Гнездо змеи

Марго снисходительно ей улыбнулась: «Как они здесь живут, засыпанные заживо снегом?»

Марго не заметила, как вышла на городскую площадь возле «Дома культуры». Заглянула в промтоварный магазин, зашла в книжный – купила пару открыток и два журнала – «Советский экран» и «Работницу».

Возвращаясь назад, у дома Серафима оглянулась. Интересно, а если бы тот парень, тот шофёр из прошлой осени проезжал мимо, узнал бы он её? В этот раз она бы не удержалась. Да если бы захотела, он ел бы с её руки! Марго вздохнула и вошла во двор.

– Почему лицо не умыла? – встретил Серафим.

– Лицо? – растерялась Марго.

– Ты что, уже забыла? Я ж тебе в прошлый раз наказывал – переступив порог дома, ты должна смыть всю ту мерзость, что налипла на тебя там, – и он указал пальцем в сторону окна, – и не только с рук, но и с лица! На тебе сейчас не только грязь и пыль, но и глаза завистливых и больных тварей, что ходят на двух ногах по этой земле! Их глаза висят ошмётками, как черви на тебе! – Он ткнул в Марго пальцем. – Посмотрись-ка в зеркало!

Схватившись за лицо, Марго с ужасом подбежала к зеркалу, но ничего не увидела, кроме раскрасневшихся на морозе щёк. Она обернулась на Серафима.

– Не увидела? И не увидишь никогда, если будешь думать о чём попало. Иди, умойся и ледяной водой. Ледяной! – Указал он на дверь.

В слезах Марго выбежала в коридор. Первый раз Серафим так с ней разговаривал, сверля глазами, как ножами.

Когда она «чистая» и пристыжённая вернулась, Серафим тасовал карты:

– Садись, нечего баклуши бить. Займёмся и делами, благо у нас их целый ворох. Разложи-ка карты. – Он протянул внучке колоду.

На следующий день после завтрака, как обычно Серафим исчез. Марго теперь знала, где дверь его комнаты. Она уже свободно ориентировалась в пространстве дома. Правда, не каждая дверь перед ней открывалась, но закоулки коридоров не были больше лабиринтами. Дом продолжал держать оборону, но не так пугал, как раньше.

Марго не переставала удивляться Серафиму, его замкнутой жизни. Казалось, он пребывал в кромешном одиночестве. Вёл абсолютно уединённую жизнь затворника. Но это на первый взгляд. Ведь кто-то ему доставлял продукты, готовил, накрывал на стол, убирал огромный дом и сад. Марго догадывалась, что это возможна та самая Акулина, которую старик от неё прятал. Как и где прислужница хозяйничала? Марго никак не могла застигнуть эту женщину. Невидимка. Порой Марго казалось, что Серафим прислужницу выдумал, а всю домашнюю работу выполняют крысы или мыши. Она бы не удивилась и поверила скорее этому, чем в мифическую Акулину.

От подобных мыслей и вопросов, не столько голова шла кругом, сколько сердце начинало биться от случайного скрипа двери, шороха или тени мелькнувшей в конце коридора.

Марго догадывалась, что видит только то, что дозволено видеть.

Прочитав от корки до корки купленные журналы, не зная, куда себя деть, она решила выйти во двор, подышать воздухом. Когда шла по коридору, увидела приоткрытую дверь. Остановилась. «Быть такого не может. Все двери в доме всегда закрыты. Заперты на замки. Серафим? А может Акулина?» Марго на цыпочках подошла к двери.

Как только переступила порог маленькой с низким потолком комнаты, в нос ударил знакомый и таинственный запах. Так вот каков источник запаха в доме! Комната вся была увешана пучками и вениками из трав.

От резкого травяного дурмана в голове зашумело.

