Княжий пир

– Спасибо, Людота, – сказал Владимир, – если что будет нужно, только скажи слово.

Людота вздрогнул, глядя на меч:

– Хорошо, что ты не вошел раньше…

– А что случилось бы?

Людота зябко повел плечами:

– Я сковал слишком… меч. Он рассекал бы любые доспехи, как лист капусты, отбивал молнии, летящие стрелы! А если бы кто сумел выбить из твоей руки, сам бы мигом прыгал в твою ладонь. С таким мечом можно хоть против Змея, хоть против колдунов, да что там колдунов – можно супротив самого неба! И тогда я, услышав чей-то настойчивый глас, начал делать его проще… Теперь уж не настолько молниеносен, даже стрелы сам не отобьет…

Челюсти Владимира стиснулись так, что слились в одно целое. Претич, дурак, уговаривал подождать еще…

– И все-таки это необыкновенный меч, – прошептал он. – Я чую в нем силу…

– Необыкновенный, – согласился Людота. Глаза его на изнуренном лице вспыхнули гордостью. – Я все-таки сумел…

– Я чую, – сказал Владимир. – Но как жаль, что ты не остановился… Меч был бы лучше.

– Нужно делать не как лучше, а как положено, – строго ответил старый кузнец.

…Еще три дня умельцы украшали рукоять меча золотом, крепили драгоценные каменья, другие спешно делали подобающие ножны. Владимир предпочитал мечи без всяких украшений, настоящие боевые, как и все в быту, но Белоян предостерег, что он пока не столь великий и грозный властитель, как его пращур Аттила, который пил вино из простой деревянной чаши, в то время как все остальные ели и пили на злате, или как другой пращур по имени Вандал, что всю жизнь спал на деревянном ложе, подложив под голову седло, как пращур Славен, который всегда выходил на поле боя в одежде простого воина и становился в первый ряд пешим…

– Народ должон видеть, – проговорил он наставительно, – что ты князь. Богатый! Потому и вешай на себя побольше злата, драгоценных каменьев. И одежка чтоб в золоте блистала, аки у павлина!.. Вон как церковники делают, а? Ихние попы как копны сена, столько на них золоченых риз, а цепи и золотые кресты весом по пуду, и каменья, и на голове хрен знает что, зато богатое… чтоб, значит, наш лапотник раскрыл варежку от восторга и сказал соседу: да, ихние волхвы вон какие богатые! Куда нашему, что в простой холстине и в будни, и в праздники. Значит, их вера сильнее…

Владимир поморщился:

– Яркой одежкой можно только дурака обмануть.

Белоян ахнул:

– А из кого народ? Это и хорошо. Представь себе, если бы умников было чересчур много!.. Тут бы такие кровавые свары начались… Так что меч должон быть богатым. Тем более что меч – символ. Как оружие, честно говоря, меч всегда уступает как топору, так и сабле. Да всему уступает! Но он пришел из давних времен, когда ничего лучше делать не умели. Так что меч – прежде всего символ власти. Княжеской ли, царской, императорской. Потому укрась его драгоценными каменьями так, чтобы простой люд с восторгом рассказывал тем, кто тебя не зрел с таким мечом.

– Ладно, – сказал Владимир, сдаваясь. – Только меч в бою все равно меч. Конечно, супротив закованного в латы лучше боевой топор, а против юркого печенега надо выходить с саблей, но меч все равно люблю… Не знаю почему, но люблю. У меня по всему телу пробегает радостная дрожь, когда пальцы лишь коснутся рукояти. А беру в обе руки, сразу в тело вливается мощь богов… или бесов, как ни назови, но куда и усталость девается, тревоги, заботы… Я снова прыгаю с драккаров на плоский берег норманнский, врываюсь в горящие города, дерусь с мидийскими магами, сражаюсь на ступенях императорского дворца… Никакой тебе нынешней головной боли с дрягвой, древлянами, вятичами!

