Попытка возврата: Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия

– Ничего не сделал – только вошел!

С чего же тогда известную мне историю так колбасит? Даже голова побаливать начала от попыток понять все эти несуразности. Поэтому по приходе завалился спать, а ближе к вечеру пошел искать Колычева. Но он был весь в делах. Иван Петрович и еще несколько наших генералов и полковников вместе с Зальмутом крутились около карты. Похоже, с фрицем достигнут полный консенсус. Вон как идиллически – голова к голове – Колычев с фрицем приникли к столу. Пару минут полюбовался на редкую картину единения офицеров вермахта и Красной Армии. Потом командир на меня шикнул и от греха подальше пришлось оттуда свалить…

Отмечание моего возвращения началось уже поздно ночью. Была целая толпа. Знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые чины все норовили похлопать по плечу и поздравить. Наш полковник сиял как самовар, как будто он лично лампасника приволок. Хотя, как командир, имел полное право для радости и гордости за своих подчиненных. В начале застолья меня заставили рассказать о своем последнем поиске. Потом пошли речи и тосты. Но, хотя была чисто мужская компания, народ, что радовало, себе лишнего не позволял. Все было чинно-благородно, но тут, как говорится, неожиданно подали чай. В смысле Леха не рассчитал силы в питии и перевернул здоровенную керосинку. Хорошо еще, там керосина только на донышке было. Получилось неудобно. Вроде как пьяные командиры чуть не сожгли напрочь здание штаба. Но, правда, не сожгли… Вовремя сориентировались и смогли потушить. Только спалили при этом пару одеял, плащ-палатку и попортили новые сапоги Пучкова. Я обжег себе обе руки и, пребывая в крайнем раздражении, разглядывал волдыри. Гости быстренько разошлись, а в комнате, несмотря на открытые окна, воняло гадостно. И чем-то знакомым. Принюхиваясь, начал ходить кругами, соображая, откуда мне знакома именно эта вонь. И вдруг как по башке ударило – напалмом воняет! Ну, не совсем напалмом, но похоже. Да и не в этом дело! Ё-мое! Здесь ведь только фосфор для заливки по площадям используют. Его и сделать – сложно, и хранить – опасно. А так берешь просто бензин, гудрон и скипидар, и все – смесь готова! Можно для особой прелести еще и серебрянки добавить – вообще пирогель получится! А для поджига всего этого хоть тот же белый фосфор использовать, но уже в крохотных количествах. Я так возбудился, что даже забыл про боль в руках. Протрезвевший во время тушения пожара Леха тем временем, сидя на краешке кровати, виновато посматривал на меня и молчал.

– Подъем, золотая рота! Труба зовет! Давай, собирайся!

Пучков так удивился, что даже приоткрыл рот:

– Куда собирайся, ночь на дворе?

– Ну, здесь спать все равно не получится, вонизма стоит, а у меня идея появилась. Все равно уже подъем скоро – так что пошли к водителям.

Хотя и было немного неудобно, все-таки спят – перебаламутили водил и раздобыли бочку бензина. Сразу же договорились о машине. На трофейном немецком Бюссинге покатили к мореманам. Там разжились битумом и скипидаром. Меня вообще эти ребята поражают. Вот у кого всегда все есть. Блин! Попроси, наверное, колесо от троллейбуса – и то притащат. С другой стороны – бойцы отчаянные. Вроде компанейские, веселые балагуры, а дерутся страшно. И в плен не сдаются. Немчура их до дрожи боится. Особенно когда они в атаку идут. Ну тут бы любой испугался. У них в основном винтовки СВТ да АВС. И тесак на этих винтовках смотрится до охренения страшно. А уж когда в умелых руках, то страшно вдвойне. Так что у фрицев только один шанс спастись бывает – положить морпехов из пулеметов еще на подходе к окопам.

