Палатинат. Часть 1. Произошедшее

Одним словом, Вильгельму очень понравилась жизнь пещерных людей. А вот Фридриху происходящее здесь продолжало казаться диким и безнравственным. Он испытывал необъяснимую неприязнь к местным нравам, даже после того как узнал, что оргии, которые он так часто наблюдал, не что иное как результат укоренившейся в обществе полиамории. У них не было принято бросать одного любимого в угоду другому, новому, потому в некоторых случаях особо влюбчивые люди обрастали значительным числом перекрёстных половых связей. Узнав про то, что эти оргии всё-таки основаны хоть на каких-то, пусть и выдуманных (по мнению Фридриха) чувствах, он всё-таки несколько смягчился. Особенно сильно на его восприятие местных нравов повлиял разговор всё с той же, уже упоминавшейся, блондинкой, которая утверждала, что у неё самой и её мужчины, других половых партнёров нет и никогда не было (её утверждение тогда Фридриху показалось сомнительным). Но как бы там ни было, он осознал, что общество паладинов устроено сложнее, чем показалось поначалу. И теперь оно в восприятии Фридриха немного напоминало средневековую японскую общину, загадочную и манящую, но всё равно чужую.

Если читателю придёт на ум другое сравнение, например: с утопией под названием «Город Солнца», то я его огорчу, частная собственность и наследственное право в Траумпфальце были неприкосновенны. Просто у них было невозможно всю жизнь приносить пользу обществу и при этом самому остаться с голым задом. Потому наличие такого законного права не бросалось в глаза. Более того, у них вообще не было ничего общего, абсолютно всё имело хозяина. Только это всё имело общественное обременение, которым владел пфальцграф или пфальцграфиня. Прощё говоря, их система вассальной зависимости строилась на принципе долевого владения и контрольной ответственности сюзерена за объект владения в целом. Можно описать эту систему достаточно полно и детально, но это не к чему. Достаточно будет сказать, что у них не возникало абсурдного парадокса, когда автоматизация производственного процесса вступала бы в «конфликт интересов» с работниками. Всё потому, что работники в Траумпфальце, не получали зарплату, они получали доли владения.

Всё это не главное и не имело бы значения. И тем более я бы не стал об этом писать, если бы Вильгельм со своими коллегами не начали эксперимент, в ходе которого выяснилось, что странный организм из законсервированного аэротенка вступает в глубокие симбиотические отношения со всеми организмами, которые в этот аэротенк помешаются: растения, животные, грибы, вообще со всеми. Всеобщий симбионт выстраивал трофические связи и другие взаимодействия в получившейся экосистеме так, что она становилась наиболее продуктивной и комфортной для существования того вида включённых в неё организмов, который имел наиболее развитую центральную нервную систему, а точнее мозг. Образованная симбионтом экосистема даже способствовала некоторому увеличению мозга этого «доминантного вида» организмов в объёме и массе, примерно на десять-пятнадцать процентов.

Эксперименты пришлось прервать на целый месяц по причине крайней нужды в рабочей силе на авральных работах, туда стянули всех, включая Вильгельма. Так выяснилось, что колония кремниевых организмов теряет способность перестраиваться под нового более мозговитого доминанта примерно через месяц после введения в экосистему последнего. Организмами-доминантами на тот момент были кролики, для которых осушили две из шести ёмкостей аэротенка. Через месяц в экосистему ввели карликовых свиней, но симбионт их проигнорировал, ввели новую партию кроликов, которые также избежали заражения. В тоже время представителей новых для экосистемы видов клевера и кузнечиков, кремниевый организм поразил стремительно.

Выявилась эта ограниченность по времени для введения нового доминанта «иннервации» экосистемы тогда, когда все силы паладинов пришлось кинуть на работы по перемещению и установке огромных генераторов в горячей пещере. Срочность и всеобщая вовлечённость в работы были обусловлены необходимостью всё сделать так, чтобы не привлекать внимание «Сынов Локки». У паладинов было девяносто дней после передачи дани «конкистадорам», за которые нужно было: добыть новую партию золота и незаметно произвести перемещение и по возможности установку генераторов в энергогенерирующую систему на горячей речке в новой пещере. Конечно, при перемещении всего этого сложного, громоздкого и тяжелого оборудования приходилось использовать множество робототехники и самим, облачившись в термозащитные скафандры с внешней подачей дыхательной смеси, перемещаться между пещерами. Короче, геморрой был ещё тот. А потому как ни старались, заразу в жилую пещеру всё-таки занесли.

