Круиз золотой рыбки

А это что за двое мужчин стоят ближе к трапу, откровенно разглядывая загорающих женщин? Раньше я их вроде не видела. Оба такие все из себя накачанные, мордовороты, другого слова не подберешь. Наверное, сели на одной из пристаней – этих типов я точно заприметила бы, если бы они плыли с самой Москвы. Не потому, что они интересные, а потому что не того коленкора, вроде Алинки, вздумай она так путешествовать. Есть люди, которые не должны появляться в неподходящих местах. Для этих самым хорошим местом было бы казино, вот там они бы смотрелись, а здесь – нет. Кто ж такие? Не те ли самые, что пасли Капитолину? Но тех я видела только со спины, да еще голос одного слышала, так что если хочу удостовериться, то надо их подойти поближе и послушать голоса и посмотреть спины. Я поднялась и продефилировала через всю открытую палубу, чувствуя, как спину почище горячего солнца прожигают завистливые женские взгляды. Еще бы! Фигура у меня пока еще ничего. Амбалы смотрели на меня, разинув рты и, как назло, молчали. Что было делать?

– Не скажите, который час? – томно спросила я их, обалдевших. Один сказал, осклабившись:

– Столько же, сколько на ваших.

– А – аа. Ой, я же при часах! А не скажете, когда мы будем в Нижнем Новгороде?

Мне очень хотелось услышать голос второго, поэтому я посмотрела ему прямо в глаза.

– Будем, будем, – сказал первый.

Я уже была почти уверена, что это они, те самые, с пристани. Для окончательного удостоверения мне нужно было посмотреть на них сзади, и я обошла их кругом, внимательно рассматривая. Качки поворачивали крепкие шеи вслед за мной, как заведенные, но я увидела все, что хотела. Это были они! Я узнала их по затылкам. Плохо дело для Капы, надо будет ее предупредить.

И тут я увидела, что из открытой душевой кабинки на сцену опознания взирает «Хемингуэй». Вид у него был настолько ошарашенный, что меня бросило в краску. И правда – хорошо же я выгляжу – со стороны это откровенная попытка завязать знакомство. Я развернулась и неторопливой походкой направилась вниз. О том, что я топлесс, вспомнила только тогда, когда встретила батюшку, тащившего на руках чье – то малолетнее чадо. «Свят, свят, свят» – перекрестился батюшка. Оставалось держать хорошую мину при игре, в которой масть была плохая – так и пошла я в свою каюту с гордым видом, не обращая ни на кого внимания, благо, идти было недалеко – мимо трех дверей. Встретился еще только судовой доктор. Он присвистнул мне вслед. В каюте зеркало отразило помидорного цвета лицо. Подумаешь, делов – то! Ну, примут за известно кого, так через пять дней мы сойдем с теплохода и я никогда больше не увижу этих людей!

Слабое утешение.

6. Рулон и доктор

– А ты уверена, что это они? – голос у Капы был недоверчивый. – Не ошибаешься? Знаешь, я подумала и решила, что я ни для кого не представляю настолько напряженного интереса, чтобы за мной следить. И тем более на меня охотиться. Кто я такая? Скромная служащая. Очень скромная. Настолько скромная…

– А наследство? – не отставала я. – Разве это не исключено?

– Ну, не знаю. У меня есть тетка в Сибири, у нее дом, и есть сын, и если она умрет, то дом достанется ему. Честно говоря, я с ними не общалась уже лет пятнадцать, – призналась Капа.

Я посмотрела на нее мельком, но внимательно, и решила – врет, как пить дать. что-то скрывает, не договаривает.

Наш разговор происходил в баре, она курила одну сигарету за другой, а я это терпеливо сносила. Играла цветомузыка, потихоньку стягивался народ, чтобы потратить кровно заработанные денежки на весьма дорогие напитки.

– Слыхала новость? – Капа заговорщицки придвинулась ко мне. – Николай Дормидонтович закрутил интрижку с Людмилой. Говорят, она с одного круиза на другой кочует. Только что с Валаама, и сразу на эту московскую кругосветку.

– Ты откуда знаешь?

– На дискотеку надо ходить! – воскликнула Капа и наклонилась ближе, и голос понизила до шепота. – Вчера он ее три раза на медленный танец приглашал. Она такая пухленькая, в кудряшках.

Я вспомнила, как жена Николая Дормидонтовича провожала его на Речном вокзале. Была она женщиной солидной комплекции и смотрелась весьма достойно. Я никогда не буду так вот солидно выглядеть даже в пятьдесят. Очень надеюсь. Оказывается, не одна я наблюдала трогательное прощание.

