bannerbanner
Убитые девушки
Убитые девушки

Полная версия

Убитые девушки

Язык: Русский
Год издания: 2023
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

И он начинает задавать вопросы. Дюбуа отвечает на них механически, но Кэл видит, что внимание преступника рассеивается. Дюбуа не огрызается, не возражает, не кривит рот в ядовитых ухмылках. Ему явно скучно. Его пальцы тянутся, насколько позволяет цепь, к локтям и предплечьям, расчесывают сухую кожу, и отшелушенные чешуйки слетают на пол. Кэл старается показать, что ему невероятно интересны заезженные ответы, а сам ищет брешь, зацепку в шаблонной версии. С другими у него все всегда получалось. Он даже наслаждался азартом погони. Но в этом человеке есть нечто такое, что делает все попытки его раскусить тщетными.

– Расскажите мне подробнее о вашей матери, – говорит Кэл.

Эта тема запретная, но он в отчаянии. Дюбуа снова пожимает плечами, но то, как он ими поводит, убеждает Кэла: вот она, зацепка! Вот способ выведать у Дюбуа то, о чем он умалчивает.

– Вы были маленьким, когда она умерла. Возможно, вы ее не помните?

– Мне было двенадцать. И она не заслужила того, чтобы о ней вспоминали.

– Очень жаль.

Дюбуа начинает ерзать на стуле; пальцы монстра продолжают ковырять кожу. Дискомфорт и отвращение на его лице воодушевляют Кэла: это лишнее подтверждение того, что он на верном пути.

– Мой отец – интересный человек, – говорит Дюбуа, начиная грызть ноготь.

Его голос – опасно тихий – словно предостерегает журналиста от дальнейших вопросов. Но Кэл не останавливается.

– Правда? А что отец думал о вашей матери? – спрашивает он.

И почти сразу сожалеет о брошенном вызове.

Дюбуа с искаженным лицом резко вскидывает голову.

– Отец считал ее конченой потаскухой, – не выговаривает, а шипит он.

В его словах сквозит безудержная, абсолютная жестокость. Кэл знает, что делал Дюбуа, на что он способен. И тем не менее эта моментально взыгравшая ненависть, эти вздувшиеся на шее вены шокируют его. Но он берет себя в руки, подавляя внутреннее смятение.

А Дюбуа продолжает выплевывать свой яд:

– Она перетрахалась с половиной деревни.

– Но разве это правда?

Патрисия Дюбуа. Модель отвращения и похотливого сладострастия своего сына. В действительности у нее был любовник, но лишь один. Патрисия закрутила роман с местным фермером: по-видимому, искала утешения и надеялась забыть в его объятиях о муженьке, известном на всю округу своим крутым нравом.

– Я помню ту ночь. – Зрачки Дюбуа расширяются, и Кэл едва удерживается, чтобы не содрогнуться при виде змеиного выражения его лица. – Отец поднял нас с постели и заставил смотреть. Взял ремень и стал ее бить. Хотел, чтобы мать пожалела о содеянном. Она кричала. Знаете… я до сих пор слышу ее крики… они не смолкают – вот здесь. – Дюбуа стучит по голове скованной рукой. – А потом отец сказал ей, что она может уйти. Но без вещей, за которые он платил. Он забрал всю ее одежду. Раздел до нитки. Вытолкал на улицу в снег и заставил бежать. Голой.

От нездорового восторга в глазах Дюбуа сердце Кэла бьется сильнее. Он пытается представить себе отца, который будит маленьких детей, чтобы у них на глазах учинить жестокую экзекуцию над их матерью. Не нужно быть психологом, чтобы понять, откуда произрастают корни садизма Дюбуа. Он перенял это от отца. Дюбуа тоже заставлял свои жертвы бегать. Но никогда не позволял им убегать от себя.

– Как ваша мать умерла? – вполголоса интересуется Кэл.

Дюбуа выдерживает его взгляд.

