Комариные рассказы

Поэтому Васька крепко держался за Никиту. У Никиты было много плюсов, из-за которых дружить с ним было особенно приятно. Во-первых, он жил в соседнем доме – что было особенно удобно, если срочно нужен был напарник в каком-то деле. Да и мама потому охотно отпускала Ваську на улицу – ведь вдвоем не так страшно. Во-вторых, у Никиты была баб Нина, которая очень любила кормить Ваську – она считала, что все мальчики на земле очень худенькие, хотя Никита и приближался к форме идеального шара (бабушка Васьки как-то сказала, что баб Нина уж слишком любит мальчика и откармливает его на убой – Васька, услышав об этом, после каждый день проверял Никиту, опасаясь за то, что его съедят).

В-третьих, у Никиты в комнате был телевизор, а значит, сидеть у него в дождливые дни было особенно приятно. В-четвертых, Никита был легок на подъем и всегда охоч на всякие затеи.

В общем, у Никиты было много преимуществ. Васька не знал, есть ли у него такие же плюсы, потому что никогда не спрашивал. Он думал, что это не очень вежливо. Один раз он все-таки набрался смелости и спросил:

– А ты почему со мной дружишь?

– У тебя есть велосипед и Арчи, – немного подумав, сказал Никита, жуя вафлю.

Васька после этого понял еще одну причину, по которой дружит с Никитой – он честный малый.

Деревня

Однажды в деревне Васька задался вопросом, а где все голуби. В городе их было куда ни плюнь, а вот стоит выехать за его пределы, как голуби загадочным образом исчезали. Васька специально высматривал их на крышах домиков, у единственного магазина и даже на речке. По итогам своих наблюдений Васька сделал два вывода: 1) Голуби, вероятно, боятся жары, потому что на речке их никогда не бывало. 2) У магазина был встречен один захудалый голубь, который будто заблудился и теперь не знал, как найти дорогу обратно в панельные джунгли. А значит, свежий воздух голубям не нравится.

В этом смысле голуби, подумал Васька, очень похожи на некоторых людей. Скажем, мама у Васьки терпеть не могла ездить на дачу. Она говорила, что свежий воздух ей нравится, а вот то, что свежий воздух приходится отрабатывать на грядках, – совсем нет. Папе, напротив, в деревне было хорошо: он напяливал длинные резиновые сапоги на пару размеров больше, выбирал самый ужасный наряд из деревенской коллекции «выкинуть жалко, так что отвезем на дачу», как это называла мама. Обычно это были синие спортивные штаны с растянутыми коленками, которые отвисали почти до сапогов, футболка со стразами, невесть как налезшая на папу, и сверху – ярко-красная куртка с огромным прожженным пятном прямо посреди спины.

Так вот, папа на дачу ездил отдыхать. Никакие грядки, никакие работы по дому его не пугали, потому что, как он говорил, в деревне иначе дышится, чем в городе. Васька подозревал, что все это связано с тем, что бабушка – папина мама – никогда дачи не имела и в грядках не копалась, а потому детские воспоминания папы не были замутнены земельными работами. Мама же с самого детства ездила и по грибы, и по ягоды, и картошку копать, и яблоки собирать, и, что называется, «наелась» всем этим.

Васька в этом плане больше походил на папу: дача у них появилась, когда ему было уже лет десять, и кроме отсутствия голубей, на даче было столько всего интересного: и речка, и ребята, и велосипед, и ягоды. Некоторое время Ваську не трогали, давая насладиться, но потом мама решила, что «пора приучать молодежь к труду». В тот год Васька впервые копал грядки и всей душой проникся маминой философией, а потому переметнулся на сторону мамы в их извечном споре с папой о том, хорошо на даче или нет. Правда, Ваську все время болтало из одной коалиции в другую: стоит только дать ему волю, как и дача уже хороша, грядки – ничто, зато какое лето, какая речка, какая жара, да и зачем ему все эти голуби!

Всеядность

Мама говорила, что Васька всеядный. Именно так и заявляла, когда они приходили к кому-нибудь в гости, и хозяева интересовались, что ест ваш мальчик. Васька, однако, совершенно был не согласен с этим выводом. Что значит всеядный? Это мама решила, что он всеядный, потому что дети едят то, что им дают. А Васька совсем не был всеядным.