Тусклый зимний свет пробивался сквозь маленькое оконце. В правом углу комнаты от потолка до пола свисало нечто странное и жуткое на вид – пшеничного цвета патлы, похожие на волосы. Марго подошла ближе. Дотронулась – на ощупь что-то наподобие пакли. «Пряжа из льна? Сколько её много. Скальп великанши…» Марго передёрнула плечами, отвернулась. В другом углу интереснее – стояло соломенное чучело бабы в сарафане, похожее на чучело «Масленицы». «Может она и есть?» На голове чучела – венок из серо-голубых пожухлых цветов. Волосы-косы из сена. Вместо глаз и рта – цветы и ягоды, засушенные, тёмно-фиолетовые, жёлтые, бордовые.

Кто-то коснулся плеча и Марго вскрикнула.

– Тише, – Серафим приставил палец к её губам. – Испугалась?

Марго не могла говорить, сердце стучало. Её мутило от удушливого запаха трав.

Серафим не сразу отнял палец от губ.

Марго замерла, не смея шелохнуться. Он никогда не стоял так близко. Его палец с губ скользнул по подбородку. Затем он двумя руками взял Марго за плечи. Запрокинув голову, она обмякла.

… шум водопада нарастал. Гурлящая пропасть внизу. Её не видно, но если чуть-чуть нагнуться, то можно увидеть, что творится там, куда падает огромная волна. Скользкий камень из-под ног летит туда быстрее взгляда. И вот двумя ногами ты ближе к концу. От ледяного тумана, что поднимается из бездны, холодеют ноги. Стынет всё внутри. Пропасть гудит, ожидая тебя. Ты даже не можешь кричать. Крикнешь, и пальцы разожмутся. Да и кто услышит, проклятый водопад переорёт тебя. Болтаешь ногами, а сил подтянуться нет. Они уходят последние силы. Выступ! Ты нащупываешь его ногой, замираешь. Только бы не сорваться. А вверху островок серого неба, и тебя словно тянет кто, вытягивает. Пальцы немеют. И ты тянешься из последних сил. Ну же!

Щекой прижимаешься к земле, задыхаясь. Лежишь, не чувствуя тела, и только запах.

Запах мха и гнили, такой родной, приятной. Открываешь глаза медленно, не веря чуду. Руки выдернуты, ты не можешь ими пошевелить.

Уроды! – кричишь пионерам из своего отряда, но до тебя ли им. Ты могла бы сто раз сорваться, а они тупо прыгают возле костра. Чтоб они все сгорели!

– Уроды! – кричит Марго.

Она хватает за руку Серафима. Такую большую и тёплую. Что бы ни случилось – она не выпустит её. Пахнущий овчиной жилет такой родной. Дрожа всем телом, Марго тычется в грудь Серафима. «Где же ты был столько лет?» Никто и никогда не смотрел так, не гладил по голове. Всё слишком хорошо, чтобы быть реальностью.

***

Все остальные дни накрыли Марго лавиной. Она спутала день с ночью, настоящее время с прошлым, реальность с мистикой. Находясь в замкнутом пространстве дома, она забыла, напрочь, о той жизни, какой жила все эти годы. Серафим был безжалостен и требователен. Он явно спешил.

По ночам к Марго являлась «Масленица» в сарафане. Длинные заскорузлые пальцы выдирали из её венка травинки, махонькие засохшие цветы. Чучело вздрагивало всякий раз, смотрело ягодами-глазами и напевало голосом Серафима: «Травки разные бывают – одна вылечит и воскресит, другая же – с ума сведёт, убьёт…»

В конце третьей недели Серафим загадочно посмотрел на внучку: – Накинь на себя что-нибудь потеплее. Нам необходимо пройтись. Да не шубу, не шубу, – остановил он, когда Марго пошла к вешалке. – Мы пройдёмся в погреб.

Марго с испугом на него посмотрела – не сошёл ли старик с ума, но повиновалась и накинула шаль.

В одной из дальних комнат Серафим поддел ножом сливающуюся с паркетом пола крышку погреба. «Погреб с тайным входом», – догадалась Марго.

