Тайга простёрла руки кедра

Про резиновую лодку заметил: «Удивительно лёгкая! – Из современных материалов изготовлена. У него – двухместна, – старая резина, – очень тяжёлая. А моя – лёгкая. Согласилась: «Я на ней прошлым летом спускалась по горной Манье!.. – только парусит очень!.. А сейчас и велик переправляла…».

Спросил, – не страшно ли одной в тайге?.. Ответила: «Надо жить дальше… -привыкаю немного… – Страх привычен. Сложно одной в лесу сейчас из-за тоски, ощущения одиночества, осознания, что вдова. Больше двух недель одна в тайге сейчас уже не могу жить… – не выдерживаю пока. Раньше же, уходила на месяц. Мы с Володей не уехали с села, когда экспедиция развалилась, остались. – В городе не захотели жить. Постоянно таёжничали, поднимались по реке, а перекаты Маньинские опасны! -Подниматься по горной реке всегда опасно! Вот там было всегда страшно! До миллиметров просчитывали глубину под лодкой. Слаженно шли, – опыта много!.. – рассчитываешь до секунд, чтобы не перевернуло гружёную лодку, да под завалы не затащило. Сейчас тоскливо. Одиноко. Да привыкаю. Необходимо жить дальше полноценно.

Мужик слушает, – всё понимает, – сам таёжник. До сих пор сельчане помнят и тоже не пришли в себя от шока трагической гибели мужа. – Сочувствуют искренне, ибо все мы под одним Богом ходим. А северный лесной люд, кому перевалило за шестьдесят, в постелях не умирает… – как правило остаётся навсегда в тайге. Говорит, – его жена и дня в лесу не хочет с ним осневать, – не рвётся в лес…». – Хорошо поговорили. Тепло осталось в душе от понимания и сопереживания простых людей. Они тоже живут тайгой.

***

Разбираю записи, начерканные в тайге:

– 4 сентября. 17.30 вечера, – примерно. Совсем рядом, за ручьём, пилят бензопилой дрова. Слышала, – там тормозила машина. Отдала собакам сало свиное, чтобы завтра на себе не тащить, – накормила калорийно. Поели. Утихли. Лежат во мху, сделав гнёзда по типу птичьих. Птички на все голоса тинькают. Голосят непрерывно. Лайки, наконец-то, бросили лаять белку, – утихомирились. Я лежу в свитере шерстяном, старом. Он служит исправно полвека, ещё со студенчества. – Весь потёртый, с подпалинами от ночёвок зимних у костра. Тёплый! Не холодно в нём. Занесла в палатку немного подсушенный спальник. Под него подложила мешки для тепла. Те тоже подсохли. Очень хочется непрерывно после дороги пить. Так всегда бывает в лесу. Организм много испаряет и поглощает воды для формирования энергии. Костёр не жгу. Чай не кипячу. Воды польинской на ночь осталось поллитра. Чай планирую кипятить завтра, в пути, во время отдыха. Тут нет воды и слишком сухо, чтоб разводить костёр.

Палатка – это чудо! Точно – дом, в ней нет ветра. Постепенно затаскиваю вещи на случай дождя и ночного холода, – от сырости вечерней. Беспокоит завтрашний день, -дорога. – Как-то всё сложится?!.. – всегда волнительно идти в неизвестность. Беспокоит и утренний подъём по холоду. И на холоде все вещи необходимо утром надёжно упаковать. Решила спальник тёплый вывозить, – не оставлять. Он необходим дома, да и просушить хорошо возможно лишь только дома.

В палатке намного удобнее ночевать, нежели на улице у костра. Ехала сюда, – солнце светило в спину, и не слепило в глаза. Связи тут нет. Села, а до этого лежала на спине- отдыхала. Как обычно, – устала в дороге. Времени ещё достаточно, чтобы до темноты добраться до избы, да сил мало. Душа спешит, заставляю себя не рваться бездумно вперёд, а отдыхать, – ночевать. Раньше, по молодости, ломала ноги, и притаскивалась далеко взаполночь, едва живая, – только бы ночевать под крышей, а не под кедром. Решаю тормозить себя и не уродоваться впредь в дороге, – идти по мере сил, отдыхая.

