Фабрика #17

Возвращаться к ненавистной статье не хотелось, и он пригласил Нину Григорьевну на чай. Пока закипал чайник, расчленил фиолетовым ножом пирог, украшенный румяной плетенкой. Из недр пористого теста выступило вишневое повидло – ярко-красное, ароматное, словно родом из далекого детства.

– Не понимаю сегодняшнюю молодежь, им бы развлекаться, да развлекаться. Что-то там встречаются, расходятся, какие-то гражданские браки понавыдумывали. Делают вид, что так и надо, а сами обычной срамотой занимаются, – жаловалась Нина Григорьевна, глядя на Коренева, лениво жующего кусок пирога. – Да-да, в мое время срамотой и называлось.

Лекция о безнравственности современной молодежи сменилась жалобами на внучку. Коренев обреченно кивал и прихлебывал остывающий чай.

– Она девочка хорошая, смышленая, строгая. Ее весной начальником отдела поставили – балбесов по офису гоняет. Говорю ей, ты шибко умная, так и мужика не найдешь, а она мне: бабушка, ты ничего не понимаешь в современных отношениях. Девятый десяток на свете живу, а ничего не понимаю! Надо же такое ляпнуть! Все я понимаю, из ума не выжила еще. Готовить нужно уметь, попривыкли к микроволновкам, а от них радиация и волны всякие вредные!

С внучкой Нины Григорьевны Коренев был знаком. Тамарка, заезжая на недельку в гости к бабушке, ходила в коротком черном платье в тон к крашеным волосам и не единожды ночевала у Коренева дома. В столице ей было скучно, и она с упоением лечила скуку в гостях у бабушки. Для Нины Григорьевны этот факт оставался тайной, и она энергично продолжала сватать внучку.

– Жениться тебе надобно, – говорила Нина Григорьевна.

– Надобно, – отзывался он эхом. Ему не хотелось развивать эту неприятную тему.

Ване плешь проели женитьбой, и он сдался – на него смотреть жалостно, ходит понурый, будто жертва Освенцима, и цедит из фляги двухзвездочный коньяк.

Коренев так не хотел. Мужчина, думал он, может обзавестись наследником в любом возрасте, а именно сейчас он не был готов ни к серьезным отношениям, ни к воспитанию детей. Его устраивали краткосрочные связи – в мире полным-полно женщин, и глупо останавливаться на одной при наличии бесконечного выбора. Если уж остепеняться, так после перенасыщения, когда тошнит и не хочется ничего, кроме семейного покоя, камина и двух детишек, дерущихся за железную дорогу на коврике.

– Видела вчера, как от тебя девочка выходила, – сказала Нина Григорьевна. – Симпатичная девчушка, поздоровалась. Смотрю на нее и понимаю – тебе нужно на ней жениться.

В долгосрочные отношения с Ленкой Коренев вступать не собирался. Чтобы понапрасну не обнадеживать старушку, соврал, что расстались, а то ведь начнет караулить Ленку, закармливать пирожками и расхваливать Коренева на все лады, спугнет, и тогда личной жизни точно кранты.

Зазвонил мобильный телефон, забытый в зале на столе. Ринулся к нему, оставив Нину Григорьевну вздыхать над пирогом.

– Здоров, продажная журналистика! – поприветствовал знакомый голос.

Виталик подшучивал над Кореневым еще со студенческих времен, но тот не обижался и за словом в карман не лез.

– Чем занимаешься?

– Чай с бабушкой пью.

– Не знал, что она еще жива.

– Бабушка чужая, в аренду беру.

– Тебя на зрелых потянуло?

– Иди к чертовой бабушке! Я ей как сын или внук. Чего хотел-то? – если Виталика не остановить, будет острить до позднего вечера.

– Парилку заказал, собирайся. Договаривались же…

Еженедельные «спонтанные» сауны-джакузи воспринимались как проклятие. Сидеть в жаре и задыхаться – сомнительное удовольствие. Увы, Виталик очистительный ритуал почти никогда не пропускал. Так он отдыхал от жены.

– Чего задумался? Ты должен вилять хвостом и собирать полотенца! Бегом! Я под твоим подъездом стою, – приказал Виталик и положил трубку, на корню пресекая все возражения.

А как же статья? Ваня мозг чайной ложечкой выскребет, если за сегодня ничего не родится. Взглянул на десяток слов, которые с трудом вытошнил за половину дня, и плюнул – пропадать, так с цыганами и плясками. Надо будет придумать убедительное оправдание за невыполненное поручение.