Но это было полбеды, заметили это (что подхватили заразу) когда у людей начались проблемы с сознанием, они стали угадывать мысли друг друга. И вскоре какофония чужих мыслей наполнила голову каждого, постепенно люди смогли управлять этим и отстранять на второй план ненужную информацию. Курьёзов, связанных с этим была масса.

Дальше изучать этот кремневый организм пришлось уже на себе. И тут люди узнали о себе много нового. А через месяц все уже думали как единый организм. После началось невероятное. В вольере сидели две пары леопардов, теперь они гуляли по долине и никто даже не сомневался, что это безопасно, кошки, если так можно выразиться, теперь считали людей «богами», и сил бы у них теперь не хватило загрызть человека. Да и как можно загрызть то, что не дышит, или дышит всем телом. К тому же, «Это» меняет форму и не ранится. А если всё же у этого сверхчеловека ранение произошло, то у него включался режим регенерации и вообще организм начинал функционировать таким образом, чтобы пагубное влияние повреждающего фактора свести к минимуму. Под влиянием симбионта в себя пришла и Лиза, та девушка, которую Фридрих притащил на себе в Траумпфальц в бессознательном состоянии. Она телом поправилась давно, но вот разумом слегка тронулась и жила в палате, в которую её поместили сразу после прибытия. В её палату входили только женщины, при виде мужчин она обычно орала или теряла сознание. Теперь она выходила и даже разговаривала с окружающими, но почему-то её мысли и память были почти недоступны остальным и фрагментарны. Зато от неё всегда веяло каким-то теплом и добротой. Все сразу очень полюбили Лизу. И когда кто-то интересовался её прошлым, она всегда ему открывалась, и было видно, что она всегда была, как бы сказать, слегка блаженная. А на вопрос: «Почему её память недоступна без её на то одобрения?» – лишь пожимала плечами. Видимо, у неё была какая-то патология.

С каждым днём функционал возможностей жителей Траумпфальца расширялся и ему, казалось, нет предела. В итоге получилось разобраться, что этот организм позволяет людям приобретать свойства других организмов. Симбионт в человеке как бы образует каталог генофонда всего живого, с которым ему приходилось соприкасаться. К тому же симбионт преобразовывал среду обитания человека под его нужды, образуя что-то вроде оболочки, ограждающей замкнутую систему жизнеобеспечения, опутывая все элементы этой системы единой сетью тончайших нитей, позволяющих ускорять круговорот веществ, повышая производительность системы в десятки, а то и сотни раз. Короче, умный дом, возведённый в десятую степень. Важно, что свойства одних организмов объединяясь со свойствами других, давали то, что не мог ни один из них в отдельности, просто чудеса да и только! Можно было отрастить крылья или жабры за считанные минуты. Человек теперь мог сам себе отрубить голову, после чего сам же мог её вернуть на место. Позже выяснилось, что подобное возможно, только если это происходит в пределах всеобщей экосистемы, объединённой в единый надорганизм, за его пределами это было опасно и могло привести к гибели. И если не найдётся тот, кто вовремя вернёт голову такому чудаку на место, то тот, возможно (никто не проверял), через несколько дней погибнет. Ведь самостоятельно вернуть вне своего надорганизма тело своей голове он бы не смог – нечем. Таким надорганизмом для паладинов, где можно управлять своим телом без непосредственного его контакта с головой, буквально за пару месяцев стала искусственная экосистема пещеры Траумпфальц. Были и другие невероятные свойства, приобретённые людьми в симбиозе с этим микробом, но заострять внимания на них не стану. Кстати, значительно позже я научился отращивать крылья, лапы или плавники из ушей и, теперь, вполне могу обойтись без посторонней помощи при возникновении необходимости вернуть голову на место вне Траумпфальца. Жизнь научила! Тогда, в самом начале, многое казалось и так запредельным. Мы сами решали, где граница возможного, исходя из своих представлений о нём. Теперь я могу много того, что вообще сложно описать. Одиночество, потребность, желание, навык. Короче, опыт – дело наживное.

