Лишний. Потусторонние записки

Алексей Скибицкий

Лишний. Потусторонние записки

Часть 1.

Глава 1.

1

Скверно. Жутко скверно на душе. Словно дюжина чертей подняли со дна муть самого глубокого омута. Все обиды, все самые скверные воспоминания нахлынули как-то разом, не давая возможности опомниться. Словно гигантский тайфун, долго дремавший где-то в глубинах сознания, одним махом накрыл всё существо, не давая пути к отступлению и не оставляя даже самых потаённых уголков души нетронутыми. Отступившая волна оставила на губах лишь немой крик, огромную печаль в переполненных слезами озёрах глаз и пустоту, пустоту, пожирающую сознание как голодный и кровожадный зверь.

Сегодня Саня опять поругался с матерью. На этот раз скандал был грандиозным. Его внезапное появление дома вызвало разлад в отношениях матери с её бой-френдом, который и встречался-то с ней, по всей видимости, преследуя лишь одну цель: это была их большая трёхкомнатная квартира, находящаяся в центре города. Наталья, мать Саши, ещё молодая и довольно привлекательная, тридцати с небольшим лет женщина, была просто до беспамятства влюблена в своего ухажёра и мечтала выйти за него замуж. Разумеется, оно бы так и случилось, если бы не довесок в виде почти уже взрослого четырнадцатилетнего сына. Саня долго терпел "близорукость" матери, и имел неосторожность поделиться с ней впечатлениями о её романе, этот разговор и стал роковым для подростка, в котором, как считала мать, и заключались проблемы её неудавшейся личной жизни.

После всех этих материнских криков, истерик со слезами и упрёков в своём существовании, Саня закрылся у себя в комнате и попытался найти успокоение в музыке любимой группы. Но музыка не помогала. Возникшая паника чувств не отпускала. Чувства нахлынули с такой внезапностью и с такой силой, что когда он очнулся и пришёл в себя, новый день уже начинал вступать в свои права. Это не был сон. Нет, он вовсе не спал. Его и без того нарушенная детская психика, не смогла выдержать такого натиска и накала страстей, обрушившихся на него со стороны самого близкого для него человека – его матери, и дала сбой. Образовавшийся вакуум в душе начинал заполняться самыми нелепыми и наивными вопросами: « За что? Зачем? Почему? Неужели я желал ей зла? ОНА МНЕ МАТЬ, А Я ЕЙ КТО?». Вопросы, вопросы, вопросы. Вопросы, уходящие в глубину сознания и не находящие ответа. И всё же один, наверное, самый главный вопрос, никак не выходил из головы и не давал покоя – что дальше? Как жить дальше вместе с матерью, если я для неё просто обуза, я – лишний? Он поймал себя на этой мысли. Вот оно, вот то главное слово, дающее объяснение и ответы на все возникшие вопросы – он лишний. Лишний не в данный момент или в данной ситуации, а лишний именно вообще, лишний в её жизни. Какое простое и часто употребляемое слово, но как больно бьёт по сердцу.

Дом, семья, и самое главное слово, которое связывает эти два понятия – Мать, всё рушится в один миг. Мир в ещё по-детски наивном сознании переворачивается с ног на голову. Мать – это святое слово, значение которого не надо объяснять никому, ребёнок рождается уже со знанием этого понятия и чтит его всю свою жизнь. И невозможно представить, какой переворот может случиться в детской душе после осознания того, что самый близкий тебе человек, каким бы он не был, может вот так просто стать предателем, предать то, что было для тебя всегда свято – семью, своего единственного, единоутробного ребёнка. Но как бы мы не старались изобразить весь ужас подобной ситуации, такие случаи, к сожалению не единичны и не редки. Возможно, именно в таких ситуациях, от недостатка материнской любви, заботы и внимания, и вырастают люди, которые являются уже неотъемлемой частью любого цивилизованного общества, и ставящие свои личные интересы превыше всех положительных моральных качеств, присущих изначально каждому человеку – люди, преступающие закон. И никто не в силах предсказать, как сложится жизнь подобного человечка: вырастет ли он преступником, станет ли он гением, или же просто уйдёт из жизни как ненужный никому элемент.

