Не плачь, моя белая птица

– Как это?

– Запрягу и поедем.

Ночаев согнулся пополам.

– На мужиках или бабах?

Ливасов недолго думал:

– На девках.

– А хомуты?

– Хомутов у меня нет по размеру. Пока без хомутов.

– Ну-у, – разочаровался Владимир Осипович. – Надо хомуты.

– Пошли, – Ливасов встал, потянул приятеля за руку.

– Куда?

– Запрягать, – и оба едва не повалились от хохота.

Пошли.

Глава 33

– Вот смотри, это цы, это червь.

– Подожди, я уже те забыл.

– Ладно, давай сначала.

Луша и Стёпка сидели на обочине пыльной дороги и чертили на песке буквы. Луша помнила начертания некоторых из них, и теперь свои знания передавала Стёпке. Они не заметили, что за ними уже некоторое время наблюдала Сонечка.

Прогулка по деревне и дальше на луг за полевыми цветами закончилась вот такой встречей.

– Их там много, этих букв. Все не запомнить, наверное.

– Но как-то же их запоминают?

– Наверное, только страшно умные люди.

– Да? Я знаю и не страшно умных, а читают.

– Ну тогда не знаю. Теперь, если эти буквы рядом поставить, то получатся слова.

– Как это?

– Сама толком не понимаю. Получаются как-то, – вздохнула Луша.

– А давайте я вам помогу разобраться? – Сонечке показалось, что слова сами вырвались помимо её воли.

Луша и Стёпка вздрогнули и вскочили на ноги. Соня оглядела их. Оба босоногие. Девчонка очень хорошенькая. Просто кукла. Да и паренёк – настоящий Лель. Светлые, немного волнистые волосы, большие глаза. Какие красивые дети у Ольгиных крестьян. Но казались почему-то слишком перепуганными. От неожиданности? Или кого-то опасаются?

Увидев перед собой Сонечку, немного расслабились, но настороженно-недоброжелательное выражение на лицах осталось. Сонечке показалась обидной такая враждебность, и желая растопить её, она улыбнулась.

– Меня зовут София Павловна. И я могу вас научить читать.

Но враждебность не исчезла. Хотя в лицах что-то дрогнуло.

Читать! Луша со Стёпкой об этом мечтали. Мизерные знания по крупицам собирались и тут же старательно усваивались, но не складывались в общую картину и толку от них не было. Так же не было того, кто бы им помог. И вот помощь пришла сама.

Но это барышня. А им неприятностей хватало и от барина. А что барин, что барышня – невелика разница. Лучше держаться от них подальше.

– Что же вы молчите?

– Благодарствуем, не надо, – ответила девочка.

Сонечка совсем обиделась. Молча пошла дальше. Ребята посторонились. Она шла и искоса посматривала на закорючки, которыми исписана была дорога. Это всё же мило. Сонечка чувствовала, что умиление вытесняет обиду. Вдруг резко остановилась. От неожиданности даже сбилось дыхание.

Прямо перед её глазами, на участке плотно утрамбованной земли был портрет. Сходство несомненное. Это та девочка, с которой она только что разговаривала.

Ошеломлённая Сонечка не могла сдвинуться с места, чтобы продолжить путь.

– Это ты нарисовал? – обратилась она к пареньку.

– Я, – просто ответил он.

Сонечка вернулась. Подошла к этим недружелюбным ребятам.

– И всё же давайте знакомиться.

Глава 34

Варя тряслась в закрытой коляске рядом с Глафирой Никитичной и угрюмо смотрела на проплывающие мимо поля, луга и ветхие крестьянские избы. Разговаривать не было сил совершенно. Пусть улягутся в душе горечь и разочарование, и тогда она вновь сможет повернуть лицо к своей благодетельнице. А пока – невозможно.

Потому что, несколько минут назад, увидев вышедшую из комнаты девушку, полностью готовую к вечеру, Глафира Никитична протянула обидное:

– Это что ещё такое?