Завидя князя на крыльце, челядинцы задвигались шибче, засуетились, изображая тяжкую работу. Даже свиньи у длинного корыта зачмокали болтушку старательнее, а петух на воротах прокричал бодро, выгнув грудь колесом, как Претич на воинских учениях.

Белоян хохотнул, ибо с заднего двора тут же явился Претич, вдогонку крикнули что-то от замученных дружинников, послышались тяжелые звуки, словно на землю бросали мешки с глиной.

– Я пошел готовиться, – сказал Белоян загадочно. – Претич, твой меч еще не затупился?

– Вроде нет, – ответил Претич озадаченно, – а что?

– Будь при князе.

Двор опустел, когда Белоян шел к воротам, а потом заполнялся снова медленно, с опаской, свиньи долго нюхали землю, по которой прошел страшный зверочеловек.

За распахнутыми вратами остановилась легкая повозка. Владимир видел, как легко выпрыгнула легкая девчушка… нет, уже девушка, золотая коса до пояса, платьице не по-женски открытое… нет, еще подросток, быстро и независимо пробежала через двор прямо к кузнице старого коваля.

Владимир нахмурился:

– Кто это?

Претич ухмыльнулся во всю багровую рожу, показал два ряда желтых зубов, съеденных сверху, но крупных, как у коня.

– Понравилась? Но не тебе ягодка… Ей всего тринадцать или четырнадцать весен. Но умна, как сто волхвов…

– Она красавица.

– Умна, – возразил Претич. – Красивых у нас пруд пруди! Они все красивые, пока молодые… Да знаю, знаю, что старость начинается со дня, когда все молодые девки начинают казаться красивыми. Но эта в самом деле настолько умна. В свои четырнадцать лет уже все хозяйство держит! Это Брунька, единственная дочь ярла Гордона. Ну того, что как сыч сидит на своих землях, у нас на пирах не бывает… У него трое или четверо сыновей, все как быки здоровые, сильные, но их мозги к ней перебежали. Она и сейчас вон приехала пополнить запасы соли, одежки, хозяйственных мелочей. Коней подбирает, даже мечи сама купила!

– Ей доверяют выбирать мечи? – удивился Владимир.

– Деньги ж доверяют, – сказал Претич ласково. – Она умница. В четырнадцать лет, надо же!.. А ежели братья поедут на базар, даже сам ярл или его жена, то такое накупят, потом неделю лаются…

Владимир держал цепким взором двери кузницы:

– А чего к Людоте?.. Хотя понятно. Если девка такова, как говоришь, то и мечи старается заказывать у лучших. Свиненок маленький! Людоту улестить нелегко, он только для меня обещался…

Когда дверь отворилась, Владимир выждал, пока дочь ярла проходила мимо, сказал негромко:

– Ну-ка, красавица, покажись своему князю…

Он нарочито выделил «своему», потому что иные знатные ревниво берегли остатки независимости, их деды явились на эти земли вместе с Рюриком, с какой стати подчиняться его потомству, но девчушка то ли не заметила такой тонкости, то ли сделала вид, что не заметила, приблизилась, скромненько опуская глазки, а Владимир рассмотрел, что в самом деле еще подросток, нераскрывшаяся почка, что вот-вот развернется в цветок сказочной красоты, что-то уже наметилось, проступает, как солнце сквозь облачко.

– Здравствуй, Брунька, – сказал он медленно. – Брунгильда, как я понимаю?.. Вижу, врут те, кто говорит, что будешь красавицей. Ты будешь больше чем просто красавицей… Ведь улестить Людоту непросто, а ты улестила, по хитрой рожице вижу.

Она смело взглянула ему в глаза:

– Я мечтаю хоть на треть быть такой, ради которой наш князь… с чьим именем он просыпается и засыпает.

Он вздрогнул. С детского личика смотрели такие же детски чистые, но странно понимающие глаза. В них были тоска и зависть, жажда красивой любви, чтобы сердце рвалось от счастья и боли.

