб, делаю рывок и встаю на ноги. Но не успеваю сделать и шагу, как дверь распахивается. В комнату входит раскрасневшаяся бабушка и ахает, когда видит меня.

– Ягодка моя, ты зачем встала? – Она поспешно подбегает ко мне и, подхватывая под руку, возвращает в кровать. Делаю попытку снова встать, но бабуля крепко держит меня, и я заваливаюсь на подушку, кряхчу, а затем выдыхаю. Когда лежу, боли и правда почти нет.