В лесу не хватает радио, хочется музыки, телека, людской речи. В тайге, в одиночестве солопохода, особо ощущаешь свою привязанность к людскому миру. В лесу сейчас легко дышится, а дома – настоящий ад, устроенный коммунальщиками! –Баня круглосуточная – парилка! – Врубили отопление, и не продули пробки. В подъездах соседних – холод! А у меня несносная жара! – Пекло!

Дымка ластится. Лизнул мне в нос, когда выползала на четвереньках из палатки. Он улёгся калачиком у самого входа, – беспокоится. Пса тревожат и люди, и запах медведя. Собаки кошмарно много едят! – Пробежались, и теперь голодны.

– Ти, ти, ти… – тиять, – кричит кедровка.

– Ти-ти- ти – от ва тил. – в так ей вторит дятел.

Глава 2

Что ждёт меня?!..

-Тревожится не стоит.

Да на душе покоя нет.

Тайга простёрла омут роя

Воспоминаний, мыслей, строк.

Пулька вымылась, плавая, переплывая реки, вычистилась. Голо на затылке, особо от ошейника. Там шерсть ошейником повытерлась. Теперь тот хлябает на шее – болтается. Каждый год она болезненно по осени линяет. Сняла с пёсика ошейник. Он -сырой, повесила просушиваться на сучёк кедра. Собаки плавали через Щекурью, когда я переправлялась через стремнину на резиновой лодке, да ещё и велосипед переправляла. Дымка сплавал туда и обратно несколько раз, а вода – ледяная! Ошейники у обоих лаек размокли. Решила: «Пусть отдохнут от пут!». Сушу на ветру. Утром одену.

Проезжала по грунтовке мимо старинной деревушки. Она в нескольких километрах от моего села, да бываю в ней редко, – далеко не каждый год, лишь мимо проезжали прежде с мужем, возвращаясь по снегу на мотособаке с таёжных своих угодий.Деревня Щекурья – красивая, тихая. Поражает спокойствием, размеренностью жизни, что разительно отличает от соседнего села Саранпауль. Люди – хозяйственные! Дворы ухожены. На улицах – трава, не пылит. Во дворах стоят теплицы с огурцами. У домов цветут красивые яркие цветы, даже поворачивают головы к солнцу настоящие подсолнечники. Во всём ощущается покой, умиротворение, размеренность жизни, северная неспешность. Улочки – чистые, зелёные, ухоженные. Нет пыли, гвалда, шума, мата, характерного для дворов села. Собаки выскакивают навстречу моим и, поздоровавшись, как заведено было в прежние времена, мирно расходятся, пропуская, ибо понимают: «Мои лайки не просто от безделья тут пробегают, а бегут по делу важному – в тайгу». – Отвыкла от тишины, покоя, пьяных орд, собачьих драк, мата, курения, наглости, воровства. Ощущение, словно попала в Рай, а точнее, – вернулась в прошлое. Размерную спокойную жизнь.

– Что ждёт меня впереди?.. – сильно тревожится не стоит. А на душе неспокойно. -Сложно психологически решиться двигаться вперёд. Трудно идти одной туда, где память помнит о непоправимом горе, и трагедия не забыта временем, а мозг осознаёт объём и меру опасности одиночного похода сквозь тайгу дикую. Из нашей северной тайги не каждому суждено вернуться под крышу дома. Год назад не вернулся отсюда мой муж. А сейчас мне предстоит идти его путём. Сижу сейчас в палатке, – пишу на листочке в клетку. – Вырвала из старых детских школьных тетрадок. Корочки тетрадные из-за экономии веса рюкзака оставила дома. Каждый грамм вещи в итоге складывается в килограммы, что сидят на моём горбу в пути нехоженом. Поэтому облегчать рюкзак приходится по мелочам. Пишу в каждой клеточке также в целях экономии бумаги – веса. Предельно стараюсь выводить буквы, чтобы потом дома расшифровать свой же почерк. А руки – натружены, и характер не обучен чистописанию, оттого почерк сама не в состоянии порой расшифровать. Не нужно и кодировать, – никому не дано прочесть.

