Куда изгибается лоза

Я вскочил с кровати и бросился на колени перед Оулини, целуя край её платья:

– Вы спасли меня, о, Великая, и с этих пор я вдвойне ваш раб. Буду смиренно ждать момента, когда смогу отдать за вас жизнь. Но я ничего не понимаю. С тех пор, как я у вас в услужении, понимаю всё меньше и меньше. Дозвольте испить хотя бы каплю эликсира истины своему ничтожному рабу, пока он не издох от жажды.

– Да ты поэт, Эллари, – снова насмешливо пропела Оулини. – Вставай же скорее, ты ещё слишком слаб. Ну же, в постель. Уж не хочешь ли ты, чтобы мои труды пропали даром?

– Я не посмею, Великая. Позвольте же мне узреть истину…

– Эллари! Быстро в постель. И смени высокопарный тон на человеческий, хорошо?

Глаза Всадницы заметали молнии, а потому я сметливо поднялся с колен, с сожалением отпустил край платья, который Оулини у меня не отнимала, и юркнул обратно в кровать. Великая тут же сменила гнев на милость и снова присела рядом. Она протянула руку и взлохматила мои отросшие кудри.

– Сколько лет тебе, настойчивый Эллари?

– Двадцать два, Великая.

Оулини нахмурилась:

– Говори правду, юный отрок.

– В сентябре исполнится восемнадцать.

Это тоже не было правдой, но вроде бы устроило Всадницу. На вид ей самой было не больше восемнадцати, но Оулини обычно вела себя так, словно годилась мне в матери или… повелительницы. Впрочем, так и было: Всадница была моей хозяйкой. Сегодняшнюю перемену во внешнем виде и поведении Великой я объяснил себе тем, что она не ожидала найти меня в сознании. Ухаживая за мной лично три недели, Оулини расслабилась.

Лично. Но почему же лично?

Между тем Всадница откинулась назад так, словно хотела рассмотреть меня получше. Затем внезапно подалась вперёд, потянулась ко мне, очень медленно и нежно провела рукой по лбу, носу, губам, подбородку. Трепетными пальцами пробежалась по шее вниз до яремной ямки. Моя бедная голова пошла кругом, сердце бешено застучало в груди, а когда Оулини вновь провела тонким пальчиком по моим обветренным губам, я едва не потерял сознание.

Не может быть, чтобы Великая так запросто дотрагивалась до своего ничтожного слуги. Быть может, ей не подходит мой возраст? Сейчас она насильно раскроет мой рот и заставит проглотить яд. Что ж, даже не буду сопротивляться. Сквозь платье Оулини просвечивала упругая грудь, я мог поклясться, что чувствовал свежее дыхание Всадницы рядом со своим лицом, особенный, сладкий запах юного тела.

Если бы сейчас передо мной поставили Лиету и Оулини, то… Суровое Незыблемое меня храни, о чём я думаю. Оулини – бессмертная госпожа. Лиета – мечта, вдохновение, призрачная дымка, по очевидному недосмотру Незыблемого принявшая материальный облик. В изнеможении я закрыл глаза, начиная подозревать, что всё происходящее – продолжение пытки кнутом, только более изощрённое.

– Эллари, милый Эллари, как ты молод, – прошептала задумчиво Всадница, – как восхитительно красив, как совершенно твоё тело. Сложен так, что придворный живописец самого Возвышающегося отдал бы всё, чтобы иметь возможность запечатлеть твой обнажённый образ на холсте.

Произнеся эти неслыханные комплименты, Оулини бесстыдно пробежалась взглядом по моему телу, особенно задерживаясь там, куда в приличном обществе смотреть не принято. Мне даже показалось, что сейчас она снова дотронется до меня, на этот раз перейдя все границы приличия. А то и заставит раздеться, чтобы убедиться в своём предположении.

На мгновение стало страшно. Что делали со мной в то время, пока я был без сознания или крепко спал? Как минимум, точно переодели. Вряд ли Великая занималась мною самолично, но вполне могла присутствовать.