– Несчастный случай на ферме. Такая жалость! Но, знаете ли, с тракторами надо обращаться осторожно… Видели бы вы ее лицо, когда она поняла… – фыркает монстр.

– Поняла – что?

Перед глазами Кэла возникает тракторный ангар, в голове роятся всякие мысли: «Нет… Дюбуа там не было. Там никого не было… Так, во всяком случае, считается».

Но, похоже, рассказ о смерти матери вывел этого человека из ступора. Дюбуа понижает голос до шепота – такого тихого, что Кэлу приходится напрячь слух, чтобы расслышать.

– Она была не первой, чтоб вы знали. – Монстр заглядывает Кэлу в глаза, как будто напряженно ожидает его реакции.

– Ваша мать? – На миг Кэл теряется, не понимая, о чем тот говорит.

– Не-е-ет, – произносит Дюбуа так, словно это очевидно. – Мэнди. – Он облизывает губы, и все журналистские инстинкты Кэла замирают в ожидании: вот она, плата за часы туманных откровений и за те образы жертв, которые ему уже не вычеркнуть из памяти, которые будут преследовать его до конца жизни.

Дюбуа переводит взгляд на стекло, за которым стоит санитар – неподвижный, сосредоточенный.

– Они думают, что первой была Мэнди. – Дюбуа выпрямляется и опять фыркает. – Вы все так думаете.

– Вы вместе учились в колледже. Она была неласкова с вами, – запинается Кэл, намеренно искажая факты.

Все было наоборот. Дюбуа проявлял нездоровый интерес к Аманде Лайонс. Она отвергла его, и Дюбуа выжидал несколько месяцев, чтобы поквитаться с девушкой. Он вынашивал свою обиду, лелеял ее, мечтая о мести. Но Кэл вынужден подыгрывать убийце.

– Она не первая, кто так обошелся со мной, – сверкает глазами Дюбуа. – Но в конце концов они все пожалели об этом. Я их заставил…

Аманду Лайонс нашли привязанной к дереву со следами жестоких пыток на теле. В легких девушки оказалась речная вода, но реки поблизости не было. Дюбуа перетаскивал ее с места на место – мучая, но не спеша убивать.

Кэл заставляет себя не думать об известных жертвах убийцы. Их души упокоит правосудие. Его задача – помочь другим, тем, за чью смерть это чудовище еще не понесло наказания, и их близким, до сих пор пребывающим в неведении об участи своих любимых дочерей и жен.

– Так кто же был первым?

Дюбуа пожимает плечами и снова откидывается назад, явно утрачивая интерес к разговору. Протянув руку к очередному батончику, он не спеша развертывает его и смакует.

Кэлу хочется закричать. Мысленно он уже обхватывает руками шею этого человека, сжимает все крепче и крепче, пытаясь выдавить из него правду. Реалистичность этой картины поражает журналиста. В Дюбуа есть что-то такое, что меняет собеседника. Он словно заражает своим вредоносным ядом.

Проходит несколько секунд, и глаза Дюбуа стекленеют в сладостной эйфории, а с губ внезапно слетает признание о другой жертве его маниакального расстройства:

– Одна женщина – ее муженек похаживал налево. – Наклонившись вперед, Дюбуа хрипло хихикает. – Они упекли его за решетку. Бедняга умер в тюрьме в прошлом году. В праве на апелляцию ему отказали. – При этих словах Дюбуа заходится смехом, как будто это шутка.

До чего же трудно направлять мысли этого человека в нужное русло! Они скачут хаотично, без всяких правил. Уцепиться почти не за что.

– Расскажите об этой женщине.

Дюбуа раздраженно мотает головой:

– Пожалуй, в другой раз. – Самодовольно улыбнувшись, он отворачивается к окну и напевает какой-то старый мотив.

Кэл его узнает, но вспомнить слова сразу не может. Наконец они всплывают в памяти: «Дейзи, Дейзи, дай мне свой ответ…»

Этот звук неуместен в маленькой допросной. Ноздри Кэла улавливают тошнотворный запах пота Дюбуа, смешанный с ароматом шоколада. В этом здании, где окна наглухо задраены и никогда не открываются даже для проветривания, воздух спертый и душный.