Пишу, а над головой чирикают птицы. В палатке тепло и уютно. Есть, где полноценно поспать. Палатка, спальник – это чудо! Только в подобной ситуации, в какой нахожусь, можно достойно оценить простые вещи.

Совсем рядом мужики- охотники пилят и валят деревья. –Там, оказывается, – стоит охотничья изба. К ручью, притоку Польи, идёт крутой спуск, а на горизонте, совсем рядом, видны Уральские горы. За ручьём начинается пологий подъём в предгорья Приполярного Рифея. С реки Полья, с четырнадцатого километра трассы, до Каменистого, пять километров тянется тугун – непрерывный пологий подъём. На велосипеде все пять километров пришлось с усилием крутить педалями, местами спрыгивала и проводила своего двухколёсного коня пешим ходом, ведя за руль – под уздцы. А с восемнадцатого километра начинается пологий спуск к Каменистому. Полья вблизи трассы, извиваясь, вплотную, с юга, подходит к дороге, проложенной несколько лет назад, непонятно – зачем?.. Где-то в двухтысячном году учителя и сподвижники прежнего губернатора округа воевали за экологию. Как выяснилось, дорога предназначалась для завоза на платной основе ядерных и прочих грязных отходом со стран Европы, что решили заброшенные кварцевые штольни Неройки и Пуйвы использовать под могильники опасных химических отходов. Не так давно с Челябинской области в село, на сельскую свалку, машинами повезли ядерные отходы, решив наше село сделать огромным могильником вновь. Да сельчане прознали и перегородили зимник у самого села, не пропустив опасный груз. Только остановятся ли богатеи от своих алчных замыслов?..

Впереди – охота, рыбалка, – не для развлечения: необходимо кормить и себя, и собак. Нужно собрать ягод, грибов насушить, трав заготовить для чаёв и лечений. Удаётся обходиться травами, – не лекарствами, в чём заметна и экономия денег. Слышу, – стучат топорами, шумят пилой, – рубят, подпиливают вдоль берега реки завалы. Муж как-то рассказывал, что тут по осени стаями идут на юг с севера гуси и, неплохая удаётся гусиная охота. Догадалась: мужики расчищают прибрежные завалы Польи для обзора, готовятся к охоте.

Стучит по дереву непрерывно дятел, а у меня в голове непонятно гудит. Вероятно, и до сюда доходит низкочастотный звук саранпаульских дизелей. Он ночами порой слышен отчётливо на Манье, за сорок километров по прямой от села!

Вспоминается отец, мама, бабушки, тётушка, свекровь и свёкр, сватьи и сваты – те, кто уже ушёл ввысь. Постоянно думаю о муже. Он теперь с ними. С ним теперь и его бабушка, которую боготворил. Володина бабушка меня любила, а я её, хотя та была совсем чужим по крови человеком. Да сразу приняла молодую сноху за родную, словно дочь, в первый же миг, когда впервые приехала к ним в дом познакомиться. Помню, – бабушка, счастливая! – Обнимала меня, ласково гладила мой живот, где уже находился её первый правнук. – Столько добра, участия, тепла излучали её глаза и руки! А сама она уже лежала на кровати в своём закутке, редко вставала. Успокоившись, что её род продолжается, тихонько однажды ушла. Не видела её во снах никогда, а – жаль!

– Бабушки, бабушки, бабушки!.. – добрые, трудолюбивые, заботливые! На их плечах подняты семьи, рода. Они одни, без мужей, растили детей, поднимали на ноги страну после бесчисленных войн и разрух.

