Длинные зимние выходные

Михаил рассмеялся так заразительно, что я не удержалась и присоединилась к нему.

Мы покончили с перекусом и отправились в обратный путь, чтобы, как неосторожно пошутил Миша, «быстро и просто слететь с горы» и посмотреть город.

Полет с горы

Да, миссия увенчалась успехом… Можно расслабиться, настроиться на экскурсию по городу, радоваться, что мое приключение теперь уже наверняка закончится, и я наконец-то смогу вернуться к своим кошкам, книжкам и киношкам, потеряв всего два дня из чудесных зимних каникул. Но меня не покидало ощущение, что меня надули. Вроде бы Раиса Витальевна сказала все, что я хотела знать, но казалось, что на мой спектакль, разыгранный в этом совсем не морском поселке, она ответила своим спектаклем.

Случившаяся кража меня уже не занимала – с ней было все ясно, но Раиса Витальевна, не выходила у меня из головы. Меня не оставляла в покое странная загадочность этой очень пожилой интеллигентной женщины. Во мне крепла уверенность, что ее отношение к Игорю Сергеевичу – чрезвычайно негативное – не погасло в ней за давностью лет, а осталось живым и острым, и она несомненно передала его и Варе. Для человека, всего лишь близкого семье, пусть даже практически принадлежащего семье – это казалось непонятным и необъяснимым. Ей-то он чем досадил! Разные догадки, мелькавшие в голове, казались совершенно абсурдными… даже нелепыми…

То, что она, в сущности, была со мной откровенна, я объяснила себе только одним: она вырастила Варю, любит ее и безусловно беспокоится о том, как сложится ее судьба. Сама она очень стара, а семья Игоря Сергеевича, как ни крути, единственные родственники Вари. И каково бы ни было ее отношение к Гревскому, связь с семьей нужно было восстановить. Возможно, загадочность, которую я почувствовала в Раисе Витальевне, и объяснялась этой постоянной внутренней борьбой, происходившей в ней во время разговора…

– Вот урод! Ну что он делает! – тревожный возглас отвлек меня от размышлений.

– Что случилось? – встревожилась я, но Мише было не до меня…

– Да что же ты делаешь?! – в сильном возбуждении ругался мой проводник на водителя автомобиля, ехавшего сзади.

Мы уже преодолели и плоскую горную местность, и короткий крутой спуск и теперь двигались по петлям серпантина.

– Он тащится за нами почти от самого поселка, – продолжал возмущаться Михаил, – то приблизится, то отдалится… А теперь уже чуть ли не в бампер толкать собирается!

Я обернулась: действительно, серый потрепанный автомобиль с заляпанными грязью номерами вел себя странно… он то отставал от нас и пару минут ехал спокойно, то вдруг резко приближался, да так близко, что я легко могла бы разглядеть лицо водителя, если бы оно не скрывалось за большими темными очками и черной вязаной шапкой, натянутой чуть ли не на глаза.

– Может он просто хочет обогнать и не решается? – предположила я.

– Да я уже и тормозил, и сигналил, давая дорогу, – хотя здесь это запрещено, и местные это строго выполняют.

Неадекватный водитель на горной дороге – то еще мотание нервов…

Держать голову вывернутой – это не для моего возраста – мышцы шеи взбунтовались, но выпускать из вида опасную машину не хотелось. Я развернулась, встала на колени на заднем сиденье и уставилась на серый драндулет, пытаясь предвидеть его действия. Мы как раз выехали на новый виток дороги и справа от нас встала каменная стена.

Как ни странно, но серый сразу отодвинулся метров на сто и поехал вполне пристойно, уже не пытаясь приближаться.

– Вот так и сидите, Алиса Аркадьевна! – воскликнул Михаил. – Похоже, вы на него благотворно влияете!

Мои колени выдержали до следующего витка – слева от нашего автомобиля открылся горизонт с видом на море, и я взмолилась:

– Миша, больше не могу! Он вроде присмирел.

Но стоило мне начать сползать с сиденья, понемногу разминая затекшие ноги, как серый резко набрал скорость и начал быстро приближаться. Я застыла на месте, и нелепость предположения, что я на него влияю, стала очевидной – он несся к нам на всех парах…

– Он столкнуть нас хочет, Миша!!! Столкнуть!!! – мелькнула страшная догадка. – Он просто дожидался этого витка, справа удачный обрыв, – вопила я от страха.

