Избранные. Фантастика в стиле Punk!

– Котёнок, – Сэм расплылся в улыбке, потянулся погладить.

– Руки убрал! Я не для этого лазила за ним по помойке.

– А для чего? – мальчишка не понимал, куда она клонит.

– Для того. Хватит в игрушки играть, пора во взрослую жизнь.

– Что ты собираешься делать?

– То же, что и с медведем, и с лошадью.

– Он же живой!

– Пока… – она мерзко хихикнула и подмигнула побледневшим мальчишкам, – вот и посмотрим, сколько протянет.

– Отдай! – Сэм кинулся отнимать зверька, но ему прямо в лицо вскинулось лезвие бритвы.

– Ну, давай! Чего встал? Попробуй, отними.

Мальчишка всхлипнул, сжимая кулаки в бессилии, отступил на шаг.

– Сэм, пошли! – Майкл потянул брата за рукав.

– Она же и вправду его порежет! – Сэм уже не мог сдержать рыдания.

– Давайте, валите, пока я одного из вас не порезала, или обоих. Никакого дауна не надо, здесь их целых два.

Сэм плакал навзрыд, Майкл тащил его за собой к выходу с чердака.

– И не вздумайте сболтнуть кому-то. Иначе мне тоже есть, что рассказать вашему папаше.

Ответом был лишь топот ног, спускающихся по лестнице. Хлопнула дверь. Девчонка выругалась, пнула попавшего под ногу Барни. Котёнок пискнул, когда она перехватила его, крепко зажав мордочку в кулак. Конец бритвы нацелился в недавно прорезавшийся глазик.

Скрип. Долгий и протяжный. Девчонка невольно обернулась. Дверь старого шкафа открылась. Ничего удивительного, кругом одна рухлядь. Она поспешила вернуться к своему занятию.

Тео не мог поверить. Он узнал ее, но глаза… Те самые пустые глаза, которые он не забыл. Глаза мучителя, убийцы, у его Ангела… Зачем она проснулась? Зачем открыла пустоту? Теперь бездна смотрит на дрожащую, извивающуюся жертву.

Лезвие почти достигло цели, как вдруг сжимающей бритву руки коснулись ледяные пальцы. Анжела вздрогнула от неожиданности, а котёнок выскользнул на пол и тут же шмыгнул за груду коробок. Рядом стоял мальчишка, ниже ее на голову, в клетчатой пижаме с капюшоном, скрывающим лицо до самого подбородка. Он крепко держал ее за запястье.

Оторопь сменилась приступом ярости: из-за этого сопляка сбежала жертва! Девчонка сорвала капюшон с его головы и отшатнулась от изумления – вместо лица была страшная маска, криво пошитая из кусков кожи. Из единственного глаза скатилась слезинка. Анжи не могла оторваться от этого изувеченного лица, пристально разглядывала каждый уродливый шов, стянутый поперёк кривыми стежками.

Щелчок. Ещё щелчок. В руках мальчишки были портняжные ножницы. Он ловко орудовал ими, разрезая что-то в воздухе на уровне ее груди, видимое ему одному, но Анжела чувствовала каждое пересечение лезвий на себе.

Ей не было больно, скорее наоборот. Казалось, тугие нити, всегда стягивающие ее поперёк тела, не дающие расслабиться, скинуть тяжесть, зашитую в груди, наконец распороты. Свободные края разреза распахнулись, как расстегнутая кофта, и теснящийся внутри мрак чадящими клубами вырывается наружу. Стало невероятно легко, хорошо до слез. Они лились потоками, на душе было светло и спокойно, впервые в жизни и всего лишь на пару секунд. Ровно столько продлилась эта счастливая жизнь Анжелы, жизнь без тьмы, без черноты, без мрака внутри.

* * *

Стежок, ещё пара. Готово. Осталось аккуратно закрепить нить. Тео оглядел работу сам, показал Барни и Молли. Те улыбались в восхищении.

– Идеально! – мурлыкнул Мартин.