Вспомнилась деревушка Усть- Манья. В восьмидесятых годах, наивная, неопытная, заплатила лётчикам ведром клюквы, чтобы увезли меня к мужу. Пилоты охотно приняли клюкву. Выгрузилась в глухой тайге, где жили двое – радист экспедиции, да его жена. Я намеривалась идти пешком к Ялпынгнёру, на неведомое мне озеро Турват, где работал геофизический отряд молодого супруга. Местности не знала. Впервые оказалась в настоящей дикой тайге за сотни километров от селений. Только не сомневалась: отряд найду. С собой был компас, копия топографической карты, на которой примерно отмечена территория поискового участка.

Женщина – зырянка, услышала, что иду в тайгу одна… – как закричала на меня!.. Не смея меня удержать силой, жутко перепуганная, побежала за мужем. Прискакали оба. До того дошло: не шучу! Дико заорал на меня, отобрал вещи, рюкзак, пригрозил вызвать милицию и егерей. Пригрозил запереть под замок, арестовать. Только не понимал, с кем имеет дело. Я лишь обозлилась: «Кто они мне такие, чтобы задерживать!». Решила сбежать. Начала обдумывать, как от них выскользнуть в лес незаметно. А люди – взрослые, сообразили и пошли на хитрость. Радист быстренько связался с мужем по рации. И объявил, что Володя за мной уже выходит встречать. Меня же, хитростью завели в избу, непрерывно приглядывая, чтобы не сбежала. И опасения не были беспочвенными, ибо я злилась на них.

Женщина, чтобы удержать незнакомку, заставила месить тесто для пирога с тайменем, обучая меня, – горожанку, пекарной премудрости. Сварганили вместе пирог с рыбой в обычной печи на углях. Ничего вкуснее потом не пробовала никогда. Ругала меня, заставляя вымешивать тесто. Я месила двумя руками. – И как ты домашние дела собираешься делать?!.. Если обе руки в тесте измазала?!.. Я злилась, да вынуждена была подчиниться. Так незнакомая мне женщина обучила месить одной рукой, что делаю и по-ныне, обучаю и молодёжь женскому ремеслу. Теперь постоянно вспоминаю добрым словом те уроки простых таёжных людей. Представляю, как они напугались, видя перед собой миниатюрную горожанку, никогда не видевшую северную тайгу, но отчаянную!

Оба не отходили от меня до вечера, непрерывно контролируя, заставляя что-то делать, быть у них на виду. А я жутко злилась, – чужие люди мною командуют, по сути заперев в избе. Вечером пришёл муж со всей бригадой. Хозяева уступили нам с Володей огромную кровать, – с огромной периной, с огромными подушками.Подобных я и не видывала прежде. Остальных работяг уложили на полу. Те, выпив самогонки, бражки, естественно не спали. Тогда хозяйка на них громко цыкнула повелительно, чтоб угомонились и не мешали нам спать. А утром мы ушли. Шли по едва различимым тропам. Шли день. Я поняла, почему так перепугались пожилые таёжники, переполошились. Найти самой отряд мужа непросто, однако б нашла! – В том была абсолютно уверенна. Впервые тогда шла по первозданной северной тайге, ставшей родной.

Через день взяла в руки ружьё и добыла первого своего глухаря, не зная ещё, что за птица сидела на кедре, облаиваемая лайкой. Попала сразу. Глухарь с грохотом свалился с верхотуры, а я отскочила, чтоб не зашиб. Принесла, положила на лабаз. Переобула сапоги на валенки и ушла повторно на охоту. Когда вернулась, – птичка уже варилась. Уставшие парни, молча глядели на меня, уже не подтрунивая над горожанкой.

