Омут мечты

Ирина Тарасова

Омут мечты

Глава 1

Вы когда-нибудь ощущали на себе чудодейственную силу мечты? А фантазии? А фантазийной мечты? Этакая сказка, но мечта. Когда в этой сказке ты главный герой, но не просто все события вертятся вокруг тебя, а скорее ты сам вертишь всё вокруг себя. Ты управляешь этой сказкой! Ты управляешь миром этой сказки!

Таким был мой отец Грегор Вайт. Он мог настолько ярко, красочно, эмоционально-объёмно и пугающе-реалистично рассказывать сказки на ночь, что мне потом снились невероятные, захватывающие и фантастические сны. Эти сновидения позволяли мне забывать о моей серенькой действительности и грустной реальности. Во многом благодаря этим сказкам я обрела относительный покой. Однако понадобился год таких сказок, чтобы не сойти с ума после смерти мамы.

Меня зовут Олли и в то страшное утро шестого апреля я проснулась ещё затемно, вставать было слишком рано, но знала, что уснуть уже не смогу. Накануне мне исполнилось восемь, но стала я чувствовать себя старше уже семь месяцев назад. И не просто старше, а взрослой. Когда заболела мама, папе пришлось бросить все силы на её лечение, ему было некогда следить за мной, а я и не смела просить. Просто пришлось жить самостоятельно. Но была ещё бабушка, мама моей мамы (чтобы я без неё делала!), в свои шестьдесят она продолжала активно работать и заглядывала к нам на выходные, чтобы помочь, или я к ней, чтобы не мешать страдать папе дома. Папе было очень плохо, его страдания были тяжелыми и затяжными, не для детских глаз и ушей. Так мне говорила бабушка. Маму я редко видела, хоть и очень просилась к ней в больницу, но туда и папу не всегда пускали. Так он мне говорил.

С папой мы не были близки, совсем! Не то он хотел сына, не то я была незапланированным ребёнком и родилась, когда мои родители были слишком молодыми, не то всё вместе сразу. Этими вопросами я задавалась уже гораздо позже, и гораздо позже эта тема отразилась на мне. Любовь обоих родителей мне обеспечивала моя мама, только на ней строилась наша семья, мы с папой любили её безмерно, а она – нас, и эта нить начала стремительно и жестоко рваться.

С мамой я была счастливым ребёнком, самым счастливым на всём свете. Мир казался радостным и добрым, всё виделось в красках и музыке. Она давала мне чувство защищённости и спокойствия, я с ней познавала и изучала жизнь, получала любовь. С момента, как она попала в больницу и уже больше не пришла оттуда, началось то самое болезненное взросление. Мне её очень не хватало, и я постоянно плакала, каждый день, на ночь в подушку, просто не хотела никому мешать. Теперь «не мешать никому» стало моим правилом! Мне по-детски было плохо, я не понимала, что происходит и почему. Тогда я просто перешагнула этап детства, не пережив его, и стала изображать из себя взрослую. Так мне казалось, что я справляюсь с ужасной реальностью этого мира. Как же я ошибалась!

Возвращаясь в то утро шестого апреля, в день, после моего дня рождения, которого никто не праздновал, я встала, как всегда, позже папы. Он уходил очень рано, я всегда его слышала, но по привычке старалась не мешать ему. У него видимо была такая же тактика, по крайней мере я верила в это. Не мог же он просто забыть про меня! Завтракать, да и вообще нормально кушать, я перестала уже как месяц, просто умылась, собралась и отправилась в школу. По дороге я как обычно встретила свою подружку Натали. Её непрекращающийся поток слов приводил меня в некоторое подобие чувств, чтобы выглядеть в школе нормальным среднестатистическим ребёнком, которого я изо всех сил преподносила окружающим. Уже на втором уроке меня вызвали к директору. Там мне подтвердили тот факт, что я стала взрослой, ведь когда перестаёшь жить вместе с родителями, ты становишься взрослой. У меня больше нет мамы, а она была за обоих родителей. Мама была моим миром, и он разрушился.