Так, вспоминая пацанов в бескозырках, мы катили в сторону аэродрома. Там у меня есть знакомые летчики-истребители, вот сейчас и будем договариваться об испытаниях. На аэродроме народ уже не спал. Или еще не спал, во всяком случае командир полка вышел посмотреть на ранних гостей.

– Здравия желаю, товарищ майор!

– Здорово, ранняя пташка. Что, опять мириться приехал? Так мы с утра не потребляем, у нас еще работы завались.

Летный майор, парень лет двадцати пяти, в кожаной куртке и с коротко стриженными русыми волосами, улыбаясь, смотрел на меня. Это он намекал на нашу первую встречу. Мы с Гусевым тогда познакомились сначала с официантками. А летуны взревновали. Слово за слово, в общем, когда майор прибежал, человек восемь сидели на земле с обиженным видом и травмами различной степени тяжести. Ну, про травмы я загнул – раскидывали драчунов с крылышками в петлицах очень аккуратно, можно сказать, нежно. Тогда и познакомились. Особист полка нас было попытался взять за цугундер, но его потуги разбились о наши мощные ксивы. Он бы и не дергался, но мы рассекали в бушлатах, под которыми никаких знаков различия видно не было. Так что тогда, обалдело глядя на Гусева, полковой молчи-молчи, впечатленный Серегиным званием, только смог покачать головой и сказать:

– Как же так, товарищи командиры? Как вам не стыдно?

Ну и летный полкач тоже добавил пару ласковых. Нам стало стыдно, поэтому вечером мы взяли канистру и приехали мирится. А потом еще несколько раз приезжали. Уж очень в летной столовой девчонки хороши были. Ну и с ребятами тоже скентовались. Особенно после того, как я очередной раз сплагиатничал у Владимира Семеновича песню. Выдал им под гитару – «Их восемь, нас двое», и летуны поплыли. Их командир – Герасимов – расчувствовался и полез обниматься, а остальные кинулись переписывать слова. А вообще нормальные мужики оказались, много интересного от них узнал. Ну и они от меня тоже. Вот и сейчас, спрыгнув из кабины, я начал рассказывать о своей идее майору. Тот сначала недоверчиво качал головой, но потом решил провести эксперимент. Про то, что работы завались, – это он загнул, сегодня у них вообще вылетов не было – погода нелетная и поэтому, налив в ведро в нужных пропорциях бензину и скипидару, накрошили туда еще и гудрон. После чего сунули ведро в здоровенную кастрюлю с водой и поставили на огонь. За разговорами время подошло к обеду. Отведав от летчицких щедрот, опять пошли к ведру.

– Вроде готово…

Я, весь в сомнениях, помешивал палочкой густой кисель и соображал, то ли у меня получилось? По всем параметрам должен быть напалм. Хиленький, конечно, но все-таки… Потом летуны пожертвовали маленький термитный шарик, для поджога смеси, и испытание вступило в решающую стадию. Посмотреть собрались все. Даже механики с вечно красными, как у гусей, обмороженными лапками, побросали свои железяки и толклись за спинами летунов, вытягивая шеи. От греха решил жечь не все ведро, а перелить смесь в бутылку. И, как выяснилось, правильно сделал. Вместо мишени была стена разрушенного сарая из ракушечника. Так вот – когда бутылка разбилась о нее и все вспыхнуло, это надо было видеть! Черный, густой дым был такой концентрации, что народ начал разбегаться. И жар соответственный. Хоть и было холодно, ближе метров десяти к стене подойти невозможно. И это с одной бутылки! Горело довольно долго. Сквозь дым было видно, что огненная клякса очень медленно сползала вниз, к земле. Зрелище впечатляло. Я перемещался вместе со всеми в сторону от ядовитой копоти, но даже кашляя, гордого вида не терял и многозначительно поглядывал в сторону командира полка. Когда все почти погасло и мы сходили умылись, сказал ему:

– Если такую штуку в количестве двухсот литров плеснуть на немцев, пусть даже с вышибающим зарядом в качестве зажигания, то квадратов сто пятьдесят—двести гладенькой и стерилизованной почвы обеспечено. А если туда еще добавить магния и какой-нибудь неорганический окислитель, то кружка этого – я показал на почерневшую стенку – танк прожжет. Даже твой связной кукурузник будет таким страшным оружием, что немцы, только его треск ночью услышав, будут бежать из окопов и блиндажей, теряя подштанники. Потому как ни один блиндаж от напалма не защитит.