А ещё день спустя утащилась на Малую Сосьву. Не зная, что на Севере быстро темнеет, не зная отличие магистрали от профиля. И оказалась далеко от лагеря. Когда до осознания дошло: «Обратно не вернуться до ночи», – бежала по первому льду, сковавшему горную реку. Тот ломался под моим весом, оглушительно трещал. Трещины бежали от скалы к скале по горному ущелью, а я успевала от них убежать до того, как лёд осядет в воду.Со спичками, в кромешной темноте, расшифровывала надписи на пикетах. Училась таёжным премудростям на практике, не по книгам. Таким образом и сообразила: «Магистраль – это то, что идёт с севера на юг. Профиль идёт с запада на восток. Когда догадалась, то уже бегом бежала по ночной тайге в нужном направлении. А в лагере уже потеряли и стреляли с ракетниц.

– Не отлупили! А могли б! Сильно боялась. Бочком, бочком тихонько прошла в палатку. Только парни, переволновавшиеся, молча накормили, напоили чаем и больше старались без присмотра меня одну не отпускать. Они учили меня таёжной науке, рассказывали, показывали, а я внимательно слушала, запоминала. Так началась моя северная таёжная жизнь. А вот сейчас, память бежит и бежит, точно те трещины – от каменной горной стены, к стене, – с грохотом сотрясая мир прошлого. Таково свойство памяти. В тайге она живёт сама по себе, отдавшись волнам времени.

***

Вечереет. Пилят совсем рядом. Побаиваюсь: «Лишь бы не стрельнули в мою сторону!». Пулька возмущённо на них лает. Река под вечер шумит. Эхо множится. Все звуки усиливаются многократно. Слышно даже в вечернем воздухе, как двое парней разговаривают. Заметно холодает, а я, куда-то задевала шапочку, – не найду. Голова мёрзнет. Пришлось закутаться в капюшон спальника. Пошарила руками, – не нашла. – придётся терпеть до утра.

Темнеет. Согрела собой два спальника. Тонкий вложила в толстый. Они – скользкие. Ткань синтетическая, оттого юлозю. Разделась. Сняла отсыревшие джинсы. Надела сухие шерстяные носки. Телу стало сразу комфортнее, легче. Слышно как шумит по камням горная Полья. Так всегда в тайге: к ночи звуки усиливаются, и неслышимое днём, слышно ночью. С весны оставляла в мешке свою куртку. Её подарили дети. Сейчас подложила под голову вместо подушки. В лесу непрестанно мешают длинные волосы, а обрезать не хочу, – короткая стрижка не нравится. Дятлы чирикают, не переставая. А соседи врубили современную музыку, – спать из-за грохота не получается. Молодёжь утихомирилась только взаполночь. – Похоже, – уснули. Посветила фонариком, осмотрела внутренности палатки, – всё ли на месте?..На улице совсем стемнело. Всё! – засыпаем и мы!..

Журчит по каменному дну река.

Ночь на тайгу легла.

Закрыв глаза в снах

Улетаю на юг вслед

За стаями гусей перелётных.

5 сентября 2023 год. Вторник.

Солнце, небо, лес.

Сибирь, – просторов ширь.

Горы Урала – Риф.

Сижу у костра. Солнце садится, – скатывается всё ниже и ниже. До избы не дошла, – не хватило физических сил, – обессилила. Думаю, осталось до неё километра три – четыре всего –то, да пала плашмя. Дальше идти сил нет совсем. А ещё день, – где-то пятнадцать часов пополудни с минутами. Светлого времени более, чем достаточно, чтобы засветло дойти до зимовья, а вот силы на нуле, – обессилила полностью!