Со свечой они спустились вниз.

Это был обычный погреб с глиняными стенами и земляным полом. В полумраке свечи Марго плохо рассмотрела его, да и смотреть там особо не на что. Самое интересное находилось за одним из стеллажей. Стеллаж был на колёсиках, и когда Серафим его отодвинул, то перед глазами Марго предстала  низенькая дверца.

Подобрав ключ из связки, Серафим открыл её. Чтобы пройти в дверцу, необходимо было нагнуться. Марго восхитилась гибкости старика. Он легко нагнулся и быстро прошёл через порог. Марго – следом.

Пахнуло подземельем. Спускаясь вниз по ступеням, Марго видела только спину Серафима. Когда подошли к столу, старик зажёг свечи в старинном канделябре и помещение осветилось.

Марго не верила глазам –  они находились в огромной зале с каменными стенами. Проходы в стенах сделаны в виде арок. По углам свисали тюли паутин. Было холодно, но Марго улавливала дуновение тёплого воздуха, пробивавшегося струйкой по верху.

Освещалось то, что вблизи. Дальше взгляд тонул. Марго с  замиранием в сердце вглядывалась в чёрные порталы арок. Она ближе подошла к Серафиму.

– Вот и логово загнанного в угол зверя, хе… хе, – осклабился старик. – Тут ещё и выход есть наружу, в конец сада. Вон там. – Он указал пальцем на ближайший проход  слева и загадочно улыбнулся. – Так, на всякий случай, а ключик от дверцы вот здесь. – Серафим показал на щель в стене. – Этот дом он, как крепость, от разных подарочков судьбыс. И о погребе и тайном ходе никто не знает.

– Совсем никто? – вырвалось у Марго.

– Никто. – Серафим приблизился к ней со свечой. – Никто… из ныне живущих.

Марго отвела взгляд не в силах смотреть ему в глаза.

– Но и это не главное, – продолжил Серафим, – смотри сюда. – Он стал в одной из стен выкладывать камни. Достав из тайника небольшой сундук, поставил на стол. Сундук тяжело бухнулся на столешницу.

Марго смотрела то на Серафима, то на сундук. Старик открыл его. Весь до краёв он был наполнен старинным серебром – цепочками, ложками, браслетами. Но под ними, Серафим пальцами сгрёб их в сторону, лежало уже настоящее богатство – золотые кольца, серьги и перстни, переливающиеся блеском сапфиров, рубинов и бриллиантов. Их сияние озарило Марго. Глаза загорелись, а бледные щёки запылали, как при пожаре. В горле пересохло.

– И это ещё не всё, – прошептал Серафим, не сводя с внучки глаз. – Помнишь про мою реликвию? Смотри сюда. – Он извлёк из тайника статуэтку. – Вот она – моя Гевера.

В полумраке подземелья глаза Геверы зелёными огоньками плыли по воздуху. Приближаясь.

Марго схватила канделябр и осветила её всю.

– Пора моей красавице на свет, к новой хозяйке, –  ласково сказал Серафим и свободной рукой забрал у Марго свечи. – Держи, передаю с рук в руки.

Марго с опаской взяла статуэтку. Она держала её на вытянутых руках.

– Вот и познакомились. А теперь пошли наверх. Я тебе кое-что про неё растолкую. – Серафим захлопнул крышку сундука и убрал его назад в тайник.

В комнате тишина, лишь треск поленьев. От жара в камине алые тени пляшут на стенах.

Марго за столом раскладывает карты, но пасьянс не сходится. Каждый раз она отрывается и украдкой смотрит на резкий, вырезанный точно ножом, профиль Серафима. Переводит взгляд на Геверу, та стоит на другом конце стола и не спускает с Марго горящих глаз.

– Если хочешь быть выше кого-либо, чего-либо – волю чувствам не давай, – прорезал тишину голос Серафима. – Разум правит миром.

Марго оторвалась от карт и мыслей.

– А как же чувства? – спросила она робко.