***

Что это? Мне так легко и даже как-то невесомо. Я стою посреди своей комнаты и смотрю на какого-то юношу вскрывшего себе вены. Мне не страшно, скорее интересно: кто это? Внимательнее присмотревшись, осознаю всем телом, всем своим существом, что это я сам лежу там, в большой луже крови. Вот значит, откуда такая лёгкость! Ну что ж, выходит, я всё-таки уже труп. Забавно, а чувствую себя как никогда живым. И что теперь мне делать? Мыслей нет. Иду на кухню, сажусь на табурет. Заставляю себя вспомнить всё, что произошло. Голова потихоньку начинает наполняться какими-то, пока ещё не совсем ясными, но постепенно приобретающими всё более чёткие очертания, мыслями. Сегодня я поругался с матерью, после чего она ушла. Что дальше? Ага, вспомнил, дальше я закрылся у себя в комнате, включил любимую музыку, пытался с помощью её уйти от таких неприятных, таких ежедневно происходящих, отчего они становились ещё более страшными и невыносимыми, проблем. Вся ночь прошла, словно в забытьи, я не спал и как бы не бодрствовал, сидел и обдумывал свою невеселую жизнь. Когда-то я прочитал книгу Генрика Сенкевича «Камо грядеши», и сейчас мне вспомнилась сцена, как высший свет того времени уходил из жизни при помощи вскрытия вен, наверное, этот способ самоубийства считался тогда самым гуманным, только и мне пришла в голову точно такая же мысль – сделать себе кровопускание. И так, сидя на полу своей комнаты, с опасным лезвием в руке, я принял то самое, уже непоправимое, решение.

Сижу на кухне, обдумываю содеянное, думать ничего не мешает. В квартире тихо, слышно даже как за стенкой проснулся сосед, и начал ходить по квартире, собираясь на работу. Жду, что будет дальше. Скоро должна прийти мать. Но вдруг, не открыв двери, входят двое мужчин в белом. Они садятся со мной рядом на кухне. Один из них говорит, что я, вероятно, уже осознал, что со мной произошло, и что тем хуже для меня. Поскольку до сего времени за мной не числилось тяжёлых грехов, то я заслужил рай, но я самоубийца, а это очень большой грех, и поэтому для меня места в раю нет, гореть мне в аду. Я молчу, слушаю, потом говорю, что, мол, что заслужил, то пусть и будет. Они приятно удивлены моими взрослыми словами. Тогда решили, что мне всё равно быть на земле сорок дней, когда они придут за мной через этот срок, тогда и решат что со мной делать, куда определить. И они, не вставая со стульев, исчезли. Вот, думаю, удивить решили, а то я не знал про самоубийц, у них даже кладбище специальное, своё. Да хрен с ними, чему быть того не миновать. Сижу дальше один на кухне, думаю, чем бы заняться. Хочу послушать любимую музыку, только как теперь пользоваться бытовыми приборами, я ведь неживой. Хотя почему неживой, вот он я сижу вполне живой, и даже только что разговаривал с себе подобными. А магнитофон всё равно включить не получится. Жаль.

Слышу, как поворачивается ключ в дверной скважине. Щелчок. Дверь раскрывается нараспашку, весело смесь, в квартиру вваливается слегка поддатая мать со своим ухажёром. Дверь со стуком захлопывается. Они бесцеремонно, прямо в коридоре, начинают целоваться и сбрасывать с себя одежду. Я стою в дверях кухни, смотрю на них. А ничего, даже прикольно. Они смотрят прямо сквозь меня, на кухню, и меня, конечно же, не видят. И всё-таки мать вовремя спохватилась, вспомнив о моём существовании. Они удалились в свою комнату, и ещё минут сорок там веселились. Во у них здоровья-то! Потом мать вышла из комнаты и вслух, чтобы услышал я, сказала, что они уже пришли, и скоро мы будем кушать. А то я никогда не слышал, когда вы приходите, всегда одно и тоже. Какая чушь! Она кричит: «Саш, вставай, умывайся, я завтрак приготовила». В ответ тишина. Тогда она раскрывает дверь моей комнаты. Всё. Вот, этот такой долгожданный момент!

