Путь суфия

Еще одно, и до недавнего времени быстро разрастающееся явление, известное тысячам европейцев как субуд, также пользуется некоторыми суфийскими идеями и практическими приемами. Методика субуда основана главным образом на методах накшбанди-кадири74, но в современной подаче они вывернуты наизнанку. На собрании субуда, носящего название латихан75, участник надеется пережить определенное состояние, во время которого, как предполагается, в нем действует Бог. Некоторые испытывают неглубокое переживание, другие – глубокое, третьи не испытывают ничего. Здесь существенно то, что в субуде ценится главным образом переживание, и многие из тех, которые не получают его или которые перестают его испытывать, отсеиваются. Оставшиеся – стойкие последователи этого движения. Но, согласно суфийским идеям и практике, как раз те люди, которые не испытывают субъективных состояний, или те, которые однажды испытали их и больше их не испытывают, именно они могут быть реальными кандидатами для достижения следующей стадии76. Суфий, не знающий этого свойства реальности, может казаться человеком, старающимся упражнять свои мускулы и считающим, что упражнения не дают эффекта, потому что он больше не ощущает в конечностях оцепенелости. Достижения субуда нейтрализуются, во всяком случае частично, потерями.

Это становится настоящей проблемой, когда изучение подлинных суфийских идей предпринимается на основе подобных популяризаций. Поскольку эта искаженная система пользуется суфийской терминологией, вполне может быть, что приступающий к изучению суфизма не сумеет отбросить ассоциации, связанные с субудом.

Еще одна проблема, в высшей степени характерная для суфизма, вызывает много несогласия. Ее можно сформулировать как то, что в суфийской литературе есть материал, опережающий свое время. Некоторые суфийские книги, часть которых переведена на европейские языки и, следовательно, является документально подтвержденным фактом, который можно проверить, содержат материал, который становится понятен, только когда сделаны и стали широко известны «новые» психологические и даже научно-технические открытия. Тогда становится возможной проверка утверждений, некогда казавшихся странными или невероятными, например, того, что афганец Джалаладдин Руми (умер в 1273 году)77, Хаким Санаи из Хорасана (XIV век)78, аль-Газали из Персии (умер в 1111 году)79 и Ибн аль-Араби из Испании (умер в 1240 году)80 говорят о психологических состояниях, психологических теориях и психотера-певтических методиках, которые были бы непонятны читателям без того современного «фундамента», который мы на Западе недавно приобрели. В результате, эти идеи называются «фрейдистскими» или «юнгианскими» и т. д.

Утверждения суфиев о том, что «человек восстал из моря» и что он находится в состоянии эволюции, охватывающей огромный период времени, казались нелепой фантазией до тех пор, пока дарвинисты в XIX веке с восторгом не ухватились за этот материал81.

Общеизвестно, что часто встречаются упоминания о силах, содержащихся в атоме82, о «четвертом измерении»83, об относительности84, о космических полетах85, телепатии, телекинезе. Иногда к ним относятся как к фактам, иногда считают созданными с помощью специальных приемов, а иногда видят в них настоящие или будущие способности человека. Сообщения о предвидении будущего и других явлениях этого рода должны оцениваться либо только в свете сравнительно современного знания, либо еще ждать подтверждения со стороны традиционной науки. Более семи веков назад Ибн аль-Араби утверждал, что разумному человеку – сорок тысяч лет, в то время как ортодоксальные евреи, христиане и мусульмане все еще твердо придерживались библейских «дат» сотворения мира – от четырех до шести тысяч лет тому назад. Некоторые последние исследования, однако, теперь устанавливают, что «современному» человеку около тридцати пяти тысяч лет86.

Наиболее язвительные насмешки, которым суфии еще продолжают подвергаться в некоторых кругах, вызваны тем, что в своих классических работах они подчеркивали опасности, связанные с внушением людям всепоглощающих идей, и, к ужасу религиозных фанатиков, указывали на нежелательность смешения эмоциональности и усвоения идей и учений с духовными достижениями. Лишь в последние десятилетия и другие люди стали разбираться в этом вопросе лучше, чем духовенство87.