Летун был поражен. Летун был впечатлен. Летун был готов к немедленным действиям. Связавшись со своим начальством, он рассказал о новинке. Начальство решило лицезреть это самолично. Минут через сорок прикатил полковник. Ха! Знакомая физиономия. Вместе пожар сегодня тушили. Полковник сначала удивленно разглядывал меня, идя навстречу, а потом, улыбаясь, выдал:

– Ну конечно – товарищ Лисов! А я все думаю, что за знакомый разведчик у моего комполка организовался? Это вас что – сегодняшний вечер на такую идею натолкнул?

– Почти. Точнее говоря, так точно – именно он!

Мне было неудобно за вчерашнее, поэтому постарался быстренько свернуть разговор в нужное русло. Взяв полковника под ручку, подвел к многострадальному сараю и продемонстрировал действие еще одной бутылки. Он тоже офигел от увиденного. После чего решили как можно скорее опробовать всю оставшуюся бочку в деле, расфасовав смесь по емкостям литров в пятьдесят. Полковник ходил, радостно потирая руки и приговаривая:

– Если погода позволит, то сегодня в ночь устроим румынам фейерверк! Наши ЛаГГи, конечно, с этой раскисшей каши не взлетят, а вот У-2 вполне поднимется…

Но я так и не дождался знаменательного вылета грозного кукурузника. Колычев по рации, что стояла у летчиков, вызвал меня в расположение. После Иван Петровича я опять зашел к вечно дрыхнущему Гусеву. Медсестра сказала, что Серега просыпался и, узнав, кто к нему приходил, так расчувствовался, что у него поднялась температура. Так что снова не получилось пообщаться с другом. А наутро приехал Герасимов. Блестя глазами, он возбужденно рассказывал, как лично ночью скинул на румынские расположения все емкости.

– Ты представляешь, за мной было просто море огня. А крики их даже с высоты слышал. На У-2 при планировании мотор почти не гудит, поэтому вопли снизу до сих пор в ушах стоят. – Майор передернулся и продолжил: – Сейчас двое наших умельцев твою смесь начали заготавливать в больших количествах. Как там ты ее называл? Попан?

– Напалм. И если его в заводских условиях делать, с добавкой еще кое-каких веществ, то эффект будет гораздо круче!

– Куда уж круче!

Летчик покачал головой и, попрощавшись, пошел докладываться своему начальству о ночном погроме. Эк его впечатлило. Да, наверное, любого бы впечатлило не меньше. Ну, теперь держись, немчура! Как клопов выжигать будем. Одно только расстраивало, напалм был так прост в изготовлении, что фрицы максимум месяца через два будут знать состав смеси. Потом уже нам придется солоно. Значит, надо как можно быстрее и на всю катушку использовать эффект внезапности. Причем, наверное, поливать огнем не пехтуру, хоть это было бы и логично, а постараться уничтожить как можно больше вражеских самолетов на аэродромах. Потери, конечно, у нас будут страшные, но появится шанс лишить немцев господства в воздухе. Тогда они напалм пусть хоть вручную из клизмы плещут на нашу пехоту – большие потери в самолетах компенсировать быстро не получится. Написав очередную докладную записку, я пошел к Колычеву. А тот уже собирался послать за мной. Столкнувшись с порученцем в дверях, протек мимо него в кабинет к начальству. Иван Петрович, увидев меня, нехорошо улыбнулся и, не пригласив сесть, сам поднялся навстречу.