Бросился к рюкзаку и принялся утрамбовывать халат и полотенца.

– Андрюшенька, ты куда пропал?

Чуть не выронил сумку, потому что увлекся и забыл о старушке, оставшейся на кухне.

– Нина Григорьевна, вызвали по работе, я должен бежать, срочное дело.

– Поняла, поняла… Ухожу, не мешаю, блюдо с пирогом на кухне оставляю – занесешь, как доешь.

Коренев швырнул сумку на стул и проводил Нину Григорьевну к двери. За три метра короткого пути она успела напомнить, что «ему необходимо жениться, питается он плохо, а в углах паутина развешана, и не хватает заботливой женской руки, которая наведет порядок в его холостяцком логове, а с Леной пусть помирится – если надо, она сама с ней поговорит и расскажет, какой он хороший парень».

К концу ее утомительной речи хотелось расстрелять половину человечества. Коренев ненавидел болтливых людей, говорящих много, не по делу, и не замечающих, как своими словами причиняют собеседнику дискомфорт.

Уже на пороге Нина Григорьевна спохватилась:

– Ужас, я дверь закрыть забыла! На минутку выбегала да задержалась! Совсем память испортилась к старости, витамины не помогают. А с девочкой тебе помириться надо, я с ней обязательно поговорю, как увижу.

И она убежала проверять, не забрел ли кто в квартиру в ее отсутствие.

#4.

Коренев вышел из подъезда. Водитель темно-синей «Нивы» дважды просигналил для привлечения внимания. Из богатого автопарка Виталик предпочитал отечественный внедорожник. Это объяснялось тем, что на иномарке мощь не чувствуется – не ревет, не дребезжит, не взлетает при разгоне.

– Где пропал? Хотел без тебя ехать… – крикнул Виталик через приспущенное стекло.

Коренев уселся рядом с водителем и забросил сумку на заднее сиденье к остальному хламу, который Виталик возил с собой по работе – в основном, инструменты, кусок доски и моток проволоки.

Когда отъезжали, заметил на мизинце темно-красное пятно. Видимо, вляпался в вишневое повидло из пирога. Послюнявил палец и вытер.

– Чего дергаешься? В краску измазался? – спросил Виталик, выруливая из тесного двора.

– В повидло. Нина Григорьевна закармливает пирожками и прочей сдобой. Я и в редакцию носил – там тоже всех тошнит. Ваня даже в качестве закуски отказывается брать.

– Выбрасывай, – предложил Виталик. – В черных закрытых пакетах. Для маскировки.

За последние годы он накушал животик и сгонял лишний жир диетами и парилками, воспитывая в себе презрение к высококалорийной еде.

– Жалко, она все-таки старается, печет… – возразил Коренев.

Ситуацию усугубляло желание Нины Григорьевны приправить пирожки щепоткой лекций о пользе женитьбы. И ведь никто не гарантировал прекращение лекций после гипотетической свадьбы – существовало огромное количество вещей, которые Коренев делал неправильно.

– Терпи и мучайся, – постановил Виталик и выехал через арку в город. – Или двери не открывай, типа дома никого нет, приемный день в следующем году в четный вторник нечетного месяца.

– Не поможет, она через окно отслеживает, когда я прихожу, когда ухожу и, самое главное, с кем.

– Она знает, что ты ее внучку того-этого?

Виталик возил Тамарку с Кореневым и Ваней на шашлыки, и она ему явно приглянулась. Во всяком случае, он не оставлял попыток как бы невзначай ее приобнять.

– Типун тебе на язык, – возмутился Коренев. – Я на самоубийцу похож?

– Вдруг с досады пирожки таскать перестанет. Чем черт не шутит.

– Если бы. Она скорее скажет, что я, как честный человек, должен на ее Тамарке жениться. Она и так сватает мне ее по пять раз на день.

– Ну ты и жук, морда у тебя смазливая, вот бабы на шею сами и бросаются, – ухмыльнулся Виталик. – Я бы на твоем месте Тамарку взял, шикарная девка, боевая. С искоркой.

– Вот и бери, коли охота.

– Мне нельзя, я солидный человек, женатый и с двумя детьми.

– Это не мешает тебе зажигать по саунам и клубам.