– У него такая любящая жена. Нет, ты подумай! – осудила Капитолина поведение попутчика.

Потом мы опять вернулись к теме амбалов. Капа уверяла меня в своей полной безотносительности к происходящим событиям, и я, наконец, задумалась о том, не имеют ли эти события отношение к моей скромной особе. Эдик, как всякий, кто занимается прибыльным бизнесом, имеет врагов. Покушение на него наводило на самые невеселые предположения. И это их с Алиной расставание – оно подозрительное какое – то. А может, она что-то у него стащила и попросила меня это спрятать? А Эдик приставил амбалов, чтобы это “что – то” отнять. Что же может быть в том рулоне?

– Сейчас вернусь, ты поскучай немного, – сказала я Капе и вихрем помчалась в свою каюту. В ту минуту мне казалось, что вскрыть бумажный сверток было вопросом жизненной важности. Я ругала себя за то, что опрометчиво повелась на халявный тур, и согласилась выполнить сомнительное поручение. Срочно вскрыть! и пусть Алинка на себя пеняет, если там что – то, что принадлежит Эдику! А может, она специально меня подставляет, чтобы я не вернулась теперь к нему, когда они расстались?

Я так неслась, что два раза чуть не упала и один раз врезалась в человека, даже не поняв, это пассажир или член экипажа, и только успев сказать "Извините, я тороплюсь", схватила ключ от моей каюты, протянутый мне дежурной и не слушая то, что она хотела мне рассказать. Это была самая разговорчивая вахтенная, и ответить ей значило увязнуть в разговоре минут на пять, как минимум. Ткнув ключом в замок, я обреченно вздохнула. Как всегда, когда торопишься, ничего не получается! Ключ почему – то не входил в скважину. Я со злостью пнула дверь ногой. И тут внутри послышался какой-то шумок. Я забарабанила в дверь:

– Кто там! Откройте!

Никто, разумеется, не открыл, и я кинулась на вахту.

– Что случилось? – спросила меня вахтенная.

– Дверь не могу открыть, – сказала я, с трудом переводя дыхание. – Дайте другой ключ.

Она пошла со мной и без труда открыла дверь моим же ключом. Поблагодарив ее и дождавшись, пока уйдет, я внимательно осмотрела каюту. Следы обыска были – кто-то слазил под матрац, об этом свидетельствовала легкая припухлость покрывала. Сумка стояла в шкафчике, молния застегнута, до конца. Помнится, я закрывала до упора. Рулон был на месте.

Но вскрыть его у меня рука так и не поднялась. Я поняла: пакет надо перепрятать, иначе тот, кто шарил в каюте, вернется, чтобы доделать то, что не успел, вспугнутый моими стуками и криками. И заодно может прикончить меня.

Хотя это все могло быть плодом моего воображения, или… это просто корабельный жулик.

Я села и постепенно стала успокаиваться. Да кому я нужна! Вечно забью себе голову всякой воображаемой опасностью. Я вытянулась на узком ложе, закинула руки за голову и постаралась расслабиться. И все же хорошо, что я везде таскаю с собой все ценное, включая кошелек и дорогой мобильный телефон. Проверка показала, что он не так часто нуждается в зарядке, как мой старый, который к вечеру обычно разряжается. Вот Алинка пусть помучается с ним, ведь денег у нее на новый сейчас может и не быть. Надо посмотреть ее фотки. Найдя папку с фотками, я стала листать альбом. Ага, вот и Эдик, и неплохо выглядит, и везде рядом с ним она, и еще много селфи, и смотреть на них мне больно и обидно. А вот и мои фотографии. Я тоже неплохо провожу время, и нащелкала попутчиков. В моем альбоме, названном «Круиз», помимо тех снимков, что я показывала старичку – инвалиду, уже есть снимок Капы, очень забавный, где она нюхает какой – то желтенький цветочек, есть фото курильщика трубки и Николая Дормидонтовича, на мероприятии «Угадай песню». Да я почти всех наснимала, только капитана никак, потому что он не крутится перед глазами. Только на крупных пристанях он стоит у трапа в белой форме, а так здесь почему – то никто не носит форму, и матросы бегают по средней палубе в шлепанцах и застиранных футболках. Зато не пьют, а Людочка, Николай Дормидонтовича пассия, рассказывала всем, что на северном направлении ни одного трезвого матроса она не видела.