Специфическая дополнительная проблема вдобавок здесь и в том, что, хотя ученые вполне справедливо ждут подтверждения этого материала или пытаются его исследовать, легковерные оккультисты толпятся вокруг суфия, утверждающего, что источник всех этих вещей – суфизм, и настоятельно требуют, как если бы имели на это право, магического знания, управления собой, высшего сознания, сокровенных тайн и т. п.

Для суфия такие доверчивые и порой неуравновешенные люди могут быть большей проблемой, чем скептики. Эти доверчивые люди создают в дальнейшем проблему, потому что, не получив доступа к легкому магическому знанию, они очень скоро могут обратиться к организациям (как к благонамеренным, так и к организациям противоположной направленности), которые, как им кажется, могут удовлетворить их жажду неведомого или необычного либо предложить им «кратчайший путь». Нельзя отрицать, что мы сами употребляем это выражение, но всегда с оговорками: «Адепты, однако, разработали кратчайший путь к познанию Бога. Путей к Богу столько же, сколько душ человеческих (сущностей)»88. Несколько таких организаций существует в Англии и Америке. Если вы, предположим, выпишете себе литературу одной из них, вы получите публикацию, в которой утверждается, что суфии предпочитают вегетарианскую диету и что ученики должны быть «свободны от кастовых, расовых и религиозных предрассудков», прежде чем развивать «оккультные силы».

Другие движения, использующие название «суфий», идеализируют своих основателей, устраивая для своих членов что-то вроде посвятительной полурелигиозной церемонии. У некоторых в процесс обучения входит исполнение музыки с целью привести ищущего в благоприятствующее состояние экстаза, несмотря на то, что суфийское учение говорит, что музыка может нести в себе вред89 и что главное в суфизме – не учитель, а то, чему учат. Польза сведений, содержащихся в суфизме, еще раз заметим, сводится к нулю неправильным применением и выборочным и предубежденным чтением.

Азиатские эмигранты в Англии – арабы (преимущественно из Адена и Сомали), индусы и пакистанцы – ввели еще одну форму «суфизма». Движение это сосредотачивается вокруг мусульманских религиозных фанатиков, собирающихся для совместных молитвенных упражнений, эмоционально возбуждающих их и иногда имеющих возвышающее, очистительное воздействие. Они пользуются суфийской терминологией и копируют суфийскую организацию, у них есть филиалы во многих промышленных и портовых городах Англии.

Проблема здесь не только в том, что многие участники этого движения не смогут теперь изучать суфийские идеи (поскольку считают, что уже знают их), но и в том, что человек – социолог, антрополог или обычный читатель – не всегда может понять, что это в такой же мере является суфизмом, как злобность является христианством или игра в «бинго» – математикой. Достижения опять-таки незначительны, а потери – немалые.

Подобно своим знакомым с учением собратьям во всем мусульманском мире от Марокко до Явы, эти кружки часто на самом деле представляют собой группы мусульманских фанатиков, использующих внешнюю форму суфизма. Некоторые из этих людей – несомненные истерики. Другие никогда и не слыхали ни о каком другом суфизме90. Для них такие утверждения, как то, которое встречается у Ибн аль-Араби: «Ангелы – это силы, скрытые в способностях и органах человека», – показались бы явным богохульством, тем не менее они почитают Ибн аль-Араби91.

Не исключено, что такие сущности (благодаря их неутомимому энтузиазму, умелому размещению денег и обращению к современным методам массовой рекламы) будут считаться настоящими суфиями или носителями суфийских идей. Вероятно, правильно будет сказать, что религия – это слишком важная вещь, чтобы оставить ее на усмотрение теоретизирующих неквалифицированных интеллектуалов или церковников. Последние стремятся «прибрать к рукам» благочестивую деятельность. Это – грех, имеющий большую давность. Газали когда-то считался на Западе католическим теологом Средневековья. «Св. Ехосафат», как оказалось, – Будда; греческий «Св. Хараламбос», как обнаружилось, не кто иной, как дервишский учитель Хаджи Бекташ Вали, основавший орден Бекташи92. Христианский святой XV века Серапион – дервишский поэт Тураби93.