Обрыв и в самом деле был очень «удачным» – обочины на этом витке почти не было, а надеяться, что низкое металлическое ограждение задержит машину, которую пытаются столкнуть, не приходилось.

Миша резко усилил скорость, но двигатель у драндулета явно не соответствовал его внешнему виду – нас уверенно догоняли. Страх взлетел тошнотой… Мы мчались с горы по серпантину на предельной скорости. Все, на что я оказалась способной – не орать от страха и не мешать Михаилу.

Серый уже догнал нас и резко свернул влево, обгоняя и прижимаясь к нам вплотную, постепенно вынуждая Михаила сдвигаться вправо, чтобы избежать столкновения.

«Сейчас можно бы и затормозить, снизить скорость», – думала я, но боялась подсказать это Мише – у него явно были другие планы, ему лучше не мешать…

Серый почему-то не пытался толкаться, хотя столкновение с ним сбросило бы нас с дороги – «в случае нашего падения на его машине останутся следы от удара», – мелькнула в голове догадка – и, пользуясь тем, что встречных не было, просто отжимал нас к краю…

«Почему же Миша не тормозит!» – мучилась я, уже готовая выкрикнуть это. Я обернулась – дорога была пуста, можно было бы притормозить! Отстать от него!

До конца опасного витка серпантина было еще далеко, и если ничего не предпринять, то он-таки найдет способ сбросить нас… в конце концов решится ударить в бок! Но серый вдруг резко ушел вперед и вправо, грубо подрезав нас. Миша вильнул в сторону; меня, не успевшую окончательно сползти на сиденье, мотнуло в сторону, я сильно ударилась головой, в глазах потемнело…

Из темноты да во мрак

Я была уверена, что не потеряла сознание от удара, – по крайней мере я слышала и брань Михаила, и рев моторов… Но когда темнота перед глазами рассеялась, оказалось, что мы уже никуда не двигаемся и стоим на довольно широкой, не менее двадцати метров, площадке, отделяющей дорогу от края обрыва. В длину вдоль дороги площадка протянулась всего метров на пятьдесят, а дальше опасная пропасть опять подбиралась прямо к колесам проезжающих автомобилей.

Я при этом сижу на заднем сиденье машины с настежь открытой дверцей, свесив ноги наружу; а передо мной сидит на корточках Миша и испуганно заглядывает мне в глаза:

– Ну, слава Богу! – выдохнул он, увидев, что я пришла в себя, и тут же затараторил: – Голова болит? Нет? А что болит? А вообще, как вы себя чувствуете? Едем в больницу срочно!

Он говорил что-то еще, но я замахала на него, как на надоевшую муху:

– Да ничего не болит! Ни-че-го! Шишка вот на лбу – боюсь синяк наплывет! Вот ужас-то!

Удивительно, но у меня и в самом деле ничего не болело, только саднил быстро вздувшийся противный бугор на лбу, и от пережитых волнений наплыла жуткая усталость и уныние…

– Действительно ужас! – разозлился мой проводник, вставая. – Что может быть ужаснее синяка на лбу?! Подумаешь, в про́пасть свалиться – главное, чтобы синяков не набить!

– Да ладно, Миша, угомонитесь, – заныла я, – без вас тошно! Лучше скажите, что это было!

– Похоже, ваше приключение не так уж и безобидно, дорогая Алиса Аркадьевна! – тут же язвительно возвестил Михаил. – Кому-то не нравится, что вы тут все вынюхиваете про Гревских! В какие детали вы меня не посвятили? Признавайтесь!

– Да будет вам! – я обиженно фыркнула. – Я соврала только насчет того, что инициатива этих, как вы выражаетесь, вынюхиваний идет от Игоря Гревского, а не от его жены – вот и все! И то не вам!.. Да и странно это как-то! Что мы, собственно, такого узнали, чтобы нас с горы сбрасывать? Да и об этой моей поездке, кроме Ритиной семьи, Изольды Альбертовны и вас никто не знает! Не кажется ли вам, что искать каких-то смыслов в этом инциденте не стоит, что это просто вот такой вот… стервец! Заправленный чем-то, конечно…

Миша задумался…

– Может и так… – наконец произнес он. – Но я этого серого с заляпанными номерами еще по дороге в Морское углядел. Машина по уши в грязи, сам в темных очках и шапку чуть ли ни на нос натянул – приметная личность. Замаскировался так, что трудно не заметить! В шпиёна играл, мудак! В Морском, правда, не помню его… не иначе на Зеркальное свернул, там есть площадка за деревьями – легко спрятаться и ждать нас на обратную дорогу.

