Лёха

– Так, по-твоему, что тут было? – поинтересовался потомок.

– Ручаться не буду головой, но по мне, если эти двое не дураки – а они вроде не таковские, – то, видно, разжиться горючкой у них не вышло. Германцы-то вон колоннами какими шпарят. Укусить еще можно, а вот горючее перелить – не выйдет. Они и укусили. Выбрали колонну с бензовозом и вылезли на дорогу из леска. На все про все у них минут десять получалось, самое большее. А потом им уже тут делать нечего было, только удирать. Думаю, что удрали все же.

– Почему это десять минут? – удивился Лёха. Патронов-то у танкистов было – хоть жопой ешь, стреляй да стреляй!

Шагавший рядом боец покосился на разбросанный по обочине хлам, на пару дохлых лошадей в поле, потом со скукой в голосе заявил:

– А ты сам посчитай. Из «дегтяря» этого танкового рабочая скорострельность – сто выстрелов в минуту. Ну, может чуток другая, но не намного, система-то та же. Я по пехотному сужу, но говорили, что один черт в общем, разве что у танкового диск немного побольше патронов берет. Не 47, а 63. Колонна, да еще если как тут, с горки стрелять – цель большая, никак не промажешь. Пока разбегаться не начнет. Разбегаться же под обстрелом эти тыловые чмошники будут, что твои тараканы. Значит, надо выпулить как можно больше, пока не разбегаются. Считай, каждая пуля куда-нибудь да попадет, в гущу-то. Значит, надо работать длинными очередями, на всю катушку. По сто выстрелов в минуту. А всего таким макаром дегтярь может выпустить три сотни патронов, потом все.

– Что всё?

– Шабаш, перегреется. Патронов у них, и впрямь, было богато, только сотни три, самое большее – четыре (если палили все же короткими) патронов могли они тут отбарабанить. Это три – пять минут. Думаешь, они потом сидели, на ствол дули, ждали, пока остынет? Чтоб еще побабахать? А?

– Долго остывает? – поинтересовался сзади Середа.

– Долго. И пока не остынет – считай, ты безоружен, – отозвался Семенов и продолжил:

– Потому и люки дырявые – наши-то, думаю, удрали сразу. Не дожидаясь, пока со службы тыла, с охраны дороги кто сюда на шум и дым прискачет всей оравой. Сломали танк – и удрали. А вот те, кто прискакали, по уже покинутому танку душу отвели, не разбираясь, что да как – некогда было разбираться, вон пожар какой закатили: не то что трава – земля на полста метров выгорела. Еще и бочки рвались, весело тут было. Так что вряд ли они внутри. Я б на их месте заначку в лесу сделал – патроны, харчи. И бегом туда. Набуровили-то они знатно: три грузовика, да телег пяток. Опять же, германцы по этому танку боеприпаса потратили вагон с тележкой – вон, деревья все с битой корой стояли, и подлесок весь как косой снесло.

– Видно, грузовики как раз на подъеме обгонять телеги взялись, деваться некуда было ни тем, ни тем, – пояснил сзади артиллерист.

– Ну, грузовики на танк менять – несерьезно, – буркнул Лёха. Впрочем, на душе у него полегчало: все же считать живыми тех, кто его учил танк водить, было приятно.

– Смотря какой танк. Смотря какой грузовик. Видел я, как самолет из ведра заправляли – та еще работенка была, – отозвался Середа.

– То есть считаешь, стоило оно того? – удивился Лёха.

– Почем я знаю? – отозвался, сбиваясь с ноги, артиллерист. Потом выровнялся и пробурчал:

– Нас прислали занять позиции у аэродрома. Там были охрененные емкости с бензином. И самолетов до черта. Десятка два. И шесть ведер. Два наших, брезентовых – ездовые пожертвовали. Вот ими и заправляли: подгоняли на руках самолет к емкостям, хоть это и запрещено, и бегали. Как муравьи. Успели отправить несколько аэропланов. А остальные – так и остались, когда к этому аэродрому немцы пожаловали. Вот и суди сам: сколько такой заправщик стоит и что бы за него отдали наши летуны. Ты ж сам из небесной артели, должен же понимать.

– Но этот-то заправщик – немецкий, – возразил Лёха.

