Книга тайн

– О! Это было давно.

– Но теперь идет борьба за нашу народную власть, товарищ Крылов. И вам следует стать в наши ряды. Особенно теперь, когда есть острая нужда в людях образованных.

– Но что я могу? Я историк. Моя специализация Древние цивилизации. Это сейчас мало кого интересует.

– Это пригодится в будущем, товарищ Крылов, – ответил Покровский. – Сейчас я готовлю проекты для создания Государственного ученого совета и института истории.

– Института истории?

– Именно, товарищ.

– Никак не мог даже подумать, что вам есть дело до истории.

– Не стоит столько критически смотреть на нас – большевиков. Нас называют варварами, которые уничтожают Россию. Но это не так. Сейчас, конечно, нам трудно думать о многих вещах, ибо идет война. И не простая война, но война гражданская. Но придет время и все возродится. И историю снова будут изучать и у нас будут академии и университеты! Но ныне, товарищ Крылов, вы нужны нам для работы в новых журналах.

– А что это за журналы, Михаил Николаевич?

– «Красный архив» и «Борьба классов». И для последнего вы можете написать ряд статей. Ведь вы специалист по классовой борьбе. Древний мир дал нам множество примеров такой борьбы. Я направлю вас в литературно-издательский отдел наркомпроса к товарищу Лебедеву-Полянскому.

Так Крылов получил работу и продовольственный паек…

…Марина ждала Крылова дома, и читала его записи.

Её отец также был историком, и это в доме отца она встретила будущего мужа. Сама она никогда не интересовалась историей древних народов.

Крылов понравился ей как мужчина, а не как ученый. Они встречались не больше месяца и поженились. Отец был доволен выбором дочери. Его молодой ученый покорил своей одержимостью.

– Он похож на меня самого в молодости! Так что он сделает тебя счастливой, дочь моя.

Таково было благословение отца.

Она стала хорошей женой, но делами мужа никогда не интересовалась. История по-прежнему не привлекала Марину.

Но вчера муж упомянул о Деди. Она не показала своего интереса, но что-то шевельнулось в её памяти.

Где она могла слышать это имя?

Может в гимназии? – Нет.

Может на курсах? – Также нет.

Но тогда где?

И она решила почитать записи мужа. Может это что-то ей подскажет…

«Я Деди, последний из Нетеру, записал эти строки.

Мое мастерство творит чудеса. Ни один жрец и врачеватель не может сделать того, что могу я.…»

Деди!

Она вспомнила!

Деди! Он мудрец и чародей! О нем есть упоминания в текстах, относящихся к четвертой династии фараонов Древнего Царства.

В её памяти ожили имена Деди, Ра, Изис, Осиса…

Голос спросил её:

«Ты вспомнила свое прошлое!»

«Мое прошлое?»

«Тебе знакомы имена. И тебе знаком язык древних знаков! Ведь ты читаешь уже не записи своего мужа, а папирус из времен Птолемеев».

Марина поняла, что она свободно разбирает знаки демотического письма.[3]

«Я понимаю то, что здесь написано! Как это возможно?»

«Это жило в твоей памяти. И пришло время проснуться. Тебя ведь не удивило, что я говорю с тобой?»

«Нет».

«Но разве ты знаешь меня?»

«Да», – призналась Марина.

«И кто я?»

«Арсиноя!»

«Ты права! Я принцесса Арсиноя! Я тень прошлого. И я сейчас могу существовать лишь в твоей памяти. Ты пробудила меня».

«Арсиноя! Ты дочь царя Египта Птолемея Лага!»

«Да я дочь Птолемея! Того, кто основал династию Лагидов. И я могу тебе помочь. Тебе ведь не нравится в этой стране?»

«Нет, но я живу вместе с моим мужем».

«Я могу помочь вам уйти!»

«Уйти?»

«Совершить путешествие по Мосту смерти!» – был ответ.

«Это значит умереть!»

«Я сказала, что могу помочь совершить путешествие по Мосту смерти! Я не сказала умереть».

«А есть разница?»

«Огромная».

«В моей памяти есть сведения о Мосте смерти! И я знаю, что это конец моего существования в этом времени».

«Но это путь к вечности!» – был ответ.

«Вечность не то слово! Оно не подходит для этого путешествия».