За окном комнаты видны двенадцатифутовые стены, охранные ограждения с колючей проволокой. За ними простирается лес, ближайшие деревья срублены для лучшего обзора. Все жертвы Дюбуа были найдены в лесных массивах. Все известные его жертвы… «Интересно, о чем он думает, когда смотрит на безжизненные пни?» – проносился у Кэла в голове.

– Лесной Убийца. Так меня окрестили, – говорит Дюбуа, словно прочитав его мысли.

И от этих слов кровь в жилах журналиста стынет. Сглотнув, он кивает. А когда Дюбуа снова отворачивается к окну, Кэл испытывает неподдельное облегчение: у него есть пара секунд, чтобы взять себя в руки.

– Они и половины не знают, – произносит механический голос. И, не дав Кэлу времени осмыслить эти слова, Дюбуа опять поворачивается к нему лицом. – Разве вы порой не ощущаете, что можете просто… сорваться?

Кэл не верит своим ушам. Дюбуа обладает даром ясновидения? Как ему удается улавливать то, о чем он думает? Тошнотворное, болезненное чувство, угнездившееся в нем после ухода Марго, опять шевелится внутри. Кэл так и не избавился от него. Оно просто дремлет в груди до поры до времени.

– Я думаю, что вы обманываете. – Взгляд Кэла прикован ко рту Дюбуа, который облизывает потрескавшуюся кожу на губах. – Да-да, обманываете. Но не меня, а самого себя, – с легкой ухмылкой добавляет монстр.

– Возможно, – с трудом выдавливает Кэл. Для поддержания контакта. Для истории.

– Это делают все люди. Масса людей. – Дюбуа снова оборачивается к окну. Кэлу хочется вдохнуть свежего воздуха. – Напомните мне, о чем вы хотели меня расспросить?

Опять двадцать пять! Каждый раз, при каждой встрече… Что ж, потешим и сейчас его самолюбие.

– Я полагаю, что моим читателям будет интересно ваше видение событий, – повторяет Кэл уже заученную фразу. – Почему вы делали такие вещи. Им хочется вас понять.

– Хочется… – Дюбуа снова подается вперед, и Кэла обдает волной затхлого пота. – Им хочется увидеть монстра под кроватью.

– Вы родились не монстром, – произносит Кэл, хотя сейчас, когда он сидит перед нераскаявшимся исчадием зла, ему в это не верится. – С вами что-то случилось. Вы что-то пережили. И это что-то послужило триггером. – Марго трепещет внутри Кэла.

Отпрянув назад, Дюбуа презрительно скалится.

– Я знаю, чего вы на самом деле хотите. Вы такой же, как и все остальные, – неодобрительно мотает головой убийца, как будто любопытство – величайшее из преступлений. – У вас есть собака?

– Да, одна, – в замешательстве отвечает Кэл.

Дюбуа фыркает:

– А у меня не одна. У меня много собак.

– Я в курсе.

На момент ареста у Дюбуа было семнадцать собак. Все они жили в его доме, хозяин явно обеспечивал им хороший уход. Но по отношению к людям, явившимся их забрать, собаки повели себя крайне агрессивно. Они бросались на проволочные стенки своих клетей, рычали, пускали слюну, норовили укусить спасителей. Уцелели только три собаки. Остальных пришлось усыпить.

– Нелегко найти прокорм для стольких собак, – говорит Дюбуа, пристально глядя на Кэла. – Мясо, я имею в виду. Приходится много охотиться.

Кэла тошнит. Он совершенно теряется: интервью выходит из-под контроля.

Стук в стекло заставляет Кэла вздрогнуть, а убийцу рассмеяться.

– Тик-так. Ваше время истекло. Заприте меня, а ключ выбросите. Мне без разницы. Кто из нас не погряз в мусоре собственной жизни? А потом нас самих эта жизнь отправляет, как мусор, на свалку. Разве не так?