Портной улыбнулся в ответ, но тут же озадачился:

– Что же делать с глазами?

– Пришей пуговицы, – посоветовал Барни.

Тео в сомнении посмотрел на чучелок. Они стояли рядком, таращились своими пуговками, одобрительно кивали.

– Все лучше, чем те, что были, – рассуждал медведь.

– Нет, – возразил Тео, – пусть просто никогда их не открывает.

Он отошёл на шаг, полюбоваться на только что дошитого Ангела. Анжи безмятежно спала, нежно обнимая мурчащего котёнка. Тео остался доволен работой, но ножницы, иглу и нитки убирать не стал – пришло время заняться собой, пора уже забыть весь этот ужас.

Запах мечты

Андрей Ваон

Вот он, этот запах.

Егор зажмурился и вдохнул ещё раз, крепко, до одури и боли в груди. Пахло морем, влажной тундрой и рыбой.

Он открыл глаза: отсюда, с конечной станции монорельса виднелась Плотина, уходящая в пролив бесконечной махиной. С одного края земли на другой. Соединяя два материка, Плотина вот-вот должна была запереть Берингов пролив. На эту последнюю Великую стройку Егор всё-таки успел.

– Бойцы! Грозные альбатросы Берингии и окрестностей! – загромогласил Куров, пожилой уже дядька, руководитель их московского стройотряда. – Ещё не достроена последняя арка Плотины, ещё покусывают холодом стылые берега нашей Родины ледяные воды полярного океана! Но мы тут! Закупорим! Протянем тепло Гольфстрима, обогреем снежные просторы нашего севера! Защитим до последней капли трудового пота нашу землю от зимнего замерзания! – на последнем крике Куров пустил петуха, закашлялся и махнул рукой – давай, мол, за мной.

Народ поощрительно загудел, и все потянулись за предводителем на берег к общежитию, похожему внешне на дворец.

Ещё школьником Егор Дугин хотел сбежать на зачистку Юго-Западного канала – поймали в Астрахани. Потом он грезил Манычом – но канал между Азовом и Каспием решили законсервировать до лучших времён. Когда путешествовал с родителями по Уральской кругосветке, слез с экраноплана в Салехарде, стянул где-то плоскодонку и на двух вёслах пошлёпал прямо в открытое Обское море. Далеко не ушёл и тут.

При поступлении на гидрологический он вдруг перепугался, что на его век не хватит. Закончатся Великие стройки. И помчался после второго курса, как только дали разрешение, на достраивание Беринговой.

И все они были тут такие, с огнём в глазах. Хоть кирпичик, хоть гвоздь забить… Мечта здесь, перед ними – запустить Берингову Плотину, продлить Гольфстрим до Чукотки, устремить страну в Новый климатический оптимум.

Они спустились с монорельса. Серебряная гильза поезда неслышно тронулась и заскользила в депо, поблёскивая плавными обводами.

– Насосы готовы, закроем последний пролёт и можно врубать, – сказал Куров перед тем, как распустить студентов на заселение.

Знали это все, от зубов теория отскакивала, но слушали, будто в первый раз, вглядываясь в туманные дали, туда, где терялась из виду на Американской стороне другая оконечность Плотины.

Широкая, с жилыми корпусами и местами под парки и сады, с монорельсом и шоссе, Плотина доминировала среди безрадостных серых пейзажей.

– А лет через двадцать яблони будут цвести, – сказал Егор.

Его услышал Куров и, задымив сигаретой, подмигнул ему и показал большой палец.

* * *

Летели снежинки, но весна чувствовалась во всём. Солнце не опускалось по двадцать часов в сутки, надраивая светом полярный день.

– Получилось, – сказал Куров.

Сказал просто, будто поздоровался.

Внешне Плотина за год почти не изменилась. Но заткнули финальную брешь, запустили атомные насосы. Врубали скромно и буднично.

