Инверсия

Где-то под мостом спорили сутенер и проститутка, откуда-то раздавался пьяный хохот, неподалёку разбилась бутылка. Странный город, Париж, услада для глаз. Он одновременно предлагал удовлетворение самых возвышенных вкусов и самых низменных страстей.

Ферос достал из кармана маленький чёрный раскладной телефон и быстро набрал номер по памяти. Этот номер нигде не был сохранён или записан. Он был одной из тайн, которые Ферос хранил так же крепко, как и своё настоящее имя. На том конце ответили, спустя один гудок.

– Да.

Ни один из них не представился, не задал ни единого вопроса.

– Дюпон, – коротко проговорил Ферос.

В трубке повисла тишина. Ферос ждал.

– Я понял, – ответил механический голос на той стороне. – Жди. Скоро будет информация.

Телефон замолчал, и Ферос захлопнул его. Мужчина быстро добрался до места, где он припарковал свой Ситроен, запрыгнул за руль и направился в сторону дома. Ему необходимо было приготовить оружие и разработать план.

А ещё Феросу требовалось подготовиться. Перед каждым заданием Ферос готовил своё сознание к тому, что ему вскоре предстоит спланировать и осуществить убийство человека. Этот ритуал занимал у него несколько часов. Иногда – несколько суток. Ферос никогда не приступал к заданию, если не был уверен, что рука его не дрогнет.

Войдя домой, он разделся донага и начал молотить грушу, висевшую посреди его пустой комнаты. Пока не измотал себя совершенно, он лупил грушу с остервенением. С яростью. С животной злостью.

Перед собой Ферос представлял своё собственное лицо. Прямо в центре чёрного мешка из кожи. Он избивал свой образ, пока не почувствовал боль в теле и кулаках. И тогда он продолжил бить, наказывая себя этой болью.

Когда силы его иссякли, он дополз до своего тюфяка и упал на него лицом вниз. Глаза его закрылись. Ферос ждал, когда дыхание его замедлится, а сердце перестанет трепыхаться в груди, стремясь проломить рёбра.

Он краем уха услышал, как тренькнул его телефон, оповещая о новом входящем письме. Значит, скоро пора будет вставать и приступать к построению чёткого плана действий, результатом которых станет труп.

Его ночи перед заданиями всегда были такими – Ферос не мог нормально уснуть или расслабиться накануне работы. Именно поэтому он никогда не откладывал задания в долгий ящик. Чем быстрее он расправлялся с новой жертвой, тем быстрее он мог смыть с себя запах убийства и мысли о нём и снова погрузиться в рутину.

Когда тело Фероса немного пришло в себя, а разум перестал метаться, он поднял себя с тюфяка и потащился к компьютеру. Он открыл почту и увидел входящее письмо без отправителя. Очень немногие люди в этом мире могли отправлять электронные письма, не подписываясь. Ферос открыл его. В письме лежал файл, а в файле – подробнейшее досье, собранное всего за пару часов.

«Анри Дюпон», – значилось вверху крупными буквами. Фотография мафиози и наркобарона красовалась рядом с его именем. Дальше шли краткие характеристики: возраст, дата и место рождения, номера документов, медицинская карта…

Но самое интересное для Фероса было в конце. Последние данные о том, где Дюпон находился, где припарковал машину, где остановился на ночлег, какую девочку снял и куда позвонил. Просто невероятно, какое количество планов человека можно угадать, имея доступ к некоторым закрытым базам. У отправителя такой доступ был.

В мозгу Фероса завертелись шестерёнки. Он уже видел мысленным взором весь свой путь, шаг за шагом. В своём воображении он выстроил всю картину предстоящего вечера и не нашёл места, в котором он мог бы проколоться. Может, убийства и правда были лучшим, на что он был годен?

За окном давно рассвело. Наметив время и место, Ферос успокоился. Он начал переходить в особое состояние, в котором он выполнял все свои задания. Его разум стал холоден и предельно остёр.

Ферос внимательно ознакомился с этими сухими короткими строками и увидел, что monsieur Анри Дюпон забронировал столик в Boutary на вечер пятницы. Boutary был очень публичным местом. Ресторан высочайшей кухни, расположенный на улице Мазарен. Неплохо. Совсем недалеко от музея Эжена Делакруа, в двух шагах от Нового моста. Какая ирония – Новый мост был самым старым Париже.