«Пусть так. Но тебе придется пойти со мной. Выбора нет».

«А мой муж?»

«Он присоединится к тебе позже…»

… Крылов вернулся домой с большим бумажным свертком. По приказу Покровского ему выдали первый паек.

– Марина! – позвал он жену. – Я сделал то, что обещал. Хотя времени на мою работу теперь станет меньше.

Но никто ему не ответил.

– Марина! Я принес первую заработную плату. Так они теперь называют жалование. Ибо само старорежимное слово «жалование» кажется большевикам унизительным. И потому они говорят заработная плата. Плата за то, что отработал. Можно устроить небольшой пир.

Но снова никто не ответил. В квартире жены не было.

«Куда это она могла пойти?»

Он подошел к шкафу и открыл дверцу. К его удивлению там находились лишь его вещи. Ни одного женского платья.

«Что за ерунда? Куда она дела все свои вещи? Неужели снова пошла менять на продукты?»

Он вышел из квартиры. Постучал к соседям.

Ему открыла вдова фабриканта Рукавишникова.

– Здравствуйте, Эльвира Рудольфовна.

– Здравствуйте, Кирилл Андреевич. Вы ходили на службу?

– А вы уже знаете, что я снова служу?

– Но вы сами неделю назад рассказали нам про это.

– Я? – удивился Крылов.

– Именно вы. И вы обещали подыскать работу и для меня.

– Запамятовал.

– Вот так всегда! А голодать никому не хочется.

– Не могу вспомнить про это. Но я пришел к вам не за этим. Вы не видели сегодня Марины?

– Марины? – спросила Рукавишникова.

– Ну да. Я вернулся, а дома её нет. Но она никуда не должна была идти.

– А кто это?

Крылов опешил.

– Я говорю о Марине, моей жене!

– А вы женились? Простите, но я ничего не знаю про это. Примите мои поздравления, и я думаю, что скоро вы познакомите меня с вашей женой. Простите, но сейчас я занята.

Рукавишникова закрыла дверь. Крылов не мог понять ничего. Неужели женщина решила пошутить? Не похоже на неё. Он отправился к старому профессору русской словесности Ивану Ивановичу. Тот знал еще отца Марины.

Но и тот сделал вид, что впервые слышит о жене Крылова.

– Простите меня, Кирилл. Но я не могу понять вас.

– Хотел вас спросить. Не видели ли вы сегодня…

– Я вас слышал, Кирилл. Но не знаю о том, что вы женились. И вашей жены не имею чести знать…

…Утром следующего дня Крылов смог убедиться, что его жена Марина, существовала лишь в его воображении. Никто из его друзей и знакомых больше её не помнил.

Но был странный папирус, которого ранее Крылов не видел в своей коллекции. Он был написан частично древними иероглифами и частично демотическим письмом позднего римо-византийского периода.

«Странное сочетание, – подумал профессор. – Весьма странное. И ранее я этого документа не видел. Откуда он взялся в моей коллекции папирусов? Стоит изучить его…»

Слова Изис.

Я сумею возродиться к жизни…

(Знаками Священного письма)

Великая Изис говорила с молодой принцессой Египта, дочерью фараона Птолемея Первого. Спутница Нетеру вспомнила, кто она такая.

Я Изис! Я та, кто почти равен Нетеру!

– Госпожа! – женщина призвала меня. – Я Арсиноя!

Я ответила ей:

– Я Изис. И я «спала» много лет. Отсутствие памяти о прошлом могу сравнить лишь со сном.

– Я отправилась разбудить тебя, госпожа. И приказ сделать это дала мне ты сама.

– Когда твой голос прозвучал в моей голове, я сразу узнала кто ты. Как все странно. Я жила в холодном доме рядом со своим мужем. Я думала лишь о том, как нам выжить.

– Теперь ты свободна.

– Но он остался там.

– Он?

– Тот, кто был моим мужем.

– А кто он? – спросила принцесса.

– Мой муж.

– Но он не просто человек?

– Именно просто человек. Мужчина.

– Обычный? – искренне удивилась Арсиноя.

– Да.

– Тогда тебе незачем думать о нем, госпожа. Что такое просто человек? Век его краток и таких много.

– Но этот особенный.

– Что, госпожа, хочет этим сказать? Что значит особенный?

– Я была с ним счастлива.