К моменту следующей передачи золотой дани «Сынам Локки» паладины стали уже совсем иными существами и, если совсем кратко, играючи разобрались со своими захватчиками. Можно сказать, что освобождение выглядело как казни египетские или как избиение младенцев царём Иродом, – с какой стороны посмотреть. Единственным погибшим в ходе освободительной операции стал руководитель «Сынов Локки» и то он погиб не от рук паладинов, а по своей собственной глупости. Этот придурок, видимо сильно испугавшись возмездия, пытался в одиночку сбежать на батискафе, бросив своих соратников. Но проходя декомпрессию, вместо понижения давления перед выходом к батискафу, он повысил его, причем настолько, что подобное, в здравом уме, было бы невозможно не заметить, после чего открыл дверь шлюзовой камеры. Вполне возможно он решил таким странным образом покончить с собой, но почему так, когда у него на поясе был «Глок», не понятно. Да и хрен с ним.

При захвате Опэнбурга паладины, участвовавшие в нём, почувствовали, что как бы вырвались за пределы области всеобщего сознания. Стало понятно, что при выходе из Траумпфальца люди теряют связь со всеобщей оболочкой, которая формирует поле из ионизированного потока частиц внутри себя, создавая, таким образом единое тонкое тело – ауру Траумпфальца. Только эта аура обращена не вовне, а внутрь, во внутренний объём пещеры. Так надорганизм объединяется и взаимодействует с тонкими телами всего живого внутри себя. Паладины в Опэнбурге, отдаляясь друг от друга, примерно на сто метров уже не слышали мыслей друг друга. Но оказалось, что они способны целенаправленно посылать и принимать информацию в виде теле– и радиосигналов.

При соприкосновении с аурами «Сынов Локки» также было сделано ещё одно открытие. Оказалось, что люди, не имеющие связи с симбионтом, являются очень удобным и мощным источником энергии для самого симбионта, доминантным организмом экосистемы которого являются такие же люди. Как ни странно, именно эмоциональные переживания: страх, угрызения совести, вообще любые переживания заставляют людей испускать пучки квантов энергии, как бы сбрасывая таким образом нервное напряжение. Как мы тогда решили, – это что-то типа аварийной системы, спасающей нейроны от «перегрева», но причина этого явления имела несколько иную природу, хотя в некотором роде и это объяснение имеет под собой основание. Этими «аварийными выбросами» паладины могли питаться, причём с удовольствием. Того же порядка по энергетическим характеристикам, столь же «калорийными», оказались пустые и несбыточные мечты, имеющие циклический характер, и сознанием заведомо признающиеся как нереализуемые, например, о том, что они («Сыны Локки») вырвутся и накажут паладинов. По мне так эти мечты стали самым вкусным блюдом из того, что я когда-либо ел. Кванты энергии «аварийных выбросов» смертных симбионтом воспринимаются почти без потерь, в отличие от энергии света или химических реакций расщепления, которые усваиваются со значительными потерями и требуют наличия специализированной системы усвоения и накопления в каждом конкретном случае. Некоторые из паладинов, успевшие «повампирить» на «Сынах Локки» даже несколько приуныли, когда доступ к этим ублюдкам запретили на общем голосовании.

Захваченных «Сынов Локки» разместили в одном из помещений Опэнбурга, и решили, что их пожизненное заточение там – это вполне адекватная мера наказания. Девушек, находившихся у них в сексуальном рабстве, перевезли в Траумпфальц. Вот собственно и всё. Об операции по освобождению Опэнбурга больше сказать-то и нечего. Хотя нет, есть: этот рукамиводитель, пытавшийся сбежать, был до того алчным человеком, что даже в момент смертельной опасности думал о наживе. Убегая, он прихватил с собой венец старика пфальцграфа, видимо, похищенный им при захвате подводного палатината. Венец был раритетным изделием из золота, инкрустирован сапфирами и рубинами, правда, одного камня в нём уже не хватало. Венец отнесли на могилу основателя, как дань уважения.