Дюпон не будет ждать нападения в Boutary. Слишком людно, слишком близко к центру. Он не мог предположить, что за ним пошлют такого, как Ферос. Дюпон сам подготовил Феросу мизансцену. До вечера оставалась тринадцать часов. Обратный отсчёт для них обоих начался.

[1]Пюре из картофеля и сыра с добавлением чеснока.

Глава 5

Ровно тринадцать часов спустя Ферос прогуливался по набережной Сены. Он шёл по нижнему уровню, это место было как раз для него. Только днём сюда спускались туристы, чтобы посмотреть на кафе, устроенные в стене, на пришвартованные речные трамвайчики и лодки и на вмурованные в стены металлические кольца. Ночью здесь правили беспризорники, бездомные и проститутки. Отбросы общества, каким был и он.

Ферос был одет соответственно. Огромные чёрные спортивные штаны, бесформенная куртка с капюшоном. Так выглядит каждый первый подросток из чёрного гетто. Люди инстинктивно отводят от таких парней глаза, опасаясь привлечь к себе внимание. Феросу это было только на руку. Меньше свидетелей.

На город давно опустилась темнота. Фонари скудно подсвечивали мокрую брусчатку и спокойную чернильную поверхность реки. Ферос в своём наряде просто терялся на фоне теней. Издалека. могла бы показаться, что просто какой-то праздный vagabond[1] бредёт по своим делам.

Ферос даже думал лечь на землю и прокатиться, чтобы вывалять одежду в пыли, тогда люди бы обходили его стороной, но всё-таки не стал. Ему скоро предстояло взобраться по лестнице и войти в один из самых престижных районов Парижа. Там он в своей одежде и так будет, как бельмо на глазу.

Удивительно, насколько тонкая грань отделяет один мир от другого, незримая, неосязаемая, но все люди безошибочно её чувствуют. И странно, что не только изнеженные рафинированные обитатели «верхнего» мира испытывают страх, случайно попав на чужую территорию. Привыкшие не жить, а выживать, грызться за кусок хлеба, жители «низов» тоже ёжатся, попав на чуждые чистенькие улицы, на которых никто не испражняется и не спит.

Ферос остановился недалеко от сквера Рене Вивиани и уселся на низкую исписанную граффити каменную скамеечку. На узкой набережной почти никого не было. На острове прямо перед Феросом высился величественный Нотр-Дам, подсвеченный вечерними огнями. Он стоял на чужой, «верхней» территории, и таким, как Ферос, полагалось только смотреть на него издалека.

Это было странно – взять храм за точку старта в этот день. Возможно, Ферос втайне надеялся, что в него за такую дерзость ударит молния, завершив всю эту бессмыслицу, именуемую его жизнью. Но нет, храм равнодушно взирал на Фероса сверху вниз. В положенное время от собора разнёсся звук колокола, и Ферос встал.

Он зашагал в сторону Малого моста, изредка поддевая носками кроссовок начавшие облетать листья. Бесцельно, как казалось со стороны. На самом же деле Ферос считал шаги. Un, deux, trois, quatre, cinq… Секунды уплывали в точности с ударами его сердца. Six, sept, huit, neuf, dix. Раз в три-пять минут Ферос на всякий случай сверялся с часами. Ни разу он не ошибся в своих ожиданиях. Он шёл точно по времени.

На улице Серье, примерно на полпути от моста сан-Мишель до Нового моста, Ферос взобрался на верхний уровень набережной. Он тут же откинул капюшон с головы, выпрямил спину и пошёл чуть танцующей походной. Ферос был просто мастером в притворстве. За секунду он из бродяги превратился в припозднившегося студента, который прогулял все деньги и вынужден теперь добираться от Сорбонны до дома пешком. Обычное дело. Никто не повернул головы в его сторону. Отлично! Ферос свернул налево, на улицу Савуа.

Весь Париж был наполнен камерами, полицейским ничего не стоило найти кого угодно, просто проследив его путь. Кого угодно, кроме Фероса. С ним эти правила не работали, он совершенно не пытался скрыть своё лицо. Он точно знал, что совершенно случайным образом все камеры на его пути, а возможно и во всём Моне[2] , будут выключены. Тем не менее, его осведомитель дал Феросу чётко выверенное расписание, которому Ферос неотступно следовал.