Но если бы Васька мог выбирать… он бы ни за что не выбрал вареную морковку. Она же была такая мерзкая, склизкая, совершенно не аппетитная. Еще он бы с удовольствием отказался от кабачков – да, мама говорила, что они полезные, но Васька так совершенно не думал. Как может быть полезным что-то такое желеобразное и безвкусное? Точно так же Васька считал, что добавлять изюм в запеканки – да и запеканки по своему существу сами – это кощунство. Ваське не позволяли выковыривать изюм из булочек, но запеканки он хотя бы отвоевал себе без изюма. Тут пришлось пойти на компромисс: либо есть запеканку с изюмом, либо есть запеканку без изюма. Третьего мама ему не дала выбора, хотя Васька его бы и предпочел.

Еще Васька с редким отвращением относится к вишне. Особенно грустно было, что в их огороде как раз такая и росла, и Васька каждый год собирал ее, пачкая пальцы, но без удовольствия, потому что есть он ее потом не будет. Работать из-за этого было особенно грустно: зачем собирать то, что ему не нравится? Впрочем, тут выбора ему тоже не предоставляли. Удивительным открытием для Васьки стало то, что вишневое варенье тоже делалось из вишни – он недоумевал, как что-то настолько невкусное могло превратиться во вкусное сладкое варенье.

Так что, если бы Ваське дали выбирать, он бы выбрал, наверное, шоколад. Ваське особенно нравились шоколадки, но почему-то никто никогда не позволял ему только ими и питаться. И никогда на столе в гостях он не видел блюда из шоколада. Еще Васька мог бы есть килограммами виноград. Мама каждый раз удивлялась: как это он не ест изюм, но любит виноград? Первый раз узнав о том, что это одно и то же, Васька пришел в ужас. Это же как надо испортить виноград, чтобы он превратился в сушеный изюм? После этого он еще больше невзлюбил изюм за то, во что он превратил его любимый виноград.

Васька, в общем-то, вообще любил фрукты, а вот овощи не очень. Салаты ему тоже нравились, но помидоры нет. И если дома он мог капризничать, то в гостях, особенно после того, как мама объявляла, что он всеядный, Васька не мог ее подвести. Это было сродни предательству маминого слова. Поэтому он вздыхал, смиренно ел морковку и даже помидоры, а взамен хозяева, будто распознав его скорбный вид, иногда дарили ему шоколадку. Поэтому Ваське все же нравилось ходить в гости, но не слишком часто, иначе эта морковка будет ему сниться в кошмарах, преследуя своими вареными оранжевыми конечностями.

Комар

Когда лето постепенно подходило к концу, Васька начинал хандрить. Дождливых дней становилось все больше, яблоки на даче были почти собраны, ягоды отошли, и по вечерам приходилось надевать куртку, чтобы покататься на велосипеде. А еще – и это самое страшное – впереди, уже за самым поворотом начинала маячить школа. Васька любил школу, но только когда он уже в ней, то есть уже сидел за партой в классе, переписывался с друзьями записками и получал пятерки. А вот весь путь до школы с конца лета и до самого класса он терпеть не мог. Ничего не представлялось ему хуже, чем снять шорты и облачиться в рубашку и пиджак. Ничего более жестокого не было, чем отлучить его от велосипеда и посадить за уроки. Ничего более страшного нельзя было себе представить, чем перспектива переодевать обувь и вместо удобных сандалий снова надевать ботинки и просыпаться по будильнику.

Поэтому Васька хандрил, но считал, что делать это надо картинно – показательно, как папа. В один из последних дней лета он сел на скамейку на веранде, поджал под себя ноги и принялся смотреть, как комар бьется о москитную сетку, и эта сетка представлялась ему границей между августом и сентябрем, а комар – это он сам, безуспешно пытающийся пробиться обратно в август. Васька неизбежно принялся вздыхать, жалея комара.

Потом вдруг зашла мама, впуская комара на веранду, и Васька будто увидел просвет в своем мрачном будущем. Комар покружился-покружился и приземлился на руку Ваське. Он замахнулся, чтобы убить его, но затем опустил руку, пожалев. Ведь этот комар – почти что он сам, зачем же лишать его последней радости в жизни?

Комар счастливо впился в руку Васьки, и тот вздохнул.

– Чего вздыхаешь? – спросила мама. – Комар на тебе сидит. – И мама шлепнула его по коже, прихлопывая комара.