После возвращения контроля над Опэнбургом паладины узнали от «Сынов Локки», что на поверхности бушует пандемия, вызванная смертельной заразой, переносят которую комары. Потому у паладинов не возникло массового желания покидать своё надёжное убежище, за исключением Фридриха и Лизы. Фридриху было нужно, во что бы то ни стало, забрать семью. А Лиза надеялась привести в Траумпфальц Ваню, её единственного друга. К Фридриху решил присоединиться и Вильгельм. Вылетев втроём из подводной пещеры, они какое-то время двигались вместе, но на широте Гибралтара их пути разошлись. Фридрих и Вильгельм продолжили свой путь дальше на север, а Лиза направилась на восток. Ребята старались избегать на своём пути поселений, боясь подхватить заразу. Они отчётливо видели в воспоминаниях одного из членов «Сынов Локки», как быстро эта зараза убивает человека. Друзья также соблюдали режим тишины и не пользовались недавно открытой способностью передавать теле– и радиосигнал на большие расстояния. Опасались быть таким образом запеленгованными военными и раскрыть своё существование и существование Траумпфальца. Опыт, полученный благодаря «Сынам Локки», отразился на способности друзей доверять людям.

Сделав крюк и обогнув континент на приличном расстоянии над Атлантикой, потом развернувшись на восток, ребята добрались до Балтики. В Балтийском море, медленно, у самого дна, двигались строго на восток, оказавшись на долготе Берлина, повернули на юг.

Дом Фридриха был за городом на природе в небольшой деревушке, в нескольких десятках километров от Берлина.

Когда Фридрих в опустевшей деревушке нашел свой дом, его жена и дети были уже давно мертвы, впрочем, как и все его соседи.

Вдруг за углом мелькнуло какое-то коричневое свечение, Фридрих кинулся туда и наткнулся на медленно летящую над грунтовой дорогой фигуру парня. Тот испугался, и было рванул в сторону города, но в следующую секунду развернулся, а Фридрих, погнавшийся за парнем следом, налетел на него снова.

В той, неожиданно возникшей, суматохе этот урод, в котором Фридрих узнал по воспоминаниям, полученным от одного из основоположников пещерного мира Траумпфальца, – Генриха, молодого лаборанта медико-биологической лаборатории крупной корпораций паладинов, так вот этот урод, принял Фридриха за представителя своих хозяев, да ещё и чем-то рассерженного на него. Впрочем, Генрих по меркам смертного был уже не молод. Но Фридрих почему-то воспринимал его юнцом, видимо потому, что в тех воспоминаниях, которые он получил от знавшего Генриха паладина, тот был совсем юн. Ну вот, этот «юнец», принявший Фридриха за одного из своих хозяев, передал ему доступ к своему сегменту коллективной памяти, вроде как, решил отчитаться: «Мол, не виноват, меня послали». Из неё Фридрих и узнал почти всё, что знает об истории человечества с точки зрения богов. Конечно, этот бывший лаборант был мелкой сошкой и если сравнивать с человеческими мерками знаний, – просто получил инструкцию от старших с крайне кратким изложением теории и своеобразным идеологическим посылом. Но тогда для меня, то есть для Фридриха, полученная информация была шоком. Если снова вернуться к человеческим меркам, то он сказал: «Хозяин, все лишние устранены на вверенном мне участке. Я молодец и экономно использовал комаров. Часть предоставленных вами материалов удалось сберечь, благодаря моим рационализаторским решениям». Увидев ужас в глазах Фридриха, юнец искренне озадачился вопросом: «Что не так-то?» В этот момент подлетел Вильгельм и, в отличие от этого рационализатора, он сразу прочитал мысли Фридриха и добытую информацию. Ведь Фридрих от Вильгельма скрыть мысли не мог, да и не хотел. Потом они убивали этого коричневого. Очень трудно убить бессмертную тварь, но изучение возможностей симбионта не прошли даром, и от бывшего лаборанта осталась лишь кучка пепла.