Улочка Савуа упиралась в улицу Гран Огюстен, но Ферос не стал сворачивать на мостовую. Он углубился во дворы – так возможность спрятаться от случайного попадания в объективы прохожих была намного выше. В первом же дворе, убедившись, что он один, Ферос снял с себя чёрную куртку и выбросил её в ближайшее мусорное ведро. Через час прохожие завалят её отходами, и никто никогда её больше не найдёт.

На Феросе осталась чёрная кофта с капюшоном. Так было проще добраться до пистолета. Он поправил чёрный баф на шее и такую же чёрную шапочку. Пока ещё рано было закрывать лицо, он не должен привлекать внимания до самого последнего момента. А тогда всё должно случиться очень быстро. Неожиданность – его главное оружие. Люди, захваченные врасплох каким-то событием, всегда дают сбивчивые и противоречивые показания.

Ферос прошёл мимо маленького отеля и пересёк улицу Дофин. Великолепное место для убийства! Здесь дома жались друг к другу вплотную, оставляя лишь маленькие арки для прохода. Между домами оставались крохотные проходы, тёмные и узкие, едва протиснуться человеку. Спрятавшись в тени высокого дома, Ферос скользил по стиснутым домами проулкам, которые то и дело пересекались друг с другом и оканчивались арками, пробитыми в самых неожиданных местах. В их расположении не было никакой логики. На этих проулках не было освещения. Затеряться в них было очень просто. Что-что, а парижские подворотни Ферос знал, как свои пять пальцев, чужак же заблудится в этом лабиринте за минуту. Очень удобно для таких, как Ферос, и ужасно неудобно для полицейских.

Ферос закоулками пробирался в сторону ресторана Boutary, он не хотел маячить раньше времени. Он ещё раз сверился с часами – Ферос подошёл к нему в точно назначенное время. Он подобрался к ресторану сзади, со стороны проезда Дофин. Забавно, на карте Парижа даже указывали места, где можно попасть во двор между плотно слепленными зданиями. Маленькие стрелочки, как указатели в компьютерной игре.

Ресторан Boutaryневозможно было не узнать. Красное пятнышко на бежевом фасаде стоящих в ряд домов. Всего два окна и дверь, обрамлённая ярко-красными панелями, и выведенное золотым название: «Boutary. Основан в 1888 году.» Больше нечего. Такое знаменитое место не нуждалось в помпезности. Его знали и так.

Ферос вынырнул из маленькой забранной решёткой арки, ведущей с пассажа Дофина на улицу Мазарин. Тело его напряглось до предела, адреналин бурлил в его крови, но движения оставались совершенно чёткими. Секунда, в которую Ферос принесёт смерть, была всё ближе и ближе.

Проходя через арку, Ферос натянул на нос баф и низко опустил на глаза чёрную шапочку, полностью скрывая своё лицо. Да, ни одна камера его не зафиксирует, но всё же пальба привлечёт внимание. Его могли увидеть и опознать люди. Пусть он выглядел, как самый обычный француз, и в его внешности не было ничего примечательного, всё-таки перестраховаться было никогда не лишне. Ферос низко опустил голову, скрывая капюшоном свой камуфляж от случайных прохожих. Он окончательно превратился в безликую чёрную тень.

Ферос медленно приблизился к окну ресторана и заглянул внутрь. Столик, заказанный Анри Дюпоном, находился на цокольном этаже. Это значительно упрощало Феросу задачу. Через частые деревянные жалюзи Ферос увидел его. Разряженный франт сидел за одним из столиков, держа в руке бокал, и что-то вещал с надменной рожей. Рядом с ним сидела выглаженная тощая девка раза в три младше него.

Ферос будто бы невзначай замешкался и огляделся. У него было окно в тридцать пять секунд. Ему нужно было лишь дождаться момента, когда между ним и путём к побегу никого не будет.

Девятнадцать, двадцать… «Давай, давай, пройди мимо поскорее», –беззвучно шептал Ферос. Двадцать пять, двадцать шесть. Наконец, единственный прохожий исчез с пути. Пора. Коротким движением Ферос достал из-под кофты пистолет с глушителем, твёрдой рукой он направил его на Дюпона и прицелился. Момент истины. Двадцать восемь, двадцать девять. И его сердце стучало в таки. Тук-тук-тук. Ферос выдохнул, дождался момента между ударами своего сердца и спустил курок. Стекло перед ним разлетелось, грохнул выстрел.