Она стоит на пороге моей комнаты, смотрит на всё выкатившимися из орбит глазами, что-то пытается произнести открытым ртом, а изо рта, как у рыбы, только пузыри лезут. Она сильно жестикулирует руками. И вдруг падает без чувств, прямо в лужу моей крови. Ну ничего себе представление! Уж чего-чего, а такого бурного излияния чувств я от неё не ожидал. Мне её даже чуточку жаль стало! На внезапный грохот прибегает мамин ухажёр, видит всю красоту, мощь и напор этой картины, и, как результат, падает молча рядом. От отчаяния я его даже хотел пнуть прямо со всей силы, но моя нога, прошла сквозь него, словно его там и не было, в результате я упал, но что это было за падение, я упал, как может упасть перо, невесомая пушинка, нечто мягкое или бестелесное. Чёрт! Необычно, странно, и если бы не эта ситуация, то даже весело!

Я присаживаюсь на корточки возле мамы, внимательно стараюсь рассмотреть её лицо. Оказывается, я даже толком её лица не знал. Она выглядит чуточку старше своих лет, но также красива как в юности на фотографиях. Овал лица практически безупречен. Её подбородок выдаёт волевого, властного, но вместе и любвеобильного, мягкого человека. На бледных губах едва заметные следы помады. Нос с чуть заметной горбинкой, присущей как раз людям её типа, такой нос мог быть, как и у женщины науки, например Марии Склодовской–Кюри, так и у древнеегипетской царицы Клеопатры. Глаза – это два голубых бриллианта чистой воды, они большие, с красивыми правильными чертами, и если в них долго смотреть, то можно просто утонуть в их глубине, но под ними явственно проступают едва заметные синяки – следы бурной жизнедеятельности. Морщинок на лице не много, но и они в свою очередь только дополняют и подчёркивают красоту её лица. За высоким лбом прячется немного даже мужской склад ума. Волосы длинные, ниже плеч, хорошо уложены, чисты и приятно пахнут любимым маминым шампунем. Одна прядь выбилась из причёски и теперь лежит у неё на лице этакой воздушной паутинкой. К этому лицу хочется притронуться, погладить его, сказать маме кучу приятных слов о любви к ней… Я резко встаю, иду на кухню ждать дальнейшего развития событий.

Мама с очень бледным лицом сидит на кухне, держит в трясущихся руках кружку с крепким кофе. Перед нею на столе лежат какие-то бумаги, по которым она должна оформить документы на смерть. Глаза смотрят в пустоту. ЭТОТ её убежал ещё до приезда милиции. Тело уже увезли, пол она вымыла. День уже вступил в свои права, было слышно как в подъезде, на улице, суетятся, ходят, заводят свои автомобили, спешат на работу, выгуливают своих домашних питомцев, люди. Я сижу тут же, напротив мамы, смотрю на её лицо, от этого мне тоже непереносимо плохо, но было бы хуже, если бы я так и не воплотил в жизнь задуманное. Меня не перестаёт посещать мысль, о том, что я своей смертью развязал ей руки, она теперь свободна, обузы в виде меня больше не существует, можно устраивать свою жизнь по своему усмотрению, больше её никто не попрекнёт тем, что у неё есть груз в виде несовершеннолетнего ребёнка.

2.