Для меня это была трагедия. Как в тумане прошли похороны. Я их почти не помню, мне было плохо, а потом произошёл взрыв. Кажется, это взорвались мои нервные клетки. От разрывающей на кусочки боли меня просто парализовало. Домой уже принесли на руках. Папа пропал, за мной стала ухаживать бабушка, которая взяла отпуск, чтобы поставить меня на ноги. Но даже по прошествии её отпуска ничего не изменилось. Целыми днями я лежала и смотрела в потолок. Бабушка делала всё: переворачивала меня, мыла, кормила (ела я плохо, через месяц встал вопрос о кормлении через зонд). А ещё бабушка каждый день старалась уговорить меня жить. Врачи разводили руками, так как помимо истощения, со мной всё было в порядке. Бабушка обивала пороги больниц, настаивала, боролась, пока не услышала от врачей, что у меня проблемы с головой и я сошла с ума. Других причин быть не может.

Этот период был как в тумане, но до сих пор помню ощущение, что это был мой персональный ад. Боль душевная и физическая рвала меня на части, которая сменялась чёрной прожигающей пустотой, затягивающей в такие ужасы, что я безмолвно кричала. Спустя время остались только редкие отрывки, чёрно-белые размазанные картинки, которые так и живут в моей голове, но тут мой мозг постарался и сохранил самые ужасные картинки. Они и по сей день мой кошмар.

Я смогла вернуться к жизни. Первое моё осознанное воспоминание – это звук. Вроде как знакомый, будто издалека. Он был определённо мне знаком, но я не могла идентифицировать его. Этот звук постепенно обретал очертания, тональность, а вскоре и смысл. Я помню, как зацепилась за него своим сознанием и каким-то чудом держалась, однако срывалась и снова проваливалась в свой собственный ад. Когда, преодолев тернистый путь моих кошмаров, звук снова появлялся, я будто за спасательный круг цеплялась за него и старалась не отпускать. Тут я поняла, что хочу бороться, чтобы только слышать его. И услышала. Это был мой папа.

Папа вернулся спустя три месяца, когда бабушка уже потеряла надежду и невероятно устала. Я же была на грани, той самой, когда уходят навсегда. Буквально накануне я пережила очередной безмолвный, но собственный кошмар, и у меня остановилось сердце. Врачи реанимировали меня и на скорой отправили в больницу. Туда и пришёл папа. Он без объяснений остался со мной, а бабушку отправил домой, сказав, что теперь он будет заботится обо мне. Это его голос я слышала, именно его голос стал моим якорем спасения. Папа разговаривал со мной постоянно, именно тогда он начал рассказывать мне бесконечные сказки, описывать волшебные миры и населяющих их фантастические создания.

Далеко не сразу, но я пришла в себя. Папа и бабушка обрадовались. Врачи снова разводили руками и называли это чудом. Сложно не согласиться. А когда через месяц я смогла пошевелить пальцами, то тут уже пришлось приводить в чувства сильно переволновавшуюся бабушку. Она целый день не могла остановиться и плакала, молча, сидя в углу палаты, и ей никто не мешал быть наконец счастливой.

Паралич ушёл полностью через месяц и наступил период реабилитации. Я училась жить заново: пить, есть, двигаться. Было тяжело и больно, я старалась не плакать, только тихо, пока никто не видит. Кажется эта привычка навсегда. Днём реабилитация, а вечером сказки, но думаю это тоже было частью реабилитации. Не скажу, что мы с папой стали близки, но точно смогли немного приблизиться, мы учились быть вместе наедине. Папа ведь тоже проходил свою реабилитацию.

Выписали меня восьмилетнюю с весом двадцать пять килограммов, с кучей рекомендаций и невероятно сложной программой восстановления на дому, а также необходимостью посещения психотерапевта. Дома же всё пошло намного быстрее. Довольно скоро, я смогла самостоятельно пойти во второй класс, дополнила всё это различными секциями и кружками. Папа днём работал, вечером приходил домой и мы садились кушать, чаще всего молча. Я почему-то не очень помнила каким был папа в прошлой нашей жизни, до всего случившегося, но теперь он стал таким, в определённой степени заботливый, давал мне защиту, чувство контроля над происходящим, уверенность в завтрашнем дне, а главное продолжал продлевать мне жизнь своими историями.