Если на судне жулик, то на всякий пожарный рулончик надо положить в более надежное место. Но куда? Пока пусть он будет при мне. Нет, я молодец, что не поддалась искушению и не вскрыла его, но оставлять здесь чревато последствиями. Пойдем со мной, дружок! Я сунула рулон под пояс бермуд и вышла, закрыв для верности окно в каюте. Подергала дверь – заперта она была надежно, ключ работал исправно. Я осмотрелась. По коридору шел судовой доктор, весело насвистывая. И тут мне в голову пришла, как показалось вначале, гениальная идея – спрятать рулон в каюте доктора, где его никто искать не будет. Повернувшись, я последовала за ним, убедившись, что больше в коридоре никого нет. Он вошел в свой номер, и спустя минуту я тихонько постучалась.

– Что случилось? – поинтересовался доктор. – Вы заболели?

– Доктор, у меня это, – пролопотала я и упала прямо на его постель.

Он кинулся за водой. Пока он стоял ко мне спиной, наливая воду в стакан, я попыталась сунуть конверт ему под матрац в изголовье. Согласна, это было непорядочно, но иначе поступить было нельзя, ведь какой дурак согласился бы на просьбу спрятать у себя что-то сомнительное. Но сделать это мне все равно не удалось, потому что времени было слишком мало.

Доктор очень быстро раскрыл факт симуляции, стоило ему взять меня за руку и пощупать пульс.

– И что все это значит? – спросил он и улыбнулся. – Так что это у вас такое?

– Где? – испугалась я, подумав, что он видел рулон, который я опять сунула под пояс.

– «Это». Вы же сказали – у меня «это».

– Слабость.

– И часто?

Он многозначительно улыбнулся.

– Иногда

Я резко села, выхватила у него из руки стакан и залпом опрокинула в рот его содержимое.

– Ну –ну, – не поверил он. – У вас это, говорят, частенько случается.

– Кто говорит?

– Люди говорят! – жестко сказал он.

– А тут есть люди?

– Вот что, милая девушка, я тут с женой работаю и скандал мне ни к чему. Так что идите себе, откуда пришли. Марш отсюда, – прибавил он тихо, но с угрозой, сопровождая эти унизительные слова распахиванием двери. Мимо, как назло, шествовал "трубочник", а чуть подальше с полотенцем на голове, явно из душевой, плыла особа, которую я раньше не раз видела с доктором.

Эскулап деловито произнес мне в след:

– Три раза вечером и три утром.

От испуга при виде супруги он сильно преувеличил дозу того лекарства, которое якобы мне выдал. Это при том, что стеклянная аптечка, как я заметила, служила приютом одинокого пузырька с йодом, коробки ушных палочек, упаковки нашатыря и пачки бинта. Может, говоря «три раза», он имел в виду нечто совсем другое? На что этот мерзкий тип намекает? Его жена прошла, задев меня мощным боком, причем сделала это явно специально, судя по тому грохоту, с которым за ней захлопнулась дверь докторской каюты. Стоило бы послушать милую семейную сценку из жизни судового врача, но я не стала задерживаться.

7. Первый труп

Все с тем же рулоном, спрятанным под поясом, я послонялась по палубам. Было десять ночи,темнело. Теплоход мчался на всех парах, разрезая воду и оставляя позади расходящийся пенистый след. На корме верхней палубы играла музыка. На носу, в музыкальном салоне, шла карточная игра. Играли четверо – два «крутых», «Хемингуэй» и кто-то из пассажиров. Амбалы были надежно пристроены. Знают, что здесь их подопечная, никуда не денется. И чего притворяться перед собой – это за моим рулоном они охотятся. Как бы удрать? Может, сигануть через борт? Однако берег терялся где –то за горизонтом. Можно, конечно, доплыть, но вдруг ногу сведет? Да и плаваю я не очень хорошо. Зависнешь на бакене и будешь ждать, когда с проходящего плавсредства заметят. И хорошо, если это будет четырехпалубник, а если баржа, груженная песком? В конечном итоге опять окажешься на теплоходе, вся в песке и еще более обесславленная. А доктор решит, что это от безответной страсти к нему я бросилась в мутное водохранилище. А его жена скажет: жалко, не утонула эта проклятая эротоманка. За спиной будут тыкать пальцем толстые матроны, на экскурсиях придется держаться в сторонке, чтобы люди от меня не шарахались. А крепыш напишет роман «По ком звонил судовой колокол», но имя – фамилию изменит, характер углубит, внешность тоже будет не моя, сама себя не узнаешь. Или еще хуже: объектом страсти сделает себя? Нет, не нужна мне такая слава! Да и рулон проклятый размокнет, останется один сургуч. Алинка меня убьет.