– Ты что наделала, это же я! – вскрикнул Васька.

Мама покрутила пальцем у виска и ушла. Васька посмотрел на маленькое пятнышко и смахнул его вниз. Он поднялся. С этой семейкой похандрить совершенно не выйдет, решил Васька и пошел кататься на велосипеде. Ведь лето еще не совсем кончилось, погрустить он еще успеет.

Первое сентября

Обычно первое сентября Васька воспринимал как праздник. Потому что он красиво наряжался, ему давали цветы в руки и отправляли в школу, где он мог встретиться с друзьями. От школы горланили микрофоны: «Первоклашка, первоклассник, у тебя сегодня праздник», и Васька даже немного завидовал, что он уже не первоклассник, и такого прямо праздника у него уже нет.

Но первое сентября все еще ощущалось как начало новой жизни – школьной, урочной, чтобы листья пожелтели и красиво падали, а он ими шуршал по дороге в школу. Даже несмотря на то что Ваське было очень грустно расставаться с летом, он уяснил одну мысль, сказанную ему бабушкой: «Каждый сезон что-нибудь да принесет новое, а если бы всегда было лето, то тебе бы быстро наскучило». Васька совсем не считал, что ему может наскучить лето, но головой понимал, что бабушка права.

Поэтому первого сентября Васька усиленно старался радоваться тому, что началась осень. Ведь если не радоваться каждому наступившему дню, то можно очень быстро перестать замечать это самое новое, которое ему обещала бабушка. Например, новые ученики, а вот еще и перила покрасили в школе, и парты по-свежему отскоблили, а на окнах новые занавески.

Васька шмыгнул носом, отмечая, что и сопли у него тоже новые – те самые осенние, которые поджидали его каждый сентябрь и шли в связке вместе с горькими лекарствами, вдыханием горячей картошки и теплыми носками. Вот этот аспект осени ему бы с удовольствием настолько наскучил, чтобы он перестал его замечать.

Наказание

Васька был хорошим мальчиком, поэтому его почти никогда не наказывали. То есть, конечно, он ошибался – мог не сделать домашнее задание, мог нашкодить где-то еще, но чтобы прямо сильно проштрафиться и получить высшую меру наказания – отлучение от улицы и домашний арест – такое бывало ну очень редко. Потому что Васька очень любил гулять в любую погоду, и домашнее заключение представлялось ему самым страшным из всего, что могла придумать мама.

Поэтому он старался получать наказание у папы. Папа в этом плане был мягче – если и наказывал Ваську, то постоять в углу, лишить телевизора или не дать поиграть с его инструментами. Такое наказание Васька мог снести, хотя и тоже тяжело. Но дела в их семье обстояли так, что папу почему-то было легче разжалобить, чем маму.

Однажды Васька ушел гулять до самого вечера, а стояла сентябрьская пора, когда не только уроки делать, даже телевизор смотреть не хочется. Бабье лето, так называла его бабушка, и хотя Васька не понимал, при чем тут бабушка, он с ней соглашался – может быть, это был ее любимый сезон, как бы пятый в году, а потому и назван в честь нее. Так вот, Васька ушел гулять, а поскольку это сентябрь, он благополучно забыл, что школа у него уже началась, и – какое несчастье! – зверские учителя уже начали задавать домашнее задание (хотя Васька и искренне считал, что первый месяц – он для того, чтобы въехать в школу и понять вообще, как жить дальше без лета). А потому его домашнее задание по математике даже не было вытащено из ранца, да так в нем и поехало в школу, где Васька получил жирную – пусть и заслуженную – двойку в дневник.

Васька шел обратно домой, как на казнь. А вокруг, как назло, пели птицы, листочки шуршали под ногами, и голубое небо насмешливо подмигивало сверху, как бы говоря, что Васька его не увидит сегодня, потому что мама стопудово оставит его сидеть дома. Никита рядом с ним спросил:

– Ну че, забросим учебники и пойдем на ручей? Я у папы удочку выпросил.

Ваське стало еще горше, чем было до этого. Никитин папа удочку давал всего дважды за лето, а ручей был прямо за гаражами, тонкий и серебристый, еще теплый, а день жаркий, можно и с ногами залезть, поймать какую-нибудь рыбешку… Васька тяжело вздохнул. Все это ему, конечно, не светило, потому что над ним уже навис домашний арест.