Сегодня день похорон. Только что привезли из морга тело. Собираются родственники, друзья мамы. Все между собой разговаривают, но по глазам видно, что люди, здесь собравшиеся, осуждают мать, все винят только её в случившемся. Я хожу никем невидимый, заглядываю людям в лица, многие здесь только из вежливости. Мама сидит возле гроба, почти ни с кем не разговаривает, всё больше смотрит на тело, лежащее в гробу. Глаза её сухи. Какие-то бабки, между собой шушукаясь говорят, что, мол, вот, дескать, совсем чёрствая, даже над сыном поплакать не хочет. Меня вся эта обстановка сильно злит. Я стою возле гроба, смотрю на своё тело, а в голове вертится когда-то услышанный анекдот, где один наркоман сидит один дома обдолбанный, смотрит в зеркало и вслух размышляет, мол, вот здесь я, в зеркале я, тут в дверь стучат, он спрашивает кто там, там отвечают: «Я», а он и говорит – надо же, и там я. Вот и я: стою возле гроба я, и в гробу лежу я. Странно всё это, непривычно. На кладбище ехать не хочу. Я вообще решаю, что все сорок дней не буду покидать пределов своей квартиры.

Вот уже почти две недели я, как зверь в клетке, брожу по своей квартире, ставшей мне на время последним моим обиталищем на земле. Скоро пройдёт сорок дней, и я, наверное, навсегда покину земную обитель, да и, скорее всего, забуду всё, что меня связывало с моим последним пристанищем. Отчего-то я решил, что от скуки с ума сойду, но, как оказалось, мне не так уж и плохо. Последнее время я всё больше думаю. Я уже полностью осознал, а где-то, может, и пожалел, что сделал с собой такое. После похорон появился этот – мамин ухажёр, тот, что шлёпнулся рядом с мамой при виде меня. Отчего-то я решил, что у них больше не будет никаких отношений. Я ошибся. Я не знаю, в деньгах ли причина, он зарабатывал довольно неплохие деньги, либо в другом чём, но они всё же стали продолжать встречаться на маминой территории. Мне так хотелось насолить им обоим: ему, понятное дело, особенно, это он забрал у меня маму; ей – потому, что, по всей видимости, она особо и не жалеет о моей потере, после похорон ещё дня два она ходила сама не своя, и всё, дальше её жизнь начинает приобретать другой, непонятный мне смысл. Мою комнату она закрыла на замок, который врезал в дверь этот, очевидно их эта комната смущала. Больше обо мне мама и не вспоминала, я видел, что она сожалела, но как бы это и всё. И временами меня брала такая ярость, что становилось слышно в квартире, как я топаю. Мама старалась на это внимания не обращать, а этот, сильно бледный, сразу же уходил. Когда он ещё врезал замок в дверь моей комнаты, я, правда, не знаю, как у меня это вышло, но мне удалось включить магнитофон. Он тут же шлёпнулся без сознания, и ещё несколько дней здесь не появлялся.

Так, как-то однообразно и проходили мои последние деньки. Говорят, перед смертью не надышишься, перед которой из них? Если разобраться, то, то, что мне предстоит испытать, будет, пожалуй, посерьёзней смерти моего физического тела, здесь речь идёт уже о бессмертной, а она действительно бессмертная, душе. Я не то, чтобы боюсь, но думаю, всё же в раю мне было бы немного комфортнее, нежели находиться в аду. Вообще-то я знал, на что шёл. Теперь отступать поздно, да и некуда.