Я отошла от борта со вздохом печали и разочарования. Возвращаться к Капитолине не хотелось. Не пора ли совершить обзорную экскурсию вниз, ведь я там еще не была? Может, найду, куда засунуть проклятый рулон, а то он скоро пропитается моим потом и чего доброго, расклеится. Доказывай потом, что я не совала в него нос.

Внизу урчало, гудело, шумело, коридор был узенький, извилистый и темный. Некоторые двери были открыты, из них падали полосы света и доносились обрывки разговоров. Темно и тесно, но, похоже, весело. Каюты экипажа и обслуживающего персонала, потом несколько пассажирских, без табличек. А, ничего интересного и рулон спрятать негде. Отдать на хранение? И тут мне в голову наконец пришло настолько простое решение, что я просто диву далась, почему не додумалась до этого раньше.

Массовик – затейница открыла на мой вежливый стук. Она была в компании женщины, от которой пахло кухней, но та сразу ушла, захватив какую –то бумажку.

– Вы хотите отдать на хранение документы? – удивилась она. – Конечно, можно. Только сейф у меня небольшой.

Я вытащила из –за пояса рулон. Затейница повернулась, чтобы пристроить в уголке сейфа мои «секретные материалы», а мне в глаза бросился лежащий на столике листок, на котором сверху было написано от руки «Меню». Машинально взяв его в руки, я успела прочитать некоторые блюда, среди которых, в частности, было мясо по-мексикански, икра красная, минеральная вода, ананасы и персики. Мороженое, вот это да! Однако здорово нас собираются потчевать завтра. Может, у кого день рождения? Может, праздник Нептуна в честь пересечения какого-нибудь экватора местного значения? Придется мне покушать на завтрак икру, и да здравствуют лишних полкило!

Опасный груз был спрятан в сейф, и с моей души свалился камень. В самом веселом расположении духа я вернулась в шумный бар, где Капа уже сидела в компании Николая Дормидонтовича, косточки которого мы не далее как полчаса тому назад перемывали. Он галантно привстал при моем появлении.

– А что же вы не на дискотеке? – поинтересовалась я, беря свой бокал.

– Еще не вечер, – философски заметил ловелас. Но я поняла, в чем дело, когда мимо с гордым видом проплыла кудрявая Людочка, даже не покосившись в нашу сторону. Никак, поссорились голубки? Мы с Капой понимающе переглянулись.

«Не вечер» покатился по накатанной колее. Капа вовсю оттягивалась, заливистым смехом приветствуя каждый рассказанный Николаем Дормидонтовичем анекдот, хотя глазки этот сморщенный петушок, насколько можно было судить в свете мечущихся цветных полос, строил вовсе не ей. И коленкой под столом прикасался не к ней, хотя кто его знает. Колен – то у него два, может, он умудрялся ими на два фронта работать. Под воздействием алкоголя и общества двух очаровательных нас этот дамский угодник напрочь забыл и про дискотеку, и про Людочку. Он все пытался взять мой бокал, говоря:

– Хочу узнать ваши тайные мысли, вы не против? Если отпить глоток из чужого бокала, то все тайное станет явным.

Я была против и со смехом отбирала, говоря, что это негигиенично.

– Неужели у вас такие нечистые мысли? – каламбурил ловелас.

Потом он расщедрился и заказал коньяк на всех. Маленький бар был полон, но не разобрать было, кто с кем сидит за столиками, народ приходил и уходил, а мы все пили.

– Кажется, качка усиливается, – сказала Капа. Качка если и была, то у нее в голове. За все время плавания качнуло пару раз, да и то на поворотах.

– А вы чем занимаетесь, милая Ульяна? – спросил Николай Дормидонтович.

“Сижу и пью шампанское”, – хотела я сказать, но догадалась, что он имел в виду род деятельности.

– Работаю в фирме по заправке картриджей, – соврала я. – А вы на пенсии?

Мой бестактный вопрос привел его в негодование. Это было видно несмотря на то, что его лицо меняло цвет от цветомузыки: он засветился желтым светом, потом красным, потом зеленым, потом в полосочку.

– Я отец банкира, – не выдержал он унижения и раскололся. – Сейчас путешествую инкогнито.