Истории, сказки, рассказы…. Называйте как хотите. Они были якорем в этом новом для меня мире. Днём я привыкала к новому миру без мамы, а вечером погружалась в новые миры, созданные папой. Я верила в эти истории, переживала каждую лично, представляла героев, погружалась в них на столько, что могла почувствовать тепло сказочного солнышка, прикосновение ласкающего ветра, рваное дыхание серебристого летающего скакуна у себя на ладони, далёкие шаги могучего хранителя гор, зовущего силы природы, перешёптывание шептунов на границы мира добра и зла, притягательный зов хранителя междумирья. Меня затягивало, призывало, уносило в забытье…

Благодаря реабилитации я стала сильнее, чем была когда-либо, самостоятельней, чем может и должен быть школьник, я действительно максимально поборола боль от случившейся трагедии, позволила своей жизни вести меня дальше, жить эту новую жизнь, радоваться каждому дню, позволяла окружающему миру показывать мне новые горизонты, ставить цели и достигать их. Поэтому в какой-то момент я поняла, что папа стал отставать от меня, точнее как будто замер в своей борьбе за жизнь. Но я так и не поняла боролся ли он вообще, поскольку за два года после смерти мамы мы так ни разу и не заговорили о ней, мы вообще особо не разговаривали, исключительно деловые разговоры по хозяйству. Папа же продолжал погружения в свои миры, где он уже не описывал дивную природу и фантастические составляющие, а зачастую был главным героем, сильным, могущественным и неизменно кого-нибудь спасал, объединял народы, руководил восстанием и в итоге вставал во главе престола, города, страны, этого самого мира.

У меня же были друзья, уроки, книги (я очень любила читать), поэтому сказки на ночь от папы постепенно были заменены моими новыми увлечениями. Папа не стал настаивать, просто молча отошёл и стал задерживаться на работе, а порой возвращаться домой только через сутки-двое. Об этом он писал мне в сообщении простой фразой: «Я задерживаюсь на работе, буду завтра». Сперва я переживала, но постепенно привыкла и молчала, чтобы снова не мешать. Так мы прожили ещё год.

Всё произошедшее со мной за последние уже почти три года подготовило меня ко многим испытаниям, мне часто приходилось отбиваться в школе и на улице, в том числе и физически, во мне неожиданно проявился боевой характер. И всё же я не была готова к тому, что папа пропал шестого апреля, на следующий день после моего дня рождения (одиннадцатилетие я отметила с бабушкой) и ровно через три года после маминой смерти.

Проклятое шестое апреля. Но в этот раз я недолго страдала. Через неделю уже переехала жить к бабушке, а ещё через шесть лет пропала я сама.

Глава 2

Наша жизнь с папиными сказками каким-то чудесным образом смогла вписаться в мир научных достижений. За последнее столетие человечество смогло далеко продвинуться и измениться, однако, наша планета продолжала активно погружаться в пучину новых болезней и природных катаклизмов. Людям же как всегда оставалось только верить и выживать.

Мой отец Грегор Вайт был одним из самых главных разработчиков на станции «Приют». Эту станцию организовали ещё в начале тридцатых годов двадцать первого века, наложили на неё множество грифов различного вида секретности, возложили на неё самые большие надежды и, конечно же, вложили огромные деньги. Основной целью был поиск ответов на множество вопросов, возникающих у человечества: лекарства от болезней, разработка новых технологий для улучшения качества жизни людей, создание новых искусственных материалов взамен постоянно исчезающим с нашей планеты, даже изучение подсознания и поиск новых цивилизаций. Мой папа всегда был невероятно умным, даже гением, ещё в институте ему предложили работу на станции, с которой он не раздумывая согласился. Уже в двадцать пять лет папа возглавлял отдел, а после смерти мамы, когда стал пропадать из дома, получил должность одного из пяти главных разработчиков, которые создавали и руководили проектами на станции. Думаю, последний проект и забрал его.

Официально папа был признан пропавшим без вести, а я – окончательно сиротой. В тот период по какой-то причине исчезло много людей, буквально за несколько дней в правоохранительные органы было подано рекордное количество заявлений, а по телевизору и на просторах интернета крутили ролики, где выдавали множество различных версий и теорий от самых нелепых про похищения людей для совершения различных голых обрядов до массового перемещения во времени. Но пропажа моего отца была самой загадочной и известной, поскольку он и был известным человеком, на его счету множество открытий, которые повлияли на качество жизни людей. А самое главное последнее – наличие миров, где также существуют различные существа и люди. Этот проект был начат ещё с момента создания «Приюта», но именно благодаря папе значительно продвинулся. Когда папа рассказывал мне сказки на ночь, он иногда упоминал про этот проект, который однажды поможет ему реализовать свою мечту и окунуться в эти сказки.