Егор стоял рядом. Юношеская мечтательность из его глаз улетучилась ещё зимой, когда руки примерзали к арматуре и через брезентовые варежки, а энергии тепловой станции хватало только на стройку, в общежитии приткнули буржуйки и топили их плавником. Ушла мечтательность, но никуда не делась мечта.

Ветер бился в Егорову крепкую спину, но он погодных трепыханий не замечал. Стоял прочно, заматеревший, с щетиной и прокопчённым лицом, с навсегда появившейся складкой между бровями.

Насосы перекачивали холодные Ледниковые воды в бассейн Тихого. Мировой климат-контроль был запущен.

* * *

В этот день Влад любил перебирать свой ящик. Он называл этот сундучок «дедовским».

За окном палило солнце, слепил свежий снег, а Влад, задёрнув плотные шторы, сидел в полутьме тесной комнатушки с кружкой кофе – на гору он сегодня и не собирался.

Но не отпил он ещё и половины, как запищала сигналка – вызывала дирекция.

– Что б вам, – буркнул Влад. Потянулся, нажал кнопку.

На экране высветился чернявый и горбоносый Вахтанг Чхеидзе. Смущённо улыбаясь, он сказал:

– С днём рождения, Владислав Игоревич!

– Угу, – кивнул Влад и отпил кофе, – спасибо. И? Сдаётся, мне это не всё.

Вахтанг зарыскал глазами, коричневое его лицо, со светлым следом от горнолыжной маски потемнело ещё больше.

– Тут Синицыны приехали…

Влад поднял лицо к потолку.

– Охохонюшки… А чего? Не зима ж вроде.

– Ну да, они на море приехали вроде, а тут… – бормотал Ваха

– Понятно.

– Я им сказал, что у вас выходной, что день рождения… Но вы же знаете, там Анатолий этот… Вот я и к вам…

– Да ладно, Ваха, чего там, – прервал его Влад. – Скажи, скоро буду.

– Спасибо, Владислав Игоревич! Спасибо! – обрадовался Ваха и отключился.

– И нет нам покоя… – начал напевать Влад, натягивая горнолыжный комбез.

* * *

– Как водичка? – спросил Ваха.

Синицыных на курорте знала каждая собака. Анатолий с Лидией Петровной приезжали в Гагру два раза в год, а то и три.

К своим тридцати пяти (учились вместе, поженились ещё студентами) они защитили, каждый, по кандидатской, а Анатолий даже докторскую; имели репутацию и «приход» в виде верных студентов, аспирантов и слушателей. Современная наука «Философия свободной души» набирала популярность, и Синицыны оказались в струе.

За собой следили: стройные, подтянутые, вечером намазаться кремом, раз в неделю массаж и сауна, по утрам гимнастика, вечером прогулка по зелёным московским улочкам.

В Гагру приезжали в зимнее время, «под снег» – хорошенько катнуть на лыжах; а летом любили Пицунду – там и пляжи получше, и море поласковее.

– Брр! – Анатолий дёрнул плечом. – Так вроде жарко, чуть ли не двадцать пять, но вода чего-то не прогрелась ещё.

– И глядим, горы белые, думаем, а чего ж не покататься? – улыбнулась Лида. – Когда ещё так получится…

– Очень захотелось, да. Хоть и прокатное пришлось взять, – Анатолий скептические повертел ногой в арендованной, но дорогой и почти новой лыжине.

Стояли у подножия Арабики на поляне Бамбонаш среди кафешек и ресторанов. Сюда прямо от моря за двадцать минут вознесла Синицыных канатная дорога. Сама Арабика и соседняя Агепста были уставлены подъёмниками покороче и исчерчены загогулинами трасс. Пансионаты, коттеджи и гостиницы заполонили края поляны. Сезон затянулся, но на склонах было безлюдно.

– Но всё равно искупались? – Ваха спрашивал, а сам поглядывал на часы.

– А, – махнула горнолыжной палкой Лида, – где там…

– Да уж. Лёд только в апреле сошёл, – закивал головой Ваха. – А в мае некоторые донизу съезжали.

– Да ну? – удивился Анатолий.