– Не сравнивай хрен с пальцем, – возразил Виталик. – Не путай простое развлечение и Тамарку… Поспешил я с женитьбой. Надо Ваню предупредить – пусть расторгает свою помолвку, хмырь небритый, пока не поздно отыграть на попятную. Я-то по залету, а ему зачем страдать? Он за собой уследить не может, а детей ему вообще доверять нельзя – либо он их споит, либо сами сопьются.

Коренев и Виталик когда-то учились на журфаке в одной группе. Коренев мечтал связать жизнь с большой литературой и после выпуска устроился в редакцию, чтобы набраться опыта и расписать перо. Ремесло журналиста приелось через год – хобби, ставшее работой, утратило привлекательность. Сменил несколько изданий, попутешествовал по стране, вернулся в родной город и напросился к Ване, с которым жил в одном дворе. Платили мало, но больше ничего не умел, а работать руками ненавидел.

Виталик проделал обратный путь. Он и сам не мог объяснить, на кой черт поступил на журфак. Сам момент поступления он не запомнил, поэтому подозревал, что все произошло на спор по пьяному делу. Но оказалось, он умеет писать и делает это отлично – его первые рассказы опубликовали в сборниках начинающих и подающих. Кореневу приходили только отказы – ни одного самого паршивого маленького рассказика к публикации не приняли.

После диплома Виталик не написал ни строчки и с головой ушел в бизнес – открыл фирму по ремонту квартир, строительный магазин и мебельный цех.

– Тратить жизнь надо в удовольствие, – говорил он, когда Коренев интересовался, почему Виталик не хочет писать. – А попадать в историю мне незачем. Взгляни на наших писателей. Один повесился, второго сослали, третий с ума сошел, этого расстреляли, напасть какая-то! Какую писательскую судьбу ты бы предпочел?

Кореневу хотелось умереть от старости в здравом уме и светлой памяти.

Несмотря на прекращение литературной карьеры, Виталик продолжал поддерживать дружбу с бывшими одногруппниками и вытаскивал их на развлекательные мероприятия, заканчивавшиеся пьяными окололитературными рассуждениями – смерть классического романа, бессмысленность модернизма и перспективы современной литературы. На следующей стадии опьянения начиналось обсуждение постмодернизма, а затем, когда литературные дискуссии заходили в теологический тупик, Виталик по памяти читал «гарики» Губермана. В особо запущенном случае в ход шел Барков или то, что ему приписывают. Коренев, как правило, сходил с дистанции задолго до «Луки Мудищева».

– Девушек не приглашал?

– А надо было?

– Нет, настроение неподходящее.

– На тебя не похоже, – Виталик хихикал, но от дороги не отвлекался. – Стареешь…

Наличие женщин скрашивало однообразный банный ритуал, но сегодня не хотелось изображать флирт с незнакомыми хохочущими девушками.

Едва Коренев отвлекался от разговора, как перед внутренним взором представало лицо женщины с вырванным языком. Чертовщина какая-то. Кто надоумил Машеньку нарисовать эту чушь? Может, правы ее приемные родители, и не следует поощрять в детях мрачные фантазии?

– Ты в картинах разбираешься?

– В чем? – переспросил Виталик. Он сосредоточенно маневрировал на парковке.

– В живописи, балда.

– Ты сегодня странный какой-то, – сказал Виталик и заглушил двигатель. – Дай угадаю. Собрался завязать с книгами и переключиться на картины?

– Не-ет, я с призванием определился, – Коренев через силу засмеялся.

Через пятнадцать минут они сидели в шапочках и истекали потом. Коренев в первые посещения задыхался и воспринимал всю процедуру как добровольное самоистязание, но терпел и прислушивался, как горят кожа и внутренности.

Виталик поглядывал на термометр, подливал на шипящие камни воду из ковшика и приговаривал:

– Ванна с душем – ерунда! Очиститься можно только в парилочке. И поры прочистятся, и мертвые клетки уйдут, и простуды с прочими хворями сбегут.

Дышать нужно было носом, не открывая рта, но Виталика тянуло пообщаться:

– Как Ваня?

– Готовится к женитьбе.

– Каким образом? Коньяк пьет?

– Вроде того.

– Слушай, да пошли ты его на фиг! – предложил Виталик. – Иди ко мне в мебельный цех, зарплата вчетверо больше, чем у Вани.

– Нет уж! У меня руки из одного места растут, я гвоздь с трудом забиваю, а мой шкаф никакой клиент не примет. Даже слепой.