– Пусть так, но ты ведь помнишь Деди, госпожа?

Я ответила:

– Он Нетеру!

– И он желал тебя остановить, госпожа.

– Ты ошибаешься, Арсиноя.

– Ошибаюсь? – спросила она.

– Деди не человек! Для него время не то, что для нас. Он может оказаться в прошлом и сделать его будущим.

– Но…Я не совсем поняла…

– Деди не желал меня остановить. Он только будет этого желать в будущем, Арсиноя. Но его беда в том, что он не знает кто я.

– Но разве он не знает? – спросила принцесса Арсиноя.

– Он не обратил внимания на предупреждения. Он считает, что выше меня. Я не Нетеру. Это так, но я знала, что Деди поступит именно так. Я обладаю силой и, при соединении моем с Деди, сила удваивается. А эти силы (моя и Деди) такие разные.

– И что дает эта разность?

– Еще большую силу! – ответила я. – Но мне нужна ты, Арсиноя.

– Зачем?

– В будущем, когда я многое забуду, ты поможешь мне. Ты сделаешь то, чего я не смогу сделать сама. Ты дашь мне вспомнить, кто я такая.

– Но я уже сделала это, моя госпожа.

– Нет. Это тебе предстоит сделать в будущем. Но как все это странно.

– Что странно, госпожа? – спросила Арсиноя.

– А то, что нас разделяют тысячи лет. Круг замкнулся! Это уже не будущее, но и не прошлое. Ведь я еще не возлегла с Деди. Это еще только произойдет! Он еще не знает обо мне, но я уже знаю про него. Последствия этого будут такие, что будущее сделает несколько новых витков. И ты один такой виток, принцесса Арсиноя!

Принцесса спросила меня:

– Ты желаешь сказать, что мы сейчас не рядом, госпожа?

– Рядом. Но завтра не будет всего того, что происходит сейчас, принцесса…

Я, Изис, вспомнила важную деталь из моей жизни. Мой сын Осис, когда был совсем крошечным, был похищен Анунаком по имени Аллат, которую люди Двуречья звали повелительницей ада.

Жрецы даже составили рассказ «О схождении Изис в ад».

«В край, откуда не возвращаются, в область тьмы, сошла Изис, спутница Деди Хранителя. Послала она дух свой в жилище сумрака, обитатели которого никогда не увидят света. Это место где хлебом служит пыль, пищей ил, там не видят больше света, там пребывают в потемках. Там одеваются в перья».

Но это слова легенды. На деле жилищем Анунака Аллат был «Темный портал» Дуат. Мне трудно объяснить, что это тем, кто его не видел. Жрецы описали его для людей довольно точно, используя понятные образы.

Аллат спросила меня:

«Подобно скошенной траве ты пришла в ад. Ты нашла путь туда, где нет места человеку».

«Я не просто человек. Я мать Осиса, которого ты забрала сюда. И я пришла за ним».

«Я оказала тебе услугу, забрав твоего сына у тебя. Но ты не оценила моей услуги. Ты не знаешь, что ждет тебя в будущем».

«Я пришла за своим сыном», – ответила я.

«Это Деди помог тебе сюда пробраться. И он уверен, что ты способна его у меня забрать? Аллат сражалась против Нетеру. Если бы я плакала, то лила бы слезы не над тобой. Но над теми, кто пал в великой битве и еще падет, ибо битва не окончена».

Я повторила, что пришла за своим сыном. И помню, что получила Осиса обратно. Но вот как? Пришлось ли мне сражаться с Аллат? Этого нет в моей памяти.

Аллат хотела сказать что-то важное. Важное из того, что произойдет в будущем.

Глава 3

Завещание мертвого царя

Год 283-й до н. э. Александрия Египетская[4](Из дневника профессора Крылова)

Александрия.

Дворец царя Птолемея Первого, прозванного Сотером.

Год 283 до н. э.

Пожилой полный человек с круглым лицом, обрамленным аккуратной седой бородкой, наблюдал с балкона дворца за кораблями, входившими в порт.

Две греческие триеры медленно шли по водной глади, лениво шевеля рядами весел. Паруса были свернуты при полном штиле, который держался со вчерашнего дня. На обвисших флагах кораблей можно было видеть афинскую сову и знаки македонской династии. Купцы из Афин в последнее время были в городе частыми гостями. Они пришли за пшеницей и доставили в качестве пассажиров отряд наемников, желавших наняться к щедрому владыке Верхнего и Нижнего Египта.