Из его памяти друзья узнали, что миром правят древние люди с огромными синими или фиолетовыми аурами, передвигающиеся с огромной скоростью над планетой в энергетических оболочках в форме сфер. Смертные в древности называли их богами. Теперь же, эти боги, используя пробы, отправленные на анализ из Траумпфальца, создали себе бессмертных слуг, подобных себе, но жестко ограниченных в возможностях и жизненно зависимых от них, одним из которых и являлся этот Генрих. Боги даже не скрывали, что предыдущих слуг, которые были менее контролируемы, и иногда пытались бунтовать, они уничтожили. Видимо, именно это и стало причиной раболепства новоиспечённого служки перед Фридрихом, имеющим столь же выдающуюся ауру насыщенного синего цвета, точь-в-точь как у его хозяев. По полученным сведениям, эти твари были быстрее и сильнее, а главное, древнее нас настолько, что стало очевидным: при встрече с ними нам не выжить. Их враждебность к нам не вызывала сомнений, ведь они уничтожили всех, кто мог бы использовать источник тех проб (всех, кто просто мог понять, что это такое), что уже говорить о нас – обладающих этим источником. А заодно уничтожили всех смертных, полный контроль над которыми им показался сомнительным, и которых, теоретически, недобитые «враги» могли захватить и использовать. Вывод напрашивался сам собой, – причиной гибели миллиардов смертных и множества бессмертных – точное количество которых Генриху было неизвестно, стали три кусочка дерьма, отправленные на анализ в лаборатории на поверхности планеты из глубоководной пещеры Траумпфальц. Ведь как оказалось, древние считали, что эти организмы, обнаруженные в дерьме, уже давно исчезли и называли они их «амброзией». Многого, конечно, было не узнать от этого служки, но понять в какую древнюю и жестокую историю занёс случай обитателей Траумпфальца было можно.

Конечно, кое-что из вновь приобретённых знаний имело и чисто познавательно-прикладной характер. Например, то, что появление совместного со смертным человеком потомства продлевает жизнь носителя симбионта. Это подтвердило то, что было уже известно, но только применительно к кроликам (как известно, мы это предполагали). Оказалось, что в отличие от детей, рождённых от родителей, оба из которых являются носителями симбионта, дети, имеющие одного родителя-носителя не получают своей личной субколонии кремневых микроорганизмов ещё в утробе матери, а могут её приобрести только если того пожелает их бессмертный родитель и поделится своей. Конечно, это ему ничего особого не стоит, но сам этот факт был важен для понимания системы функционирования симбиотических связей при смене поколений носителей. Более того, на кроликах это не зависело от того, является носителем папа или мама – тот же результат был и с людьми. Только после рождения младенец мог «вкусить амброзию», независимо от того, кто его мог «угостить» мать или отец. Исходя из информации, полученной от сожженного Генриха, здесь важна была генетическая, а не физиологическая связь между поколениями.

Более того, если опять же предполагать полную аналогию с кроликами, которых вводили в экосистему аэротенка, заражённую симбионтом бессмертия, а теперь она представлялась полной, то, гибридное поколение имело менее устойчивую связь с симбионтом. Полукровки были ограничены в функциональных возможностях по сравнению с чистыми линиями носителей. Но для сообщества доминантов эти гибриды были благом.

Чем генетически уникальнее для сообщества бессмертных носителей был смертный родитель, тем ценнее было совместное с ним потомство, так как эти полукровки увеличивали генетическое разнообразие главного вида в экосистеме-надорганизме носителя. Для убиенного «юнца» такой экосистемой-надорганизмом был город Берлин, его центральная часть. Увеличение генетического разнообразия, в свою очередь, увеличивало продолжительность жизни всех членов популяции доминантов надорганизма. В Берлине было под сотню представителей доминантного вида, связанных с симбионтом, и они уже интенсивно занимались своим «коллективным омоложением». Симбионт после рождения гибрида удлинял «хромосому» всей популяции доминанта-носителя биоценоза-надорганизма, коей являлась огромная спиралевидная молекула, скрепляющая симбиотических кремниевых микробов с клетками носителей. Эта молекула удлинялась и как бы делала дополнительный «стежок», прочнее «пришивая» каждую клетку каждого представителя популяции доминантного вида в надорганизме к симбиотическим клеткам, этот надорганизм сформировавшим. Конечно, это происходило не сразу, а после того, как надорганизм получал информацию о новом члене сообщества и уже после передавал её другим членам популяции своих доминантных организмов. Думаю, понятно, что удлинение хромосомы происходило только при получении полукровкой симбионта от его родителя-носителя этого симбионта, точнее, после получения симбионтом доступа к новорожденному гибриду. И чем уникальнее получался гибрид, тем прочнее получался «стежок». Боги для своих новых слуг, в том числе и из Берлина, создали механизм, позволяющий им использовать своё гибридное потомство для продления бессмертия и при этом не предоставлять бессмертие самому этому потомству. Потому полукровки новых слуг богов, за редким исключением, оставались смертными. Как этот механизм работает, убиенному Генриху было неизвестно.