– Ну, здравствуй, орелик…

Блин! На этот раз что не слава богу? Я такие улыбочки знаю, сейчас за что-нибудь втык давать будет. Хотя за последний день косяков за мной явно никаких не прослеживается. Командир же, подойдя вплотную, аккуратно поправил мне воротник, а потом, ухватив за шиворот, начал трясти как грушу, приговаривая:

– До каких пор? Я спрашиваю, до каких пор я о твоих похождениях буду узнавать последним?! Я тебе командир или так – погулять вышел?

– Командир, товарищ полковник!

Осторожно отцепившись от буйствующего начальства, задал встречный вопрос:

– А что случилось-то? И если вы о том, что ночью с генеральской эмки свистнули ящик сгущенки, то сразу говорю – это не я. Да и ящик на благое дело пошел, в детский дом, что сейчас в школе расположился. Но все равно – это не я.

Похоже, удалось сбить Колычева с панталыку. Запал у него вроде кончился, и он теперь судорожно пытается сообразить, о чем это я вообще говорю.

– Какой детский дом, какая сгущенка? Ты мне мозги не канифоль! Отвечай – вчера к летчикам ездил?

Во вопросики подкидывает… Сам же меня вчера у летунов по рации нашел, а сегодня что, уже забыл? Или это риторический вопрос?

– Так точно!

– И что ты там сотворил опять? Что это за напал?

– Напалм, – автоматически поправил я.

– Да хоть запал! Почему все мимо меня прошло? Ты хоть понимаешь, дурья твоя башка, что мне пришлось с утра пораньше к ним конвойную роту посылать?

Эээ… я завис…

– Конвойников-то зачем?

– И не только конвойников, там еще и контрразведчики теперь всех шерстят. Ты понимаешь – всех! Всех, кто мог видеть, из чего и как приготавливается твоя дьявольская смесь, я приказал изолировать. А видела это целая толпа народу. Это же почти весь истребительный полк по моему приказу теперь сидит у себя в расположении и готовится к отправке в глубокий тыл. Одна надежда, что там их немецкая разведка не найдет. Ты хоть понимаешь, что значит такое слово «секретность»?

Вот, блин, попал… Про это я и не подумал. То есть подумал, но уже позже, когда все произошло… Ни фига себе, целый полк. Мне стало не по себе, и я спросил:

– И как же теперь быть? Еще пару дней такая погода простоит, а потом ведь ясно будет, высохнет все. Как же мы без авиации?

– Раньше надо было думать!

Полковник наконец сел за стол и закурил. Несколько секунд глядел на меня сквозь клубы дыма, а потом буркнул:

– Садись, чего стоишь.

Усевшись, я достал из планшетки докладную и положил ее перед командиром.

– Что это?

– Здесь указан состав смеси и ингредиенты для ее улучшения при производстве в заводских условиях. А то, что я сейчас сделал из подручных средств, – детский сад получился по сравнению с тем, что должно быть. Ну и еще кое-какие мысли…

– А раньше?! Раньше ты не мог мне все это показать?

Колычев опять начал заводиться. Тут уж и я не выдержал:

– Да я сам такого эффекта не ожидал! Иван Петрович, я ведь просто попробовать хотел, а потом уже вам докладывать! А про секретность и не подумал даже, в запале.

– Не подумал, потому что мозгов нет.

Но вроде командир начал успокаиваться. Видно, проникся искренностью моего вопля. Прикурив от окурка следующую папиросу, он начал читать докладную записку. Дочитав, встал и прошелся по кабинету. Повернувшись ко мне, уже вполне спокойно сказал:

– Ночью придут два самолета с новыми летчиками и техниками. Этой же ночью повезут на Большую Землю местных летунов. Ты полетишь с ними. И полковник Середа с Зальмутом тоже. Из этого немца мы выжали все, теперь его нужно переправить в Москву. Середа повезет документы и наши выкладки. Будешь их сопровождать.