Оулини и правда протянула руку и провела тыльной стороной ладони по моему бедру, но, как видно, заметив мой растерянный затравленный взгляд, с сожалением отдёрнула руку.

Я был уверен: если Всадница всерьёз заинтересуется моим телесным обликом, мне конец. Отказать я не посмею. Но узнав обо всём, Глэд и Эгон Дайк меня точно прикончат.

Между тем Оулини продолжала:

– Ты создан на погибель всему женскому полу. Наверняка все девицы, которым посчастливилось увидеть тебя хотя бы единожды, втайне вздыхают о тебе. Те же несчастные, что знали тебя ближе, теперь и вовсе места себе не находят от волнения, ломая голову, куда ты пропал. Не могу сказать, что я их не понимаю. Линия твоего носа так аккуратна и тонка, словно ты из рода самого Возвышающегося. Подобные профили я видела только у мраморных статуй в Безымянном саду Молчания. А глаза… Идеальная форма, волнующий разрез. Редкого изумрудного цвета. Умные, смелые, дерзкие. Уже молчу о твоих губах. Какие они всё-таки… Завораживают. Притягивают. Возбуждают. Кстати, Эллари. Ты можешь звать меня Оулини, когда мы наедине. Без лишних церемоний.

Незыблемый меня храни, она мстит мне за то, что я посмел потянуться к ней, принимая реальность за сон, наконец-то догадался я. Болван. Дурак. Идиот!

– Не смею, госпожа.

Оулини нахмурилась:

– Кажется, я не давала разрешения оспаривать мои приказы. Повтори: «Оулини».

– Оулини, – послушно повторил я, напрягаясь всё больше и больше.

Сейчас откуда-нибудь выскочит карлик и прикончит меня кувалдой.

– Хорошо, Эллари, хорошо. Теперь скажи: «Милая Оулини».

– Госпожа!

– Дерзкий Эллари, смеешь мне возражать?

Да что там Глэд, сейчас появится Эгон Дайк и разорвёт меня на тысячу маленьких Эллари. В любом случае. Что бы я не сказал, это уже не будет иметь значения. Я не могу ослушаться госпожу, так же, как и не могу непочтительно назвать её милой.

– Милая Оулини, – прошептал я помертвевшими губами, прощаясь с жизнью.

Но ничего не произошло. Всадница немного помолчала, потом встала и прохладно произнесла:

– Хорошо, Эллари. Впредь мне не перечь. Достаточно будет звать меня по имени… пока я не прикажу иначе. И помни: только когда мы наедине. А теперь спи. Завтра приду снова. Ты должен мне многое рассказать.

– Но я не устал, – возразил я и тут же ощутил, что усталость обрушилась на меня, словно жрецы на ведающих магов, не успевших сбежать из Амаги в заморские страны.

– Снова споришь? – усмехнулась Великая.

– Не смею, госпожа.

– Оулини!

– Не смею спорить с вами, Оулини.

– С тобой!

– Не смею спорить с тобой, Оулини. Но что же я могу рассказать?

– Ты должен объяснить, как узнал дату, время и место нашего появления.

С этими словами Великая подхватила поднос и была такова. Глаза мои закрылись, словно по волшебству, и я провалился в сон.

***

Мягкий лунный свет серебрил немногочисленные предметы в комнате, несмело скользил по одеялу, обволакивал руки, которые со сна показались мне чужими. Почудилось, что я схожу с ума, будто очнулся в чужом теле в незнакомом месте. Стоило только допустить эту странную мысль, как полный диск Луны неистово закачался из стороны в сторону, стал пугающе увеличиваться в размере, а затем и вовсе сорвался с небесного свода и помчался прямо в открытое по случаю духоты окно. Вскипающий Лунный свет пожирал предметы, и совсем скоро всё заполонил собой его неестественно белый свет, в котором уже ничего нельзя было различить.