– Чувства… – Серафим скривился в усмешке. – Скажи ещё любовь. Сама-то веришь в эту блажь?

Марго не знала, что ответить. Про любовь она читала только в романах.

– Я думаю, что она есть, но у каждого своя.

– Любовь – это самое страшное, что может произойти с человеком, – перебил Серафим. – Больно ранят все эти любовные терзания… Но людям нравится страдать. Это как щекотать пятки раскалёнными углями. Есть, знаете ли, любители. От этой любви гибнут не меньше, чем от ножа. Только кто ж увидит. Влюблённый человек дурнеет. Ты можешь брать его и как овцу тащить на верёвке. Главное определиться кто ты – пастух или овца.

Он замолчал.

Марго вернулась к картам, но всё сливалось.

– Оставайся здесь, в этом доме. Зачем тебе куда-то ехать? – предложил Серафим после паузы.

Марго с удивлением на него посмотрела:

– Как куда? У меня  работа, своя жизнь.

Она уже отошла от того шока, какой испытала в подвале. Отошла и приняла всё то, что он ей передал. Теперь она будущая хозяйка всего Серафимовского наследства. Всё изменилось. Мечты сбылись. Только радость от происходящего подтачивал ручеёк тревоги…

– И что бы я тут делала? – добавила Марго себе в оправдание.

– Жила бы. Долго и счастливо.

– Счастливо? – она вскинула глаза.

– Конечно. Ведь я живу или ты думаешь не счастлив? – Он, прищурившись, пытал внучку взглядом. Марго сморгнула. – У каждого человека своё понятие о счастье. Счастье оно ведь, как день – промелькнуло и нет его. Но темнота не вечна, глядишь опять рассвет – вот тебе и новое счастье. – Серафим улыбнулся. – Прожил я жизнь так, как хотел и старался ни от кого не зависеть. По молодости не всегда получалось, зато сейчас мне жаловаться грех. У каждого человека своя судьба, своя дорога и собственная, ему одному принадлежащая жизнь. Только многие этого не замечают, не хотят или не могут. Не дано. Беда в том, что люди стараются жить на потребу обществу, на показуху, да только давят этим самих себя. Бесследно это не проходит. А живи человек так, как чувствует, как хочет, – Серафим развёл руки в стороны, – ан не может, нельзя! Вот ты, ты всю жизнь будешь одна, но в достатке, так что ж тебе мешает остаться здесь? Ведь здесь ты могла бы получить ещё больше! Ты думаешь, здесь нет тех развлечений, вертепа, каких требует твоя молодость? Ты это можешь иметь и здесь! С деньгами ты везде хозяин. И даже в этом городишке. Там, – он указал на окно, – ты одна и слаба. Пройдут годы, прежде чем ты обретёшь силу. Здесь же, я всегда буду рядом. Даже если меня и не станет… А меня скоро не станет. Жалко, жалко всё это оставлять неизвестно кому. – Он тоскливо обвёл комнату глазами. – Самое страшное в жизни – не одиночество, а отсутствие наследников, кому можно всё передать. И наследники не всегда родная кровь. Как правило, родная кровь и спускает всё по ветру, не ценит. – Он замолчал, о чём-то задумавшись. – Как говорится, самый верный наследник – это твой единомышленник, так ведь?

Марго покорно склонила голову.

– Но обещай, – продолжил Серафим после паузы, – что после моей смерти, дом не продашь. Его нельзя продавать. Всё равно, рано или поздно надумаешь, придёт время вернёшься, а пока Акулина присмотрит. Но и ты наведывайся, не забывай.

– Ты так говоришь, будто умираешь, – тихо сказала Марго. До последних слов её сильно задело то, что Серафим сказал ранее – о её одиночестве в будущем: «Что он хотел этим сказать?» Она хотела спросить что, но было уже неудобно.

– Когда-нибудь это да случится. Только ты не пугайся и не суетись, Акулина всё устроит, а уж после похорон езжай.