При этих загадочных словах Кэл в замешательстве хмурит лоб. Ему отчаянно хочется покинуть допросную, но потребность узнать хоть что-нибудь удерживает его на месте.

– Назовите мне хотя бы одно имя, перед тем как уйти.

В дверном замке проворачивается ключ; в комнату заходят санитары. Дюбуа качает головой в печальной задумчивости:

– Имя? Но какое имя мне вам назвать, Кристофер?

Кэл цепенеет. Его больше не зовут Кристофером. Уже много лет. Голова идет кругом, мысли лихорадочно скачут. Откуда Дюбуа известно его прежнее имя? Как он узнал? Нежданное откровение и духота почти лишают Кэла способности адекватно реагировать на происходящее. А в комнате шестеро специально обученных медработников уже обступают Дюбуа плотным кругом. Но тут Дюбуа поворачивается, пронзает его взглядом, и все вокруг исчезает.

– Пожалуй, я назову вам одно имя, – говорит змей, шевеля языком над потрескавшимися губами. – Пока одно. – В его глазах сверкает странная притворная доброта. – Как насчет Марго? Это имя вас устроит?

Кэл застывает с открытым ртом, кровь отливает от лица, он не может произнести ни слова. Это правда? Он этого ждал? Кэлу хочется отмотать время назад. А еще бежать, бежать без оглядки. И больше ни ногой в эту чертову больницу. Все это было ужасной ошибкой.

Придерживаясь четкой, отработанной системы, надзиратели и санитары слаженно выводят Дюбуа из комнаты, не останавливаясь ни на секунду.

– Подождите! – кричит журналист, но их уже нет.

Кэла пошатывает, глаза застилает чернота. Он хватается рукой за стол, опускается на стул – обескураженный, смятенный, подавленный. До него доносится лязг массивного засова в конце коридора. Ответы на его вопросы остаются за запертой дверью.

Глава третья

Кэл возвращается тем же путем, каким дошел до допросной, механически забирает вещи из шкафчика и выскакивает на улицу, под холодный ветер. Он все еще в смятении, разум лихорадит. Откуда Дюбуа известно о Марго? Он не может ничего о ней знать. Это все неправда! Нереально. Прошло столько лет с тех пор, как он перестал быть Крисом Лонгакром.

Кэл мчится по жилым улицам, монолит Бродмура остается позади. Эти тихие кварталы вокруг больницы живут по своим особым правилам. Если из больницы сбегает пациент, здесь тут же начинают выть сирены, школы закрываются, двери запираются и все окна наглухо задраиваются. Прошло несколько десятков лет с тех пор, как сбежавший из Бродмура псих убил местного ребенка, но городок тот случай не забыл и продолжает – вынужден – жить с оглядкой. Он знает: самые плохие соседи – те, о ком всегда приходится помнить.

Кэлу нужно время, чтобы все обдумать и оценить, размотать весь клубок разговора с Дюбуа. Но во время двухчасовой поездки у него так и не получается взять себя в руки. В нем уже пустил корни страх – дикий, животный, ослепляющий разум. Кэл ощущает, как ужас сковывает, почти парализует его. Он чувствует растущее напряжение. Понимает, что несется к чему-то ужасному, но не готов к встрече с ним. Пока еще не готов.

Дома никого нет. Бросив сумку, Кэл подзывает собаку и идет с ней на прогулку по берегу реки. Незамутненная гладь воды должна бы его успокоить, но мир на сердце и в душе не вернуть. Ракета то и дело убегает вперед. Радостно виляя хвостом, собака ловит насекомых, кружащих вокруг, в любопытстве зарывается носом в камыши.

Их сопровождает тень сестры. Эхо жизни, которую Кэл намеренно оставил в прошлом. Марго – та причина, по которой он сменил имя, стал Кэлом вместо Криса. Но как Дюбуа об этом узнал? Кэлу невыносима мысль, норовящая оформиться и закрепиться в его сознании. И в попытке от нее избавиться он ускоряет шаг. «Кто из нас не погряз в мусоре собственной жизни? А потом нас самих эта жизнь отправляет, как мусор, на свалку» – эти слова преследуют Кэла, не дают успокоиться.