– Я еще червей накопал вчера вечером, жирные такие, в холодильнике стоят, – продолжал болтать Никита, жирным слоем насыпая на рану Ваське соль. Тот вздохнул еще тяжелее. – Так чего, идешь?

– Иду, – сказал Васька, принимая решение. Все-таки бабье лето короткое, потом уже не поплещешься в ручье, а двойку он всегда сможет отработать. Не такая большая и потеря, в конце концов! Совсем не стоит домашнего ареста, так что он просто ее никому не покажет сейчас, а вечером уже и не страшно будет…

– Тогда жду тебя у подъезда после обеда, – кивнул Никита.

Васька зашел домой, как вор, который еще совсем неумел. Он прошмыгнул в свою комнату мимо кухни, где напевала бабушка, но в гостиной столкнулся с папой, который, видимо, приехал на обед.

– Привет, – Васька поправил лямки ранца, стараясь выглядеть невинно. Папу легко провести.

– О, Васька, как дела в школе? – провокационный вопрос заставил Ваську покраснеть. Но папа обычно не проверял его дневник, поэтому Васька осмелел.

– Хорошо, я пойду, с Никитой погуляю, – сказал он, бочком подбираясь к комнате, чтобы сбросить эту бомбу – дневник – там и сбежать. На улице его уже никто не поймает и не запрет дома!

– Иди-иди, – махнул рукой папа, ничего не заподозрив. Васька наскоро проглотил суп, что опасаясь, что в любой момент придет мама, хотя она и не должна была приходить сейчас. Бабушка хитро прищурилась, когда он уже поднялся со стула.

– Что скрываешь? – спросила она. Васька побелел. Он совсем забыл, что властью оставить его дома обладали не только папа и мама. Мама предоставила и бабушке абсолютное право наказывать Ваську за провинности.

– Н-ничего, – отозвался Васька, уже находясь в дверях кухни. – Пойду с Никитой гулять, вернусь вечером.

– А уроки? – бабушку было не так легко провести, как папу.

– А там немного, я вечером успею, – Васька хотел сказать, что ничего не задано, но это бы бабушку насторожило. Теперь же ее лицо разгладилось, и она махнула рукой. Получив амнистию, Васька пулей вылетел из дома.

Ручей был теплым, и они с Никитой даже поймали одну рыбку, правда, отпустили там же, потому что жалко. Солнце склонилось к закату, и похолодало, и Васька, попрощавшись с Никитой, зашел домой. И замер в дверях, глядя на дневник в руках мамы.

Та как будто поджидала его, и за ее спиной маячила бабушка, которая погрозила ему пальцем.

– Двойка за что? – спросила мама.

– Дэ-зэ забыл сдать, – пискнул Васька.

– И пошел гулять? – мама подняла брови. Это было самое страшное. Васька шмыгнул носом. Мама только тогда заметила, что он весь мокрый и измазанный. – Еще и на ручей? Промок? Иди скорее переодевайся.

Васька проскользнул мимо нее, а потом уже вышел в домашнем, скромно сложив перед собой руки, как раскаявшийся арестант, принимающий наказание. И прежде, чем мама успела что-то сказать, Васька выпалил:

– А давай ты пока запомнишь, что наказала меня, и накажешь осенью, когда плохая погода будет? Пусть копится как бы сидение дома, я буду честно-честно сидеть и все уроки делать.

Папа на заднем плане хрюкнул от смеха. Мама сдержала улыбку и переспросила:

– Копится?

– Да, пусть сегодня как бы плюс один к моему заключению, а пока бабье лето, я не буду дома сидеть, – сказал Васька, считая, что очень умно все придумал и очень логично.

– Тогда какой смысл в наказании, если в дождь тебе и так не хочется на улицу выходить? – спросила мама.

Васька замялся. Этот вопрос он не продумал.

– Ну-у, важен сам факт, а вот время исполнения можно перенести… – с умным видом пробормотал он, хотя это было плохим аргументом. Почему-то в споре с мамой он всегда проигрывал. – Зато ты можешь наказать меня внезапно! Эффект неожиданности!

Папа захихикал. Мама вздохнула и закрыла дневник, возвращая Ваське.

– Раз ты такой умный, тогда я внезапно наказываю тебя на два дня без прогулок, – сказала она и пошла на кухню. Васька обиженно посмотрел ей вслед. Это и правда было внезапно!