Сейчас лежу плашмя на спине на склоне термокарстовой воронки. Рядом – небольшой овражек, едва различимый в рельефе. Растянулась на южной освещённой солнцем стороне, во мху, распрямив ноги в пудовых болотниках. Склон хорошо прогрет солнышком. Солнце ещё не покинуло его и сейчас заметно греет, что не лишне. Я – отсырела, лежу прямо на земле, – можно простыть. Днём идти было даже жарко. Постоянно весь путь хочется неимоверно пить. Только вода в бутылочкекончается, а шла по пересушенным гривам, да болотинам, ориентируясь по светилу. Вода, если и встречалась, то болотная – грязная жижа. А на кедрово-сосновых гривах воды нет никакой. Последние глотки, что несла, экономила, – лишь ими смачивала горло, растягивая влагу во рту.

На радость, Дымка нашёл воду – лужицу болотную под вывороченным корчем на северном склоне долины, как предполагала, – Хапаяна. Вода – бурая, однако – ледяная! Родниковая! Выходит грунтовка, и под корчем сформировалось что-то типа родничка. Когда дерево погибло, упало, корни вывернуло, вскрыв родничок. А дерево и росло прежде благодаря ему, сохраняя. Увидела: пёс стоит вниз головой, попа с хвостом кверху, и слышу, – жадно лачит. Аж хлюпает! Тоже сильно обезвожен, – пить хотел! Подождала, как напьётся, скинула рюкзак, достала пластиковую бутылку. Встала на колени, опустилась головой вниз, зачерпнула воды. И, не поднимаясь с колен, пила –пила, жадно. А Дымок сел рядом, глядит на Пульку, та нервничает и упорно тянет нас в избу. Понимаю, – она отлично знает эти места. Тут с хозяином они вдвоём охотились много лет пододряд. Мы же с Дымкой хаживали в других местах. Собака стремится домой, ещё надеясь встретиться с погибшим в прошлом году хозяином, только я не рискую идти за ней. Та может и на зверя отвлечься, уведя совсем в другую сторону. А нам сейчас необходимо идти только вперёд, только – в избу, – не до охоты. Надо дойти!

По пути лайки подняли глухаря, и копалуху. Удачно сошли! Мне сейчас не по силам нести дополнительный груз, хоть и мясо не лишне. Рюкзак и так разгружен. Скармливаю тяжёлые продукты хвостатым, – отдаю хлеб.

Места пошли почти незнакомые, точно не знаю, где нахожусь. Лето! Тепло! А на календаре – сентябрь, – осень! Пейзажи меняются с годами, зарастают новой древесной порослью, а знакомые деревья стареют, падают. Вышли на Володин путик. Знаю: иду уже по своей земле, а ощущение неизвестности не покидает. Тревожит чувство, будто иду не туда, куда надо. Опасаюсь пропустить наш путик. Сбиваюсь с затесей, ищу. Тропки заросли травами, затеси состарились, затекли смолой. Муж тут постоянно охотился, да ходил по джипиеске. А та осталась в его рюкзаке и, наверное поржавела за год, если не забрали сотрудники следственного отдела, мчеэсовцы, когда выносили останки супруга в августе прошлого года. Фактически годовщина с похорон!.. Всё думаю о котелке, топоре, телефоне и о фляжке, которые находились в рюкзаке супруга. Они мне б сейчас лишними не стали. – Проверены годами таёжной жизни. Хотя, говорят, вещи умершего нельзя оставлять себе, да жизнь диктует свои правила. Если они на месте, посмотрю как сохранились и, возможно заберу. Они – не чужие, – наши были и остались. В реке отмою, прокипячу, если что… – Не дело им валяться брошенными!..

Сейчас бы Володина джипиеска с нанесёнными в ней путиками, точками пригодилась, а то иду, не зная точно, где нахожусь. Он с ней не расставался. А топор – хороший! Мой! Дала ему, как уходил в мае, настояла, чтобы взял. Чувства тревожат: «Иду не там, где надо». Решаю: «Если не горельник впереди по ходу маршрута, – промахнулась, то, двигаясь строго на север, рано или поздно упрусь в реку Манью». – Не хочется! – Придётся круг по реке давать, а это день пути и ночёвка холодная без сна, или две… Если же идти на восток, – впечатление, будто сваливаю именно туда, – то есть надежда подсечь южный путик, варгу, или железку- просеку. Однако, они все зарастают и, могу легко проскочить, не заметив. И отчего-то Хапаяна до сих пор не пересекла. Да сейчас стоит жара, и тот мог пересохнуть, да так, что приму за болото, не за ручей.