Нет, должно быть какое-то рациональное объяснение. Другое рациональное объяснение. Ведь он вовсе не пытался скрыть, утаить свою прежнюю жизнь, твердит себе Кэл. Просто до сих пор никому не приходило в голову ворошить его прошлое. А Дюбуа – этот человек, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством личности и не ограниченный временем, – вполне мог удовлетворить свое любопытство в отношении интервьюирующего его журналиста. Дело только в этом.

И все же… Осознание того, что Дюбуа скрывал количество своих жертв, гонит Кэла вдоль реки все дальше, отравляет сознание. Что, если существует другая причина, по которой Дюбуа о нем знает?

Нет, только не это! Все что угодно, только не это!..

Споткнувшись, Кэл садится на корточки. Через секунду в его шею тычется влажный собачий нос. Кэл цепляется за ошейник Ракеты как за якорь, теребит бархатистые уши собаки, заставляет себя дышать. Лишь бы удержаться на ногах, не позволить волне боли и страдания захлестнуть его.

А потом, отпустив собаку и глядя на чистое небо, Кэл принимает решение: он соберет все об убийце, кипы статей, новые отчеты и копии полицейских досье, обрывочные биографические сведения и вновь их изучит. Досконально, скрупулезно. И тогда он будет вооружен, готов к очередному интервью с Дюбуа. Чтобы не получилось так, как сегодня. Когда этот человек ходил вокруг да около, юлил и скалился, но ничего конкретного не сказал.

Перед глазами Кэла возникает лицо Марго – не расплывчатое, как обычно, а ясно различимое, отчетливое, почти реальное. Кэл до боли стискивает зубы. И, подозвав свистом собаку, поворачивает к дому.


Атмосфера в доме напряженная. Кэл порывается поговорить с Элли, но каждый раз, когда он подбирает слова, его решимость тут же пропадает. А жена не спрашивает, как все прошло. Она сердится. Кэл сам прежде не посвящал в подробности своих расследований ни жену, ни дочь. И как это теперь изменить? Он не может описать им образы и сцены, отпечатавшиеся в памяти: забрызганные кровью березы, разодранную кожу и маниакальное наслаждение на опухшем лице Дюбуа при воспоминаниях о том, как его жертвы искупили «вину» перед ним.

Крисси не спускается к ужину, Элли удаляется в свою студию, и Кэл ужинает один – с ноутбуком и собакой у ног, измученный воспоминаниями этого дня. И ощущает, как внутри нарастает тревога. Кэл пытается обуздать беспокойство, отказываясь озвучить и тем самым сделать реальной его причину. А утром, провожая взглядом Крисси, идущую по грунтовке к школьному автобусу в сопровождении Ракеты, он испытывает внезапный порыв – окликнуть ее, вернуть назад. Ее образ снова двоится, воплощаясь то в дочь, то в сестру. Кэл хватается дрожащими руками за подоконник.

Ему пора по делам. Пока он собирается, Элли заливает воду в посудомоечную машину. Она не замечает испарину на его коже, а если и замечает, то не подает вида. Но, повернувшись, произносит простые до щемящей в сердце боли слова:

– Ты нам нужен.

– У меня встреча с Сарой. А потом я вернусь, поработаю немного здесь. Я не буду отключать телефон, – заверяет Кэл жену; он понимает, что она подразумевала совсем другое, но не знает, как ее успокоить.

Элли снова поворачивается к раковине, ее плечи бессильно опускаются.

– Удачи тебе…

На мгновение Кэлу кажется, что он видит выход, протянутую руку. И уже хочет сообщить жене: «Убийца знает мое имя. И имя Марго. Помоги мне, Элли, помоги!» Но слова застревают в горле, и Кэл плотно смыкает губы. Как и всегда.