– Во-первых, слепые – самые дотошные; ты глазом не увидишь, а он этот миллиметровый недочет нащупает, будь здоров. А во-вторых, будешь не делать, а рисовать. За месяц освоишься. Корпусная мебель – штука простая.

Коренев отказался. На жизнь ему хватало, а рисовать шкафы со столами претило. Он, в отличие от Виталика, не собирался порывать с литературным поприщем.

– Не порывай, – не сдавался тот. – Нарисовал кухонный гарнитур, пришел домой – и кропай нетлентку в полное свое удовольствие. Ты же «сова» – у тебя по вечерам самые продуктивные часы идут, час – за три.

Он подлил воды из ковша, и дыхание сперло. Красный столбик на термометре пополз вниз.

– Кстати, как твоя нетленка?

– Никак, – Коренев закашлялся.

Последние пару лет он писал первый роман. Говорят, это похоже на изучение иностранных языков – первый заходит сложно, но каждый последующий проглатывается быстрее предыдущего. Большая форма давалась с трудом и требовала основательного подхода, но получившийся черновик никуда не годился.

– Чушь полная получается, – пожаловался Виталику. – Делаю все по науке – конфликты, завязки-развязки, развитие, трехчастная структура – а в результате тоска зеленая и муть несусветная. Самого печаль берет, когда читаю. И стилистику правил, и сюжет крутил в бараний рог, а они никак не оживают. Жизни нет, один набор действий – герой пошел, взял, сказал, будто робот.

– Может, это заговор со стороны литературных персонажей? – пошутил Виталик. – Ты им не платишь, они бастуют. У них же есть профсоюз?

– Слушай! Давай, дам тебе почитать. Поглядишь опытным взглядом и выскажешь авторитетное мнение…

– Ни в коем случае! Я завязал! – воспротивился Виталик. – Зачитаюсь твоей нетленкой, возьмусь за ручку, начну править, увлекусь. Нет! Не надо мне литературы, и без нее неплохо живется.

Выбрались из парилки и уселись за стол в предбаннике, подложив на скамейки полотенца. Виталик разлил по рюмкам водочку и разложил небогатую закуску.

– Может, не стоит? – скривился Коренев. – Говорят, вредно в баньке принимать. Давление прыгнет – и хана.

– Типун тебе на язык. Кровь погоняешь, мозг прочистится, авось умная мысль придет на досуге, – Виталик хихикнул. – Когда протрезвеешь, конечно.

Коренев сдался и принялся гонять кровь, но закусывать не забывал, чтобы в момент прихода правильной мысли быть достаточно трезвым для ее запоминания.

На стадии обсуждения перспективных направлений постмодернизма изрядно набравшийся Виталик задрал указательный палец и объявил:

– Знаю, что с твоей нетленкой делать!

– Сжечь и не пытаться писать?? – предположил Коренев.

– Это радикальный способ, но тоже хороший, я бы сказал, лучший, – согласился Виталик. – Но я хотел предложить съездить к Дедуле.

– Куда? – не понял Коренев. Язык с трудом двигался во рту. – Какой дедуля?

– Это у него кличка такая, – пояснил Виталик. – Он очень старый – сколько его помню, всегда стариком был, его так и кличут – Дедуля. В советские годы в союзных журналах редактором работал, научился читать подтекст и находить скрытый смысл. Десятилетиями этим занимался, столько перечитал начинающих авторов, ему взгляда хватает для определения уровня рукописи и ее проблем. Старая школа! К нему тебе и надо на поклон.

Виталик съел кружок сырокопченой колбасы.

– Я и сам знаю свои проблемы, – Кореневу претила мысль ехать к непонятному Дедуле, которому сто лет в обед.

– Это ты думаешь, что знаешь, – возразил Виталик. – А он тебе поставит точный диагноз и даст дельный совет. Тебе надо к нему поехать, он в поселке живет под столицей. Съездишь к нему, заодно Тамарку навестишь.

Он опять захихикал и полез по карманам куртки искать адрес Дедули. Наконец, нашел скрученную в трубочку бумажку.

– Бери-бери, пока я добрый. Я тоже к нему ездил с рассказами, когда на журфаке учился. Сделал, как он сказал, и к публикации приняли. Помнишь?

Коренев помнил.