«Это что ещё такое» относилось к Вариной причёске.

– Одень чепчик.

Вот и всё. И возражений не может быть. Поскольку у Вари не должно быть своего мнения. А если вдруг возникло, лучше спрятать его в недрах души и постараться забыть.

Варя напялила первый попавшийся. Попалось коричневое выгоревшее на солнце нечто, может быть, где-то и драное. Ну и пусть. Какая разница? Сил больше нет.

Настроение поднялось лишь от встречи с Сонечкой. Девушка выбежала навстречу, как только коляска показалась на подъездной дорожке, очевидно ожидая и высматривая их, едва поздоровалась с Глафирой Никитичной и крепко-крепко обняла подругу. Варя и не помнила, когда так радовались её присутствию. От горячих объятий горькая льдинка, вызванная упрёками Сониной матери в неблагодарности, стала таять. Не может быть, чтобы и Соня её осуждала. Нет, здесь какое-то недоразумение.

– Милая, милая, Варенька, обещай погостить у нас несколько денёчков.

Варя не ответила. Разве от неё это зависит? Она бросила взгляд на свою покровительницу. Та же оставила слова девушки без внимания.

– Погоди, София, дай же нам всем поздороваться.

Татьяна Владимировна тоже вышла навстречу важной гостье – Глафире Никитичне, и теперь чуть нахмурила брови. И чему их там только учат в этих пансионах? Девочка слишком эмоциональна и чувствительна.

– Дорогая Глафира Никитична, как Вы перенесли дорогу? Пройдёмте же, как я рада Вас видеть. А вот и Владимир Осипович.

Племянник был как всегда вежлив и элегантен. Он поцеловал руку тётушки и предложил провести её в сад к другим гостям. Оттуда доносилась музыка, смех и весёлые возгласы.

Как Глафира Никитична и распорядилась, большую часть празднества решено было провести на открытом воздухе.

– Это, кажется, оркестр играет? – заинтересовалась она.

– Да, – подтвердила Татьяна Владимировна, – Василий Иванович решил дочери сюрприз устроить, прислал наших артистов. Так что у молодёжи сегодня будут танцы.

– А сам он?

– Приехал на пару дней. Сейчас где-то среди гостей.

– Танцы, – Сонечка засмеялась тормоша подругу за руку. – Мы с тобой танцевали в пансионе с друг с другом. Помнишь? А сегодня будем танцевать по-настоящему.

– Я ещё помню, как ты танцевала с табуретом.

Девушки тихонько захихикали.

– Варенька, – шепнула Соня, – ты прости, что письмо твоё показала матушке. Я просто не знала, как тебе помочь. Думала она лучше сообразит. Но маменька не поняла ни тебя, ни меня.

– А как тут поможешь? Напрасно я вас побеспокоила.

– Что ты говоришь! Вовсе не напрасно. Ладно, потом. Я тут целую интригу затеяла, чтобы тебя к нам погостить отпустили. Тогда обо всём и поговорим.

Варя задумалась. С подружкой пожить как в старые добрые времена очень соблазнительно. Но как же Агаша?

А Сонечка уже потянула её в сад, где по дорожкам гуляли гости, по лужайкам бегали дети и собаки, за огромным столом под открытым небом сидела именинница и принимала поздравления, оркестр играл что-то весёлое, а рядом с импровизированной сценой прямо на траве сидели пёстрой стайкой цыгане, ждали своей очереди, и мысли об Агаше на некоторое время оставили Варю. Им на смену пришла неловкость, что среди девушек в лёгких светлый нарядах она словно коричневая ворона в нелепом чепчике.

И неловкость эта была оправдана. Варя сразу обратила внимание почти всех присутствующих.

Маша Горобец, стоя в кругу подружек, шепнула:

– Кто это девушка, что от Софии не отходит ни на шаг?