– Девочка, – прошептал он сразу пересохшими губами, – зачем… Живи просто, как все люди.

– Не хочу, – ответила она дерзко.

– Иначе… очень больно, – сказал он тяжело.

– Пусть, – ответила она.

Владимир молчал, и она, поклонившись, отступила и пошла в сторону конюшни. Старый воевода недоумевающе смотрел вслед. Пожаловался:

– Чудно поговорили. Я ничо не понял. Шибко умные, да?.. Да, девка уже сейчас сокровище… А что будет?

ГЛАВА 13

Владимир молчал, Претич ощутил в нем жадное нетерпение. Оглянулся, через двор торопливо хромал Острозуб, старшина оружейников, за ним вышагивали трое одетых в лучшие одежды подмастерьев.

На уровне груди Острозуб нес обеими руками меч. Со всех сторон двора появлялись челядины, пристраивались, как любопытные гуси, сзади. Из конюшен, сараев, даже из поварни вышли, жадно и восторженно смотрели на меч.

В жарком оранжевом солнце полудня лезвие блистало холодным голубоватым огнем. Казалось, Острозуб бережно несет длинную сосульку, искорки прыгают внутри, прячутся, выпрыгивают снова острыми короткими молниями. Рукоять богато украшена самыми дорогими камешками, но Острозуб выбрал помельче, чтобы не мешали в бою, князь-де не усидит на троне, когда на кордонах полыхают пожары…

Владимир сбежал с крыльца не чуя ног. Чувствовал, что надлежит по-княжески принять меч степенно, даже принести по такому случаю в жертву пару-другую молодых рабов, но сердце едва не выпрыгивало, губы тряслись, он тянулся к мечу, как будто от него одного зависело его горькое счастье.

Острозуб упер в грудь князя предостерегающий взор, Владимир остановился, руки медленно опустились, но глаза жадно пожирали меч из небесного железа.

Теперь металл был слегка лиловый, словно тучи с градом, по лезвию прыгали синеватые звездочки, гасли в глубине, словно тонули.

– Твой меч, княже, – сказал Острозуб громко, чтобы слышали во дворе. Владимир видел, как из капища появилась огромная фигура в белом одеянии, медвежья харя понюхала воздух, и Белоян направился в их сторону. – Этот меч, княже, всем мечам меч… Он бьет и по-росски, и по-арабски.

– Как это?

Острозуб молча взял из руки Претича железную булаву, огляделся, помощники тут же услужливо подкатили колоду для рубки дров. Положил, примерился, затем резко взмахнул мечом. Глухо звякнуло.

– Это по-росски!

На колоде остались две половинки булавы. Рукоять, толщиной с древко лопаты, распалась наискось так чисто, словно меч рассек мягкую глину. В колоде осталась глубокая зарубка.

Оружейник молча повернул меч лезвием кверху. Владимир с облегчением выдохнул. На тонком, как луч света, лезвии не осталось зазубрины, даже самой крохотной!

– А теперь по-арабски, – сказал Острозуб.

Огляделся нетерпеливо, но другой догадливый помощник уже бежал со всех ног с подушкой в руках. Владимир успел подумать, не шутка ли, что он, в прошлом спавший на голых камнях, теперь нежится на подушке из нежнейшего лебяжьего пуха, но Острозуб уже взбил ее, поставил стоймя, чуть примяв нижний угол, коротко взмахнул мечом.

Вздох восторга был громче. Разрубленная подушка медленно развалилась надвое, не теряя формы. Острозуб довольно скалил зубы. Выждав, он снял с внимательно наблюдавшей Бруньки платок из нежнейшей паволоки, подбросил. Паволока медленно опускалась, нехотя и плавно, словно раздумывая, не остаться ли в воздухе.

Когда нежная ткань коснулась подставленного меча, платок распался на две половинки, и обе продолжили неспешное путешествие к бревенчатому настилу.