Нечто подобное уже можно наблюдать в странах Востока, где энтузиасты, иногда довольно симпатичные люди, заглушают суфиев, утверждая, что их собственные выдумки и есть истинный суфизм. Это, в свою очередь, поставило трудную и, большей частью неосознаваемую проблему перед многими европейцами, интересующимися суфийским наследием. Оказавшись перед необходимостью выбора, принять или отвергнуть, многие, убежденные в том, что это должно быть суфизм, потому что многие люди вокруг так считают, либо отвращаются от него, либо полностью и безоговорочно принимают. В Англии, не говоря уже о других западных странах, есть случаи «синдрома суфизации», иногда даже у людей, не лишенных логики, которые готовы на страницах печати «доказывать», что этот культ, каким они его видели у впадающих в экстаз, – то, что следует заимствовать Западу94.

Жутковато становится, когда сравниваешь создавшееся положение дел с гипотетической ситуацией в одном отсталом районе, куда уже проникли передовые идеи, но из-за отсутствия точной и соответствующим образом систематизированной информации были восприняты местными жителями поверхностно или неверно. Невольно вспоминаешь «культы груза»95, исповедуемые в малоразвитых общинах, члены которых сооружали из консервных банок модели летательных аппаратов, полагая, что таким образом они могут магически воспроизвести чудеса доставки с неба многих хороших вещей96.

И все-таки недостатка в основной информации о суфийских идеях на самом деле нет. Информация есть, но большая ее часть не изучается и не усваивается теми, кто мог бы это делать. Здесь возникает другая типичная проблема: проблема, связанная со спецификой тех мест, где появляется этот материал.

Время от времени в обычной периодической печати появляется много сведений по суфизму и суфиям, часть которых – результат превосходных наблюдений, исследований и научной работы по собиранию фактического материала на местах в Азии, Африке и Европе. Но в силу того, что эти работы не всегда выполнены «признанными специалистами» или выходят в свет в изданиях, которые не считаются авторитетными в «данной области», их можно не заметить.

Вот несколько недавних примеров.

В двух блестящих статьях, напечатанных в журнале «Блэквудз Мэгэзин»97 в 1961 и 1962 годах, О.М. Берк описал идеи и упражнения суфиев Пакистана, Туниса, Марокко и других мест. Он кратко изложил теории и упражнения, хорошо известные в суфийской практике, но не всегда точно описываемые в открытой для всех литературе суфизма. В 1961 году одна делийская газета поместила неплохой материал о суфийских вероучениях и их обсуждениях в Париже98. В одном специализированном научном журнале в 1962 году99 была напечатана важная статья одного египетского врача, в которой описывались идеи и психотерапевтические процедуры одного центрально азиатского дервишского общества, имеющего сеть филиалов в разных странах. В востоко-ведческой и даже оккультной литературе никакие данные из такого материала обыкновенно не цитируются.

До сих пор, кажется, не приводилось ни одной цитаты из ценной статьи другого автора – исследователя живой устной традиции «тайного учения» на Среднем и Дальнем Востоке, – которая была опубликована в 1960 году в «Современном обозрении»100.

Желание распространять суфийские идеи и упражнения, особая манера, в которой это делается, а также символические демонстрации суфийских идей, проведенные в одной большой гиндукушской общине, имеющей в Европе свои отделения, – обо всем этом информирует еще один первоклассный документ. И нет никаких сомнений, что, поскольку он был опубликован в женском еженедельнике «Леди»101, его, как исследовательский материал, можно считать потерянным102.

Один решительный корреспондент «Таймс»103, писавший в 1964 году, опубликовал отчет об идеях и практике в Афганистане и их ответвлениях в арабском мире. Вряд ли когда-нибудь это ценное сообщение станет частью официльной литературы по суфизму. Статья в журнале «Ши» за 1963 год и затем следующая, за 1965 год104, содержали, во всяком случае, некоторый интересный материал и несколько ранее не публиковавшихся фактов.