– Был немецкий. А теперь его нету. Вообще. И где-то уже фрицам придется с ведрами бегать. А это, поверишь ли, мизерное удовольствие. Опять же, кто-то из них без топлива остался и на сегодня боевую задачу не выполнил. Где-то они не доехали, куда хотели. Значит, наши где-то еще удержались. В телегах тоже что-то полезное накрылось. Дорогу перегородили, и пока пожар тушили да пока обломки на обочины сгребали – дорога не работала. Это все пустячки вроде, а в итоге – глядишь, где-то у них и не срослось серьезно. Мелочь – а приятно.

– А кто такой этот Холмс? – словно невзначай, спросил потом Семенов.

– Сыщик такой известный, преступников ловил. Книжки про него были хорошие – неожиданно для Лёхи отозвался сзади Середа.

Видно было, что такое сравнение Семенову польстило, потому как он не стал развивать тему, а только велел уставшему Лёхе встряхнуться, не брести тупым бараном, а смотреть по сторонам, замечать всякое полезное и делать правильные выводы. Дескать, устанешь так меньше, если будешь не бездумно брести, а маршировать с разумом и пользой делу. Лёха не хотел уставать еще больше – конца этому навязанному путешествию не было видно, и он стал по возможности внимательно разглядывать окрестности. Но там все было, как и прежде: пейзажи те же, та же битая техника по принципу «то густо, то пусто», да все те же разнообразные немецкие формирования на самой разношерстной технике.

Впрочем, покрашенная зеленым – то есть советская – техника тоже частенько была Лёхе не знакома раньше. Какие-то маленькие бронетранспортеры на гусеницах, здоровенные трактора, броневики… В Ворлд оф танкс всего этого не было и в помине. Да и немецкая техника тоже удивляла. Мало того, что ее по-всякому старались украсить ехавшие на ней немцы: у одной грузовой колонны на все фары были надеты диковинные рожи с хоботами, и Лёха с трудом сообразил, что это какие-то противогазы, потом проскочила машинка, весело сверкавшая блестящей мордой черта с высунутым на полметра язычищем на радиаторе. Так еще и полно было совершенно невиданных машин. Особенно удивил странный недотанк – шасси явно от танка, но сверху нагромождена бронекоробка. Просторная! Некоторое время Лёха соображал, что это ему напоминает, и сообразил, когда мимо мощная легковушка протащила самый настоящий жилой цивильный прицепчик-трейлер, такой современный и легкомысленно-комфортный, что в суровом армейском быту явно было совершенно невероятно. Точно – этот короб брони на шасси был словно каравайнинг, только бронированный. Черт знает что!

Теперь нормальные танки, тягачи и бронемашины уже стали привычными. Разве что выделялись те, что сгорели – у них после пожара резко менялась посадка, и потому силуэт тоже становился необычным – все сгоревшие машины словно прижимались боязливо брюхом к земле, становясь ниже, и это было видно издалека, потом уже догадка подтверждалась, когда между катками становились видны пирамидки светло-серого пепла от сгоревших резиновых бандажей. Лёха только башкой помотал – мертвые танки и тягачи так же сплющивались после смерти, прижимались к земле, как и погибшие люди.

Мертвецы попадались часто, иногда совсем рядом у дороги, среди обязательного мусора из тряпок и бумажек, вывернутых любопытными прохожими из сумок и карманов покойников, а иногда – поодаль, несколько раз видны были только воткнутые в землю винтовки, но Лёха догадался, что, наверное, и хозяева там же рядом. Ну, или маршируют в такой же колонне, сделав то самое предложенное немцами действие – ШВЗ.

Только пару раз удивили уже пообтершегося в войне Лёху мертвецы – те, что сидели, словно живые, в недотепистом маленьком не то бронетранспортере, не то тягаче – сзади у них была прицеплена бравого вида пушчонка. Да еще заброшенный взрывом на сосну боец, которого первыми заметили конвоиры, и один даже бахнул в лежащего высоко на ветках и поблескивавшего оттуда свежепокрашенной каской красноармейца из винтовки. Видно было, что попал, тело еле-еле шевельнулось, но по-мертвому, как мешок с тряпками. Середа презрительно хмыкнул. После тех, кто сидел в тягаче, настроение у артиллериста явно ухудшилось, хотя вроде – куда уж хуже? А тут презрительно посмотрел на радовавшегося своему попаданию в труп конвоира.