– А как доедут, мне сразу назад?

Колычев хитренько улыбнулся и показал мне дулю.

– Вас, разгильдяй, вызывают персонально. Так что там тебя встретят. Потом, критически оглядев меня, добавил:

– И оденься нормально! Что это такое – красный командир, а вечно как шаромыжник ходит. Вот что ты с галифе сделал?

На провокационные вопросы я не отвечаю из принципа, поэтому только вытянулся по стойке смирно и козырнул:

– Есть одеться нормально! Разрешите идти?

– Иди!

И уже в спину пробурчал:

– А сгущенку генерал сам сегодня в детдом хотел отвезти…

Ну и я пошел. Н-да… неудобно-то как с летчиками получилось, да и со сгущенкой тоже… Блин, действительно, надо башкой думать, прежде чем что-либо делать. Дав себе зарок на будущее, двинул искать новые брюки.

Вот мода, ё-мое! Скачет туда-сюда. А армейские кутюрье – напрочь сбрендили. С этими «кривыми штанами» вообще смешно получилось. Месяц назад, когда я приходил их получать, старшина занимался странным делом. Он, сидя в одних подштанниках, загонял проволоку в боковые швы брюк п/ш, лежавших у него на коленях. Сначала даже подумалось, что это имеет отношение к боевым наворотам, типа моего ножичка с кольцом. Но когда гордый Нечипоренко надел штаны и, повернувшись, как модель, продемонстрировал охренительную парусность своих галифе, я потрясенно застыл. Сталистой проволокой он подчеркнул лопухи на штанах и, теперь счастливо разглядывая получившийся кошмар, приговаривал:

– О це дило! О це гарно!

Дальше я просто не мог смотреть. Упав на пол, ржал так, что заболел живот. Наш суровый хохол, стоя босиком, был похож на принца Гамлета. Только тот рассекал в раздутых трусах с прорезями и колготках. А у старшины был вид, как будто он нижней своей частью попал под каток и эти надувные трусы сплющились. Диаметр Нечипоренки в районе задницы достигал полутора метров. Глянув на него еще раз, смог только подвывать на одной ноте и обильно плакать. Взволнованный Грицко сначала обеспокоенно подпрыгивал вокруг меня, а потом, подняв и оттряхнув, поинтересовался, зачем я вообще пришел. Уяснив, что надо, он вынес мне такие же парашюты. И на все вопли принести что-нибудь менее авангардное только настойчиво пихал их в руки, убеждая, что это и есть последний писк армейской моды. Так как я всегда ходил у старшины в любимчиках, он явно хотел меня приодеть получше. А теперь, думая, что вместе с памятью старший лейтенант Лисов потерял и мозги и поэтому не понимает привалившего счастья, всучил-таки это армейское чудо. Чтобы не обижать доброго Гриню, пришлось взять. После чего быстро пошел и лично их ушил, насколько мог, как это делали солдаты в мое время. А теперь вот Колычев цепляется. Фасон моих шароваров ему, видишь ли, не нравится…