Формы суфийскогой деятельности

Чему еще учат суфии, как они это делают и какие особые проблемы данное исследование ставит перед теми, кто хотел бы узнать об их идеях из достоверного источника?

Суфии свидетельствуют о существовании достижимого для человека знания такого уровня, что в сопоставлении со знанием ученых оно – как зрелость в сравнении с младенчеством. Сравните, например, с высказыванием аль-Газали: «У ребенка нет настоящего понимания знаний взрослого. Обычный взрослый не может понять знаний ученого. Точно так же образованный человек все еще не может постичь переживаний просветленных святых или суфиев»105. Начнем с того, что вряд ли ученому сразу понравилась бы такая идея. Проблема эта не нова. В XI веке Мухаммад аль-Газали (Альгазель) спас мусульманских теологов толкованием материала ислама. Это толкование разбило критические доводы греческой философии, указало ученым, что их способ познания уступает способу, приобретаемому суфийской практикой. Теологи превратили аль-Газали в своего кумира, а их преемники по-прежнему преподают его толкования как ортодоксальный ислам, несмотря на его заявление, что научный метод ограничен и стоит ниже истинного знания.

Еще был Руми, великий мистик и поэт, говоривший своим слушателям, что, как подобает хорошему хозяину, он потчует их стихами, потому что они требуют их; то есть дает им то, что они просят. «Но, – продолжал он, – поэзия всего лишь хлам в сравнении с высшим развитием человека». Почти семьсот лет спустя Руми все еще мог бы уязвлять таким замечанием. Не так давно один обозреватель почтенной английской газеты был так оскорблен этим отрывком (который он обнаружил в каком-то переводе), что сказал буквально следующее: «Руми может думать, что поэзия – это хлам. Я же думаю, что его поэзия – хлам в этом переводе».

Но такая форма изложения суфийских идей отнюдь не значит, что они выражают сомнение в возможностях человека; их значение – лишь дать ему более высокую цель, поддержать его представление, что, может быть, существует такая функция ума, которая дала, например, суфиев-титанов. Любители отрицать неизбежно встречают эту идею в штыки. Именно из-за преобладания такой реакции суфии говорят, что на самом деле люди не хотят знания, которое, как утверждает суфизм, он может сообщить. Люди фактически ищут только удовлетворения в пределах собственного способа мышления106. Но суфий утверждает: «Краткое пребывание в кругу Друзей (суфиев) лучше, чем сто лет искренней смиренной набожности» (Руми).

Суфизм также утверждает, что человек может стать объективным и что объективность дает ему возможность постичь факты «более высокого» порядка. Поэтому человеку предлагается постараться ускорять свое продвижение к тому, что в суфизме иногда зовется «истинным интеллектом»107.

Суфии утверждают, что, поскольку знание это никак нельзя получить из книг, большая часть его должна передаваться в личном контакте, взаимодействием между учителем и учеником. Они настойчиво утверждают, что слишком большое внимание книжному тексту может быть даже вредным. Отсюда – другая проблема, ибо оказывается, что принять это положение ученому так же трудно, как и члену огромного современного грамотного общества, чувствующему, хотя порой лишь подсознательно, что все знание, конечно, должно быть в книгах.

Тем не менее суфии долго и упорно работали над тем, чтобы приспособить письменное слово к передаче определенной части того, чему они учат. Это привело к применению имитирующего и зашифрованного материала – не обязательно и не всегда с целью скрыть подлинный смысл, а для того, чтобы показать после расшифровки, что то, что на поверхности казалось законченной поэмой, мифом, трактатом и т. п., допускает другое толкование: вроде демонстрации, аналогичной калейдоскопическому эффекту. И когда суфии для таких целей, как эти, рисуют схемы, подражатели пытаются только их копировать и использовать на собственном уровне понимания108.