Острозуб поклонился, опустился на одно колено, а меч подал обеими руками:

– Владей. Ты – наш князь.

Владимир принял меч, руки нелепо дернуло кверху. Вздутые мышцы чуть не вскинули оружие над головой, настолько тот оказался легче, чем он ожидал. Длинный, обоюдоострый, весит почти вдвое меньше, чем любой из его предыдущих мечей с широкими, как у мясницких топоров, лезвиями!

Белоян уже стоял близ Острозуба, медвежьи глазки возбужденно бегали по лицам. По его морде Владимир понял, что волхв больше обратил внимание на слова оружейника, чем на меч. Признали все-таки Владимира не только захватчиком, но и своим князем… Значит, княжил мудро, блюл законы, берег покой и мир на всех землях. В отличие от отца своего, неистового Святослава, в походы не ходит, обустраивает Новую Русь. Знал бы оружейник, для чего князь копит силы!..

– Благодарствую, – сказал Владимир. – Острозуб… все боги пусть зрят, что я этим мечом… Не для богатства или власти… Нет, я не могу сказать всего, что на душе. Но боги зрят, их беру в свидетели!

Он внезапно опустился на одно колено, поцеловал меч, словно вручил ему не старейшина оружейников, а верховный бог. Белоян быстро зыркнул на опешившего Острозуба, тот начал было в растерянности разводить руками, но вдруг выпрямился, лицо озарилось достоинством и гордостью. Понял, значит, что не его благодарит великий князь, а через него – все земли, которые поклялся хранить и защищать…

Острозуб кивнул ошеломленному помощнику, оба удалились, уводя с собой многих, а Владимир благоговейно держал в руках меч, делал выпады, вертел в руке и перебрасывал в другую, приноравливаясь к изменившемуся весу. Не сразу услышал за спиной глухое ворчание:

– Может, хватит тебе тешить челядь?

Двор был заполнен народом. Работники, гридни, дружинники, внимательная Брунька, прибежал Чейман, в глазах любовь и преданность, набежала ребятня… Опомнившись, Владимир с неловкостью развел руками:

– Не обессудьте… Князь тоже мальчишка, когда в руки попадает такой меч!

Поспешно удалился в терем, а за спиной слышал радостные вопли, здравицу, крики «Слава!», «Слава князю!».

Пока поднимались по высокой лестнице в горницу, Белоян бубнил в спину:

– У каждого честолюбивого князя… царя, короля, императора или просто вождя племени… есть заветная мечта, которой не всегда делится даже с женой… Да, ты знаешь, о чем я… Создать новое государство! Самое лучшее, самое здоровое, самое красивое! Заложить в самом начале такие законы, чтобы не только выжило, но с каждым поколением множились доблесть, честь, справедливость!.. Ты что же, думаешь, народ признал тебя, что ты такой красивый и бьешься двумя мечами?.. Народ ощутил, что ты душу отдашь за Новую Русь. Я не говорю про сердце, но душу отдашь. И даже твоя безумная… да-да, безумная попытка добыть себе в жены самую лучшую в мире невесту – тоже во славу Новой Руси! Кто не знает, как за ее руку бьются владыки мира: германский император, индийский царь, персидский падишах?

Владимир огрызнулся с болью в голосе:

– Я все равно ее возьму!!!

Вместо ответа сзади послышался звериный рык. Стремительно повернулся с небесным мечом в руке. Шерсть на Белояне стояла дыбом, как иглы на рассерженном еже, глазки стали желтые, как янтарь, а в пасти недобро блеснули длинные клыки.

– Ты чего?

Вместо ответа Владимир снова услышал глухое рычание, что зародилось глубоко, начало нарастать, но верховный сумел задавить свою звериность, проговорил хрипло:

– Сюда идет Старый.

– Ну и что? – поморщился Владимир. – Останься.

– Не могу. Он меня не любит. Княже, я зайду потом, договорим.