Но Ферос уже этого не видел. Он сорвался с места, как только пуля вылетела из ствола. Гильзу, конечно, найдут, но найти его по ней будет невозможно. Пролетев мимо чёрной витрины камерного театра, он, наплевав на знак, запрещающий вход днём и ночью, всем телом вышиб деревянную дверь в арку под значками «21» и «23». Даже удивительно, что в Париже двадцать первого века сохранились вот такие деревянные двери, которые можно было выбить ударом ноги.

Почему-то люди думают, что пистолет с глушителем на самом деле стреляет бесшумно. Чушь полная! Глушитель лишь делает выстрел тише орущей полицейской сирены. На безлюдной вечерней улице в тишине хлопок выстрела, звон разбитого стекла и визг перепуганной шлюхи Дюпона были очень даже заметны.

Пролетев через дверь, Ферос спрятал пистолет под кофту. За его спиной раздавались крики, но они становились тише с каждым его шагом. Какими-то невероятными проулками он выскочил на Эмпас де Невер. Эта улочка даже не была обозначена на карте. Именно то, что нужно Феросу. Он путал следы, хотя в этом переплетении улиц его не могли найти.

На всякий случай он нырнул в низкую дверь и попал в ещё более узкий проход. В нём не было ни души, что, впрочем, было совершенно неудивительно. Кривые стены парижских домов с этой стороны на цокольном этаже почти не имели окон, лишь глухие закрытые двери и маленькие слуховые окошки. Впрочем, даже здесь среди забранных решётками крошечных дверок каким-то образом затесался небольшой магазинчик дома моды. Закрытый, к счастью.

Чем ближе Ферос подходил к Сене, тем представительнее становились дома. Арка, выведшая его на набережную Гран Огюстен почти у самого Нового моста, вообще была произведением искусства. Ферос стащил шапочку и баф с лица и снова превратился в обычного уличного парня. Он усилием воли заставил себя замедлить дыхание и выйти на оживлённую улицу спокойно. Мимо него пролетели несколько полицейских машин.

Краем уха Ферос уловил топот за своей спиной. Проклятье! Кто-то всё-таки заметил, куда он побежал? Ферос, стараясь казаться спокойным и не оглядываться, пересёк проезжую часть. Увернувшись от двух велосипедистов, он подошёл к каменному заграждению, отделяющему верхний ярус набережной от нижнего. Обычный прохожий, решивший полюбоваться рекой. Справа от Фероса гудела трансформаторная будка, а слева на ограждении висел короб букиниста.

Он слышал топот и крики, доносящиеся из арки. Стены, почти превратившие проход в тоннель, заставляли любой звук резонировать и преображали любой шорох в громоподобный рёв. Это точно по его душу. Ферос бросил короткий взгляд по сторонам, а потом, опершись о заграждение, перемахнул через него и сверзился на нижний уровень.

Падать было не слишком далеко, метра три. Ферос приземлился, как кошка, на четыре лапы. Он тут же ступил под арку моста, лёг на мостовую и забился в густую тень. Он слышал, как на верхнем ярусе носятся люди, что-то кричат, как воет сирена. Ферос плотнее вжался в каменные плиты моста. В своей чёрной одежде он растворился в ночи.

«Я просто тень», – думал Ферос. «Я – просто бесплодная, безликая тень. Я – невидимка». Крики и шум погони начали отдаляться. Полиция явно рванула вдоль Сены, ожидая, что убийца будет улепётывать со всех ног или сядет в машину и постарается уехать. Напряжение начало понемногу отпускать Фероса. Сквозь рёв крови в его ушах начал прорываться плеск воды, звуки чьих-то голосов. Мимо него, не заметив, прошла парочка.

Феросу вдруг стало дико интересно, как живут те, кто никогда не убивал. Каково это – каждое утро вставать без страха и выходить на улицу? Жаловаться на звонок будильника, не ходить под пулями, мучиться над проблемой выбора ботинок… Целовать перед уходом на работу чуть располневшую жену, смотреть вечерние новости с ней и обсуждать прошедший день, в котором не было место смерти. Наверное, невообразимо скучно.

Ферос жаждал очутиться в такой жизни. Щёлкнув пальцами, заставить прошлое и настоящее исчезнуть и вдруг проснуться в тёплой постели, в которой спит его женщина, посапывая от неудобной позы. Проснуться, обнять её и уснуть снова, зная, что ему в ближайшие несколько часов никуда не надо.