– Но откуда он знал, к кому мы в Морской едем, если не поехал за нами?! Или – о! – получается, что знал заранее, но тогда и сбрасывать надо было по дороге туда, чего ждать-то пока нам великую тайну о месте обучения Вари не раскроют! Нет-нет, здесь что-то не то! Не привязывается к Гревским!

– А что же еще? – горячо возражал Михаил. – Ну какая может быть еще причина нападать на нас!

– Что значит «какая еще»! Как будто мы хоть одну знаем! – не поддавалась я. – Сбрасывать меня со скалы за то, что я могла узнать и в Питере, только за бо́льшее время! А времени у Альбертовны мало, потому и приехала!

Я резко встала и, расхаживая вокруг машины, говорила и говорила, стараясь вдолбить Михаилу, – или себе? – что ничего тайного произнесено не было, что никаких ценностей в доме не замечено, что старушка была вполне приветлива и откровенна, особенно если учесть неожиданность и причины моего появления, ее нелюбовь к Гревскому и застарелые раны семьи…

Не знаю, как долго продолжался этот моцион, но нечаянно взглянув на Михаила, смиренно стоявшего со скрещенными на груди руками и внимательно наблюдавшего, как я наворачиваю круги, я внезапно осознала, что со мной случилась – не побоюсь этого слова – натуральная истерика.

«Силы небесные! До чего я дошла со своей благотворительностью!» – вспомнила я выражение Даниловой. Истерики пожилой тетки перед брутальным красавцем, да и вообще перед кем-бы то ни было – форменное непотребство… Надо было срочно что-то предпринять!

Я остановилась, замолчала и, улыбнувшись, спросила:

– А поесть у нас что-нибудь осталось?

– И это правильно! – обрадованно встрепенулся Миша. – Стресс надо заедать! Ну… если другие народные способы в данный момент недоступны… – последнее донеслось уже из глубины салона. Шут гороховый!

Следующие десять минут мы молча сидели на установленной на площадке лавочке и таскали из открытых коробок все подряд, не соблюдая какой-либо последовательности: холодные сырники, мясные рулетики, круассаны… Великое все-таки дело – вкусная еда, пусть даже совершенно холодная… пусть даже на скамеечке на дороге, чуть не погубившей нас! Не знаю, как Михаилу, а мне помогло! Уже через некоторое время мы бурно обсуждали, как нам все-таки удалось спастись.

Оказалось, что Михаил, никогда не бывавший в Морском, эту дорогу тем не менее помнил. Тот самый поворот на Зеркальное далее ведет к горнолыжным курортам, и ему приходилось возить туда туристов. Он уже примечал эту площадку ранее и по дороге наверх снова обратил на нее внимание. Улепетывая от серого, он старался дотянуть до этого места, свернуть на площадку и резко затормозить. Деревья, растущие вдоль обрыва, не дали бы спихнуть нас вниз, даже если бы серый мерзавец и умудрился заехать сюда. Скорее всего, он так и двигался бы параллельно с нами, продолжая попытки нас столкнуть. Однако, приметив площадку, резко подрезал, надеясь успеть сделать свое черное дело до безопасного для нас места, – но было поздно: Михаил был готов к резкому маневру и… он удался! Серый, пару раз вильнув задом, умчался ни с чем…

Успокоившись, мы договорились до следующего: во-первых, тайна инцидента покрыта мраком и пусть там и остается; во-вторых, при таком количестве еды на Михаиле лопнет кожа, а Ритин пуховик станет мне совершенно впору; в-третьих, день перевалил за середину, и надо срочно проводить экскурсию по городу, а то я не успею в аэропорт, домой!

Домой

– Ну вот, Алиса Аркадьевна, ваша миссия и закончилась… – проговорил Миша с некоторой грустью. – И, я полагаю, успешно… Если не считать шишки на лбу!

Мы сидели в одном из многочисленных кафешек аэропорта, ожидая начала регистрации. Я надеялась, что чашка кофе поможет мне выдержать следующие пять часов дороги, отделяющих меня от Приветино. Все события этого причудливого дня остались позади. Тьфу-тьфу…

Был уже поздний вечер… Поиски, разговоры, крайне неприятные дорожные приключения, экскурсия по городу и, наконец, прощание с хлебосольным Рафиком со всеми вытекающими последствиями, сложенными у меня в сумке, унесли последние крохи моих оскудевших сил. Я не могла не только отвечать Михаилу, но даже выпить этот кофе – слабую надежду на хотя бы краткую реанимацию.