– А фамилия-имя-отчество у него есть? – спросил он, держа в руках измочаленный листочек в клеточку, озаглавленный «Дедуля».

– Наверное, имеются, но никто не помнит за ненадобностью. Не боись, его там каждая собака знает, не потеряешься.

– А зачем ему мне помогать? Он за консультацию дорого просит?

– Ничего не берет, – замотал головой Виталик, – настоящий дедушка-бессребреник, занимается альтруизмом из любви к искусству. Но характер тяжелый, нордический – если ему не понравишься, может выгнать взашей, а ежели приглянешься – чуть ли не за тебя начисто перепишет. Черт его знает, как повезет…

Коренев держал листок с адресом и кивал. Он протрезвел и почти не слушал продолжающего тарахтеть Виталика.

#5.

Из парилки пришлось возвращаться своим ходом.

Виталик соблюдал правила дорожного движения и не ездил в нетрезвом виде, поэтому по телефону вызвал жену.

– Должны же быть преимущества в семейной жизни, – повторял он, пока они на стоянке ожидали приезда Тани. – Она женщина хорошая, но скучная и правильная, а мне нравятся плохие девочки. Ты понимаешь, о чем я?

Он хихикал, пока Коренев удерживал его тушу от падения.

Через пятнадцать минут общественным транспортом приехала Татьяна, и они совместными усилиями запихнули Виталика на заднее сиденье.

– Поехали с нами! – предложил Виталик, устраиваясь среди инструментов и проволоки. – Таня тебя подкинет.

Татьяна поглядела на мужа суровым взглядом, и Коренев предпочел отказаться от щедрого предложения. Он знал, что она его недолюбливала и считала ответственным за негативное влияние на мужа. Ну не виноват же он, что Виталик его с собой таскает! Это еще вопрос, кто на кого влияет.

– Пройдусь, свежим воздухом подышу, – сказал он и махнул рукой а-ля Брежнев. – Мне недалеко.

– Как хочешь, наше дело предложить… – пробормотал Виталик и захрапел.

«Нива» уехала, а Коренев закутался в куртку. Начавшийся дождь привел его в чувство, и на подходе к дому он почти протрезвел, хотя голова продолжала кружиться.

У двери долго не мог подобрать ключ. Связка за годы разрослась, потому что коллекционировал ненужные ключи – вдруг подойдет к нужному замку. Во мраке лестничной клетки путались цвета. Искал золотистый и никак не мог вычислить. Тогда решил поочередно вставлять ключи в замочную скважину и пытаться провернуть в надежде, что замок не заклинит.

На очередной попытке зацепился взглядом за приоткрытую дверь соседней квартиры, где жила Нина Григорьевна. Должно быть, опять забыла захлопнуть, старческий склероз в действии.

Вгляделся в темноту щели. Робко постучал, потом сильнее, позвонил от души, выслушал имитацию соловьиной трели, но ответа не дождался. В глубине квартиры что-то шелестело с неправильным ритмом.

У него с прошлого лета остался ключ от квартиры Нины Григорьевны, и он мог запереть дверь, но следовало проверить, все ли в порядке с хозяйкой. В таком возрасте сердце может остановиться в любой момент.

Окончательно протрезвел и приоткрыл дверь. Его встретил полный мрак.

– Нина Григорьевна! – крикнул в темноту, надеясь не напугать бабушку до смерти. Тут и здоровый человек испугается, если у него по квартире будут бродить непрошеные гости. – Это Андрей, ваш сосед! Ау! Дверь забыли закрыть! Есть кто дома?

Темнота отвечала полным молчанием, перебиваемым таинственным шуршанием.

– Нина Григорьевна… – позвал в очередной раз и заткнулся. Если бы кто-то был, отозвался бы.

Вошел в прихожую, нащупал выключатель. Свет ударил в привыкшие к темноте глаза. Подождал на пороге реакции хозяев и прямо в ботинках прошел вглубь квартиры. Он заглядывал в комнаты и повторял мантру «Ау! Нина Григорьевна? Есть здесь кто? У вас дверь открыта!» С каждым мгновением происходящее нравилось ему все меньше.

В зале на него из темноты взглянули два блестящих глаза и зашипели.

– Барсик! Где хозяйка?

Чего он, действительно, к коту прицепился? Если кот ответит, можно от страха в штаны наложить. Барсик, к счастью, промолчал – прошмыгнул между ногами, пересек коридор и исчез за входной дверью.