Еще один специальный суфийский прием создает новую проблему: многие отрывки из суфийских книг, даже целые книги или ряд утверждений имеют целью стимулировать мышление, иногда даже тем, что побуждают к здоровой критике. Исследователи, буквально понимающие текст, часто верят, что в этих документах достоверно переданы убеждения самих авторов109.

Вообще на Западе много переводов. Большей частью это буквальная передача только одного аспекта многомерных текстов. Западные исследователи на самом деле знают, что существуют внутренние измерения, но они еще никак не использовали их в своей работе. Справедливости ради надо сказать, что некоторые из них признали, что не могут делать этого110.

Следующая суфийская идея, создающая проблему, усвоить которую многие сочли невозможным, – это утверждение суфиев, что суфизму можно обучать, используя самые различные формы. Короче говоря, суфии не скованы никакой условностью111. Одни, довольно удачно, используют религиозные формы, другие – романтическую поэзию, третьи – шутки, притчи и легенды, а некоторые опираются в своей работе на различные формы искусства и произведения ремесленного труда. Так вот, суфий может сказать, исходя из своего опыта, что все эти формы подачи материала – законны. Но неспециалист, понимающий все буквально, какова бы ни была его искренность, часто с раздражением требует, чтобы ему сказали, кто же такие эти суфии (либо та или иная группа суфиев) – алхимики, члены братств, религиозные маньяки или шутники112, ученые – кто же наконец? Проблема эта, хотя она, может быть, и харак-терна для суфизма, никоим образом не нова. Суфиев убивали в узаконенном порядке113, изгоняли из родных мест и сжигали их книги за то, что они пользовались нерелигиозными или неприемлемыми в данном месте формулировками. Некоторые величайшие классические суфийские авторы обвинялись в ереси, отступничестве, даже в политических преступлениях. Даже в наши дни они попадают под огонь ортодоксов разного толка, не обязательно только религиозных114.

Хотя суфии утверждают, что суфизм – это эзотерическое учение в контексте ислама (с которым он, следовательно, считается вполне совместимым), но даже беглый обзор предполагаемых истоков суфизма покажет, что он находится и в основании формулировок, которые кажутся многим людям очень сильно отличающимися друг от друга. Поэтому в то время, как «цепь передачи» упомянутых учи́телей протягивается к пророку Мухаммеду по той или иной линии передачи, применяемой школой или учителем, о ней также могут говорить некоторые авторитеты как о происходящей от, скажем, Увайса аль-Карни (умершего в VII веке), который никогда не встречался с Мухаммедом115. Пользующийся большим авторитетом Сухраварди, наряду с розенкрейцерами (хотя значительно раньше их) и другими, определенно утверждает, что это было знание, постигнутое и применявшееся преемственным рядом мудрецов, в числе которых и таинственный древний Гермес из Египта116. Другая не менее известная личность, Ибн аль-Фарид (1181–1235), подчеркивает, что суфизм лежит позади всякой систематизации и впереди нее, что «наше вино существовало прежде того, что вы называете виноградом и виноградной лозой» (школой и системой):

Чествуя Друга, мы опьянялись виномЕще до сотворения виноградной лозы117.

Нет никакого сомнения в том, что дервиши, будущие суфии, по традиции собирались вместе для изучения всех остатков этого знания, которые могли найти, ожидая, когда среди них, может быть, появится истолкователь и сделает действенными принципы и упражнения, настоящий смысл которых был для них потерян. Эту теорию можно найти и на Западе во франкмасонстве (в его идее о «потерянном секрете»). Практика эта вполне подтверждается, например, в учебнике АВАРИФ АЛЬ-МААРИФ, и люди, интересующиеся такими вещами, считали ее указанием на то, что в суфизме встречается идея ожидания мессии. Как бы то ни было (и это относится только к «подготовительной стадии», а не к суфизму в строгом смысле слова), имеется свидетельство того, что появляющиеся среди людей учителя, иногда таинственного происхождения, время от времени находили себе последователей в Европе и на Среднем Востоке, которые, какими бы ни были их психология или религиозная принадлежность, вдохновлялись суфийскими учениями. Этих людей много веков называют Универсальными или Совершенными Людьми (Инсан-и-Камил). Так было с Руми и Шемсом Тебризи; с Бахауддином Накшбандом (XIV век) из Бухары; с Ибн аль-Араби, который обучал в терминах религии, образов древности и любовной поэзии; со многими другими, менее известными в западной литературе.