– Как умрёшь? – голос Марго дрогнул.

Серафим махнул рукой.

– Да, вот ещё что – сними со стены вон тот мой портрет, – он показал пальцем на фотографию в раме, – повесишь у себя в доме на видном месте и никогда не снимай. Драгоценности не вывози – сама ты путём не устроена. Не таскай их, где попало, пусть лучше лежат да хранятся. Не продавай  и не закладывай. Только в крайнем случае это можно сделать, иначе всё – они уйдут от тебя. И самое главное – храни её, – он указал на Геверу. – Она должна быть сокрыта от чужих глаз.

Он замолчал, окинул глазами комнату.

Марго наблюдала за ним. Ей показалось, что он прячет глаза. Сердце сжалось. Неужели это возможно? Она почувствовала реальность происходящего. Почему она до сих пор сидит? Почему не подойдёт, не обнимет его? Почему не сделает, наконец, то, чего никогда не делала?

Серафим встал. Подошёл к камину, взял кочергу и стал ворошить угли.

Марго смотрела ему в спину и видела, как она напряжена.

– Иди спать. Поздно уже, – сказал он, не оборачиваясь.

Эта ночь в доме Серафима была длинной.

За окном свирепствовала метель, и выли собаки. Сад гудел, царапая голыми ветвями окно комнаты.

Марго бросало то в жар, то в холод. Ей чудилось, что мимо окна кто-то всё ходит. Она слышала чьи-то шаги хрустящие по снегу. Мысли разрывали голову.  «Остаться или нет? Но как жить в этом склепе? А вдруг он обидится? » – металась она до самого утра, то забываясь сном, то просыпаясь.

Утром её разбудил женский голос:

– Барышня,  Маргарита, проснитесь.

Марго открыла глаза и, ничего не понимая, смотрела на новое и обеспокоенное чем-то лицо, что возникло перед ней.

– Кто вы?

– Я Акулина, – ответила женщина тоненьким голоском.

Марго вздрогнула от этого голоса. Беспокойство, что читалось на лице  женщины в чёрном, передалось тут же ей.

– Что с Серафимом? – чуть слышно спросила она.

– Серафим Григорьевич… преставился сегодня ночью.

Марго упала на подушку и закрыла лицо руками.

– Барышня, вы не волнуйтесь. Серафим Григорьевич сделал все необходимые распоряжения, я всё устрою. А вы в залу идите, самовар на столе.

– Какой тут к чёрту самовар, – сказала Марго в спину уходящей прислужнице, держась за голову руками.

В комнате Серафима – полумрак и холод. Свеча у постели покойного с трепетом мерцает.

Кутаясь в шаль, Марго подошла к постели усопшего. Чужое лицо на белой простыне застыло в предсмертной судороге. Рот провалился, отчего тонкие губы, словно, кто стёр с лица. Нос и подбородок заострились и вытянулись зловещей тенью на стене, как будто это двойник, ещё один покойник.

Марго отвела взгляд от навевающего страх лица и посмотрела вокруг. От  комнаты с мертвецом и стоящей у его изголовья верной прислужницы, от одинокой восковой свечи, от портретов на стенах, лики которых только сейчас заметила Марго – повеяло потусторонним. Невыносимо-жуткое состояние настигло её в этой комнате. Она незаметно хотела уйти.

– Поздоровайтесь с дедушкой, барышня, – услышала она в могильной тишине голосок Акулины. Прислужница подошла вплотную.

Марго отшатнулась. Только сейчас она заметила, что Акулина  похожа на карлицу. При малом росте в её внешности не было видимого уродства, и всё же что-то отталкивающее и странное присутствовало. И во вкрадчивом тоненьком и вместе с тем твёрдом голоске, и в  неуловимом взгляде суетливых глаз, и в наклоне маленькой круглой, как шар, закутанной в чёрный платок головке, и в том, как она семенила ножками, бесшумно и быстро передвигаясь.