Метро

Васька редко ездил на метро, потому что жил от него далеко, и потому оно каждый раз поражало его масштабом. Он никак не мог понять, как так: на земле стояли дома, прокладывались дороги, а когда он спускался под землю, то видел целый скрытый мир, почти город, выросший так, что он и не заметил. В метро все дребезжало, звенело, скрипело, будто жило само по себе, и Ваську это умиротворяло, он сидел, а вагон катился и катился куда-то по черному тоннелю, и Васька совершенно не понимал, где он и кто он.

Однажды мама и папа договорились, что передадут Ваську друг другу посредством метро: мама посадит его на одной станции, а папа как бы подхватит на другой. В Васькину задачу входило только зайти в метро, сесть в вагон и выйти на своей станции, чтобы встретиться с папой. Папа даже должен был спуститься в метро, чтобы забрать его, но мама все равно переживала.

– Ты помнишь, на какой станции тебе выходить? – спросила она в десятый раз, когда подвела его к воротам метро.

– Помню, – серьезно кивнул Васька. Ему казалось, что мама слишком волнуется – всего-то надо сесть в поезд и выйти. Он же совсем не глупый, элементарно! Мамино беспокойство заразило его, и когда ворота за ним сомкнулись, он нервно обернулся. Мама помахала ему рукой и сказала, что папа уже ждет. Васька сомкнул зубы и принялся спускаться по эскалатору. Он мысленно проговаривал себе этапы задачи, которая от него требовалась: спуститься, сесть в третий вагон и выйти. Очень просто.

Васька спустился и оказался в водовороте подземного города. Только если раньше он с родителями ездил, и город казался ему интересным, но теперь вдруг приобрел какой-то зловещий вид, и опасно распахнул свою пасть черный тоннель. Васька встал там, где должен быть третий вагон, и храбро посмотрел на зев тоннеля. А другой стороны загрохотал поезд, Васька отступил на шажок, давая ему пространство, а затем зашел в вагон.

Поезд тронулся, и Васька приободрился, мысленно называя себя трусом. Вот и совсем несложно все оказалось, как он и думал. Станции сменяли друг друга, а Васька отчитывал: одна, две, три, четыре. Ему надо было выходить на пятой. Васька смело шагнул из поезда и огляделся.

Почему-то папы не было. Да и станция была ему незнакома – вместо серой плитки красная, вместо люстр потолок и лампочки. Не могла же она так сильно измениться за время его отсутствия?

Васька занервничал. Он посмотрел на название станции и понял, что оно ему незнакомо. Васька застыл на платформе, а поезд загрохотал за спиной, но папы здесь не было.

Некоторое время Васька стоял в растерянности, ощущая, как паника подползает сзади и карабкается по спине. Наконец он подошел к карте метро и нашел свою ветку. Станции шли друг за другом, но совершенно в другом порядке. Васька проследил взглядом вверх и понял, что сел не в ту сторону. Он тут же шмыгнул в подошедший поезд, надеясь, что в этот раз точно увидит папу. Поезд лениво грохотал, а Васька смотрел на часы и думал, что папа его, наверное, уже потерял, и сейчас на станции уже объявляют: потерялся мальчик Вася, глаза голубые, одет в зеленую куртку, одинокий и несчастный, папа ждет тебя в центре станции. Ваське стало очень жалко папу, который нервничает. А еще жальче себя – мама теперь точно его не отпустит никуда, если он, конечно, найдется.

Станций теперь было десять, и когда настала десятая, двери открылись, и Васька увидел папу, взволнованно заглядывавшего внутрь. Васька выбежал, бухнулся в папины объятья, а тот засмеялся:

– А я тебя уже потерял, ну и долго же ехал поезд!

Васька постеснялся сказать, что уехал не в ту сторону – из жалости к чувствам папы, конечно, – поэтому сказал, что поезд просто стоял в тоннеле – они же так умеют? Папа ему поверил и не спрашивал, а Васька так никому об этом и не рассказал.

Коварство

Осень в этом году выдалась теплой, даже подозрительно жаркой, и Васька постоянно ждал подвоха: каждый день он просыпался, подбегал к окошку и ожидал увидеть снаружи снег, град или на худой конец ливень, которыми славилась осень. Но ничего этого не было: в лицо Ваське было солнце, будто в насмешку за его мысли.