Всё стихло. Даже крики зевак на набережной. Нижний уровень был безлюден. Ферос рискнул выбраться из своего укрытия и спокойным шагом пошёл в сторону моста Искусств, которым он нашёл неприметную мусорную урну. Он стащил с себя худи, баф и шапочку и свернул всё это узлом. Он сунул руку в урну и достал оттуда свёрнутое дорогое кашемировое пальто. Чёрное, естественно. Узел со своими вещами он сунул на его место.

Через пять минут на улицу Де Невер вышел респектабельный молодой мужчина в чёрном кашемировом пальто и зелёном кашне[3] . Молодой человек, почти насвистывая, шёл по улице в сторону Сены. Какая-то девушка даже бросила на него заинтересованный взгляд, и Ферос ей озорно подмигнул.

Он прошёлся немного, невзначай развернулся и туда, где визжали сирены полиции и скорой помощи. Через секунду мимо него на набережную вылетела противно завывающая и сверкающая всеми огнями скорая. Проехав метров двести, скорая замедлилась, выключила сирену и погасила проблесковый маячок. Пассажир больше никуда не спешил.

Ферос сжал зубы и опустил глаза.

[1]Бродяга, беспризорник (фр.)

[2]Район Парижа

[3]Cache-nez дословно означает «прячь нос».

Глава 6

Света бодро бежала по Битцевскому лесу. Теперь, спустя четыре недели тренировок, у неё уже не вызвало никаких трудностей добежать до этого леса, сделать крюк по утоптанным дорожкам и добежать обратно до дома.

Тело её снова обрело упругость, лишние килограммы ушли, кожа подтянулась и разгладилась. К Светиному удивлению, даже лицо будто помолодело. Света снова улыбалась своему отражению по утрам. Раньше она не верила расхожей фразе, что женщины хорошеют после развода, а теперь убедилась в этом сама.

Она искренне полюбила бегать. Это ощущение силы, свободы приносило какую-то пьянящую радость. Раньше Света и подумать не могла, что может преодолевать бегом такие расстояния. Она и не знала, что она может так плавать, так приседать и прыгать!

За этот месяц Света страстно полюбила спорт. Ей нравилось чувствовать контроль над своим телом, нравилось чувствовать налившиеся силой мускулы. Да и изменения, которые произошли с её телом благодаря этому спорту, её тоже очень радовали.

Ну и не только благодаря спорту. Светин холодильник снова стал пуст и чист, как в её юности. На её стол вернулись свежие овощи, которые Сашка считал несъедобной травой, фрукты, детская еда, и кефир, напиток для престарелых. Вместе с изменением рациона исчезла и статья расхода времени «на готовку».

Света снова начала помещаться в одежду, которую носила в университете. Она со свистом влетела во все свои любимые джинсы, во все любимые платья, которые рука не поднималась выкинуть. Теперь она с удовольствием ворошила свой старый гардероб, привезённый из Сашкиной квартиры в коробках, в которых он пролежал несколько лет.

Настроение день ото дня медленно, но верно ползло из низшей точки куда-то ввысь, к облакам и звёздам. Девчонки из «Гермеса» первыми заметили положительные изменения: Света снова стал улыбаться. В её глазах снова появился весёлый блеск.

Тася недавно искренне поздравила Свету с выходом из затяжной «грустинки», как она это назвала. Марат божился, что, не будь он так удачно женат, то он бы уж точно «ух-х-х-х!» На Свету снова, как из рога изобилия посыпались контракты. Мелкие, но всё-таки.

Сейчас Света бежала по усыпанным жёлтыми листьями дорожкам Битцевского леса. В ушах Garou хрипло и переживательно пел о прощании. Сентябрь вызолотил берёзы и слепил облака в сдобные оладушки. В воздухе витал вкусный фруктовый запах. Благодать!

Длинная коса лупила Свету по пояснице, и вдруг это так её взбесило, что она фыркнула, резко развернулась и начала выбираться в сторону Профсоюзные улицы. Выйдя к цивилизации, Света зашла в первую попавшуюся парикмахерскую.

– Чем я могу Вам помочь? – спросила администратор с дежурной улыбкой.

– У вас есть свободный мастер? Хочу постричься, – Света произнесла это несколько кровожадно.

– Да, пожалуйста.

Девушка проводила её к свободному креслу и усадила в него. К Свете подошла стильная женщина лет сорока с очень смелой разноцветной стрижкой и спросила:

– Вам кончики подровнять?

– Нет! – протяжно ответила Света и для верности покачала головой.