– Инкогнито – это когда без семьи? – не удержалась я от колкости, потому что испугалась, что он пустит в ход распоясавшиеся руки в добавление своей левой ноги, от которой я уже устала отодвигаться.

– Это без имени, – доверительно просветил мое невежество Николай Дормидонтович.

– Без имени и в общем без судьбы! – пропела Капа и снова уронила голову на стол. Как это ее так развезло от пары – тройки бокалов?

– Скажу вам больше, милая Ульяна, – он наклонился ко мне и стал шептать, хотя, учитывая музыку, это было излишне. Его шепот поведал мне, что он совершает турне с целью налаживания партийных контактов с регионами, потому что сын – банкир хочет финансировать своих будущих ставленников в думу, а может, и повыше. Увлекшись откровениями, он забыл про колено, и я смогла, наконец, вытянуть уставшую ногу, но при этом нечаянно пнула Капу, и та проснулась.

– Ищще! – потребовала она, и Николай Дормидонтович с готовностью разлил остатки коньяка в рюмки. Но выпить мы не успели.

Раздался крик:

– Тревога! Все на палубу!

Пассажиры, толкаясь, заспешили наружу. Капа моментально очухалась, и мы тоже выскочили, вертя головами и ничего не понимая.

– Что случилось? – спрашивали все друг у друга. На корме, где шла дискотека, смолкла музыка. Пока разобрались, что к чему, прошло минут десять, и паника сменилась разочарованием – оказалось, кто-то пошутил, дав сигнал тревоги. Мы вернулись в бар. Снова заиграла цветомузыка.

– За жизнь! – провозгласил Николай Дормидонтович, и мы дружно подняли бокалы и чокнулись. Мужчина сделал глоток и отвел бокал от губ, с каким –то удивлением глядя на него, и вдруг стал заваливаться на бок, вытаращив глаза. Его губы пытались что-то произнести. Капа закричала, я пыталась его удержать, но он упал, едва не опрокинув столик. Капины вопли кто-то подхватил, может, это была я. Зажегся верхний свет, и к нам кинулись люди. Все стояли, глядя на лежащее на полу тело. Побежали за доктором. Он появился, как мне показалось, спустя вечность. Вид у него был заспанный, положенного медицинского саквояжа не было. Он повернул тело на спину, пощупал пульс на шее, оттянул веко, поднялся и сказал, ни на кого не глядя:

– Инфаркт миокарда. Летальный исход. Унесите его, – обратился он к матросам.

Спустя пять минут бар опустел.

– Повеселились, называется!

Капа посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых метался ужас.

– Да уж, не стоило ему вести столь активный образ жизни, – буркнула я.

– Непонятно, он на вид так хорошо себя чувствовал, – не унималась Капитолина. – На дискотеку собирался, бедняга.

Она заплакала пьяными слезами, размазывая их по щекам, утратив свою годами наработанную интеллигентность. Я с трудом уговорила ее пойти в свою каюту, мне пришлось едва ли не тащить ее на себе. Она плюхнулась на койку и тут же отключилась. А я вернулась в пустой бар. Действительно, ничто, как говорится, не предвещало. Странная смерть. Может, это от некачественного коньяка? Я наклонилась и взяла осколок разбитого бокала. Понюхала. Он пах клопами, как положено, но к этому запаху примешивался легкий запах миндаля. Николай Дормидонтович был отравлен!

8. Тебе конец

Я сидела в темной каюте и тряслась от страха. У меня сразу возникло сильное подозрение, что это меня пытались отравить. Убийца в темноте перепутал наши бокалы. Это я должна лежать холодным трупом где – то в холодильнике. От этой мысли меня прошиб пот. Музыки не было слышно, дискотеку, слава Богу, прекратили. Было уже за полночь. В открытое окно через жалюзи проникал легкий ветерок. Я потянулась и закрыла окно, легла, попыталась уснуть, но не смогла. Поворочавшись, я все – таки рискнула включить настольную лампу и вдруг заметила маленькую бумажку, лежавшую на столике. Схватив ее, я прочитала слова, написанные печатными буквами: «Тебе конец. Ты труп».