В Бирмингеме царит вселяющее уверенность оживление. Задержавшись на площади Виктории, Кэл наслаждается комфортом и чувством безопасности при виде людей, снующих мимо. Но чем больше Кэл на них смотрит, тем мрачнее становятся его мысли. Какие тайны хранят эти люди? Какие секреты скрывают друг от друга?

Перед глазами Кэла изваяние полулежащей женщины. Кэл еще не привык к тому, что фонтан отключили и богиня оказалась на отмели: без воды и на ложе из листьев она выглядит непривычно. Покинув площадь, он бросает взгляд на часы: «Опаздываю». Металлическое тело торгового центра «Булл-Ринг» нависает над ним как причудливая, инопланетная форма жизни. Кэл ускоряет шаг – Сара ждать не любит. Так и есть: вон она, сидит в кафе за столиком у окна, посматривая на часы и постукивая по полу ногой.

Предыдущий продюсер Кэла спокойно просидел на своем месте вплоть до ухода на пенсию. То ли он понимал, что вмешательство могло разрушить его тщательно выверенный, откалиброванный стиль общения с подопечными и их семьями, то ли ему было попросту наплевать. Но каковы бы ни были причины, он устраивал Кэла во всех отношениях. Сара другая. Она хочет соучаствовать, подстегивать, продвигать, толкать.

Справедливости ради, Кэл тоже ей не очень нравится. Сара стремится достичь карьерных высот, звездных рейтингов, популярности, а он тащит ее вниз, из-за падения рейтингов оказавшись в уязвимом положении в телекомпании. Последней идеей Сары было сделать ток-шоу с интерактивом, аудиторией, принимающей участие в дискуссии ведущих. Кэл попытался ей объяснить, что едва ли найдутся желающие выложить десять фунтов стерлингов за то, чтобы посидеть в душном зале и послушать, как щетинистый парень в футболке альпиниста болтает о пропавших людях. Впрочем, Кэл немного слукавил – у него есть преданные фанаты. И он об этом знает. Только не испытывает ни малейшего желания встречаться с ними лично и развеивать их иллюзии.

Кэл петляет между стульями, стараясь не задеть измотанную мать с коляской и пронзительно вопящим ребенком. Ему придется рассказать все Саре. Он понимает: это нельзя держать в секрете. Кэл ощущает нервное возбуждение, хотя еще не выпил кофе. Ему кажется, что злобный взгляд убийцы каким-то неведомым образом заклеймил его. И Сара обо всем догадается, как только увидит его.

– Извините, – говорит Кэл, опуская на стул рюкзак и снимая куртку. – Вам заказать еще?

Сара, нахмурившись, постукивает кончиком лакированного ногтя по столу, где стоит крошечная чашечка – уже пустая.

– Да, эспрессо, – кивает она.

Кэл и удивляется, и восхищается: как ей удается приезжать из Лондона так рано и выглядеть настолько безупречно в белой рубашке, черных брюках и сапогах на высоченных каблуках? Украшения Сары – как произведения современного искусства, а сама она всегда бодра и энергична, словно только что выпила семь чашек кофе. «Она бы понравилась и Кристи, и Элли», – проносится в голове Кэла.

Ему приходится немного постоять в очереди. Он украдкой наблюдает за Сарой, уткнувшейся в телефон, – ее раздражение из-за его опоздания, похоже, только возрастает. Направляясь к столику с двумя чашками кофе, Кэл пытается мысленно выстроить цепочку правильных слов. Но прежде чем он успевает заговорить, Сара спрашивает напрямик:

– Как прошла вчерашняя встреча?

– Хорошо.

– Да неужели, Кэл? Я прослушала записи других интервью. Они ни о чем. Абсолютно бессодержательные. Одни намеки. Никакой конкретики.

– Это первые дни. Я втираюсь к нему в доверие.

Кэл содрогается от своих же слов. Какой частью себя ты должен пожертвовать, чтобы заслужить доверие убийцы?