В итоге пять дней спустя после исчезновения все слухи запретили, они просто исчезли как будто их и вовсе не было. Нам выплатили приличную компенсацию, и назначили все положенные выплаты. Спорить мы не стали и вопросов больше не задавали, просто приняли новую реальность, которую нам предоставил мой папа.

Бабушка всю жизнь работала учительницей, но ей пришлось уволиться, чтобы ухаживать за мной, когда я болела. Сейчас бабушка работала в библиотеке, не самой популярной в городе и соответственно работа была не самой оплачиваемой, но библиотека была определённо самой уютной. Там были большие витражные окна, стояли деревянные столы и мягкие стулья, рядом с окнами стояли красивые железные торшеры, которые освещали столы вечером, после того как солнце заканчивало свой день невероятным закатом. Эта игра света мне всегда казалась чем-то волшебным, чем-то забытым в этом мире. Здесь я любила делать уроки, иногда засиживаясь допоздна. Поскольку я унаследовала мозги своего отца, то уже в пятнадцать лет смогла поступить в институт инновационных технологий на факультет научных разработок. Этот факультет был секретным, приходилось много учить и изучать самостоятельно, но мне это нравилось.

С каждым днём я всё чаще стала задумываться над тем, как я похожа на отца. Эта мысль посещала меня всё чаще и всё сильнее угнетала. С одной стороны, он много мне передал, что помогло сейчас, однако я боялась стать похожей на отца, ведь этот факт отрицать уже было сложно. Бабушка говорила, что я полная копия моей мамы, такая же добрая, но при этом смелая, а мозги папы – просто наследство, которое он задолжал.

Бабушка действительно любила меня и гордилась мной, она оберегала моё личное пространство, не вторгалась в него и позволяла самостоятельно принимать решения, оказывая при этом поддержку. Я уже пропустила этап детства, и бабушка максимально создавала мне возможности, чтобы я прожила нормальную юность. Но увы, я повзрослела, возможно, из меня получился не совсем зрелый взрослый, но бывают и вечные дети, что по мне хуже.

У меня были друзья, не смотря на свою загруженность в учёбе я довольно часто гуляла, как мне казалось. Подруга Натали продолжала дружить со мной, даже тогда, когда наши пути в учёбе разошлись. Мы действительно были разные. Я любила джинсы и толстовки, она же была девочкой в платьях, у меня была копна кудрявых рыжих волос, она крашеная блондинка, я даже не особо помню её натуральный цвет, путь к блондинке она начала довольно рано и был он невероятно тернистым. После исчезновения папы я любила бегать, чтобы разогнать дурные мысли, Натали же любила нескончаемый шопинг, который только нагнетал на меня эти самые мысли. И всё же две противоположности притягивались.

После школы Натали поступила в колледж изучать туристический бизнес и обзавелась множеством знакомств, у неё образовался круг друзей, в который она ввела и меня. Приняли меня хорошо, даже очень, мне нравилось, что они не из области науки и с ними легко, так я получала разгрузку от моей умственной нагрузки.

Моё появление в институте было воспринято по-разному, но однозначно я произвела эффект. Дочь самого Грегора Вайта, к тому же девушка и самая молодая на факультете. Я не знала каким качеством больше всего бесила людей, ведь каждое в отдельности могло вызвать негодование и возмущение, а если всё вместе сразу, то уж не знаю… К сожалению, в основном это была зависть, с годами созревшая в ненависть. Это я поняла от зазнавшихся отпрысков папиных коллег, которые здесь преподают и до сих служат в «Приюте», ведь им очень хотелось упомянуть про темное прошлое моего отца и рассказать все секреты. Правда папиных коллег осталось не так много, но они смогли внести смуту и задать тон остальным. Были и те, кто всё же имел своё мнение, они в определённой степени восхищались моим отцом и ценили его вклад в науку, но субъективно они его также недолюбливали. Таким образом напряжение определённое было, преподавателей периодически тянуло меня «завалить», но это только мобилизовало меня, и я входила в умственный азарт, чтобы не дать себя в обиду.