Потом колонна долга тянулась мимо здоровенных автобусов, мощных и явно комфортных. Строй немцев дружно мочился в кювет, не обращая внимания ни на проходивших пленных, ни друг на друга. Совершенно спокойно. При этом у многих были мундиры явно другого сукна, высокие сапоги, надраенные с остервенением до зеркального блеска и фуражки с теми самыми, высоко задранными тульями. Лёха решил, что это явно штабники – больно уж автобусы внушали уважение. На здоровенных, блестящих свежим никелем решетках радиаторов этих чудовищ было крупно написано «VOMAG»[24], но такой марки Лёха не видал ни разу. Даже не слыхал.

В общем, наблюдать-то он наблюдал, но уставать от этого не прекратил – ноги уже стали как чугуниевые, а конца переходу было не видать. Жаль, сразу не остались с этими – Логиновым да Спесивцевым: и Петров был бы жив, и сами бы в плен не попали, а засада прошла бы еще горячее – в этом Лёха был уверен. Конечно, тут не совсем Контра-страйк, но, глядишь, и он бы в суматохе пригодился. Впрочем, вид у соседа был мрачный и встревоженный, потому Лёха решил не делиться с Семеновым своими умозаключениями.

Ну, на фиг, только нервы трепать. И так тошно. Да еще сзади колонны несколько раз раздавались выстрелы, и это тоже сильно действовало на нервы. Лёха знал, что кто-то, не вынеся дороги, валился без сил – и тут же земной путь очередного слабака заканчивался. Впрочем, вколоченное в сознание Лёхи понятие о том, что если ты неудачник – то только из-за самого себя, давало сейчас трещину. Слишком могучие силы колотились вокруг, чтобы представлять человека могущим в одиночку менять свою судьбу.

Боец Семенов

Положение было куда хуже архиерейского. То есть боец не знал, какое может быть положение у архиерея, но часто слышанная в детстве поговорка была привычной. Паскудное было положение, чего уж там. Больше всего тревожило то, что германцы дело свое знали четко, конвой службу нес умело и старательно. Колонну военнопленных пасли так, что удрать пока возможности не было никакой, тем более, если бежать втроем-вчетвером. Трое конвоиров были на лошадях, и всякий раз, когда колонна шаркала мимо более-менее удобного для побега места, это место тут же перекрывалось этими всадниками, будь они неладны. Семенов лихорадочно прикидывал один вариант за другим – и все они были совершенно не годны. Немцы были бдительны и караульную свою службу сполняли без поблажек.

Общая картинка складывалась очень неприятной, в этом боец был полностью согласен с Жанаевым: не нужны они немцам живыми. Не плен это, а балаган смертный, особенно жуткий своей спокойной механичностью. Глупый потомок с горечью заявил, что, дескать, гонят их как скотину, но это только потому ляпнул, что никогда сам скотину не гонял и не представлял, какое это тонкое дело – гнать скотину так, чтобы она не покалечилась, не переутомилась, не голодала и не страдала от жажды, чтобы после перегона не заболела и не сдохла. Так гнать, как их гонят, можно только для того, чтобы постепенно ослабить, заморить и чтоб потом они перемерли. Чтобы за три дня пленных не напоить и не накормить – такого в пунктуальном немецком порядке быть не могло. Предусмотрительные люди так не сделают. Значит, что? Значит, у них приказ – пленных не кормить, потому как немцы все по приказу делают. Ну, вообще-то разумно: еще день-два и, как сказал Жанаев, бежать уже сил не будет.

В это как-то не верилось: ну, не могут же так нормальные люди поступать с другими людьми. И умирать, тем более так по-дурацки, жутко не хотелось. Хотя, с одной стороны, на политзанятиях много раз говорили, что капитализм – бесчеловечен. С другой стороны, совсем недавно лектор из штадива долго разглагольствовал про то, что немецкие рабочие и крестьяне оченно страдают под страшным гнетом своих капиталистов и только и ждут, чтобы обратить штыки на своих угнетателей. Что-то не видно такого было: те же фрицы, что чинили автомобиль и чистили пулемет в деревне, были совсем не барчукового вида – видно было, что работяги, привычны к железу. Да и конвоир, который как раз шел неподалеку явно был не буржуй – крепко сбитый, прочно стоящий на ногах, и ручонки у него, как разглядел Семенов, были с такими же мозолями, что были на лапах у самого Семенова или у Жанаева, да и у покойного Петрова такие же клешни были. Странно все это – тот же курчавый брюнетистый лектор из политотдела штадива очень профилем был похож на жидов с немецких листовок, а толковал о братстве с немецкими трудящимися. Но на немецких листовках – на всех – писалось черным по-русскому, что, дескать, весь этот поход только для того, чтобы таких лекторов замогилить, очистить от них Россию, и тогда всем наступит счастье даром. В общем, все это непонятно, понятно одно – кормить или не будут вовсе, или очень мало, с водой ровно так же, а вот гнать маршем будут всерьез, до изнурения. Значит, еще день-два, и будешь тащиться с потухшими глазами, пока не загнешься.