– Нам нужно что-то интересное, яркое, душещипательное, чтобы поднять рейтинг. Людям нравятся конкретные примеры. Найдите мне красивое лицо и обезумевшую от горя семью, или нам не с чем и незачем выходить в эфир.

Кэл слишком резко ставит свою чашку с кофе, горячий напиток выплескивается на стол.

– Черт…

Сара молча протягивает ему салфетку, но Кэл чувствует ее презрение. Вдохнув, он пытается усмирить гнев, ведь она не понимает, что говорит.

– Это Дюбуа. Марк Дюбуа. Первое интервью за все время. Это уже большая удача. С новой жертвой или без нее…

Как же донести до этой ретивой карьеристки, насколько силен, непреодолим ужас, посеянный Лесным Убийцей? Люди и так будут слушать.

– Он назвал вам вчера какие-нибудь имена? Что-либо конкретное?

Вот он, шанс для Кэла – признаться, открыть Саре правду. «Ну давай! Говори! Объясни ей все», – подстрекает он сам себя. Но тут же слышит голос сестры. И вспоминает, как заглянувшее в окно кухни солнце играло в волосах Марго, а ее рука ставила перед ним тарелку с кашей. Кэлу кажется: стоит ему произнести имя сестры вслух, и он расплачется. И уже никогда не остановится.

Сара не обращает внимания на его терзания:

– У нас пока только два рекламодателя. Этого недостаточно. Мне нужны клипы, с помощью которых я смогла бы подцепить других. Нам пора психологически настраивать ваших фанатов.

Слова продюсера сыплются на него тяжелыми колкими градинами: расходы, издержки, сроки, аудитория, количество выпусков, продолжительность передачи. Время, время, время… А внутри него чувство вины, страх, желание сохранить свою тайну и понимание, что ему необходимо открыться. Противоречивые эмоции почти парализуют Кэла. А потом появляется еще одна мысль: что, если он расскажет все Саре, а она снимет его с программы? Сара на такое способна. Он не может рисковать.

– На следующей неделе у меня намечена еще одна встреча с Дюбуа. Я его разговорю.

А всю правду он ей расскажет потом. После этого.

Сара вздыхает. А затем резко отодвигает чашку с эспрессо. И, поднявшись, надменно смотрит на него с высоты своих головокружительных каблуков.

– Вы уж постарайтесь.

Глава четвертая

Кэл не сразу едет домой. Припарковавшись возле здания Центральной городской библиотеки в Хейвен-Серкус, он несколько минут любуется постмодернистским дизайном здания, напоминающим многоярусный пирог. А зайдя внутрь, направляется в отдел криминальной литературы, надеясь отыскать там историю похождений Дюбуа. На полке рядом с книгами о Йоркширском Потрошителе и Майре Хиндли он находит полдюжины исследований с попытками проанализировать и объяснить его действия.

Имя Дюбуа, его лицо знает в стране каждый. А вот в том, что кто-нибудь узнает его жертв, Кэл сомневается. Их жизни – лишь сноски к биографии убийцы. Но когда одно из этих имен, одна из этих прерванных жизней может принадлежать твоей сестре, понять, почему все внимание достается преступникам, гораздо труднее. Кэл осознает этот страх: потребность убедить себя в том, что ты очень бдителен, хорошо подготовлен и с тобой ничего подобного случиться не может. Увы, может. Кэл знает, что может.

В библиотеке Кэл бегло просматривает тексты, тщательно проверяет любопытные детали. Он ищет определенный временной период. Ему хочется удостовериться: он ошибается. Того, чего он так сильно боится, попросту не могло быть. Но поиски, похоже, тщетны: интересующий его год ни в одной книге не освещается. Кэл лихорадочно работает до перерыва на ланч: сканирует, делает выписки – наспех, едва разборчивыми каракулями, пропускает страницы с кровавыми подробностями. В середине последней книги помещены фотографии. Кэлу не хочется их разглядывать. И разум увещевает: не следует этого делать. Но руки автоматически переворачивают страницы.

На страницу:
2 из 5