Быстроходное торговое карфагенское судно догоняло триеры. Купцы привезли груз стеклянной посуды и красок. Старик даже знал, что это за судно и кому оно принадлежит. Ведь его хозяин в прошлом году преподнес отличный подарок – кинжалы карфагенской работы, богато инкрустированные золотом и серебром, с причудливыми рукоятями в виде морских змей.

«Всем нужна египетская пшеница, – подумал старик. – Хотя боспорская пшеница лучшей нашей. Тамошние греки даже могли бы отвадить от нас часть торговцев. На наше счастье, воды Черного Понта кишат пиратами. Боги еще не забыли этой страны. И пусть так будет и в будущем».

Этим человеком, наблюдавшим за кораблями, был царь Верхнего и Нижнего Египта Птолемей Лаг. На нем белоснежный хитон, обнажавший руки старика с золотыми браслетами на запястьях. Многослойное ожерелье сверкало на груди в лучах солнца переливами драгоценных камней. Голову венчал драгоценный калаф[5] с уреем.[6]

За царем стоял старик, в одеянии жреца. Украшений на нем не было. Он опирался на простой деревянный посох и солнце пекло лысую голову с загорелой кожей. Но если издали его можно было принять за служителя культа одного из богов Египта, то вблизи было понятно, что это ученый, переселившийся в Александрию из Греции. Никаких знаков жреческих корпораций он не носил. А какой служитель культа откажется от такой татуировки на руке?

Ученый, в отличие от полного царя, был худым как щепка и на его лице, покрытом морщинами, выделялись лишь выразительные глаза. Это верный соратник и друг царя – философ Диокл.

– Вот о чем мечтал некогда мой царь и повелитель Александр. Смотри, Диокл, сколько кораблей спешат в наш порт, и афиняне, и карфагенцы, и жители Крита, – Птолемей повернулся к худому философу. – Я еще помню то время, кода здесь была только рыбацкая деревушка. Как там она называлась? Ты не помнишь, друг мой?

– Ракотис, государь, – подсказал царю Диокл.

– Да, да, Ракотис. Мы тогда пришли на это место с молодым царем, и за нами была молодая армия победителей. Какое это было прекрасное время, Диокл. Все было не так как сейчас. Мы тогда были молоды и полны сил.

Философ знал, что царь мог часами говорить о прошлом, о своем повелителе Александре, о славных битвах и походах. Он много раз слышал из его уст историю основания Александрии, о том, как архитектор Дейнократ предложил царю основать здесь город, достойный славы и величия македонского завоевателя.

– И здесь в этом удобном месте Дейнократ предложил основать город! Я хорошо помню, как он раскинул перед нами свой плащ и стал строить на нем домики из песка, показывая, как все это будет выглядеть. Ты ведь не помнишь Александра, Диокл?

Философ уже сотни раз отвечал на это царю. Но снова сказал, как и всегда, словно слышал вопрос впервые:

– Нет, государь. Я был тогда еще мальчишкой и жил в Афинах. Самого царя никогда не видел.

– Этот город символ его величия, Диокл. Только боги могли решиться на подобное.

– И твоего, государь, величия. Ведь в годы твоего правления Александрия стала подобна миру, а остальная земля не более чем окрестности Александрии, а все иные города не более чем деревни Александрии.

Птолемей кивнул головой. Он также немало потрудился над этим городом. Благодаря ему, строились храмы и дворцы, воздвигались статуи, прорывались каналы. В Александрию стали стекаться десятки ученых: философов, историков, астрономов, географов. Царь распорядился начать сбор рукописей со всего мира, и приказал переводить их на греческий язык.

– Благодаря тебе, государь, я получил возможность заниматься наукой. Где бы еще я смог прочитать столько сочинений философов и историков. Переводя египетские папирусы, я столкнулся с тайными знаниями, которыми обладали жрецы тысячу лет назад!

– Ты, я слышал, много споришь с неким Манефоном? Кто он такой?

– Один умный юноша. Он египтянин и не так давно проживает в Александрии, государь.

– Он жрец?