Сороковой день наступил. Мама суетится на кухне, потихоньку подтягиваются родственники. Они, как и на похоронах, всё больше шушукаются про мамину нынешнюю жизнь. Где-то ближе к полдню, как и обещали, появляются те двое мужчин в белом. Похоже пора. Пора покидать этот уютный дом и сменить его на нечто более неприхотливое. Но их решение было для меня полной неожиданностью. Они рассказали, что ежегодно совершается очень большое количество детоубийств, и это не по неосторожности родителей, а именно с умыслом родителей. Даже есть такие матери, которые продают своих детей, но всё больше спившихся родителей, которым был бы стакан налит, а родные чада, что очень часто случается, должны ещё и денег принести, чтобы этот стакан наполнить. И все эти взрослые люди практически не несут никакой ответственности за свои деяния, большая их часть преспокойно доживает до глубокой старости, а есть такие, что и повторно совершают аналогичные преступления по отношению к детям. Мне же они предложили стать в своём роде правозащитником детской невиновности, наказывать провинившихся родителей в зависимости от их преступления, это, так сказать, суд от бога и дьявола, ибо это право дают они вместе.

3.

Тут в голове у меня зашумело и что-то щёлкнуло, словно оборвалась какая-то ниточка, до сих пор связывающая меня с миром живых. И вот тут я вспомнил ВСЁ! Конечно, мне не четырнадцать лет, и даже не одна тысяча, а много и много больше. Я вспомнил все свои прежние жизни, вспомнил, для чего я их проживал, какие уроки при этом мне приходилось извлекать, и как впервые я познал любовь, и как чуть не стал приверженцем Люцифера. Всё это было, но и теперь всё это также актуально и чётко всплывает в моём сознании. Теперь я свободен от своих земных привязанностей. Я везде и нигде одновременно. Я могу делать всё, что мне угодно, могу принимать любой облик, даже могу выдать себя за живого человека. Могу прийти во сне и забрать с собой навсегда, могу только наказать, а могу и довести человека до самоубийства. Я вижу и слышу тысячи людей, я чувствую их отношения между собой, и в некоторых случаях способен предотвратить смерть невинного ребёнка (не для того душа проходила столь тяжёлый и опасный путь, чтобы в первых годах лишиться жизни, жизнь Бог дал, он и заберёт). Власть мне дана очень большая, но пользоваться ей нужно осторожно и умело, иначе она может привести к печальным последствиям.

Моя мать, пусть и не прямо, пусть косвенно, но виновата в моей смерти. Я просто обязан что-то предпринять. Не хочу причинять ей зла. В душе я простил её. Что делать не знаю, но для начала думаю показать маме всю оборотную сторону её бой-френда. Я стал приходить к нему во сне, и говорить, чтобы он отказался от задуманного. Его сломить не так просто оказалось. Ссылаясь на то, что ему негде жить, он стал уговаривать мать прописать его в этой квартире. За её спиной он уже подыскивал покупателя на квартиру. Однажды, когда мама дома делала уборку, я уронил папку, спрятанную за задней панелью плательного шкафа. Она это услышала, подняла её, расстегнула, так и замерла, увидев её содержимое. В ней находились документы на квартиру, в том комплекте, который нужен для продажи. Она не могла поверить своим глазам. Вечером пришёл этот. Он увидел мать, сидевшую на кухне, перед ней лежали те самые документы. Поняв всё без слов, он начал орать, что да, он хочет продать эту квартиру, и она нужна была ему только для этого, и что у него есть настоящая любовь, молодая, не то, что она, да ещё с выблядком. Теперь, когда меня не стало, он приступил к действиям, и если бы она не нашла документы, то уже через неделю всё было бы закончено. Мама схватилась руками за сердце, упала на пол без сознания. Он вызвал «скорую». У мамы оказался обширный инфаркт. Пробыв три дня в коме, не приходя в сознание, она умерла. Я просто не мог поверить.

Где верх, где предел человеческой подлости? Почему люди порядочные умирают так рано, а подлецы, вроде ЭТОГО, будут жить долго. Его совесть не мучает. Ему просто очень и очень жаль, что сорвалась такая махинация с квартирой. Он будет искать новую жертву. И, скорее всего, он её найдёт, и тогда всё у него получится, а что будет с той, очередной жертвой, ему наплевать, это его бизнес. Я во что бы то ни стало должен, нет, просто обязан, его остановить, такие люди не должны жить, им не место в цивилизованном обществе. И, тем не менее, таких вот много. Их не просто много, они, как правило, красивы, харизматичны, всегда хорошо одеты, всегда при деле, всегда при деньгах. Что это? Ирония жизни? Большинство, не имея и десятой доли всего этого, стремятся к каким-то возвышенным целям в жизни, живут для пользы обществу, готовы снять с себя последнюю рубаху ради помощи ближнему, и, в большинстве случаев, она действительно последняя.