Разбитый танк, названный в честь антилопы какой-то, видно коровы африканской, как подумал постеснявшийся расспрашивать Семенов, тоже никакой радости не доставил. Так, мелкое злорадство разве, что еще добавилось германского хлама на дороге. Заботясь о моральном состоянии своих, Семенов, естественно, не стал распространяться о том, что, может, и валяются оба танкиста в леске. Жанаев бы, пожалуй, понял все нормально, а вот в том, что потомок не скиснет, уверенности никакой не было. Потому и не стал толковать боец про то, что к «Дегтяреву» полагался ЗИП со сменным стволом, и поменять ствол, в принципе, можно, и если бы этим стали заниматься Логинов со Спесивцевым, то вполне могли и не успеть удрать.

Правда, самому Семенову как-то ни разу ствол менять не пришлось, но в ЗиПе ствол был. И в наставлении по стрелковому делу на ДП, каковой Семенов учил-читал, про смену ствола было. Но это все в теории, как говаривал взводный. Не меняли его практически в боевой обстановке, надобности не было. Меняют ствол при повреждении, или по износу, или по перегреву. А до этого у пулеметного расчета Семенова дело не дошло. Его пулемет искалечило близким взрывом, а второй номер с ЗиПом остался в соседней ячейке навсегда. Так-то, по уму если, запасной ствол – вещь в хозяйстве не лишняя. При грамотном подходе он позволяет починить пулемет после попадания в ствол, например, что и в танке может случиться – от любого рикошета по торчащему из брони стволу. В случае применения его в доте, там он прям как по заказу – вещь архинужная – вспомнил слова взводного боец.

Но дот – это дело неизвестное, а вот в танке, даже таком несерьезном, как этот плавающий, в укладке есть запасной ствол. В зажимах на стенке боевого отделения. Там и пружины, и всякая мелочь, упоры боевые – прицел и мушка, и, кстати, сошки для пехоты тоже должны быть. Менять его хлопотно, но, тем не менее, опытный пулеметчик может поменять стволы, хотя и не быстро. В отличие от ДП, там не фиксатор, а винт. Возни значит, больше. И нервы нужны как канаты пеньковые. Ствол ДТ чуть толще и тяжелее, и к перегреву устойчивее. Потому что менять все же сложно. Пулемет снимать надо и внутри менять. Сидя в танке, который на такой момент безоружен. Так что если танкистам жизнь стала не дорога, то могли заменить ствол на холодный. И удлиннить возможное время интенсивной стрельбы еще на один ствол. Остальное в пулемете не так сильно перегревается.

Конвоир внимательно осмотрел колонну и переместился к жидким кустикам на обочине. Тут совсем надо было быть дураком, чтобы убегать – за кустиками ровное поле, но какой-то белобрысый мальчишка решился и рванул, как на дивизионных состязаниях. Семенов только вздохнул огорченно. Мальчишка бежал, даже не виляя, потому конвоир попал ему в спину вторым выстрелом. Пленный выгнулся, как в кривом зеркале, потом словно стал поворачиваться лицом к колонне и свалился пыльным комочком. Один из верховых, не торопясь, подъехал к телу и попрыскал парой коротких очередей. Конвоир презрительно сплюнул, закинул винтовку на плечо, постоял у кустов, но больше никто не попытался так глупо бежать.

Семенов вернулся к своим думкам. Отогнал вертевшееся в голове и неприятное понимание того, что фронт и так черт те куда ушел, а сейчас они еще и сами от фронта все дальше уходят – не надо было об этом пока думать, расстраиваться. Лучше о том, что не такое грустное.