– Да, государь. Он воспитывался при храме Птаха в Мемфисе. Ты ведь знаешь здешние традиции, что ученный должен быть жрецом. Он получил звание младшего служителя Птаха.

– Это так, – согласился царь. – В Египте ученые обязательно жрецы. В Греции и Македонии все не так. И он умен, этот твой Манефон?

– Весьма умен, государь. Он обещает стать хорошим историком и писателем. В спорах с ним я нахожу много удовольствия.

– Завидую тебе, друг мой. Мне же пока некогда заниматься науками. Дела государства!

Диокл понимал своего царственного друга. Он знал, какие заботы гнетут государя. Царь следил за формированием армии, строительством кораблей, строительством каналов и торговлей, лично присматривал за производством папируса, который поставляли во многие страны тогдашнего мира, и спрос на него все возрастал.

Хорошую прибыль давали гончарные, стекольные и ювелирные мастерские Александрии и ремесленники при нынешнем царе, сумели стать довольно процветающим сословием.

Казна государства наполнялась золотом, и это давало возможность начинать новые строительные проекты и собирать в Египте все новых и новых ученых, которые охотно ехали служить столь щедрому владыке.

– Я много говорил со своим сыном, друг мой, дабы он после меня покровительствовал торговле. Хороший царь должен видеть все преимущества этого важного для государства дела.

– Многие стали богатыми благодаря торговле, – сказал Диокл в тон царю. – Хотя я далек от всего этого, государь. Что мне земные богатства? Ты слишком щедр к своему слуге.

– Богатства земные дают шанс хорошо работать философам и историкам, писателям и поэтам. Наши корабли идут в Грецию, в Италию, в Карфаген. А знаешь на что нынче спрос в Карфагене, Диокл?

– Нет, государь. Я не купец.

– Египетские аметисты, наше александрийское литое стекло. И главное – слоновая кость, которую доставляют нам из Нубии. Торговля – главный нерв государства.

– Ты мудр, государь. И твое долгое царствование – это счастье созданного тобой государства. Ведь это ты, а не Александр снова возродил славу и величие Верхнего и Нижнего Египта.

Птолемей не мог с этим не согласиться. Но он не любил восхвалять себя. Его мучило, что он не выполнил некогда главную волю своего друга и своего повелителя Александра Великого.

– Ты всегда хватишь мои деяния, Диокл.

– И делаю это не из лести, государь. Ты знаешь, что я честен с тобой и не похож на твоих придворных. Тех, кто готов за золото продать родного отца.

– Ты не любишь придворных, друг мой. Я это знаю. И я знаю, что ты совершенно не умеешь льстить своему царю. За это я ценю тебя. Ты ни разу не воспользовался моей дружбой для личной выгоды. И потому я всегда советуюсь с тобой по некоторым вопросам государственного управления. Вот и сейчас я пригласил тебя не просто созерцать красоты Александрии с балкона моего дворца. И не для того чтобы решать проблемы метеков.

– Я готов помочь тебе, государь.

Царь немного помолчал, и Диокл терпеливо ждал, когда тот начнет говорить.

– Я совершил преступление в годы молодости. Ты ведь знаешь про это, Диокл.

Философ не раз про это слышал. Птолемей любил каяться.

– Государь если ты снова станешь вспоминать про сына Александра, то нет в этом преступления. Ты поступил тогда правильно. Иного выбора у тебя не было, и ты показал себя мудрым и дальновидным политиком.

– Но мой царь доверил мне своего сына, Диокл. И тогда я поклялся служить ему.

– Государь, – Диокл попытался возразить царю, но Птолемей прервал его.

Царь Египта стал рассказывать о том, чего не знал ни один историк, которые описали жизнь и деяния Александра и Птолемея Лага. И этого сам Диокл никогда от своего царственного друга не слышал…

…Царь Александр Македонский, после того как он посетил оазис Амона в Ливийской пустыне, был официально коронован как новый фараон Верхнего и Нижнего Египта. Его признали все жрецы, и признал сам бог Ра.

Александр не остановился в Египте, став фараоном. Он продолжил войну с Дарием до тех пор, пока не сокрушил персидского царя и его империю до основания.

Он короновался в Вавилоне как новый повелитель невиданного до тех пор по размерам государства. И затем пошел воевать в Индию. Там его ждали неудачи. Вернувшись в Вавилон, Александр назначил своим наследником своего сына от царевны Роксаны, еще когда этот младенец не родился. Но македонскому царю уже предсказали, что родится сын.