Как заворожённый, я протянул к нему руки, и он стал затягивать меня в бушующую лунную воронку. Внезапно понял, что снова лечу в зрачок Эгона Дайка, резко поменявшего цвет с чёрного на белый.

Я вздрогнул и проснулся окончательно. Высоко в небе болезненно и одиноко светила полная Луна. Выровняв дыхание, с усмешкой помахал ей, и тотчас Лунный диск мигнул, отвечая мне тем же. Моментально покрывшись холодным потом, я поспешно слез с кровати и прикрыл окно.

Интересно, который час? Что разбудило меня? Молодой выздоравливающий организм отоспался за три недели? Закончилось действие нуонорфия? Или спали чары недавно посетившей меня «милой Оулини», которая вела себя предельно странно? Почему-то мне казалось, что у пробуждения должна быть причина. Впрочем, за время службы Всадникам я стал искать причины любых, даже самых мелких событий.

Лунный диск небрежно плыл по ночному небу, укоризненно посматривая в сторону закрытого окна моей комнаты. Но меня уже перестала интересовать метафизика. Есть более насущные вопросы.

Где я сейчас нахожусь? Что произошло? Что за существо напало на меня? Как можно вылечить перебитый хребет, протирая лицо и грудь нуонорфием? На самом ли деле мой позвоночник пострадал так серьёзно? Куда исчезли Всадники? Почему они не взяли меня с собой, не защитили? Где сейчас Эгон Дайк и Глэд? Что за странную игру затеяла Оулини?

Время действовать. Прежде всего проверил дверь: она оказалось заперта. Этому я не удивился и особенно не расстроился. Что ж, исследуем то, что возможно. Площадь моей комнаты на первый взгляд составляла около пятнадцати квадратных метров, в ней кроме кровати и небольшого столика находился огромный сундук. Открыть его также не удалось. Тогда я подскочил к широкому резному окну в пол и выглянул наружу. Оказалось, что подобно сказочной принцессе я заперт на одном из верхних этажей высокого замка. На этом сходство с волшебной сказкой заканчивалось: сторожевые драконы во дворе не летали, злая мачеха вверх не посматривала. Отчим тоже.

Коварная Луна, как нарочно, свинтила с неба, капризно укутавшись в проплывающие мимо тучки, что не дало мне как следует рассмотреть замок и двор. Но даже в темноте было понятно, что все остальные окна замка в других башнях в зоне видимости, представляли собой достаточно узкие прорези в стене. Признаться, я никогда не видел таких широких окон, как в моей комнате, ни в одном из замков.

Привычный, знакомый мне с детства мир напоказ сбоил в мелочах.

Если бы он был разумен, я бы ни минуты не сомневался, что надо мной издеваются. Реальность ещё не развалилась на куски, но вовсю потешалась, поворачиваясь ко мне необъяснимыми сторонами. Мир как бы вопрошал: «Что ты на это скажешь, Эллари?» Знаки, которые я собирал раньше, оказались цветочками.

Я застыл у окна, всё-таки пытаясь найти рациональное объяснение. Меня поместили в особенную комнату замка? По прихоти архитектора сделали несколько комнат с огромными широкими окнами в пол? Не стали уродовать их внешними решётками, как все остальные? Кстати, никогда не понимал, зачем нужны решётки на окнах верхних этажей замка. Но даже мне было ясно, что комнату с большими окнами в нашем климате не отопить должным образом, к тому же держать оборону будет куда сложнее.

За спиной раздалось невнятное шебуршание. Луна всё ещё дулась в облаках, а потому комната продолжала тонуть в полумраке, но мои глаза мало-помалу привыкли к темноте. Повернувшись, я заметил недалеко от себя на полу мелкое существо, похожее на красивую морскую звезду, но с большими разумными глазами.

О прекрасных морских звездах мне рассказывал отец, возвратившись из боевого похода во славу Возвышающегося и благословенной Амаге. В той знатной морской битве сошлись сотни кораблей, и немногие из воинов вернулись домой. Но они покрыли славой свои имена, а блистательной победой мы гордимся по сей день. Отец не любил говорить о самом сражении, но об увиденных заморских красотах рассказывал с удовольствием и даже рисовал прутиком на земле те диковины, что его поразили.