Как бы он поступил сам? Выскочил бы из танка с перегретым пулеметом? Ствол бы заменил, перед тем как из танка бежать, чтобы отходить не безоружным? Или все же спрятал ЗиП в лесу? И как поступили танкисты? Наверное, прихватили запасной. Потому как все же не совсем безоружные, на пару-тройку очередей хватит даже перегретого ствола. А потом сменить. Хотя скорее лупили, пока плеваться не стал, и с запасным побежали – в упор и плевалка сойдет, а потом можно испоганенный ствол просто выкинуть. Тут вопрос: насколько была внезапна встреча и насколько подготовлен был драп-комплект. Вроде место для засады выбрано с умом, цель тоже вполне достойная – значит, не с бухты-барахты действовали. В данном случае разумнее запасной ствол припрятать на опушке, вместе с другими «резервами». Менять непосредственно в танке – железные нервы нужно иметь. Не могли они всех обозников сразу перестрелять, а так германцы борзые и нахрапистые, как уже убедился Семенов. Очухались бы и полезли по обочинам с гранатами. Попробуй, отбейся со слепого танка, да еще и угол стрельбы для пулемета ограниченный. Нет, все-таки скорее – отошли.

С пулемета перегретого даже на сотню метров дать просраться – вполне можно. И похер, что не попадешь – того и не надо. Главное, никто не пожелает выяснять, попадешь или нет. Огнем прижал – и отходи. А в упор на пистолетной дистанции – и попасть, и убить можно точно так же, как и из неперегретого. Оно конечно, в мирное время такое запретили бы командиры. Но сейчас уже не так все. Если из перегретого много плевались – ствол на выброс, конечно. И износ у перегретого просто дикий, и повести может легко, но тут как раз запасной выручит, главное – ноги унести живыми. А убить вполне убьет. И на подавление можно работать вполне. Когда по тебе сыплют – поди пойми, перегрет или нет. Хотя, вроде, говорил инструктор, что чуфыкать пулемет начинает – звук выстрела меняется. Но для этого не обозником надо быть, чтоб расслышать такие тонкости.

Семенов перевел дух. Он наврал доверчивому Лёхе, что идти проще, если по сторонам смотришь и думаешь. На длинном марше идти проще тупо, ни о чем не думая вообще. Не думать ни о чем не так просто, для этого надо повторять какую-нибудь чушь: стишок, пару строк песни, просто фразу тупую. Но естественно, что внимание в таком случае – на ноль. И когда в РККА были утомительные марши, сам Семенов шел и мысленно повторял кусочек детской считалки:

Аты-баты, шли солдаты,Аты-баты, на базар.Аты-баты, что купили?Аты-баты, самовар.Аты-баты, сколько стоит?Аты-баты, три рубля.Аты-баты, он какой?Ата-баты, золотой.

Но там ясно было, что командиры уже позаботились о еде, питье и ночлеге, и ты, главное, дойди только. А сейчас все было ровно наоборот, и каждый шаг уносил лишние силы, которые надо было беречь для побега – и не такого дурацкого, самоубийственного, а правильного, умного. Если надо, чтобы спутники были готовы на рывок в сторону и потом осмысленные действия, то лучше, чтобы они не шли как овцы. И так идти было вдвойне труднее. Сейчас уже Семенов жалел, что отдал воду из бутылки неизвестному смертнику – самим бы водичка пригодилась. Никаких сомнений в том, что красноармеец, тащивший три дня на закорках своего сослуживца, долго не протянет, Семенов не имел.

Так что зря воду отдал. Чтобы отвлечься, боец стал вспоминать, что помнил про танковый пулемет. Там еще прицел диоптрийный, новомодный, пару раз на стрельбище Семенов в такой смотрел. Дурацкий прицел, если прямо сказать. От излишних умствований. Диоптр не приближает. Совсем. Там и отличие-то небольшое от обыкновенного прицела. Вместо рамки с прорезью там рамка с дырдочкой в центре. Причем диаметр дырочки меньше диаметра иголки. А если на мушке вместо пенька еще и кольцо, то система прицеливания намного проще, чем у стандартной, будет. Заглянул в дырдочку, увидел цель, нажал и попал. То есть практически система прицеливания как в оптике, но не приближает. Диоптр резко уменьшает поток света. Возможность целиться теряется в сумерках гораздо раньше, чем с планкой. Очистка от грязи требует спички, а прицельную планку и рукавом гимнастерки, если что, обтереть не сложно.

Мимо колонны на фронт покатили тяжело навьюченные немецкие велосипедисты – много, не меньше роты. Боец вздохнул: ему нравилась эта механика, и в деревне на такой почтальон ездил, а вот Семенов даже и боялся к ней подходить. На лошади ездить умел, а вот на таком – даже и не пробовал. Подумал было о том, что лисапеду сена и овса не надо. И коноводов. Потому немцам на них удобно, и ноги, наверное, не так устают, как в пехоте. И тут его сзади тихим шипом позвал Жанаев, была у бурята такая привычка – тихо шипеть, если надо было позвать только Семенова. Боец глянул через плечо и поймал намекающий взгляд вбок.