Подружки посмотрели с любопытством, но наряд Вари вызвал пренебрежение. Девушки пожали плечами, никто с этой особой не был знаком.

– Похожа на гувернантку, – кто-то насмешливо хмыкнул.

– А этот головной убор. В какой уборной его раздобыли? – тут уж все девушки откровенно засмеялись.

Варя напряглась. Она уловила косые взгляды пёстро-нежной группы молоденьких девушек и их смех. Поняла, что это относится к ней. София тоже поняла. Но не бросила подружку, а ещё крепче взяла её под руку и повела знакомиться с ними.

Но Маша Горобец уже потеряла интерес к девице в нелепом чепчике. Она увидела пристальный взгляд Николая Думинского, направленного в их сторону. И постаралась мимикой, улыбками и позой, относящимися к подружкам, показать ему всю прелесть своей озорной и милой юности. Татьяна Владимировна была права, когда угадала ещё на званном обеде её скрытую охоту. Как говорится «рыбак рыбака…».

Николай же внимательно всматривался в лицо девушки, которую только что представили гостям. Варя. Он, кажется, узнал её. Хотя и ошибиться было немудрено. В свете луны она казалась прекрасной. В полутёмной лачуге Несупы, освещённой лучинами, её тёмные глаза блестели от недавних слёз и напоминали созревшие вишни, а от ресниц на щёки падала длинная тень.

Теперь же девушка больше напоминала невзрачную серую мышку. Николай был озадачен такой метаморфозой. Она? Или нет?

Грянули первые звуки вальса. Ну вот. Началось!

Девушки встрепенулись. И самый завидный жених направлялся к ним. Все чуть застыли в напряжённых позах, старательно глядя чуть в сторону от человека, за которым пристально следило боковое зрение.

– Разрешите Вас пригласить.

Глаза девиц округлились в неприятном изумлении. Думинский подошёл к «гувернантке». И теперь стоял, ожидая её согласия. Варя тоже была удивлена. Но руку навстречу мужской руке в белой перчатке протянула.

– Да кто она такая? – тут уж девушки проявили настоящий интерес и повернулись к Сонечке.

Но к Соне уже подходил с приглашением другой молодой человек. Поэтому ответить она не успела.

– Мне, кажется, мы с Вами где-то виделись? – вступил в разговор Николай после некоторого времени танца.

Варя посмотрела, не узнавая.

– Не думаю.

«Голос её. Это она. И имя. Вот только фамилию не запомнил. Но меня не узнаёт. Или всё же не она?»

А Варя действительно не узнала. Тогда, в лесу, она была так расстроена и напугана, что даже не всматривалась в лицо помогающему ей мужчине. И потом, она не думала его больше встретить. Ей казалось, что незнакомец навсегда ушёл из её жизни.

– Вы гостите у госпожи Гружевой?

– Да, сударь, я её крестница и компаньонка.

А ещё нахлебница и приживалка. Последнее, разумеется, Варя сказала про себя.

– Я вижу, как Вы близки с Софией Павловной.

– Сонечка – моя лучшая подруга. Мы вместе с ней выросли. В пансионе…

А Сонечка тоже танцевала. Но совсем не с тем, на кого рассчитывала. Мило разговаривая со своим кавалером, она в то же время украдкой следила за Ливасовым. Танцует. За всё время к ней ни разу не обратился. Едва поздоровался и, казалось, утратил интерес.

Сонечке стали неприятны и все гости в целом, и жестокие девушки в частности, и загадочный Ливасов, который, похоже, её в очередной раз оскорбил.

Один Думинский молодец, утёр нос девушкам.

Сонечка поискала глазами Варю. Этот чепчик действительно никуда не годится. Но она знает, чьих рук это дело. И постарается. исправить положение. Сонечка мило улыбалась кавалеру, а в душе её продолжало закипать раздражение.