От моего пристального внимания звезда сжалась, став в три раза меньше. Бледно розовый оттенок сменился ярко фиолетовым. Я задержал дыхание и не шевелился, чтобы не спугнуть нежданного ночного гостя. Как видно успокоившись, звезда приняла прежний размер: около двадцати пяти сантиметров в диаметре, но осталась фиолетовой. Она чуть заметно дрожала. Наконец спустя минут пять звезда подняла вверх один из лучей, словно пику, моргнула чёрными бусинами глаз и хрипло произнесла:

– Спи, несносный Эллари.

Из какого именно отверстия звезды раздавался звук, я не понял, но спросил в ответ:

– Кто ты, милый гость?

Звезда задрожала ещё сильнее и вдруг прытко понеслась на меня, а достигнув моих ног, бойко ткнула сразу двумя лучами в лодыжку. Вершины лучей внезапно оказались острыми. Голова моя затуманилась, я потерял интерес к архитектурным хитростям замка, высокомерной Луне, не желающей почтить меня своим присутствием, к странным заморским диковинам, запросто шастающим по комнате. Мне хотелось одного: спать. В то же самое время мой мозг нашёл здравое оправдание внезапной перемене.

«Что же ты, друг Эллари, – подумал я, – ведь ты ещё слаб, тебе надо больше отдыхать». Кое-как доковыляв до кровати, я рухнул на неё и провалился в глубокий сон.

Глава 6. Яблоня или вишня?

«Когда человек с ума сходит,

приходится применять силу.

Все вы какие-то ненормальные.»

Михаил Булгаков «Бег»

«Целых лет двадцать человек занимается

каким-нибудь делом, например, читает римское право,

а на двадцать первом – вдруг оказывается,

что римское право ни при чем,

что он даже не понимает его и не любит,

а на самом деле он тонкий садовод

и горит любовью к цветам.

Происходит это, надо полагать,

от несовершенства нашего социального строя,

при котором сплошь и рядом попадают

на своё место только к концу жизни.»

Михаил Булгаков «Белая гвардия»

Мне снилось, что я снова весь день шлифовал камни на мелкозернистом песчанике, а поздно вечером усталый, но довольный, принёс изумруды придирчивому Мазуну, к которому нанялся подмастерьем. Хозяин, кряжистый мужчина с хитрым, одутловатым лицом, долго изучал драгоценные камни, искоса поглядывая на меня. Я и правда едва ли не приплясывал от нетерпения, так наскучила рутинная работа. Наставало моё время – ночь. Время, когда ничто не могло отвлечь от размышлений и поисков. При свете керосинки лицо хозяина обманчиво казалось домашним и добрым, а хитрый шельмовской взгляд – мягким.

– Плохо видно, Эллари, плохо видно, – наконец произнёс старый плут, – утром я рассмотрю получше и решу, хорошо ли ты потрудился.

– Хозяин, завтра меня здесь не будет. Вы же дали мне выходной.

– Забежишь с утреца, а там посмотрим.

Я уже было открыл рот для резкого и дерзкого ответа, но меня опередил робкий стук в дверь. Мазун ещё час назад закрыл лавку, за порогом клубился тягучий летний вечер, покупателей в эту пору уже не ждали. Мы с хозяином тревожно переглянулись.

Последнее время ювелиров стали всё чаще обвинять в пособничестве магам. Последние и правда нуждались в драгоценных камнях. Их требовали амулеты и талисманы, зелья и настойки. Без особенных камней не желали открываться ведьмины круги.

Но драгоценности с удовольствием приобретали и простые смертные. Лукавые кокетки, не мыслящие дивного образа без сверкающего глянца, бравые отпрыски знатных родов, желающие украсить оружие достойным дорогим камнем, а иногда и выдать его за фамильное, то есть искусственно состарить и вставить рубин подороже, мрачные жрецы, с самым наискучнейшим выражением лица приобретающие охапки камней для Храмов, служители Возвышающегося, придирчиво выбирающие камни получше для украшения посуды, нового трона, а то и стен Замка.