Проблема для изучающего здесь может быть не в том, существовал ли на самом деле или этот «нерациональный» вид деятельности или обновление традиции, а скорее в том, что ему психологически трудно считать, что у таких людей действительно было какое-то особое назначение «воссоединить капли ртути» или «оживить, пробудить внутренний поток в человеке».

Но мы еще даже не приступили к перечислению областей, в которых суфии и придуманные ими организации (эти последние не являются распространенными, потому что суфизм – это деятельность, а не институт) проводили общественную, философскую и другие виды деятельности в течение последнего тысячелетия. Личности, на вид такие разные, как прямолинейный Руми, праведник Чишти, «опьяненный Богом» Халладж118, государственные деятели Муджаддидов, веками трудились, способствуя действительному воссоединению общин, казавшихся навсегда разъединившимися.

Эти люди, в награду за свои труды, опять-таки оценивавшиеся комментаторами, применявшими несоответствующие и часто ошибочные критерии, были обвинены в том, что они – тайные христиане, иудеи, еретики, индуисты и солнцепоклонники. Когда бекташи употребляли число двенадцать и, как Араби и Руми, отводили христианским мифам важное место в своих учениях, то в этом видели (и по-прежнему видят) попытку воспользоваться в своих интересах тем, что у местных многочисленных христиан не было хороших руководителей. Обоснованность этого обвинения ждет проверки ответа суфиев, указавших, что формулировки христианских идей, так же как и многие другие, содержат в себе ряд ценных прозрений, в соответствующих обстоятельствах применимых к человеку.

Последователи Хаджи Бекташа (умер в 1337 году) считались, а в некоторых местах и теперь еще считаются аморальными только потому, что они допускали женщин на свои собрания. Никто не мог или не хотел их понять, когда они говорили, что необходимо восстановить социальное равновесие общества, основанного на приоритете мужчин. «Восстановление социальных прав женщин» звучало просто как прикрытие для оргий, пока недавно не стало «респектабельным» стремлением.

Ни один влиятельный деятель даже в XIX и начале XX века не дал себе труда рассмотреть утверждение такого человека, как выдающийся турецкий суфий и ученый Зия Гёкальп119, который сказал, что суфийские писатели много веков тому назад изложили и применили теории, которые впоследствии стали ассоциироваться с именами Беркли, Канта, Фуйе, Грюйе, Ницше и Уильяма Джеймса.

Это приводит нас к еще одному важному суфийскому принципу, с которым нужно познакомиться, хотя он вызывает недоумение и даже ярость у определенного типа людей. Это утверждение, что когда суфийская деятельность сосредотачивается в одном месте или в одном обществе в очень активной и «истинной» (не подражательной) форме, то происходит это лишь ограниченное время и для определенных целей. Подобные утверждения не нравятся как раз тем людям, которые заявляют: «Я хочу это здесь, сейчас или вообще не хочу». Другими словами, суть в том, что никакое общество никогда не бывает совершенным и его потребности не бывают точно такими, как у других обществ. Суфий не учреждает институты, имеющие целью существовать вечно. Внешняя форма, в которой он выражает свои идеи, является временным средством, предназначенным действовать в определенном месте. То, что вечно, говорит он, находится в другом измерении.

Трудности, встречающиеся в понимании суфийских идей

В наш век распространения влияния институтов успешно разъяснить этот вопрос по меньшей мере не легче, чем когда-либо прежде. Хотя тысячу лет назад странствующий дервиш Ниффари из Египта в своей классической книге МУВАКИФ («Остановки»), сохранившей значение и в наши дни, настойчиво предостерегал от опасности принимать средство за цель.