Дверь распахнулась, Владимир смотрел, не веря своим глазам, на упавшие со звоном на пол половинки железного засова. Через порог по-волчьи неслышно шагнул маленький сухонький старик, похожий на волка как желтыми глазами, так и чем-то неуловимым, от чего перед гла–зами Владимира сразу возникла глухая чаща. Серый, в неопрятной душегрейке из волчьей шкуры, портки и даже башмаки тоже словно из шкуры матерого волка, вылитый волк в человечьей личине…

Владимир задержал дыхание. Темны леса за Киевом, странные и непроходимые. Дивные племена живут за непролазными болотами, за непроходимыми буреломами. Одних удалось покорить, примучить к дани, с другими разошлись ни с чем, а о некоторых только слышали… Был слух о странных лесных людях, что живут с начала света, но с другими людьми почти не знаются, ибо те для них навроде комаров-поденок, что утром вылупляются, день живут, а к вечеру мрут от старости…

Этот старик за последний год являлся уже трижды. Его окрестили Старым Волхвом, потому что умел больше, чем другие люди, значит – волхв, а старым – за брезгливое отношение к нарядным парням и девкам, к печам с трубой, к мясу, жаренному на сковородах вместо вертелов…

Щуплый, князю по плечо, но Владимир здраво оценил толщину жил на руках и шее старика, его движения сильного хищника. Тот словно сплетен из толстых кореньев старого дуба, о которые пять топоров выщербишь, пока перерубишь хоть один, а когда покосился на потрясенное лицо Белояна, по виду волхва понял: тот зрит в старике намного больше, ибо видит и зримую только колдунам мощь…

– С чем пожаловал, Древний? – спросил Владимир почтительно, не дожидаясь «здравствуйте» от человека из тех времен, когда еще, может быть, за «здравствуйте» били в морду. – Не изволишь ли отдохнуть, откушать с дороги?..

Старый метнул неприязненный взор на Белояна:

– Не изволю. Я ненадолго, по дороге. Убери этого… раздражает. Еще зашибу невзначай. А ты реки, из-за чего на всем Востоке началось такое…

Владимир кивком велел Белояну идти, глазами дав понять, чтобы ждал поблизости, даже послушал, если может.

– На Востоке? – удивился он. – А мы при чем?

Старый проводил недобрым взором Белояна. У того пониже спины вдруг на белом проступило темное пятно, взвился дымок, вспыхнуло пламя. Белоян стрелой вылетел за двери, слышно было, как хлопал по одежде, сбивая пламя.

– Это его займет малость, – сообщил Старый. – А то подслушивать вздумал. Хоть и нет тайны, а не люблю, когда хитрят. Хилая молодежь пошла… Так вот, на Востоке собрались маги. Там хоть и христианство, но общество магов есть. Церковь их тайно охраняет, потому что пользуется… Я увидел знаки, что ты им чем-то насолил.

– Я? Магам?

– Не магам, – объяснил Старый. – Они не сами собрались, а царьградская церковь их собрала и натравливает на тебя.

Владимир нахмурил брови:

– Я понимаю, если бы базилевс или кто-то из властей… Но почему церковь?

– Это ты здесь сам во все влезаешь, – ответил Старый насмешливо, – потому что твое княжество для Царьграда не больше курятника. Ты и главный воевода, и высший волхв, и судья, и творец законов… А там церковь одна из опор власти. Митрополит… или как их там, увидел раньше базилевса угрозу с твоей стороны. Вот и принял меры…

Владимир хлопнул себя ладонью по лбу. Суровые складки разгладились, а горькая морщинка возле губ растворилась в скупой, еще недоверчивой улыбке.

– Неужели нам удается?.. Ну, ребята…

– Что?

– Я послал одного вора выкрасть щит Вещего Олега, – объяснил Владимир. – Без него Царьград теряет половину защиты…

– Половину?