Ещё удалось выяснить, что боги оставшихся в живых смертных разделили между крупными городами, в которых находятся экосистемы-надорганизмы их новых слуг. Сколько городов, столько и надорганизмов. И «смешиваться» бессмертным разных городов-надорганизмов запрещено, можно только обмениваться смертными. Сделано это было для того, чтобы бессмертные слуги богов из одного города не имели связи с надорганизмом «смотрящих» из другого города и не могли управлять его «инфраструктурой». Одним словом, «объединяться-укрупняться» слугам запретили.

Вильгельм и Фридрих с огромными предосторожностями направились в обратный путь, но в какой-то момент Фридрих осознал, что не хочет или, точнее, не может вернуться в Траумпфальц. Уж слишком велика, оказалась роль жителей этого мирка в гибели людей на планете, и его семьи в том числе. Попрощавшись с Вильгельмом он пообещал, что даже под пытками не выдаст месторасположение Траумпфальца, а по-другому этим древним где находится Траумпфальц не узнать и направился на восток. Это произошло примерно там же, где они разошлись с Лизой. Чуть западнее. Конечно, это произошло не так просто, но теперь это уже не важно, ведь произошло – важен сам факт.

Он – Фридрих, то есть я (а, не важно) он некоторое время бесцельно скитался по океану, натыкаясь изредка на людей. Первый раз встретил лодку в море. Второй, трёх парней в Атласских горах, но люди погибали при встрече с ним. Так, через череду смертей, он узнал о проведённой поголовной «чипизации» населения планеты. Третья встреча с людьми, плывущими на большом судне, окончательно развеяла сомнения по этому поводу и даже позволила поверхностно изучить природу этих «чипов». «Чипы», по существу, представляют собой сложные энергетические устройства или что-то вроде того. Эти устройства запускают механизм самоуничтожения смертного человека при его контакте с бессмертным человеком, вроде Фридриха. Важно, что убитый друзьями Генрих ещё не обладал информацией об этих «чипах», иначе я бы знал о них. Видимо эта «чипизация» была проведена за те несколько месяцев, которые Фридрих блуждал по океану, погрузившись в свои воспоминания и горечь потери, осознавая, что не понимал насколько были ему близки те, кого он недолюбил, недоласкал и не оценил, пока они были рядом, пока они были. Были.

Блуждая по Атлантике на широте Гибралтара, и прокручивая в голове воспоминания о том, как они с Вильгельмом примерно на этом же месте расстались с Лизой, он вдруг почувствовал её присутствие. Так, будто она где-то рядом, он даже обыскал ближайшую акваторию, но в какой-то момент это прекратилось, ощущение присутствия Лизы исчезло. А через время на горизонте показались две огромные синие сферы. Фридрих понял, что это хозяева Земли, и что сейчас его будут убивать. Он знал, что эта встреча рано или поздно должна была случиться. И вот случилась. Фридрих, что было сил, кинулся от них в противоположную сторону, те следом. Он путешествовал по просторам океана в образе огромного змея, и соревноваться в скорости с передвигающимися в воздухе сферами было глупо. В следующую секунду он понял, что сферы уже над ним. В отчаянной попытке уйти от неминуемой гибели Фридрих нырнул на глубину, надеясь, что там шансов уйти от погони будет больше. Сферы тоже нырнули, и уже приняв каплевидную форму и уменьшившись раза в три в объёме, продолжили преследование. Действительно, здесь эти древние уже не имели столь разительного преимущества в скорости, но всё же стремительно его нагоняли. Их разделяли уже считанные десятки метров, когда Фридрих, не желая сдаваться, нырнул в глубоководную впадину, на дне которой оказался небольшой дремлющий вулкан. Именно около него синие капли уже почти нагнали Фридриха. Он решил, что лучше погибнет, чем попадёт в руки этих тварей и нырнул в жерло вулкана, понимая, что продолжительное нахождение там – это верная гибель даже для него. Но пробив слой застывших магматических пород, и пройдя через несколько метров раскалённой магмы, он снова врезался в магматическую корку, проделав отверстие в которой, он оказался в водном пузыре. Убегая теперь уже от лавы, хлынувшей вслед за ним и застывающей по пути, Фридрих вышел в галерею пещер, наполненных горячей водой. Водой, а не расплавом магмы! Это было спасение. Там он и обосновался, решив не выходить из своего убежища как минимум год, но просидел даже больше, разрабатывая систему маскировки, позволившую впредь бы ему избегать подобных преследований».