Александр призвал к себе нескольких самых близких друзей. Среди них был Птолемей.

– Тогда царь говорил со мной наедине, – продолжал Птолемей. – И он просил меня присягнуть своему сыну Александру II, еще не родившемуся. Он уже тогда определил его в новые фараоны Египта. Меня же он назначит наместником Египта до того как новый молодой фараон войдет в возраст.

– Ты хочешь сказать, государь, что Александр видел в своем сыне нового фараона Египта? – удивился Диокл.

Этого он не мог и предположить. А получается, что Александр Македонский, прозванный Великим, предвидел разногласия между соратниками после своей смерти и выбрал для сына в удел Египет, а не всю созданную им империю. И царь приставил к нему своего самого верного соратника Птолемея.

Царь продолжил:

– Жрецы храмов Амона-Ра, Осириса, Исиды, Аписа составили записи о том, что после смерти Александра новым фараоном становиться Александр II. Все эти папирусы хранились у жреца храма Ра в Гелиополе по имени Несмин. И в этих папирусах было отмечено, что я, Птолемей Лаг, назначаюсь первым вельможей и хранителем царства Египетского, до вхождения в возраст наследника.

– И эти папирусы до сих пор сохранились? – спросил Диокл.

– Нет, – покачал головой царь. – Я приказал забрать их из храма и доставить ко мне. Затем я сжег их. Я сам пожелал стать царем.

– А что случилось с этим жрецом? – осторожно спросил Диокл.

– Я приказал убить его, – ответил царь. – И тех, кто ездил за папирусами, также по моему приказу умертвили. Я не хотел видеть ни одного живого свидетеля. Мое право на царствование никто не должен был оспаривать. И другие жрецы именем богов сделали меня новым фараоном! А Александр верил мне как никому! Эта вера в нем укрепилась, после того как я раскрыл заговор пажей. Тогда я спас моего царя. Вот он и доверил мне сына. Но я предал его доверие.

Диокл удивился тому, как откровенен с ним царь. Он испугался. Такие тайны он доверяет философу и писателю-историку. Доживет ли он после этих откровений до завтра? Ведь тайна, которую ему открыл Птолемей – была страшной тайной. Получается, что Птолемей был государем незаконным – узурпатором власти. И узнай про это жрецы, в Египте могло начаться даже восстание против власти Птолемея.

– Ты побледнел, друг мой? – царь заметил состояние своего приближенного. – Но тебе не стоит переживать. Твоя жизнь вне опасности. Я верю в твой ум, Диокл. Ты не станешь рассказывать про это никому. Ведь никаких доказательств у тебя нет.

– Ты прав, мой царь. Я предан тебе всей душой. Могу ли я предать тебя?

– Все способны предать, Диокл. Я же предал моего царя. Затем, – продолжил свой рассказ Птолемей, – мой царь умер. И собрались тогда на совет все соратники Александра, чтобы решить судьбу созданного им громадного государства. И именно я первым предложил тогда каждому владеть землями, которые нам пожаловал царь.

А вот это не было новостью для Диокла.

– Но насколько я знаю, государь, – возразил Диокл, – тогда все диадохи[7] поддержали тебя. И не предложи этого ты, это предложил бы иной. Ведь брат Александра полоумный Арридей, что сидел в Македонии, не мог править вместо него! Не ему было держать в руках столь огромное государство. Держава Александра была обречена развалиться после его смерти на многие части.

– Но я предал своего царя, Диокл.

– Так поступил бы каждый на твоем месте. А для Египта твое правление было благом! Ты сумел привлечь к себе египтян. Ты сумел договориться с греками, что жили в Египте. Они все признали тебя, государь. Ты присоединил к Египту Киренаиду. Ты возродил величие Египта.

– Но я провозгласил себя фараоном. И тень Александра прокляла меня, Диокл. Никому я еще не рассказывал про это. Сам мертвый царь в ночь, после моей коронации явился мне и предал мой род проклятию.

– Сам Александр явился тебе во сне? – изумился философ. Он хорошо знал, что мог означать такой сон. Это было страшное проклятие мертвого. – Это не могло тебе показаться, государь?