После этого пытаться заснуть было не только безнадежно, но и верхом глупости. Эти окна легко можно было открыть при желании – стоило лишь как следует потянуть с палубы. Конечно, маловероятно, что это не вызовет шума – я ведь могу так разораться, что чертям тошно станет. А вдруг мне успели добавить снотворное? Нет, тогда бы я уже спала сном праведницы. К тому же из двух средств убийцы обычно выбирают наиболее сильнодействующее. Я попыталась вспомнить, не мелькали ли амбалы в баре, но, как ни старалась, мозг отказывался работать. А еще говорят о его, мозга, неисчерпаемых возможностях! Хотя, может, амбалы мирно играли в карты в компании крепыша с трубкой? А может, Николай Дормидонтович сам себя порешил – судя по его поведению, у него с Людочкой могла произойти размолвка. Может, она ему отказала в интимной близости и он решил попытать счастья с другими? Но мы с Капой тоже его, надо понимать, отвергли. Пить за его счет наглости хватило, а дальше ни – ни. Вот и напала депрессия.

Нет, слишком он казался удивленным… даже после смерти. К тому же он выполнял важную миссию – налаживание контактов олигарха-сына с провинцией. И был жизнелюб и изрядный позер – задумав уйти, он сделал бы это более красиво и трагично. Например, хорошо броситься в воду с криком: «Я люблю вас, Людочка, но у меня жена и взрослая дочь, они не поймут, прощайте, незабываемая!» Хотя в воду тоже банально, и к тому же его бы быстренько вытащили, оглушив сначала по голове спасательным кругом. Я вспомнила мечеть в Касимове, очень высокую, и внизу каменистая мостовая. Вот откуда хороша падать. Бр-рр. Его неудача с Людочкой, после которой он атаковал меня коленкой, случилась, вероятно, нынче вечером. А веселье в расчет не принимается – люди могут веселиться, а потом вешаются. В общем, не знаю, но вряд ли это самоубийство. Нет, это меня хотели отравить! Это я должна была завалиться на пол с удивленно раскрытыми глазами! Только вот убийца не рассчитал, что бокал и его содержимое попадут не к тому адресату.

Послышался какой – то звук от двери, будто кошка поскреблась. Резко сев, я включила лампу. Если уж суждено погибнуть, то с открытым забралом. Нет, убийца не сможет нанести удар скрытно. Он будет всю оставшуюся жалкую свою жизнь помнить мой взгляд безвинной жертвы и слетевшее с бледнеющих губ: «За что?» Главное, успеть посмотреть ему в глаза. Ручка слегка повернулась. Да что это я сижу, как приговоренная! Не буду открывать, я жить хочу!

– Ты слышал? Там кто-то есть, за дверью, или мне кажется?

Я задала эти вопросы воображаемому мужчине, который гипотетически вполне мог находиться у меня в каюте. Черт, да где же на этом проклятом теплоходе мужика взять? Ладно, гипотетически это может быть тот же доктор, или боцман, хоть он и щупловат немного. Ладно, пусть будет боцман!

– Кто-то хочет войти. Черт знает что такое у вас на теплоходе творится. Не вставай, дорогой, я сама разберусь.

И громко так:

– Кто там?

Тишина была мне ответом. Я бесшумно встала, подошла к двери и прислушалась. Открыть и посмотреть? Страшно. Но нужно же узнать, кто меня преследует! Я быстро надела шорты и футболку, затем потянула раму вниз, встала на столик и, использовав все имеющиеся у себя акробатические способности, выбралась из каюты через окно. Не скажу, что приземление было идеальным, но кости остались целыми, хотя некоторый грохот мое тело произвело, прихватив по дороге пластмассовый стул, стоящий рядом с окном. Потирая ушибленное бедро, я заспешила к проходу в центре палубы, надеясь засечь убийцу. Прежде чем войти во внутреннее помещение корабля, осторожно посмотрела по сторонам, но на этой стороне палубы никого не было видно. Холл также был пуст.

На что, я, собственно говоря, надеялась? Что киллер будет меня дожидаться? Хотя с него станется. Может, он хочет сделать все по – тихому, вот и ушел, тем более, что здесь коридор раздваивается, уйти можно при желании на палубу, оттуда до следующего прохода и вниз по трапу на нижнюю палубу. Правая палуба, куда я метнулась, отнюдь не была пустой, парочка молодоженов, мои соседи по столику, стояли, нежно обнявшись, у трапа и глядели на звезды. В другом конце, у носа, в свете освещенного окна мелькнули два знакомых женских силуэта – я уже запомнила этих дам, потому что они всегда перед сном гуляли кругами по всей длине теплохода. Я двинулась в том направлении, и пришла к носу судна. Здесь тоже кто-то взирал на звезды. Ба, да это же Хемингуэй!