Он обтянул свою стройную фигуру цветастым эластиком, ухоженную шевелюру обхватил пояском от модных очков. Жена от него не отставала, и Ваха, нет-нет, а косил на Лидию Петровну восточным своим глазом.

– Ага, сейчас уже немного подрастаяло, – кивнул он. – Но всё равно только на поляне пригревает, а на восточных и западных склонах и целый день не отпускает.

– Снега-то давно, гляжу, не было, – скептически постучал палкой по насту Анатолий.

Постучал с видом знатока. А вот кататься Синицыны толком так и не научились Зато требовали себе самого лучшего инструктора. Лучшим считался Влад Дугин.

Дугин мог дать фору любому лыжнику. Особенно вне трасс. Молодцы-удальцы, которых он штопал, ворчали: «Просто он тут всё строил, знает уклоны и рельеф». Дугин вообще тут был авторитетом. С чудинкой, но авторитетом. Сам директор Гедеван Александрович жал ему руку по утрам и спрашивал про состояние склонов. С начальником спасслужбы и главным метеорологом каждый день планёрка, и решающее слово оставалось за Дугиным. А если снегопады, то Дугин на пульте перед картой склонов – где, в какой последовательности закрывать трассы и спускать снежные завалы «трясухами» – искусственными вибросклонами. А числился гидом и инструктором, хотя сто раз предлагали повыше перебраться. Но лишь головой качал, отказываясь.

– Так, ну и где он? – посмотрел на часы и Анатолий.

Ваха переступил с ноги на ногу, высматривая длинную фигуру на восточном склоне – где-то там, на границе леса располагался домик инструкторов.

– Здоров, – голос раздался с другой стороны. Дугин, со здоровенными лыжами на плече, с тёмными подвивающимися вихрами и мохнатой бородой шагал к ним размашисто. Круглые альпинистские очки скрывали глаза.

– О, Влад, здравствуйте! – обрадовалась Лида.

И Анатолий не ревновал, он тоже рад был Дугину. Синицын любил бахвалиться в городе: вот он, уважаемый человек, а тут выполняет безропотно (преувеличивал) всякие дурацкие упражнения, не перечит и смотрит на учителя подобострастно (откровенно врал). Ведь здесь Горы. И поднимал Анатолий указательный палец, когда живописал друзьям свои горнолыжные подвиги.

– С днём рождения, – затряс руку он Дугинскую руку.

Влад криво улыбнулся.

– Так поздно сюда ещё ни разу не заглядывали, поэтому не знали, что у вас сегодня праздник, – засуетилась Лида.

Влад про себя чертыхнулся, а вслух сказал:

– Да ну… какой там праздник. Ну, что, наверх, а там по Гегской? Разминочный?

И они поехали наверх на тёплом и мягком кресле канатки номер семь. Синицыны крутили головой, разглядывая привычные пейзажи, всё удивляясь, как долго лежит снег в этом году.

– Теперь с каждым годом всё холоднее, – прокомментировал Влад.

Сегодня как раз он подметил, что четверть века прошло, как остановилась Плотина. И если первые десять лет ещё тлело инерцией тепло, то потом холод попёр изо всех щелей. Всё заметнее, всё быстрее.

– Думаете? – прервала его мысли Лида.

– Да ну, Влад! Случайные флуктуации! – махнул рукой Анатолий. – Сейчас прохладно, потом тепло.

– Если бы, – хмыкнул Влад, поглядывая на ядрёной голубизны небо. – Как Плотину остановили, так и началось. Поначалу незаметно было, а потом в обратную сторону механизм раскачался. И эта ледяная мощь всё нарастает.

Он говорил, покачивая широкой лыжей.

– Ой, Влад, скажите ещё, жаль, что ракеты больше не запускают, – невпопад сказала Лида.

Дугин резко повернулся к ней, сверкнув чёрными очками. Лида осеклась. Тут подъёмник подъехал к верхней точке, и все трое синхронно выползли из кресла.