Но Васька уже был достаточно взрослым, чтобы знать одну истину: осени доверять нельзя. Самая коварная пора, особенно в их городе. Может быть, в других городах люди и наслаждались осенью, но в городе Васьки они всегда были настороже и готовы ко всему. Ко всему – это к тому, что будет и солнце, и ветер, и дождь, и резкое похолодание, а потом станет жарко.

Самое сложное во всем это было собираться на улицу. Васькина мама, к примеру, подходила ко всему основательно: на себя два слоя, один из которых можно снять, а с собой на всякий случай зонт, кепка и куртка. Папа в этом плане был намного расслабленнее – он говорил, что все равно на машине, поэтому одевался легко и ничего с собой не брал, мол, добежит. Васька долго верил, что «добегу если что» – это очень хороший план, облегчающий его рюкзак, пока однажды папа не пришел домой насквозь промокший, потому что припарковался далеко и добежать не успел. После этого папа слег с простудой, а Васька рассудил, что папин план провальный.

Поэтому Васька каждую осень начинал носить с собой зонт, но почему-то казалось, что зонт он носит специально для того, чтобы отпугивать дождь. Никогда не случалось такого, что Васька взял зонт, и он его пригодился. Зато вот стоило его забыть, как Васька мигом попадал под коварный ливень, совершенно неожиданно образовавшийся прямо над его забывчивой головой.

Вот почему Васька, даже видя с утра солнце, палящее ему в лицо из-за окна, считал, что это все проделки осени, чтобы заманить его под дождь, и верить ему совершенно не стоит. Лучше поносить с собой зонт и быть сухим как мама, чем полагаться на папину веру в то, что авось пронесет. Осень – она такая, только и ждет, когда ты дашь слабину и посчитаешь, что лето вернулось.

Оно

В семье Васьки самой нелюбимой порой была осень. И не потому что лето кончалось, а потому что это был сезон того, что Васькина мама вспоминала потом с ужасом весь год – сезон поделок. Страшное слово «поделка» было запрещено в их доме, и стоило кому-то напомнить о них в не осенью, мама свирепела.

В этом учебном году долгое время все было тихо, пока одним прекрасным (на самом деле, дождливым) Васька не пришел домой грустным.

– Что случилось? – спросила его бабушка, забирая мокрый зонтик.

– Бабушка… это ОНО, – шепотом ответил Васька. – Оно наконец настало.

– Оно? – лицо бабушки вытянулось, когда она поняла. Она тихонько спросила: – А что именно? Может, мы и без мамы управимся, и не придется ей говорить.

– Поделки из каштанов и желудей на тему «Осенняя пора, очей очарованье», – передал ей Васька тайные сведения.

– Бедный Пушкин, каждый год одно и то же, – покачала головой бабушка.

– И бедные мы, – кивнул Васька.

Порешили с бабушкой, что сначала попробуют слепить что-нибудь сами, поэтому Васька дождался ее, они снова вышли и пошли собирать материал. Повезло, что во дворе под окнами как раз рос каштан – большой и раскидистый, каждый год нещадно страдающий от школьников, которые и сами были не рады его обдирать. Поэтому каштан ветви держал высоко, чтобы ни один мальчишка не мог забраться, и бедным детям приходилось рыскать вокруг.

Когда Васька и бабушка пришли под каштан, они тут же увидели конкурента: Никиту и его бабушку Нину. Васька прищурился, глядя на лучшего друга, который в мгновение ока стал врагом.

– За каштанами пришли? – спросил он, мимоходом осматривая землю вокруг и как бы невзначай приминая опавшие листья носком ботинка.

– Знаю я, зачем ты здесь, не обманешь, – Никита тоже был не промах. – Явно не прогуляться вышли, погода такая, что лучше дома сидеть.

– Это наша территория! – возмутился Васька.

– Как же ваша, если каштан растет между нашими домами, – парировал Никита. – Получается, это общее дерево!

– Бабушка! – Васька обратился за помощью, однако и баб Нина была крепким орешком. Их с бабушкой Васьки связывала давняя дружба, поэтому она хотела предложить мирное решение:

– Вот от сих до сих наша часть, а там ваша, – сказала она, бросив палку-границу. – Согласны?

– Согласны, только вот надо палочку-то чуть-чуть подвинуть, – сказала бабушка Васьки, сдвигая ее вперед.