Вскоре маму похоронили. Квартира отошла родственникам, которые побоялись в ней жить, и решили, пока вся эта история не позабудется, с квартирой ничего не предпринимать. Забегая вперёд, скажу, что квартира почти два года так и простояла пустая. Я часто бывал там, мне нравилось в этих тихих стенах вспоминать разные случаи, из своих прежних жизней. Вся эта кутерьма на земле, это всего лишь небольшие уроки, для бессмертной души, ибо совершенству нет предела. Проживая одну жизнь за другой, душа совершенствуется, становится мудрее, и чем мудрее душа, тем сложнее для неё уроки на земле. И для каждой души отведена специальная роль в условиях человеческого общества, только от её мудрости зависит, насколько она с нею справится. Многие не выдерживают, например, как я, а многие, наоборот, рождаясь в самых неблагополучных семьях, достигают немыслимых высот на олимпе человеческих взаимоотношений, становясь теми, кто делает политику, моду, культуру, искусство, науку. Однажды, сидя так в квартире и о чём-то размышляя, я услышал, как кто-то вставил ключ в замочную скважину, и стал медленно открывать дверь. Дверь открылась, на пороге стоял он, тот самый мамин ухажёр, из-за которого её не стало. Такая наглость меня просто ошеломила. Я принял облик своей матери, и как ни в чём не бывало, преспокойно вышел к нему навстречу из кухни, со словами: «Ты уже вернулся, дорогой?». У него аж волосы стали на голове дыбом, он кинулся было бежать, но дверь вдруг захлопнулась перед самым его носом, он потерял сознание. Через несколько часов проходящие мимо квартиры соседи, услышали за дверью странное бормотание, решив, что это грабители, они вызвали милицию. Когда милиционеры вместе с нашими родственниками открыли дверь, то увиденная ими картина повергла их просто в шок: на полу в коридоре сидел непонятного возраста человек с полностью седой головой, он неотрывно смотрел в одну точку на стене, слегка покачивался из стороны в сторону и при этом всё время что-то нечленораздельное бормотал про себя. Его увезли в психушку. Он и до сих пор не пришёл в себя, вероятнее всего, он проведёт там остаток своей жизни.

***

Следственная группа открыла дверь в квартиру. В одной из соседних квартир кто-то негромко играл на пианино «Лунную сонату» Бетховена. В коридоре был полумрак, свет проникал туда только из-за стекла двери, ведшей на кухню. Возле стены, прямо на полу, в дорогом костюме, сидел неопределённого возраста человек. Свет, проникавший из кухни, падал на голову этого человека – уже полностью седую голову. Возле его ног образовалась небольшая прозрачная лужица, однозначно говорившая о своём происхождении. Человек смотрел в одну точку, на противоположной стене, при этом слегка покачивался из стороны в сторону, как бы в такт сонате Бетховена. В воздухе стоял непонятный запах. Один из опытных оперов сказал, что так пахнуть может только одно – смерть. Но человек был жив, а может уже и нет? Если считать жизнью его нынешнее состояние – состояние одноклеточного существа, то он протянет ещё довольно долго. У него так и не выгорела эта афера – афера с квартирой, и ему уже было всё равно. Его больше ничего не интересует. Что он чувствует, ощущает, видит, слышит, известно только ему одному, но он этого, скорее всего, не понимает, и вряд ли когда уже поймёт. Теперь он всего лишь безвольный подопытный кролик, которого суровая рука Фемиды до конца жизни определила в больницу, в условия, минимально приближённые к человеческим.