– Разомнёмся и начнём, – скомандовал Дугин и стал размахивать руками, ногам и вертеть корпусом.

А Синицыным хотелось просто постоять, поглазеть спокойно. Отсюда, с Арабики виднелась холодная синева моря, и во все стороны было красиво.

– А Турции всё равно не видать, – вздохнул затёртой шуткой Анатолий. Лида послушно улыбнулась. – Влад, а на Агепсту когда? – кивнул он на север, где громоздилась многоверхая, самая высокая в округе гора.

Дугин пожал плечами.

– Посмотрим. Как пойдёт.

– Влад, а к Рице скатимся? – Лида разминалась вяло. Ей хотелось скорее кататься, все эти потягивания она не любила.

Дугин скривился. Маршрут к озеру могли осилить только мастера. Мастера, а не Синицыны.

– Посмотрим, – вновь буркнул он. – Готовы? – он встегнулся в лыжи.

– Готовы, готовы! – обрадовалась Лида.

А Анатолий с деловым видом присел на колено, вытягивая ногу.

– Ещё минутку.

И через «минутку» они спускались по простой Гегской трассе. Дугин словно парил, на огромной скорости вздымая снежные шлейфы. Анатолий пылил старательными и кривоватыми поворотами, а Лида с девчачьим визгом ехала почти по прямой, подплуживая и размашисто вихляя корпусом.

После разминочного спуска Влад стал гонять клиентов всёрьёз, и вскоре Синицыны взмолили о пощаде. Он пожал плечами – хозяин барин.

– Влад, с нами пообедаете? – предложила Лида.

Она сняла горнолыжную маску, шапочку, распустила светлые волосы. Солнце наложило свой отпечаток – Лидины щёки горели приятным румянцем. Она вообще была хороша. Отметил в очередной раз Дугин. Но не приударил бы он за ней, будь она даже свободна. За версту веяло от неё, от них обоих столичной пустотой и никчёмностью.

Но терпел Влад, такая работа. Он прирос к курорту за двадцать с лишним лет, при нём тут всё начиналось, и как ни горько ему было глядеть на то, во что превратилась горнолыжная Гагра, отлипнуть от этих гор он не мог. Здесь был его дом. Только в самую зимнюю стужу он выбирался в Москву к престарелым родителям. И не столько к ним, сколько на могилу к деду Егору.

– В «Московскую»? Или «Октябрь»? – везде у Влада были знакомые, но шумных мест он избегал. Просто полюбопытствовал.

– Нет, Влад, в «Пирожковую», к Лали, – улыбнулся Анатолий.

– А, к Лали… Передавайте привет. А я домой. Завтра продолжим, – он пожал руку Анатолию, лёгонько тронул за локоть Лиду, а потом посмотрел на небо. – Хотя завтра вряд ли.

– Почему? – Лида тоже задрала голову.

– Мести будет, – ответил Влад. – Ладно, найдёте меня, если что. Знаете где, – он махнул перчаткой на прощание, и, толкаясь палками, поехал к домику инструкторов.

* * *

Дома он вытянул ноги, вновь налил кофе. Всё отключил, хотелось тишины; от трескотни Синицыных гудела голова.

Фотографии деда лежали в большом пухлом конверте. Туда же Влад засунул и газетные вырезки, и письма. Отдельно хранил дневник. И была там надпись сорокапятилетней давности: «Шестьдесят один, вот, наконец, и дед».

А вот фото: они вместе на Плотине, Владу девять. Он помнил и без фотографий те дни. Приехал к деду на Чукотку на летние каникулы. Дед взял отпуск, и они уехали на побережье Ледовитого в маленький домик среди молоденьких лиственниц. Дед лез в океан, кричал про «парное молоко», но Владик, избалованный тропическим теплом Чёрного моря, в пятнадцатиградусную воду лезть не желал.