Когда после танца девушки вновь оказались рядом, Сонечка потянула подругу за руку:

– Пойдём со мной.

Варя молча пошла. Девушки вошли в дом.

– Пошли в кабинет, там большое зеркало, – сердито, как показалось Варе, проворчала подруга.

Неожиданно кабинет оказался занят. Там сидели Ольга и Глафира Никитична. Сонечка поколебалась у порога, но потом решительно вошла.

– Сонечка, Варя, – обрадовалась Ольга, – а мы только что о вас говорили. Глафира Никитична любезно согласилась отпустить тебя, Варя, к нам на неделю погостить.

– Замечательно! – воскликнула Соня с лучезарной улыбкой. – А я тут пытаюсь кое-что Вашей крестнице, Глафира Никитична, втолковать.

Варя хорошо знала свою подругу, знала гораздо лучше, чем её же старшая сестра, поэтому она единственная, кто насторожился.

– Грешно ей прятать под этот чепчик свои прекрасные волосы.

И Соня смеясь, словно в шутку, проворно развязала ленты и сорвала Варин головной убор.

– Вы согласны, Глафира Никитична, что так несравненно лучше?

Глафира Никитична кисло согласилась.

Сонечка торжествуя повернулась к подруге.

– Стой! – резко сказала той.

Варя замерла. Она хотела поправить выбившиеся пряди.

– Не трогай! Так хорошо!

Причёска прекрасно сохранилась, а несколько локонов так красиво обрамляли лицо, что не всякому искусному парикмахеру удалось бы это повторить.

– Пойдём, праздник ждёт!

Несмотря на коричневое скромное платье, Варя не осталась без кавалеров ни на один танец. В оставшейся части праздника она имела несомненный успех.

И лишь Николай не подходил больше к девушке. Он украдкой за ней наблюдал. И ему нравилось видеть её красивой и улыбающейся. Он узнал. Это была она.

Уже было довольно поздно, когда гости стали разъезжаться. Последним прощался Ливасов. Когда он взял руку Софии, она почувствовала между ладонями комочек.

«Записка. Он пытается мне передать письмо», – поняла она и сжала комочек в ладони.

Только оставшись в своей комнате в одиночестве, она рискнула её развернуть.

«Злые силы пытаются разлучить девушку, которая краше утренней зари и её верного поклонника».

Глава 35

Владимир Осипович верхом проводил последних гостей до околицы и теперь неспеша возвращался домой. Деревня уже давно спала. В одной избе светилось окно, ставни были не закрыты.

«Здесь, кажется, живёт та девка красивая, – подумал Владимир Осипович. – Что ж они не спят?»

Молодой помещик соскочил с коня, крадучись подошёл к окну.

«А что, – оправдывая своё любопытство, сказал себе, – имею полное право знать, чем занимаются мои крестьяне. Что им не даёт уснуть? Может, они что недоброе замышляют».

Изба неярко освещалась лучинами. На лавке сидела старая бабка. Вид её был весьма уставший. Ноги её стояли в лохани с водой. Луша сидела на полу перед этой лоханью и мыла бабкины ноги.

– Да не надо, – донёсся до Владимира Осиповича приглушённый голос. – Не надо, внученька. Я так их в воде подержу. Нехай остынут немного. Горят.

Луша оставила бабкины ноги и положила свою ласковую головку ей на колени.

– Соскучилась, родная моя.

– Соскучилась, – раздался из невидимого угла женский голос. – Дня не было, чтобы тебя не вспоминала.

– Ничего, теперь вместе будем жить-поживать, – Владимир Осипович только сейчас заметил в тёмном углу мужскую фигуру. Отец, догадался он. Сидел на лавке у печи, и по всему было видно, что тоже устал.

– Ну будя, давайте уже садиться вечерять, да спать ложиться. Ночь на дворе.

Владимир Осипович бросил ещё один длинный взгляд на нежное кукольное лицо девочки и оторвался от окна.