Глава 2.

1.

Два года спустя.

– Разумеется, – с иголочки одетый мужчина средних лет, обводя взглядом квартиру и сильно жестикулируя, пытался как можно красочней представить всю выгоду сделки молодой и красивой женщине, стоящей посреди комнаты, вопросительно смотрящей на сына, и глупо при этом улыбающейся, – я могу предложить вам ещё с десяток вариантов, но, смею уверить вас, это будет самым удачным выбором, с учётом цены, объёма жилой площади и места расположения дома. Он замолчал на какое-то время, сильно наморщив лоб и при этом что-то усиленно старался вспомнить, затем, с внезапно просиявшим лицом, поднял кверху указательный палец правой руки и широко, обаятельно улыбаясь, добавил, – кстати, чуть не забыл, обратите внимание на архитектуру дома – это одна из последних построек в стиле сталинского ампира, сейчас так прочно и просторно, к сожалению, уже не строят.

Так говорил дилер, показывая очередным клиентам квартиру в центре города. В общем, дилер говорил правду, дом, хоть и не из новостроек, но и ещё не старый располагался в центре города, имел пять этажей и довольно чистый и уютный подъезд, в виду того, что жильцами преимущественно являлись пенсионеры и трое нуворишей, относящихся к чистоте подъезда как к чистоте в своей квартире. Цена на квартиру была относительно даже очень скромной. Переделанная из трёх– в двухкомнатную квартира имела большую кухню и как это сейчас модно, плавно переходящую в столовую, остальные же две комнаты не были из ряда царских опочивален, но после ремонта выглядели уютно и казались даже больше, чем они есть на самом деле. Семья, состоящая из двух человек, матери и сына двенадцати лет, была довольна увиденным, т.е. тут было всё, что и было нужно: отдельная комната для парня, комната для матери и столовая, одновременно служащая гостиной. Дилер торопился на следующее деловое свидание, и поэтому, наскоро договорившись об оформлении документов, поспешно ретировался.

– Вот, Вовчик, мы и нашли себе новое жильё, и надеюсь, что надолго. – Как-то глубоко и облегчённо вздохнув, проговорила Ольга Николаевна, обращаясь к своему сыну. – Через пару недель будут готовы документы, и мы сможем, наконец, съехать с этой ужасной гостиницы.

Ольга Николаевна Безымянная, стройная с красивым лицом бальзаковского возраста женщина, была человеком яркой индивидуальности с острым умом. Безупречно воспитанная и абсолютно независимая, она относилась к своему материнству не без некоторой тени фанатизма. Ещё на первом курсе педагогического института, Ольга, забеременев и ничего ни сказав об этом молодому человеку, причастному к столь щекотливой ситуации, поспешила с ним разорвать все отношения. Конечно, родители были не в восторге от такого положения вещей, но спорить с дочерью не стали, а просто помогли воспитать сына. К слову, о родителях. Отец Ольги Николаевны обладал, что называется, предпринимательской жилкой, и на фоне после перестроечной неразберихи сумел заработать кое-какой капитал, неоднократно его умножив, сейчас обладал капиталом уже солидным и имел широко разветвлённую сеть книжных магазинов. После окончания института Ольга Николаевна пошла было работать в школу преподавателем иностранных языков, но, как это часто бывает, работа не пришлась ей по вкусу. Не без помощи отца пробовала себя ещё в двух – трёх различных ипостасях, впрочем, также без успеха, пока, наконец, её не пригласил в наш город на работу переводчицей в большую и имеющую свои филиалы за границей фирму, бывший сокурсник, одно время очень ей увлекавшийся. Родители, хоть и не были в восторге от такого предложения, мешать не стали, а, напротив даже, дали денег на покупку квартиры, обстановки и, что называется, на первое время. Таким образом, и оказались в нашем городе Ольга Николаевна с сыном, в котором она просто души не чаяла.