– Да как вам сказать, Миша… – выдавила я из себя. – В целом – да. Девушка, похожая на Леру существует, она учится в Питере и отчаянно нуждается в деньгах, чтобы оплатить второй семестр учебы. Где ее искать тоже известно. Альбертовне остались сущие пустяки! Однако, что мне делать с сопутствующими сведениями и как выкинуть из головы эту нашу… м-м-м… передрягу. Не могу отделаться от мысли – на кой ляд мы ему сдались?..

– Ну вот опять, Алиса Аркадьевна! Мы же с вами уже все обсудили и постановили тему закрыть! Признать ее как не имеющую отношения в вашей миссии! – с укором произнес Михаил. – Что же касается других мотивов, то я уже сообщил своему полицейскому приятелю о происшествии, и он обещал заняться – завтра с утра я у него. Как только у меня будут какие-либо сведения – я вам позвоню.

Миша помолчал немного, покрутил в руках чашку с остывающим кофе и вдруг добавил:

– Признаться, мне жаль, что вы уезжаете… что миссия закончилась… То есть, я конечно рад, что вам удалось все выяснить… – Он вдруг смущенно замолчал, осознав, некоторую двусмысленность того, чего ему жаль, и попытался исправиться: – Понимаете, мне было интересно!

– А я вот не могу разделить ваш энтузиазм! – возможно от крайней усталости во мне опять вдруг вспыхнула надрывная жалось к себе, что, как ни странно, придало мне сил на возбужденный выпад. – Возраст не тот! Это мое путешествие было мне совершенно ни к чему! Мне на завалинке сидеть пора и кости греть, а не мотаться по стране в поисках малолетних воришек! И почему я все время вляпываюсь в такие истории!

Запал кончился, и ужасная досада заставила меня обмякнуть и уткнуться в чашку, спрятав глаза. Возраст возрастом, но делать из себя бо́льшую старуху, чем я есть на самом деле, перед молодым человеком, который к тому же значительно облегчил мою участь здесь, это уж выглядит нездоровым кокетством. Слава Богу, мой проводник, кажется, с пониманием отнесся к моей выходке.

– Да будет вам, Алиса Аркадьевна! Зря вы на себя наговариваете! Завалинка… кости… – передразнил он. – Это просто усталость – вы же почти не спали ночью, потом ранний прилет и целый день разговоров и событий – я сам еле на ногах держусь. И причем тут возраст! Любой возраст прекрасен и…

Мне тоскливо от таких песен…

– Бросьте, Миша, – устало прервала я его, меланхолично махнув рукой, – бросьте… Все как положено: морщины… жизненный опыт… пошаливающие органы… седина… А вот за мою эскападу простите, досада взыграла, не обессудьте. Действительно, от усталости себя не помнишь. Впрочем, кажется, вызывают на регистрацию.

Я тепло попрощалась с моим неподражаемым проводником, клятвенно обещав держать его в курсе и непременно приезжать еще.

*

Питер встретил меня резко изменившейся погодой. Полдня шел густой снегопад, а к вечеру на город опустился мороз. Из чемодана опять был извлечен пуховик Даниловой, а автомобильная куртка перекочевала на его место. Меня встретил Ритин племянник Митя, а еще через полтора часа я в обнимку с еле успокоившимся от радости Мартином сидела на диване в гостиной и, потягивая коньяк, отчитывалась о проделанной работе. В самолете я отдохнула и краткой дремотой сбила ночной сон. Диван был уютный, Мартин был рядом, коньяк отлично бодрил, дистанция до собственного дома и манящих каникул резко сократилась, и я бодро повествовала подруге детали моих похождений, прикрыв челкой синяк на лбу и опустив инцидент на дороге. О том, что у Гревского есть племянница, я, разумеется, сообщила ей кратко по телефону сразу после разговора с Раисой Витальевной.

Рита слушала очень внимательно… но как-то не по-даниловски… Вопросов не задавала, не вставляла междометия, не требовала уточнений… В конце концов я обратила на это внимание и нехорошее предчувствие тоскливой гнильцой стало разъедать только-только умиротворившуюся действительность.