– Бешеный какой-то, – сказал Коренев сам себе. – Пусть под дождиком погуляет, скотина мелкая.

Оставалась кухня. Видно, Нина Григорьевна ушла и по рассеянности забыла запереть входную дверь.

На первом же шаге влип во что-то мягкое и скользкое.

– Чертовщина…

На полу лежала банка с вытекающим повидлом. В середине клейкой лужицы красовался свежий отпечаток собственного ботинка. Ткнул пальцем, попробовал на вкус.

Вишневое. То самое, которое было в пироге.

– Нина Григорьевна! – позвал снова, но уже с тревогой в голосе. До разбитой банки на полу еще теплилась надежда на благополучный вариант развития событий, но теперь иллюзии рассеялись.

Включил свет на кухне и увидел источник шуршащих звуков – в открытой форточке на сквозняке болтался кулек, зацепившийся за ручку. С его помощью Нина Григорьевна боролась с навязчивыми голубями, гадящими на подоконник.

Сама старушка сидела за столом, лицом к окну, спиной к двери. Она положила голову на столешницу, и Кореневу был доступен для обозрения ее затылок, переходящий в растрепанный хвостик из коротких седых волос, по случаю подкрашиваемых в светло-русый цвет. Измятый домашний халат леопардовой расцветки зацепился за стул, и через задранный край проглядывала ночная рубашка с узором из фиалок.

– Нина Григорьевна, – позвал потухшим голосом, догадываясь, что она не ответит. – Черт, черт, черт! Почему я не пошел к себе, а решил сделать доброе дело? Вечно нахожу приключения на задницу!

На полу лежали разбитые банки, вилки, осколки разбитых тарелок, словно по кухне пронесся ураган, смел кухонную утварь и со злостью пошвырял на пол. Вишневое повидло разлилось морем, и Коренев не сразу заметил, что стол забрызган не вишней, а кровью.

– Приплыли, – он потрепал старушку за плечо. – Нина Григорьевна…

Ее голова запрокинулась. Он увидел белое обезображенное лицо, с отвращением отвернулся и выругался.

Все было в точности, как на рисунке Логаевой Маши – надрезанные уголки рта, раскрытые глаза и вырванный язык. Зрелище неприятное и холодящее кровь, будто Нина Григорьевна перед смертью обратилась в скалящегося монстра. Брезгливо опустил ее голову на стол, не в силах видеть кровавый оскал.

Это оказалось немногим хуже, чем на картине – девочке хватило таланта передать внешнюю отвратительность. Но в этот раз вместо произведения искусства наблюдались последствия жестокого убийства. Слишком уж невероятные совпадения для случайности.

На глаза попался нож с синей ручкой, лежащий на столе перед Ниной Григорьевной. Одного взгляда на покрытое кровью лезвие хватило, чтобы сообразить – им и производились хирургические операции.

– Твою ж мать…

Этим ножом он днем резал пирог у себя на кухне и на ручке остались его пальцы. Там могли оказаться и отпечатки убийцы, но Коренев почему-то сразу решил, что найдутся только его следы и Нины Григорьевны.

Влип по самые помидоры.

Первым порывом было схватить салфетку и вытереть ручку ножа, но в последний момент сдержался. Прознают, и будешь объяснять, почему заметал следы, если не виноват.

Выключил свет и вышел из квартиры. В коридоре остались красные отпечатки от повидла, тянущиеся до самой двери. От себя вызвал по телефону полицию и замер, вслушиваясь в шуршание веток за окном: не бродит ли убийца поблизости?

Выбежал на улицу и до приезда наряда сидел на скамейке в тонкой курточке. Его трясло от вечернего холода.

Подъехали два автомобиля. Дрожа, словно в тумане, вел за собой людей в погонах, заводил на кухню, показывал расположение комнат и выслушивал удивленные возгласы при виде увечий Нины Григорьевны. Наконец, один из оперативников представился следователем – Знаменским Денисом Ивановичем – и увел в зал для составления протокола, пока остальные продолжили осматривать место преступления.

– Фамилия-имя-отчество?

После стандартных анкетных вопросов перешли к непосредственному сбору показаний. Честно рассказал, как провел сегодняшний день. Начал с прихода Нины Григорьевны в гости, упомянул Виталика и продиктовал его телефонный номер. Жена, конечно, убьет Виталика, если узнает о звонке из полиции, но тут уж не семейных драм.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.