«Ишь ты, бабку перевезли. Это кто ж им разрешил? Нет, тёща с тестем, если им хочется своё милосердие проявить и бабку родственникам пристроить, это их дело. Но у меня-то нужно спросить. Она мне тут задаром не нужна. Старая карга».

Домой возвращаться перехотелось. Сел на коня, повернул в сторону. Там, на берегу Русы был домик. В нём его всегда ждали.

Владимир Осипович завёл коня в скрипучую калитку, в темноте закинул уздечку на плетень, зашёл в избу. Дверь здесь всегда открыта. Не будет же он стучаться, как гость. Здесь он тоже хозяин. И его должны каждый день ждать. И каждую ночь.

На мягкой лежанке сонно сопела девушка. Владимир Осипович скользнул под одеяло жадными руками…

Через какое-то время близкий рассвет чуть разогнал ночную мглу. Владимир Осипович повернулся к стене. Теперь спать. До обеда. Сегодняшний был день полон забот.

– Тижёлая я.

Маняша долго не решалась начать этот разговор, но и тянуть больше нельзя. Вот-вот захрапит барин, тогда уже поздно будет.

Владимир Осипович раскрыл глаза.

– Дура, – больше в голову пока ничего не пришло.

Маняша заплакала.

– Ладно, не реви. Может, замуж тебя отдам.

Маняша ещё раз всхлипнула и затихла, обдумывая такой поворот.

– Старая ты уже, – задумчиво произнёс Владимир Осипович. Хотел про себя, получилось вслух.

– Старая? Какая же я, барин, старая? – Маняша даже перепугалась.

– Надоела.

Больше Владимир Осипович ничего не сказал. Сон одолел. Последняя мысль была, что здесь, на этой лежанке в скором времени должна лежать другая. Он уже выбрал.

Глава 36

– Ну!.. Чего ты… стоишь? Не.. видишь что ли? – голос Дуняши прерывался от волнения и усилий.

Но Матвеюшка, похоже, смотрел и не видел.

Дуняша пыталась за верёвку вытянуть из своего огорода бычка. Тот пролез через дыру в заборе, попутно расширяя её, и тянулся мордой за вкусной ботвой.

– Помоги! – сердитая Дуняша даже топнула ногой.

И тут же пожалела об этом. Бычок то ли почувствовал, что верёвка чуть ослабла, то ли топот Дуняши его подстегнул, но рванул уже с новой силой. А так как он был довольно большой, не взрослый ещё, но приближался к этому рубежу, то Дуняша непроизвольно рванулась следом и не удержалась на ногах. Бычок продолжил свой забег в Дуняшин огород. Но и девушка ещё не сдалась, крепко держала за верёвку, хотя и не могла встать на ноги, поэтому просто волочилась следом. Когда обычная трава закончилась и начались заросли крапивы, Дуняша взвизгнула, и Матвеюшка вдруг спохватился. В два прыжка одолел расстояние, отделяющее его от верёвки, наступил ногой на неё, тем самым останавливая и бычка, и Дуняшу, а потом намотал на кулак несколько петель.

– Тяни его отсюда, – скомандовала Дуняша, вставая и отряхиваясь.

Матвеюшка потянул бычка из огорода. Тот мотал рогами, упирался, никак не хотел расставаться с вкусными листьями, такие на лугу он не найдёт, но Матвеюшка был настойчив.

Наконец, бычок выскочил, окончательно доломав плетень.

Дуняша оглядела повреждения. Повернулась к парню: – Чей он?

Матвеюшка молча улыбался.

Дуняша перевела сердитый взгляд на быка. Тот, казалось, смирился с людской жадностью и с хрустом съедал то, что позволяют и растёт прямо там, где он стоял.

– Откуда тебя принесло на мою голову!

Дуняша в раздумье смотрела на животное. На верёвке. Значит, был привязан и оторвался.