Поразглядывал себя со всех сторон и, вздохнув, поплелся получать новую форму. Сначала добывал робу, потом полковник давал еще кучу ЦУ. Только отвязался от командира, сразу угодил в руки Середе. В общем, еле-еле успел в госпиталь заскочить перед вылетом. Серега не спал. Блин, а я уже думал, если и в этот раз дрыхнет, поступить с ним, как со спящей царевной, только наоборот. Попросить медсестру посмазливей смачно чмокнуть майора. На примете есть одна, как раз в его вкусе. Зуб даю, он от такого даже из комы бы вышел. Но к кардинальным мерам прибегать не пришлось. Гусев лупал глазами и вкушал ужин, когда я заглянул к нему в палату. Кстати, кормила его та самая симпатичненькая медсестра. Сергей, масляно глядя на сестричку, послушно открывал рот и чего-то трындел. Блин, сам ложку поднять не может, а туда же – Казанова недострелянный, охмурежем занимается. Потом он увидел меня и подскочил так, что перевернул миску с кашей. В общем, встреча удалась. Мы сначала, насколько могли, пообнимались, а после я рассказывал радостно улыбающемуся майору о том, что он пропустил, валяясь в госпитале. Потом Инночка, так звали медсестру, притащила гитару, и я дал небольшой концерт, а так как в палату начали набиваться люди, то вместе с инструментом переместился в коридор. Сидя в проеме двери, чтоб и Сереге было хорошо слышно, шпарил народу Высоцкого и попсу семидесятых. Раненые сидели тихими мышками, ловя каждое слово. Спел им и «Черные бушлаты», и «Подмосковные вечера», да вообще сегодня, похоже, был в ударе, поэтому меня, как Остапа Бендера, несло. А закончил, неожиданно даже для себя, исполнив «Темную ночь». Вот е-мое. Не хотел ведь ее петь, пока автор не сочинит. Ну и что теперь Бернес будет под гитару выдавать в фильме «Два бойца»? Опять получается, башкой не думал. Правда, было поздно… Медсестры поголовно шмыгали носами, да и многие раненые, задрав голову вверх, делали вид, что разглядывают потолок, чтобы не вытирать глаза. Но тут пришел лесник и всех разогнал. В смысле, главврач скомандовал отбой. Он давно уже стоял в конце коридора, привалившись к стене и слушая вместе со всеми. Сделав народу ручкой, я попрощался с Гусевым и собрался уходить, но тут меня поймал главный доктор:

– Извините, молодой человек, а чьи это вы песни пели?

Почесав кончик носа, осторожно ответил:

– Свои, а что?

– Вы понимаете, что это должны слышать многие люди, а не только ваши знакомые? Поверьте мне, я помимо медицины в этом тоже разбираюсь. Вот подождите…

Врач, вытащив из кармана листок, начал быстро писать на нем толстым синим карандашом.

Потом протянул листок мне.

– Вот здесь адрес и несколько слов от меня. Я слышал, когда вы с раненым майором разговаривали, что сегодня летите в Москву. Там обязательно загляните к этому человеку. Это поэт Владимир Агатов. Причем не просто поэт, а еще и пишет слова к песням. Он вам обязательно поможет пустить ваши произведения в жизнь.

Скомканно поблагодарив доктора и пообещав заглянуть к этому поэту-песеннику, побежал к штабу. Фух! Вовремя успел. Народ только-только начал загружаться в машину. Я уселся на любимое место – рядом с водителем, и мы покатили на аэродром. Там, стараясь не смотреть в глаза перебазирующимся летчикам, шмыгнул в самолет. И на лавке, возле квадратного иллюминатора, увидел Герасимова, который мрачно пялился в свое отражение на темном стекле. Сначала его проскочил, но потом вернулся и, потоптавшись, сел рядом.

– Кхм… Игорь, ты на меня зла не держи. Кто же ожидал, что так получится?

Майор до того задумался, погрузившись в свои мысли, что только сейчас меня увидел.

– А, Лисов, здравствуй. Чего ты сказал?

– Привет, говорю. И говорю, чтоб зла не держал. И в мыслях не было – так вас подставлять. Ты уж меня извини…

– Да при чем здесь ты? У меня своя голова есть, а я вот тоже подобной реакции не ожидал. С утра контрики всех по разным углам развели и давай мурыжить. Как будто кто-то из моих орлов прямо сейчас к мамалыжникам рванет, с докладом о новом оружии. Я-то сразу за своих гавриков поручился, но где там! Просто приняли к сведению, и все. А теперь всех, по слухам, аж на Дальний Восток перебрасывают. Хотя эти, из контрразведки, так смотрели, что я не удивлюсь, если на Колыму всем полком законопатят… Чтоб наверняка было…

Герасимов вздохнул и отвернулся. Потом, опять повернувшись ко мне, спросил:

– А тебя что – тоже в тыл подальше запихивают? Как главного секретоносителя?