Там, навстречу их колонне, двигалась другая пыльная колонна пленных красноармейцев и командиров РККА. Такая же по виду, по размеру – ее как раз обгоняли велосипедисты, и последние из их роты, громко ругаясь, протискивались между нестройными толпами, сдавленными узостью проселка.

Жанаев мрачно ухмыльнулся. Он тоже помнил глупые слова про скотину этого паренька, словно свалившегося с неба. Такое только горожанин сказать может. А у бурят даже приветствие звучало вопросом: какое здоровье у твоего скота? Потому как если у человека скот здоров, это значит, у него самого все хорошо. А если со скотом беда – то и у человека все плохо.

Кто о чем подумал, а Семенов почему-то утвердился в своем решении: плохо все будет. Пленных проще собрать в большую кучу – охранять так легче, а встречная колонна показала: нет, гоняют пленных в разные стороны. Вопрос – зачем? А вот именно затем, чтоб утомились, чтобы обманывали сами себя несбыточными надеждами, вот-де скоро все устаканится и будет хорошо: войне конец, а я живой. Ага, держи карман шире.

Впереди возникла какая-то сумятица, колонна встала. Вроде, похоже было, что дорога в речку уперлась. Снова тронулись. Но по мосту не пошли, свернули в сторону и встали у самой воды. Пленные сглотнули слюну – вода была совсем рядом, а пить хотелось очень сильно.

– Бродом пойдем. Напьемся, наконец, – сказал хриплый голос сзади.

Никто не отозвался, но кто-то впереди стал поспешно раздеваться, белея длинным телом сквозь загораживающих его. Конвоиры, вытягивая шеи, таращились на мост – там было что-то необычное. Часть конвоя быстро двинулась по мосту на тот берег, только верховые маячили рядом с колонной. Толком из-за спин других красноармейцев не было видно, что там, на мосту этом, возятся.

Наконец верховой сзади громко каркнул:

– Marschieren – Marsch! Schnell, sonst knallts! [25]

Столпившаяся на берегу колонна двинула в воду, мутную и почему-то воняющую бензином – по ней даже радужная пленка переливалась. Люди из передних рядов сразу же стали пить эту воду, черпая ее ладошками и жадно хлебая, и застопорили движение. Задние ряды громко запротестовали, немцы добавили в ор свои голоса, грохнуло несколько выстрелов, кто-то удивленно взвизгнул, и колонна уже куда быстрее двинулась бродом, увязая ногами в илистом дне и стараясь все же ухватить воды по дороге.

Вода была холоднющая, аж кусалась. Правда, замерзнуть не успели – речушка была мелкой и не очень широкой. Несмотря на это, рядом с бродом, по которому тащились пленные, стояли в воде завязшие по башни наши танки. У них брод проскочить не получилось. Хватая сложенными ковшиком руками воду, Семенов успел осмотреться. Мосту, и вправду, досталось – посредине, провалившись колесами сквозь настил, разлеглось громадное артиллерийское орудие, по краске зеленой судя – наше. Сбоку, поломав мост еще больше, торчал в хаосе ломаных досок и бревен вставший на попа серый немецкий танк. Его вроде пытались вытянуть с того берега парой тягачей, но не очень успешно. Боец прикинул, что наши, отступая, не рассчитали тяжесть пушки и не смогли ее перетянуть, она мост и перекрыла, отрезав отход танкам. Немец, видать, решил рискнуть и лихо проскочить на шарап, но и у него тоже не вышло. И действительно – на том берегу скопилось много разной техники как нашей, явно брошенной, так и германской.

Идти стало тяжелее, вода булькала в желудке, мокрая одежда липла к телу. Семенов беспокойно поглядывал на обувку потомка, но, к счастью, чуни примотали на совесть – и в иле не завязли, и потом не свалились, только чавкали как-то нагло и вызывающе при каждом шаге. Конвой вроде спекся, как-то стал менее бдительным. Может, и показалось, но боец внимательнее стал оглядывать местность. Если он правильно понял, скоро можно бы и попробовать, благо вон конвоиры сошлись вдвоем, закурили, так и идя парой, чего раньше не делали. Как раз и кусты опять пошли по краю дороги, сейчас станут погуще – и можно будет рвануть.