– Пошли, выведем его за околицу, привяжем к какому-нибудь дереву, хозяева найдут.

Дуняша повернулась и, нимало не сомневаясь, пошла. И, может быть, этот её командный тон, не предусматривающий отказа, подействовал на Матвеюшку. Он пошёл следом, дёргая за верёвку, если бычок отвлекался и не слишком торопился за Дуняшей.

Вскоре нашлось подходящее дерево, к стволу которого крепко привязали конец верёвки.

– Слушай, а ты заборы делать умеешь? – в раздумье протянула девушка, оценивающе окидывая широкие плечи Матвеюшки.

Но тот по-прежнему улыбался и молчал.

– Пошли, – Дуняша не стала больше уговаривать, схватила парня за руку и повела за собой. Не будет же огород стоять нараспашку до вечера, пока отец с дедом с барщины вернуться. – Сейчас что-нибудь придумаем.

В этот момент и проезжала мимо Глафира Никитична в своей коляске. Дуняша остановилась, давая дорогу.

Глафира Никитична окинула взглядом парня и девушку. Матвеюшку узнала сразу. Тот дурак, которого она так и не смогла приспособить к хозяйству. Чья силушка понапрасну пропадает.

А девку поначалу не узнала. Уж больно чумазой замухрышкой она выглядела. А потом сообразила. Сестра той цыганки, что у неё в горничных. О-о-о, тогда у неё в кабинете она ещё на человека похожа была, а вон она какая оказывается.

Стоят два дурака. Один улыбается, вторая рот раззявила, поклониться даже не сообразила.

Но коляска уже проехала дальше, увозя барыню в её усадьбу. И вслед коляске, а может быть дурачку и дурачке неслось жалобное мычание бычка. Но на него уже никто не обращал внимания.

А через какое-то время, к огромному удивлению всех проходящих, Матвеюшка вместе с Дуняшей чинили дыру в заборе.

Глава 37

– Да баловство это, – Матрёна никак не хотела понять Лушу. Но и втолковать ей свою позицию также не получалось. – Ну сама подумай, на что тебе та грамота. Ни у нас в роду, ни у отца твоего не было учёных. И правильно, что не было.

Луша сидела молча, опустив голову, и казалось ей, что слова матери камушками ложатся ей в душу, тяжеля её.

– А Стёпке на что? Коровам, что ли книжки читать, ай письма им же писать?

И по всему выходило, что жизнь у Луши и Стёпки беспросветная. И нечего мысленно заглядывать в житейские дали, в надежде на проблеск чего-то нового и радостного.

– Да не скажи, мать, – вдруг подал голос Силантий. Он долго молчал, слушал жену, опустив голову так же, как и Луша, и вот что-то решил. Голос звучал задумчиво. – Не отговаривай и не запрещай. Есть желание – пусть пробует. Может, и правда ни к чему эта грамота нам крестьянам. Да только вот что я думаю… Наша дорожка безграмотная вся протоптана, исхожена и изведана. И мало на ней радости, один труд да несправедливость. А книжный путь какой-никакой, а другой. Куда он приведёт – не ведаю, но иттить по нему тебе, дочка, не запрещу. Может, и не будет никакого толку, будешь крепостной, да грамотной, будет от этого ещё тяжелее. Но тут решай сама.

Матрёна опустилась на лавку без сил, уронив руки на колени. Задумалась, даже прослезилась:

– А если свихнётся? Я слыхала, что от книг от тех с ума сходють.

– Да прям. Что-то баре не крепко с ума сходят, а грамоте все умеют.

Тут раздался старческий голос с печки. Бабушка уже все дела свои переделала, легла, да не выдержала, вмешалась в разговор:

– И-и-и, не скажите. Не знаете вы. А вот послухайте, что я вам скажу, раз уж зашёл такой разговор. Прадед рассказывал, что был в нашем роду учёный человек. Давно это было. Ещё до царя Петра. А то и раньше. Теперь и не вспомнить. Маленькая я тогда была. А прадед всё пытался мне разъяснить, чтобы про род свой знала, запомнила и дале передала.