К вечеру я сильно уставала, когда азарт и настрой пропадали, хотелось всё бросить и стать… А кем стать? Повзрослеть пришлось давно, а науку я по-настоящему любила, так что просто шла к бабушке в библиотеку, в место моей силы, напитывалась книгами и очередными знаниями.

Отношения со студентами тоже не складывались. Сложно составить обо мне собственное мнение, когда вокруг столько злых подсказчиков, поэтому меня сторонились. В какой-то момент стали чрезмерно донимать те самые отпрыски коллег моего отца, смазливые тощие ботаны, которые смелые только, когда не одни и всегда действуют исподтишка. Они долго ходили за мной и довольно громко напоминали про таинственное исчезновение моего отца, намекая на то, что дело здесь нечисто, и это он виноват в исчезновении всех остальных людей. Именно эту мысль я пережёвываю и перевариваю годами в своей голове, эту мысль не предполагали даже самые жёлтые газетёнки и бессовестные блогеры, эта мысль никогда не произносилась вслух до этого момента, все эти годы я боялась, что кто-то думает точно также, а хуже всего – точно знает. Почти две недели я слушала в спину эти выкрики, они преследовали меня почти каждую перемену, свидетелей становилось всё больше и больше, а спать я стала меньше. Я должна была прекратить это как можно скорее. В тот день мне не помешал даже свидетель в лице отца одного из парней, который вёл пару и упорно не реагировал на поведение своего сына. В конце пары, когда мы уже выходили из аудитории, я услышала очередное брошенное как нож в спину обвинение, их было трое, и я не выдержала. В рюкзаке у меня всегда лежали книги, много книг, поэтому, когда я развернулась и рюкзак по инерции полетел в голову одному из них, а потом и остальным, я уже не могла остановиться. Не могу сказать, что я действовала в состоянии аффекта, я всё осознавала и совершенно не боялась ответной реакции, даже ждала, но её не последовало. Когда я остановилась, они лежали на полу, побитые и шокированные, очки одного были разбиты. Я ликовала ровно минуту, пока не подняла глаза на остальных. Все выглядели такими же пришибленными, как и эти трое, но мне показалось будто некоторые из них сдерживали улыбку. Тут я вспомнила про преподавателя, когда наши глаза встретились, я наконец поняла чем рисковала, и меня обуяла невероятная паника, я не могла вылететь из института. Минута-другая, но препод стоял и казалось сейчас заорёт ту самую страшную фразу, которая уже крутилась у меня в голове, но он молчал, пока наконец не покинул аудиторию, не забыв перешагнуть своего сыночка, даже не взглянув на него.

В тот день и несколько последующих я каждое мгновение ждала, когда же меня вызовут в деканат, или сразу к ректору, отчислят из института и наступит конец моей жизни. Но так ничего и не происходило. Эти гадкие отпрыски молча проходили мимо меня, не забыв всем своим видом показать своё отношение ко мне или попытаться глазами послать в меня молнии, но это не пугало, только ещё больше нервировало, поскольку мне нужна была определённость. Только через семь дней я смогла себя убедить, что, если что-то должно было произойти, произошло бы.

С того момента больше ко мне никто не приставал, только шептались за спиной и косо смотрели, что было не так уж и плохо, хотя и не хорошо для моей пятнадцатилетней психики. Так некоторое время я была изгоем, пока двое студентов-ребят не позвали меня в совместный проект. Учились мы на одном потоке, они любили экспериментировать на парах и не особо серьёзно относились к учёбе, хотя мозги были на месте. Что-то у них не шло с их проектом, к ним никто не хотел в напарники, да и меня никто не жаловал, с моей репутацией и тем, что я младше всех на два-три года. Короче у нас у всех не было выбора, и всё же в душе я обрадовалась, но так, чтобы никто не заметил. Ребят звали Тим и Пот, по крайней мере они так представились, полные имена говорить не стали, строя из себя взрослых, а я не стала их разубеждать, ведь я была взрослой дольше них. Вот такая команда «взрослых» у нас получилась.