Бывают такие дела или события – занудные и нервные – которые в разной степени отравляют существование. Обычные вроде дни проходят на токсичном фоне этих незаконченных дел и под гнетом понимания, что жизни нет, а есть непробудный сон, который надо перемочь, чтобы опять начать нормально существовать. Это может быть все что угодно: прохождение судебных тяжб, непростой сбор документов для оформления чего-либо, тревожные ожидания любого рода…

Когда от тебя зависит насколько быстро этот период пройдет, то стараешься изо всех сил! Вот уже собрала все документы, осталось дождаться решения… ах, нет, документы не взяли – нужна еще какая-то справка… бегом за справкой… никого нет, приходите завтра… Пришла завтра, отстояв полдня в очереди, получила справку… отнесла… И вот наконец впереди замаячил чистый горизонт… Ах нет – исковое заявление надо переписать… И горизонт опять закрыли мрачные горы…

Такие периоды вспоминаются с тоской и облегчением, что они в прошлом… Я стараюсь отбрасывать от себя и вообще не вспоминать подобные докучные картины прошедшего.

Сейчас в радость от того, что я честно внесла свою лепту в это важное дело, и теперь впереди маячит светлое будущее, стало просачиваться странное предчувствие, постепенно заволакивая перспективу туманом.

Тем не менее я закончила свой отчет:

– …Альбертовне осталось только съездить в общагу, и ей либо сразу повезет, и она найдет там Варю, либо нужно будет выцарапать номер мобильника девушки. Комендант обязан его иметь. А просить будет не кто-нибудь, а родственница! Должны дать!

Рита сидела как-то безрадостно… А я-то еще в самолете смаковала, как мы будем расхваливать нашу инженерную логику, незаурядность которой привела к полному подтверждению сформулированной гипотезы!

– Что случилось? – не выдержала я.

– У Изольды Альбертовны жесточайший гипертонический криз… Весь день скорые… Только к вечеру стабилизировали, – немного помолчав, грустно поведала мне Рита. – Спасибо, Алиска, что съездила! Теперь все совершенно очевидно! Действительно, осталось только найти и поговорить. Но Альбертовна конечно же не сможет… Умолила меня сделать это… хотя я вроде сама и предложила, даже настаивала, но она почему-то все равно умоляла. Завтра Маша меня прикроет… я маму помою, покормлю, дальше она присмотрит до моего возвращения.

Меня накрыло леденящим душу стыдом за собственное малодушие! Кошки… книжки… киношки… Срамота!

– Едем вместе! – безапелляционно заявила я. Туман исчез, горизонт стал светел и ясен.

– Ты что это, Антонова! – Рита вернулась в свое обычное руководящее состояние: глаза приняли привычно круглую форму, в голосе клокотало возмущение. – Сомневаешься, что я не выцарапаю телефон этой Вари у коменданта!

Ха! Кто бы сомневался! Чтобы Данилова не добилась бы своего?! Да не родился еще такой комендант!

– Вдвоем веселее! – парировала я. – Кроме того, кто тебя повезет? Ты же безлошадная!

– Я договорилась с Митей… он потом на работу, а обратно такси возьму… Да и вообще, не растаю!

– Вместе не растаем и поедем на Саньке! – не сдавалась я. – Возможно, потом придётся куда-нибудь поехать… за Варей – ты подумала? Может она нам встречу назначит, у нас ведь каждый день на счету! Альбертовна вон и дня не выдержала!

Данилова продолжала сверлить меня возмущенно округлившимся взглядом… но уже молча.

– Ну ладно! – наконец произнесла она. – Мазохизм еще никто не отменял.

Разговаривать больше было не о чем. Мы залегли спать, чтобы закончить этот бесконечный день.

Еще один бесконечный день

Здание общежития являло собой одно из строений конца советской эпохи и вызывало тоску своим унылым обликом. Нет-нет, оно было отремонтировано и снаружи, и внутри, но печальная эстетика тех лет прочно укрепилась в его стенах. Ремонт был, что называется, косметический: широченные швы криво уложенного кафеля были замазаны цементом, бугристые стены вестибюля и уходящих в обе стороны коридоров никто и не думал выравнивать – их просто покрыли свежей краской, и теперь стены бликовали своими неровностями под светом, проникающим через огромные стеклянные окна вестибюля, которые плохо держали мороз: в вестибюле гуляли сквозняки и было откровенно холодно.