Матрёна и Силантий заинтересовано подняли голову к печи. Луша не выдержала, полезла к бабушке, чтобы поближе быть к ней и её рассказу.

– А чего ж ты молчала досель?

– Да я и не помню многого. Так, что-то. Что был муж грамотный, обученный всяким премудростям. Даже по звёздам разумел. Жил одно время у князя какого-то, имя того князя не запомнила. Во-о, это ещё, значит, до царей дело было, раз у князя служил.

Бабушка задумалась, пытаясь хоть приблизительно посчитать года. Но не одолела. Продолжила:

– Потом на Русу вернулся. На нашу речку, значит. Где-то тут обжился, священником был. Мудрые книги читал. От того мудреца и род наш ведётся. Не-е, были и до него, конечно, наши родичи, но кто они были – про то совсем неведомо. А про того мужика надо хоть запомнить.

– А как звали его?

– Вроде, Прокопий1. Дед наказал имя его повторять кажный день, чтобы из памяти не вытряслось. Теперь вы повторяйте. Запоминайте.

– Прокопий. Бабушка, я каждый день буду повторять. И дальше передам.

– Вот то-то же. Так что, Матрёна, неправда, что в нашем роду одни тёмные люди были. А в Луше, может, и взыграла далёкая кровь, дала о себе знать.

Матрёна с Силантием как-то по-новому взглянули на свою дочку. Помолчали.

– Ну… коли так…, – Матрёна теперь говорила робко, – коли предки голосом крови позвали… Кто я такая, чтобы запрещать.

Но Луше было совестно. Никакого голоса крови она не слышала. Желание своё теперь уж считала баловством и было неловко, что родители так серьёзно к нему отнеслись.

________________

Прокопий1 – персонаж книги "Не обожгись цветком папоротника".

Глава 38

– Где ж ты всё это время был? – гостя своего Афанасий Петрович хоть и ждал, но радости эта встреча не много принесла.

– Всё по заграницам.

– Всё время?

– Все десять лет. И вот вернулся, как мы и договаривались.

– Да, договаривались, – задумчиво повторил Афанасий Петрович.

– Не трогал?

– Что? А-а! Нет! Даже близко к тому месту не подходил.

– Боялся? – насмешливо поглядел на собеседника гость.

Афанасий Петрович хотел промолчать, но потом не выдержал:

– Если бы боялся, уехал бы с этих мест. Не боялся, но и лезть туда нечего без надобности.

– Ладно, не ерепенься. Найдём?

– Найдём. Да и карта, что мы тогда составили, цела.

Афанасий Петрович вышел на некоторое время из комнаты, вернулся с пожелтевшей бумагой в руке. Клим Васильевич вытащил из кармана свою. Обменялись. Посмотрели написанное и начертанное десять лет назад. Вроде одно и то же изображено, а всё не одинаковое. Каждый из них немного под другим углом увидел тогда место. Но всё равно понятно.

– Мне оно без особой надобности. Так даже спокойней. А вдруг кто узнает? Мало ли кому на глаза цацки попадутся.

– Боишься всё же. Ну, тебе без надобности, а мне есть нужда. Могу себе всё забрать, чтобы тебе спокойней было.

– Не-е, так тоже не пойдёт.

– Десять лет прошло. Можно уже и рискнуть. А на случай, если кто и узнает какую цацку… мало ли где и у кого они за это время могли побывать. Купили на рынке в Неаполе! А ты, к примеру, докажи, что это не так.

– Ты в Неаполе. А я где? По заграницам не ездивши.

– Вот я и говорю, мне всё отдай, тебе спокойней будет, – опять насмешливо блеснул гость глазами.