– Да нет, пока только в Москву вызывают.

Я не стал говорить правды, зачем лишний раз напрягать человека? Самолет тем временем наполнялся людьми. Игорь же, посидев пару минут с закрытыми глазами, вдруг подался ко мне и сказал:

– И все-таки, как мы им дали! Как клопов жгли! И правильно наши режимом секретности озаботились. Не дай бог к этим, – он мотнул головой в сторону, – твоя смесь попадет! А так – мы же их просто пачками к немецкому богу отправлять будем. Не я, так тот парень, что мне на смену прилетел.

– Это точно!

Правда, дальше разговора не получилось. Самолет чихнул сначала одним движком, потом другим, и салон наполнился ревом. Мягко переваливаясь, Ли-2 развернулся и, слегка подпрыгивая на неровностях, начал набирать скорость…

Глава 8

А в Москве нас, как обычно, уже ждала машина. Квадратный подполковник, представившийся порученцем Лаврентия Павловича, рассадил всех и повез в город. Причем, что странно, меня довезли до гостиницы и оставили отдыхать, а Середу с Зальмутом увезли дальше. Ну, отдыхать так отдыхать, это даже хорошо. Первый раз за долгое время растянулся на чистых до хруста простынях и без звукового сопровождения в виде шума танковых дизелей и крикливых команд за окном уснул. Правда, не сразу. Оказывается, мне уже не хватало для спокойного сна – дальних разрывов, мата коменданта и храпа Пучкова.

Наутро проснулся от громкой трели звонка. Спросонья даже не понял, что это. Но потом добрел до телефона и взял трубку. Густой бас на том конце провода представился еще одним порученцем, на этот раз самого Сталина, и сказал, что через полтора часа за мной придет машина. Интересно – что, опять на дачу повезут? До Кремля-то пять минут ходьбы. Вон он – в окно виден. Пока умылся и позавтракал в гостиничном ресторане, данные мне на подготовку полтора часа прошли. И поехали вовсе не на дачу, а именно в Кремль. Сделав красивую дугу по площади, машина плавно подкатила к воротам. После проверки документов пустили внутрь…

Поскребышев, увидев нас, приподнялся и, указав на дверь, сказал, что меня уже ждут. Сопровождающий отвалил, а я, набрав воздуха для приветствия, открыл дверь. Но первым поздороваться не успел.

– Здравствуйте, товарищ Лисов.

– Доброе утро, Иосиф Виссарионович, здравия желаю, товарищ генеральный комиссар госбезопасности!

Это я помимо вождя поздоровался еще и с Берией, приветливо блеснувшим в мою сторону стеклышками пенсне. Надо же, Виссарионыч меня, оказывается, ждал, стоя возле большого стола. И вопреки уставам поприветствовал первым. Что бы это значило? Но додумать мне не дали.

– Докладывайте, Илья Иванович.

Во даже как. Прям куртуазное общение, исключительно по имени-отчеству пошло. Хмыкнув про себя, встал по стойке смирно и приступил к докладу:

– Товарищ верховный главнокомандующий, группа майора Гусева порученное задание выполнила. В ходе выполнения разведки и поиска нами был захвачен командир 30-го армейского корпуса – Ганс фон Зальмут. При нем был портфель с картами и документами, которые мы также передали командованию. Также при проведении операции был уничтожен оберштабсцалмайстер 11-й армии. Казна армии, бывшая при нем, полностью передана командованию. При выполнении боевой задачи тяжело ранен командир группы майор Гусев. Больше потерь не имеем.