Дежурная при входе была под стать тому времени, хотя вряд ли сама его застала в полной мере: вся в мелких химических кудряшках, меховой жилетке из старой кроличьей шубы, в черных микитках она с хмурым лицом сидела в застекленном «скворечнике» около вполне современного турникета, пропускающего по электронным картам снующих туда-сюда студентов. Для полного совпадения с эпохой даме не хватало мохерового берета. Возгласы «Здрасть, Тамарванна» открыли нам тайну ее имени. С другой стороны турникета был еще один «скворечник» с лаконичной табличкой «Охрана», хотя никакой охраны там не наблюдалось. Сам факт того, что охране предназначалось сидеть за загородкой, вызвало мое недоумение: в случае чего успеет ли означенная охрана вовремя извлечь себя из своего убежища!

В этот раз я не бросила Мартина в одиночестве и поэтому, держа его на коротком поводке, осталась стоять у самого входа, опасаясь гневного окрика, что собакам вход воспрещен. Данилова же бодро направилась к дежурной.

Когда она начала вливать той уже пристрелянную легенду о желании несчастного больного увидеться со своей родственницей, я осмелела и подошла ближе. Рита говорила гораздо убедительнее меня, и мне показалось, что вопрос будет решен быстро. Однако я ошиблась.

– Чего вы от меня-то хотите? – довольно неприязненно отозвалась наконец дежурная.

– Так я же вам говорю, мне обязательно надо повидаться с Варварой Гревской, которая здесь живет, – терпеливо повторила Рита.

– С чего вы взяли, что она здесь живет? – был хмурый ответ.

– Ее бабушка уверена в этом.

– Так позвоните, она и выйдет! Чего вы от меня-то хотите?

Рита вдохнула и терпеливо сделала второй заход:

– Тамара Ивановна, к сожалению, у меня нет ее номера! Они с дядей давно не виделись и почти потеряли друг друга, а сейчас он очень болен и хочет повидаться. Вы можете ее вызвать? Я вас очень прошу… вы же знаете – эти молодые девицы… вот что у них в голове творится! – кавардак и тарарам! Наверняка же бегает туда-сюда по городу, – в этот момент Рита осуждающе взглянула на проскочившую через турникет девушку с оранжевыми волосами – «Здрасть, Тамарванна» – рассмотреть что-нибудь кроме цвета волос не удалось. – Ну почему к дяде не забежать, поинтересоваться здоровьем… Ведь родная кровь…

Рита попала в десятку!

– И не говорите, – оживилась Тамара Иванна, – уже ведь в глазах мелькает, голова каждый день болит от их мельтешни! Ни книжку почитать, ни чаю попить… и ведь отойти нельзя, на мне вся ответственность!

Тамара Иванна, все больше возбуждаясь и возмущенно жестикулируя, рассказывала о своей усталости, о своих обидах… и мелкие кудряшки трепетно кивали, как головки колокольчиков.

– Вам вообще требуется молоко за вредность давать, – в тон ей добавляла Данилова, – сидите тут целый день на холоде, на сквозняке…

Короче говоря, дамы нашли общий язык…

Наконец тема истощилась, наступила пауза, но лицо дежурной явно подобрело… Под шумок я подошла уже совсем близко и смогла рассмотреть у нее на столе какую-то часть «Истории Российского государства» Акунина. Почему-то для меня было неожиданностью: Тамара Иванна интересовалась или историей, или Акуниным, или и тем и другим. Это навело меня на мысль, что самое время вытащить на свет Божий наш рояль в кустах. Я достала из сумки прихваченный на всякий случай томик «Тайны псковских монастырей» с подписью автора и незаметно под окошечком скворечника подсунула его Даниловой в руку.

– Вы знаете, Тамара Ивановна, – прервала молчание Рита, – Варин дядя известный ученый, академик, Игорь Гревский. Если вам интересно, то я от его имени могу подарить вам его книгу с подписью.

Данилова протянула книгу:

– Вот, посмотрите – здесь на первом развороте его автограф…

– «Уважаемому читателю, удостоившему меня честью обратить внимание на сей скромный труд…» – начала читать Тамара Ивановна… внезапно глаза ее увлажнились, и она замолчала.

Я в очередной раз мысленно посрамила себя за свою, увы, обычную неряшливую поверхностную оценку людей. В данном случае вахтерши общежития, которая целыми днями наблюдает несущуюся мимо жизнь – молодую, яркую, получающую прекрасное образование и возможности. Интересно, какой была бы я, если бы обстоятельства приговорили меня проводить время на этих сквозняках, торчать в этом скворечнике сутки через трое… или какой там режим?..