Злые языки шептались во тьме славного города Болео, что попасть в список, имена из которого со стен Ратуши каждую пятницу выкрикивают глашатаи, до обидного просто. Стоит лишь не угодить ненасытным знатным богатым покупателям названной ценой или чистотой камня, тщательностью обработки или длительностью заказа, как того и глядя обнаружишь себя в субботу на виселице или дыбе.

Пособником мага могли обвинить любого, это раньше для этого нужны были доказательства, например, свидетели, готовые поклясться пред ликом Незыблемого, что видели передачу денег от мага к ювелиру. Теперь достаточно одного подозрения, вшивого доноса или слова родовитого господина. Ведь они, как известно, в отличие от простолюдинов никогда не врут.

Но стражники бы уже вломились в лавку, с ноги вышибив дверь, а знатные покупатели стучали бы увереннее и громче. Мазун скупо кивнул на дверь, и я поспешил распахнуть её. На пороге мило улыбалась ясноокая дева, моментально вспыхнувшая при моём появлении. Я посторонился, пропуская гостью внутрь лавки. Девушка проскользнула мимо меня, повеяло пряным ароматом мускуса. На мгновение она задержалась и, ловко повернувшись так, чтобы Мазун ничего не заметил, ласково коснулась нежной рукой моей щеки.

– Лиета, – выдохнул я, невольно накрыв ладонь очаровательной гостьи своей ладонью.

И открыл глаза.

Я лежал на мягкой кровати в загадочном Замке. Всё в той же комнате со странно широкими окнами, в которые хлестал торжествующий солнечный свет. И моя рука по-хозяйски накрывала руку Оулини, которая почему-то покоилась на моей щеке. В ужасе я отдернул руку и тут же спохватился, что это выглядело ещё более непочтительно, стушевался и под пристальным взглядом Великой, выражение которого я не мог понять, пробормотал утреннее приветствие.

Приветствие во внимание принято не было. Вместо того чтобы на него ответить, Оулини нахмурилась, в свою очередь резко отдёрнула руку, порывисто встала и сделала пару торопливых шагов к окну.

– О чём мы договаривались, Эллари? – строгим и печальным голосом осведомилась Всадница, стоя лицом к окну и спиной ко мне.

– Что буду вечно служить вам, госпожа, – я старался отвечать ровно, почтительно и в тоже время дружелюбно.

– О том, что ты будешь называть меня «милой Оулини» всегда, когда мы наедине. Ну же!

Великая развернулась ко мне, и я почему-то не мог оторвать от неё взгляд, хотя и понимал, что молча и бесстыдно пялиться на Всадницу – не лучшее решение. Глаза Оулини горели, как два изумруда из моего сна. Волосы слева отливали золотом, а справа серебром. Я впервые видел девушку, у которой так часто и легко менялась внешность.

Уж не сама ли это верная спутница, небесная супруга Незыблемого, имя которой жрецы хранят в тайне, спустилась на досточтимую землю Амаге, чтобы предотвратить (или возглавить?) грядущие изменения Сущего? Но кто тогда её спутники? Как смеет Эгон Дайк так дерзко разговаривать с той, от чьего небрежного дыхания начинаются штормы, бури, цунами и извержения вулканов?

Нет, этого не может быть.

Я пристально всматривался в исказившиеся черты Оулини, не понимая, почему безупречная линия её рта кривится в презрительной и горькой усмешке. Сегодня Всадница предпочла простому полупрозрачному платью строгий костюм для верховой езды. В руках она нетерпеливо сжимала хлыст, и я мысленно возблагодарил Молчащее Незыблемое за то, что Оулини отошла на безопасное для меня расстояние к окну. Ещё раз лечиться нуонорфием после ударов хлыстом недовольной Всадницы не хотелось.