– Пусть не половину, но все же…

В желтых глазах старика появилось нечто вроде уважения.

– Все-таки мечтаешь взять Пердик… то бишь Царьград?

– Мечтаю, – признался Владимир. – Сплю и вижу, как мои дружинники омоют сапоги в водах Дарданелл… Не как наемники, те живут в бараках на берегу пролива, а как вот моют в Днепре…

– Ого!

– Почему нет? Взяли же мои прадед и дед эти земли? Отец расширил пределы… А я к землям Новой Руси добавлю земли Царьграда.

В темных глазах князя заблестело, то ли звезды, то ли слезы. Голос дрогнул. Старик смотрел с непонятной насмешкой:

– А даже маги не страшат? Лучшие маги белого света?.. Гм… Что это дурость с человеком делает… Что делает… Да-а… пожалуй, если бы у царицы Савской ноги были без копыт, то какие бы страны и народы, интересно, сейчас жили бы на Востоке? А если бы Елена, из-за которой началось с Троей, была пониже ростом, то сейчас бы на месте царьградской империи, а также багдадского мира… а то и сирийцев… да-да, была бы великая империя Илиона… А если бы… гм… у царьградки нос был вон как у тебя, то ты колотился бы, как козел о ясли, не в стену Царьграда, а бодался бы с Западом или Севером…

Владимир ощутил озноб, словно стоял с занесенной ногой над краем бездны, но внезапно нахлынувший гнев сжег остатки страха и неуверенности.

– Я все равно ее возьму, – повторил он неистово. – Одну… или с Царьградом!

Старик смотрел странно, улыбнулся по-волчьи, отступил к стене, не отрывая взора от лица молодого князя. Стена из толстых бревен подалась, словно была из бычьего пузыря, старик сделал еще шажок, желтые глаза смеялись. Стена сомкнулась, Владимир тряхнул головой, протер глаза, но стена снова непоколебима, бревна толстые, массивные.

Не скоро скрипнула дверь, Белоян сунул голову, неуклюже огляделся. Владимир бросил нетерпеливо:

– Да ушел он, ушел… Заходи, не трусь. Совсем он не дикий. Дела Царьграда знает не хуже нас, а то и лучше.

Белоян глубоко вздохнул, показав на миг два ряда острейших зубов. Из красной, как жерло, пасти пахнуло жаром, будто в брюхе главного волхва был кузнечный горн.

– Трагедия этого волхва в том, что одной ногой еще в прошлом, другой – в будущем, а между ног у него… страшное настоящее!

– В самом деле страшное? – спросил Владимир насмешливо. – А я думал, совсем старик…

Белоян рыкнул:

– Тебе все шуточки. Уже и дед этот предупреждает… Такого зверя раздразнил! Почитай, теперь весь мир против тебя.

Владимир все еще держал в руке меч. Голос прозвучал совсем тихо:

– Есть вещи, за которые стоит драться со всем миром…

ГЛАВА 14

Лес надвинулся светлый, кусты на опушке вырублены, дальше березняк да ольховник, не спрячешься. Залешанин проехал с полверсты по светлолесью, не встретив сушин и валежин. Все утаскивают в город для печей и кузниц, Киев растет…

Когда тропка стала узкой, как пастуший кнут, и завиляла, будто не зная, куда спрятаться при виде разбойников, он услышал пересвист птиц, улыбнулся, похлопал коня по шее:

– Уже скоро…

Птички пересвистывались ближе, наконец он привстал в стременах и заорал весело:

– Кол вам в глотку! Это я жирный петух? А ну выходи, кто там сказал? Я сам ему выщипаю перья.

За стеной деревьев свист умолк, а птичья трель вдалеке оборвалась, будто певунью придавило деревом. Потом кусты зашелестели, на тропку вышли двое угрюмого вида мужиков. В руках дубины, волосы на лбу перехвачены кожаными ремешками. Рубахи рваные, засаленные, как и портки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.