«Кто она? Откуда взялась?»

Теперь Марго испытывала и к Акулине такой же благоговейных страх, какой испытывала к умершему Серафиму, ко всему его дому, где таилось что-то тёмное, зловещее.

– Поздоровайтесь с дедушкой, барышня, – повторила спокойно Акулина, смотря увлажнёнными глазками на Марго. Та, потупясь, всё стояла, не понимая, чего от неё хочет «карлица». – Поцелуйте дедушку, – пояснила прислужница и маленькой ручкой указала на лицо покойника.

Марго не двигалась.

– В лоб, барышня, в лоб, – подсказывала Акулина, поддерживая её за руку и подталкивая к покойному.

Зажмурившись, Марго склонилась и коснулась губами ледяного лба. Поднимая голову, знала, что открывать глаза нельзя, но не сдержалась.

Взгляд из преисподней прожёг насквозь. Марго закричала и бросилась вон из комнаты.

На похоронах Акулина стояла в окружении трёх старух, Марго в стороне.

Февраль был на исходе. Серое небо висело низко.

«Это небо, как его глаза, будто он смотрит за нами оттуда…» – Марго дрожала, но не от холода. Оказывается, как тяжело терять.

Мелкий снежок витал в воздухе, но из-за горизонта ползли мрачные тучи, предвещавшие метель.

Серафим весь в чёрном, был торжественен и не так страшен, как в своей комнате. Старухи что-то шептали. Марго перевела взгляд на Акулину. Карлица стояла на пригорке и не казалась такой уж маленькой.

Только сейчас Марго вспомнила, где она видела эту Акулину. Так это и есть та маленькая женщина в чёрном платке. Посланница с письмом! Значит уже тогда он всё знал… готовился.

Марго обхватила себя руками. Он так смотрел в тот последний вечер, словно прощался. Слёзы подступили к глазам. Пропасть одиночества разверзлась перед ней – здесь и сейчас, у этой могилы. Не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась. Всё, что было внутри, прорвалось.

Марго подбежала к Серафиму и присела возле. Не смея смотреть в лицо покойнику, она, держась за край гроба, опустила глаза в снег. Весь тот ад, что сидел в ней, выходил наружу, обжигая слезами. Воздуха не хватало, она не могла остановиться. Она рыдала, оплакивая Серафима, себя… свою волчью жизнь одиночки.

Старухи окружили гроб и, качая головами, всё что-то шептали. Кто-то тронул Марго за плечо, ей помогли подняться.

На поминках, шамкая беззубыми ртами, старухи глотали кутью и кисель. Ели в  тишине. Ягодную настойку, что стояла в графине, пила одна Марго. Она пила её, заедая киселём, и не заметила, как голова отяжелела, а щеки запылали.

Старухи засобирались. Раскланиваясь перед новой хозяйкой, они спинами вышли из комнаты.

Оставшись одна, Марго налила ещё настойки. Тяжесть в голове сменилась лёгким  головокружением, и щеки гореть перестали.

Проводив старух, вернулась Акулина и стала убирать пустую посуду.

Марго откинулась на высокую спинку стула, на котором всегда сидел Серафим. Впервые, за последние дни, она расслабилась. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, и она посмотрела на единственную живую душу, что была рядом.

– Да присядь ты, Акулина, крутишься ведь целые дни.

– Спасибо за приглашение, барышня, но мне так сподручней.

– Да перестань ты называть меня барышней, прям как при царе-горохе. – Марго лукавила, ей льстило то, как величала её дедова прислужница, но сейчас хотелось простоты и участия.

– А кто ж вы, как не барышня? Здесь у Серафима Григорьевича всё по-старому, и это хорошо и «лучче».

– Да уж, по-старому… Слушай, Акулина, а ты вообще откуда? Как ты появилась у него?

– А Серафим Григорьевич вам разве не сказывал?

– Нет, не говорил.