Потом дед с гордостью показывал свои прижившиеся яблони; вот-вот начнут плодоносить, говорил он. Ходили смотреть на трансконтинентальный – он проходил раз в сутки в Америку, и раз назад, на Москву. Поезд выскакивал из тоннеля прямо перед Плотиной, чуть замедляя ход, мелькал мутным штрихом. В воздухе оседал сухой свист, и поезд летел дальше, к Огненной Земле.

В школе потом Владик сочинение написал про лето, проведённое в мечтах с дедом. Родители, однако, другие горизонты в сыновнем будущем видели, и мать шипела на отца: «Это всё дед ваш».

Сочинение дед затребовал себе – тетрадка в линейку в дедовском ящике лежала в уголке.

Вот вырезка из «Правды»: дед, директор Плотины, докладывает про темпы потепления, про то, что всё меньше и меньше надо энергии для перекачки, тёплый круговорот всё больше поддерживает себя сам.

Микроскопическая заметка в какой-то провинциальной газетке – «Плотина встала».

Деда к тому моменту уже не было.

А дальше… А дальше Влад сунулся студентом Геодезического института на Плотину в момент остановки насосов. А запускать, ремонтировать, выяснять причины уже было некому. Плюнули на обоих континентах – вроде и так неплохо.

Трансконтинентальный ездил ещё лет десять, потом заглох и он.

Влад подался в Гагру. Мода пошла – горнолыжные курорты везде городить, а специалистов – раз-два. Тешил себя Влад, что это такая замена прежним стройкам, обосновывал, прикрывая колкое сомнение, что это всего лишь отрыжка былого всеобщего воодушевления.

– Мда… – поморщился Влад, вспоминая прошедший день: Синицыны, почти зимний снег в середине июля – всё валилось до кучи к нерадостным воспоминаниям.

* * *

– Вот тебе и лето, – восхитился Анатолий, выглянув в окно поутру.

Так им понравилось наверху, что вечером не захотели спускаться к морю, быстренько забронировали себе люкс сразу на неделю и осели в горах. «Успеем ещё накупаться», – самонадеянно решил Анатолий. А Лида соглашалась и льнула.

И сейчас они радостно изумлялись снегопаду, залепившему крыши и окна. Заглохли все звуки, узкие треугольники елей пушились белым.

Но к вечеру Синицыны заскучали. Как и напрогнозировал Дугин, весь день мело, а воздух загустел плоскими снежинками, подъёмники работали в полгоры, и только на учебных и пологих трассах.

– А поехали на Рицу? – предложил Анатолий.

Лида повеселела:

– Поехали!

Схватили лыжи, накинули рюкзачки и выскочили в метель. Снег сёк глаза и кожу на лице.

– А внизу, наверное, поливает… – прогудел через поднятый воротник Анатолий.

Лида ничего не ответила, она сразу стала мёрзнуть. Лишь махнула рукой, поторапливая мужа.

До озера путь прочертили короткими взмахами: где на работающих подъёмниках вверх, где на лыжах вниз; по долине Бзыби спрятались от проливного тут дождя в вагончике винтового фуникулёра. Где-то на половине подъёма дождь перешёл в мокрый снег, а уже на озере снежинки порхали сухие и мохнатые.

Лес вокруг окрасился белым, озеро голубело по краям шугой, а в середине зимний лёд покрылся свежим снегом.

– Ух ты… – прошептала Лида, вылезая из вагончика. – Ты молодец! – чмокнула благодарно мужа за такие красоты.

Анатолий и сам был доволен.

– А народ грустит, что весна не задалась, ха! – балагурил он, пока шли, ковыляя в горнолыжных ботинках до знакомого им ресторанчика. – А надо удовольствие уметь получать! У природы нет плохой погоды! – шпарил он штампами. – Поди, ноют там сейчас в Москве – заливает, наверное.

– Да говорят, тоже снежинки запорхали, – осторожно заметила Лида.

– Да? – двинул бровью Анатолий. – А всё равно красота!

Потом они сидели в небольшом закутке возле камина, запивали вкусное и острое красным. Встретили знакомую пару. Оказывается, те приехали специально, «под снег». Разговорились. Женщины хохотали, мужчины шутили.