У неё возникла бунтарская идея. Хулиганская практически. Она достала телефон, спрятанный в ременной сумке, и начала копаться в старых фотографиях. Наконец, она нашла то, что нужно – фотографию десятилетней давности. На ней у Светы была короткая стрижка, чуть растрёпанная, ровно так, чтобы это казалось случайным творением ветра. Ей жутко нравилась эта стрижка, в ней Света сама себе казалась задорной проказливой феей.

Света показала фотографию стилисту. Женщина взглянула на неё и тепло улыбнулась.

– Да. Так будет лучше, – согласилась она.

Стилист увеличила изображение и внимательно рассмотрела его. Света с удобством уселась в кресле. Она чувствовала себя ребёнком, пришедшим в парк развлечений. Ожидание чуда переполняло её.

– А что это Вы вдруг полметра волос решили отрезать? – спросила стилист. – Развод?

–Ха! – Света невольно расплылась в улыбке. – А Вы длительность брака по длине срезанных волос не угадываете?

Стилист рассмеялась и покачала головой.

– Нет! У меня восстановление после развода, –хихикнула Света, – разводная печаль уже прошла.

– Это тем более прекрасно!

Стилист перетянула косу Светы резинкой у самого основания шеи и взмахнула ножницами. Голове сразу стало невероятно легко, как не было уже давно. С улыбкой стилист показала Свете длинную косу, с двух сторон перехваченную резинками. Света подняла большие пальцы вверх.

Сашка всегда говорил, что длинные волосы украшают женщин. А Свете нравилось вот так, когда, когда буйно, весело и задорно. Света провела в кресле парикмахера около часа и вышла невероятно довольной. Теперь на её голове топорщились непокорные пряди, прямо как десять лет назад.

Света подняла глаза к голубому уютному пушистому сентябрьскому небу и побежала снова. Теперь ничто ей не мешало. Ей показалось, что бежать стало раза в три легче. Наверное, это было самовнушение, но это было прекрасное самовнушение. Света не могла перестать улыбаться, в её наушниках играла прекрасная французская музыка, ничто не могло больше испортить ей настроение.

Света бегала добрый час, после чего всё-таки развернулась в сторону дома. Ей пора было собираться на кулинарные курсы. Тогда, во время первой своей пробежки по Тропарёвскому лесу, она добежала до метро и случайно увидела приляпанное к столбу объявление. Их там было много, но именно это почему-то попалась ей на глаза. «Хотите ли Вы готовить как шеф повар?» «Почему нет?» – подумала Света и сорвала маленький лоскуток бумаги с номером телефона и сайтом. Она сама не знала, почему. За десять лет брака ей осточертела готовка, хотя, раньше она любила это дело.

Впрочем, когда она пришла на первое занятие, она поняла, почему утратила любовь к кулинарии. Когда она готовила для себя одной, она воспринимала еду, как произведение искусства, раскладывала продукты красиво. Она ела еду дважды: сначала глазами и только потом – ртом. Ей нравилось, чтобы всё было красиво, легко. А Сашка воспринимал пищу, как топливо, и предпочитал скорее сытность и количество, нежели эстетическое оформление. Готовить нужно было много, сытно и вкусно. Света от такого конвейерного производства еды начала уставать, но потом поняла, что такова уж судьба всякой жены, и смирилась.

Сейчас же, когда шеф-повар объяснял ей, в каком порядке лучше выкладывать листочки рукколы, чтобы они смотрелись наиболее эффектно, Света поняла, что в ней снова проснулся аппетит. Не то желание наполнить желудок биомассой, а настоящий аппетит. Она предвкушала трапезу ради самого процесса. Застолье больше не было трамбовкой еды в желудок. Трапеза снова становилась частью dolce vita, частью прекрасной жизни и способом морального отдохновения.

У неё вообще появилось много способов понежить себя. Она полюбила бег и плавание. Пару раз, ради интереса, она сходила на занятия по составлению букетов и на подобную дребедень. Свете нравилось создавать вокруг себя красоту. Она раньше не замечала, насколько она была увлечена желанием сделать свою жизнь эстетичной.

Света хотела украшать себя, вещи вокруг, свой дом… Сашка не понимал всяких аксессуаров в одежде. По его мнению, одежда должна была быть простой, удобной, элегантной и, по возможности дорогой. Он не понимал, почему Света столько внимания уделяет выбору занавесочек, обивки для мебели и всего прочего.