– Раз не говорил, так и мне теперь уж не стоит, – сказала Акулина тихо и опасливо оглянулась на дверь.

Марго не спускала с неё глаз.

«Поймаешь взгляд человека – он твой», – слова Серафима витали в комнате.

– Ведь это ты передала мне то письмо?

– Может и я, что о том теперь говорить. Вы теперь наследница и хозяйка тут…

Мышиные глазки из-под платка сверкнули.

Схватившись за подлокотники, Марго  выпрямилась на стуле. Акулина, оставив посуду, стояла по другую сторону стола. Их глаза встретились. Марго склонилась над столом, сокращая расстояние меж ними. Но хмельной взгляд поплыл, и Акулина выскользнула. Обе всё прекрасно поняли. Чуть заметная улыбка метнулась по губам прислужницы, и Марго покраснела. Акулина отвернулась и загремела посудой.

– Что же теперь с домом-то будет? – спросила Марго.

– Будет стоять, как и стоял. Я присмотрю. Надумаете, так и приедете.

– Надумаю и приеду. – Марго возила пустой стакан по столу и смотрела в одну точку на скатерти.

– Барышня, вы ведь завтра утром уезжаете? – Акулина вытирала маленькие ручки о передник. – Я вам корзиночку с провизией соберу, не забудьте.

Марго встала из-за стола.

– Надумаю, так и приеду. А ты за всем тут присмотришь. Ясно?– отчеканила она и, не дожидаясь ответа, вышла.

***

После отъезда наследницы дом погрузился в сон. Мартовские метели замели все дорожки и подступы. Узенькая, похожая на след мелкого зверя, тропинка чьих-то шажков то появлялась временами, то вновь исчезала. Шёл и дымок порой из кирпичной трубы. Когда зазвенела капель, и потекли  ручьи, когда просыпалось и оживало всё вокруг, и сад, что рос бок о бок с домом, наполнялся пением птиц и запахом цветов, – лишь бастион Серафима всё спал. Он словно ждал кого-то, кто разбудит от вечного сна.

Изредка наведывалась в свои владения молодая хозяйка, и тогда дом оживал. Веселым светом горели потухшие окна. Дымок из трубы шёл беспрестанно. Вкусный аромат приготовляемых блюд расстилался по двору и саду, и маленькая женщина в чёрном платке всё сновала туда-сюда, то с вёдрами, то с охапкой дров.

Мимолётное оживление длилось несколько дней, а затем – вновь тишина и забвение.

Глава 9

Серая высотка в центре на улице Советской гордо возвышается над рядом стоящими трёхэтажными домами. Элитное некогда жильё, предел мечтаний советского человека. Обиталище небожителей. К концу века границы стёрлись. Они стёрлись намного раньше – и небожителем мог стать любой, у кого есть деньги.

На четвёртом этаже, на фоне жёлтого окна мелькнул силуэт. Хозяйка богато-обставленной квартиры отодвинула тюль и прикрыла форточку. Ветер с запада гнал снеговые тучи.

Марго окинула взглядом комнату: «Сколько всего и всё сама, своими мозгами, своими руками».

Вошедшая в комнату помощница по хозяйству прервала ход мыслей.

– Капитолина Дмитриевна, что вам?

– Мне бы денег на покупки.

– Ах, да. Совсем забыла, держите. – Марго выдала помощнице деньги. – Список у вас?

– Да, вы мне его дали.

– Прекрасно.

– Я тогда пойду?

– Да, идите. На сегодня всё.

– Я ужин приготовила. А Вадим во сколько придёт с работы?

– В двенадцать или позже. – Марго пожала плечами.

– Вы ему скажите, что подлив стоит в холодильнике в синей кастрюльке.

– Разберётся. Да он в ресторане поужинает. Их там кормят.

– Не знаю, как и чем их там кормят, но в прошлый раз он всё съел.

– Это молодой организм, Капитолина Дмитриевна. – Марго отвернулась к окну. – До завтра.