– Советую, очень советую, – говорил Олег, директор чего-то там в Ленинграде, – если опять будет непогода, съездите на Дарданеллы. Это, я вам скажу… – Олег показал большой жирный палец.

– Ну может… Только как туда добраться? – задумался Анатолий. – До Одессы на скором, там пересесть и на Стамбул?

Олег замотал головой, откусывая от ароматной чахохбилины.

– У Дугина же экраноплан есть! Договоритесь с ним, он вас и отвезёт.

Синицыны переглянулись.

– Так он разве ж согласится… – засомневалась Лида, словно не они вчера с утра затребовали Дугина к себе, наплевав на его выходной и день рождения.

– Так вы Горгадзе позвоните, он всё сделает, – махнул рукой Олег, другой хватая бокал. – Давайте, за жизнь! За прекрасную и красивую жизнь!

Бокалы звякнули разнобоем.

Через несколько минут Анатолий сходил к администратору и вернулся.

– Нету, сказали, – развёл он руками.

– Где же это он? – удивился Олег.

– Да тоже по ресторанам гуляет, – хихикнула Лариса, жена Олега, совсем юная, аляпистая и выпуклая.

Олег посмотрел на неё строго, она притихла.

– На Рице, сказали, в домике отдыха. Где это тут такой?

– А, так это на другом берегу, – задумался Олег. – А и отлично! Поехали! Сейчас и договоритесь. Горгадзе добро дал?

– Угу, – Анатолий сомневался. – Пришлось, правда, уламывать.

– Ну и всё! – Олег вскочил, потянул Анатолия к двери. – Девочки, вы ж подождёте, да?

Лида с Ларисой дружно закивали.

– Погоди, как мы на тот берег-то попадём? Лёд плохой, а лодка не пройдёт…

– Чудак! На воздушке – раз и готово! – Олег был в том состоянии, когда и море по колено, и полузамёрзшее озеро не преграда.

Они переполошили на водной станции дежурного, тот запустил катерок на воздушной подушке, и уже через пятнадцать минут они колотили в дверь двухэтажного дома на берегу тихого залива. Открыл заспанный Дугин. Увидев разгорячённые алкоголем сытые лица, он скривился.

– И?

– Владислав Игоревич, у нас для вас задание на завтра. От самого директора! – радостно известил Олег.

– Знаю, звонил он, – ответил Влад. – Всё?

– Ээ… В общем-то, да, – растерялся Олег, поглядев на Анатолия. Но у того тоже пыл поутих, и ехать завтра куда-либо расхотелось.

– Тогда в восемь на Гагринском причале. Не опаздывать, – Дугин захлопнул дверь.

– Вот видишь. А ты говоришь! – Олег хлопнул приятеля по плечу, вновь приободрившись.

– Как-то неудобно вышло, – проговорил Анатолий.

– Брось! У него работа такая.

И они пошли, поддерживая друг друга, обратно к берегу.

* * *

Снег на следующий день валить перестал, но плотная облачность упала на горы, опустившись вплоть до поляны. По верхам гулял ветер, и почти все подъёмники вновь были закрыты.

Дугин домиком отдыха пользовался нечасто, но и если выбирался сюда, то вот в такие дни, когда непогода, и на озере царило малолюдье, а в избе он оказывался и вовсе один. Со дня рождения он закис, всё думал про деда и Плотину, перелистывал то самое детское своё сочинение, и тесно ухало его сердце. Хотелось вырваться, взлететь куда-то, но гнула неподъёмная нынче тяжесть. «Наверное, старость», – решил он, но успокоения всё равно не находил.

И пьяные Олег с Анатолием попали на противоходе. Это поначалу он на них рыкнул, а потом, поразмыслив, решил, что и хорошо, и пусть. В самый раз взбодриться. И Синицыным, хлыщам этим столичным, покажет, что такое плотины. Конечно, Дарданеллы это не Берингов мост, и всегда он не любил эту запруду. Но хоть что-то…