Постепенно жизнь в институте стала налаживаться, обсуждать меня не перестали, но в определённом статусе «умной мелкой» я закрепилась. В открытую принимать меня за равную не торопились, но признать мою независимость им пришлось. Умный студент для преподавателя на вес золота, поэтому они закрыли глаза на моё прошлое и родственные связи, стали давать дополнительные задания, приглашать поучаствовать в научных конференциях, отправляли на конкурсы, порой спрашивали мнение, конечно, завуалированно, под предлогом решения задачки. Сокурсники иногда выдавали различные колкости, но их становилось всё меньше, просто иногда вспоминали обо мне, особенно когда я находила ответ на вопрос быстрее них. Я эти колкие комментарии воспринимала, как признание поражения и продолжала следовать той же тактики «взрослеть ни смотря ни на что!».

Тим и Пот, которые на деле оказались Артёмом и Антоном, стали мне друзьями. Сперва у нас получилось взаимное сотрудничество, я помогала им в учёбе, они же защищали меня поскольку были выше всех студентов на полторы головы и уже смогли заработать себе соответствующую угрожающую репутацию, но оказались добрыми и невероятными затейниками. Природа наградила меня мозгами, но не ростом и даже весом обделила, а если распустить мои рыжие кудрявые волосы, то получится одуванчик на ножках. Тим и Пот так меня и прозвали – Венчик. Мне нравилась эта дружба, они давали мне возможность действительно быть собой: безопасно учиться и вполне весело проводить время.

По окончанию первого курса я получила предложение на работу в Приют. Сперва я обрадовалась, поскольку нам нужны были деньги, тогда тяжело заболела бабушка и все деньги уходили на лекарства. Но потом меня одолел страх, ведь со дня исчезновения отца я по какой-то причине всё же боялась узнать правду, мне казалось, что в Приюте кроется слишком много тайн, о чём периодически возникали слухи. И я всё ещё боялась стать похожей на отца.

Работы было много, учёбу тоже никто не отменял и на меня навалилось всё сразу. Я оказалась в ловушке обстоятельств и забот. Учёба, работа, лечение бабушки, которая уже не могла работать и требовался за ней уход. В институте я стала появляться всё реже, только на сессию, пропадала на работе, которая помогала мне отвлечься и забыться. В этом и был парадокс: боялась правды об отце в Приюте, но любила эту работу. Все деньги уходили на лечение бабушки, которые она не хотела брать, но её тело быстро угасало, а я делала всё, чтобы сохранить единственного оставшегося родного человека. Я не могла её потерять, я не могла остаться одна.

Друзья отошли далеко на второй план. Натали практически не звонила, Тим и Пот не сдавались и звали меня погулять, но было невозможно найти хоть минуту свободного времени. В Приюте я иногда замечала, как на меня смотрят некоторые сотрудники, которые как я потом узнала работали здесь ещё при моём отце. Я с некоторым страхом ждала, что они заговорят со мной, даже несколько раз были попытки, но стоило появиться одному из пяти старших разработчиков на горизонте или просто оказаться близко к камере слежения, то они буквально бежали от меня. Лаборанты, эксперты, помощники, даже казалось уборщики что-то знали и пытались сказать, но до меня им было не добраться, будто между нами невидимый барьер из прошлого.

Работа моя состояла из простых расчётов-пересчётов, проверок-перепроверок, порой даже отнеси-принеси. Только три раза мне доводилось быть частью большой команды в проекте. Это были дни экспериментальных запусков и испытаний. Каждый раз мне отводилась определённая роль. Например, в проекте по исчезновению живого существа, это когда живое существо становится невидимым окружающим. Эксперименты в наше время проводятся сразу на крупных животных, клонированных, конечно, чтобы не допустить вымирания какого-либо вида. Сперва недельная подготовка-репетиция, после неделя работы без выходных. В этом эксперименте мне доверили быть наблюдателем, записывать исходные данные, промежуточные и итоговые. Тогда полного исчезновения мы не добились, молекулы слишком подвижны, животное только сливается с окружающей средой в состоянии покоя, но в движении снова становится виден. Это была нервная неделя, поскольку подготовка длится долго: получали разрешение, потом клонировали и выращивали специально для эксперимента животное, выравнивали данные и проверяли сыворотки…Куратор этого проекта профессор Симон Лаймз был не совсем доволен результатом, поскольку были выявлены ошибки и несостыковки, а следующий подобный эксперимент возможен только через год. Но я считаю это был невероятный прорыв.