На душе неспокойно, – фактически блуждаю. Не сомневаюсь, – выйду в знакомые места, только уёдёт время, и не часы, – дни, да ночёвки бессонные у костра. А костёр сейчас хороший не развести, – сушь страшная! Надобно искать сырые обводнённые места, воизбежании пожара. Костёр возможно жечь только в низинах с водой. А вода не попадается, хотя прошла километры.

Шагаю дальше. Тянется знакомое верховое болото, – северо-восточный склон гривы. Места знакомые, однако так и не определилась, где ползу. А я, – именно ползу! Вокруг – карликовая берёзка и толстая моховая подстилка. Идти по тайге случается сложно, – это именно о таких местах речь. – За час прохожу в лучшем случае пятьсот метров. В итоге, улетучиваются последние силы, – болотина их беспощадновытягивает. И так иду второй день. Вторые сутки, кроме чая, грецких орехов горстки во рту ничего не бывало, и желудок пуст. Сегодня иду с раннего утра – с рассвета, не позавтракав, не кипятив чай, – иду на одной болотной воде, закусывая болотную тину орешком. Орехи грецкие питательны, но сильно сушат рот.

Спала в палатке нормально. Подняли соседи -охотники в шесть утра выстрелом по гусям. – Вместо будильника. Всё опасалась: лишь бы в мою сторону не стрельнули! Поблагодарила мысленно незнакомцев, что разбудили, иначе б проспала до обеда Оделась в палатке, – так теплее. На сборы ушёл час. Спустилась с горки в долину Каменистого. Дорога от трассы ведёт к Манье старая, по болотам. Проложена давно, делянщиками. Кто-то передо мной проехал на болотоходе и на гусеничном болотнике. Трава примята гусянками, няша расхлистана. Местами, видно застревали, вылазили, подрубая деревья, – гатили. С востока пошли заросшие лесом склоны. А дорога по болоту идёт – по низине. Хотела подняться выше, где сухо, да склон сплошь зарос карликовой берёзкой. По ней ещё хуже продираться, нежели по сырым кочкам и топям.

Дошла до больших чистых открытых болот. Здесь дорогу легко потерять. Летом не ходила здесь, не знаю, где находятся топи, окна, обходы. Верховые болота тянутся вдоль гор на четыре километра. С них виден Уральский хребет. БолотА упираются в восточные отроги. А с востока, судя по карте, тянутсягривы сухие, кедровые, с болотными перешейками, топкими низинами, термокарстом. Решаю обходить болота стороной. Свернула с дорогивправо, и подсекла проторенную ходовую звериную тропу. По ней открытые болотные чистовины лоси и медведи обходят кругом, оставаясь в лесу незамеченными. Кругом во мху, в глине видны их следы – старые и свежие.

Удачно прошла сотни метров. Тропа отвернула на восток. Ближе к бровке болот пошёл дурной термокарст с непролазными завалами из деревьев, с буграми пучения, болотами, озерцами, ручейками, топями. Пришлось обходить и обходить, забирая восточнее. Когда вылезла наконец на сухую гриву, уже не знала, где нахожусь, а сил не осталось. Благо, – подсекла Володин путик. Помня карту, пошла на спуск – на восток. В итоге врюхалась в непролазный верховой торфяник, – открытую болотную чистовину, – без воды! Понимаю, – надо ночевать, – только, где?..

Прошла немного вниз по склону. Пулька упорно ведёт на север, а я не решаюсь следовать её маршруту, чтобы не уйти в горельник, до реки. На счастье, попалась хорошая мелкая болотинка с водой, даже с ручейком. – И дрова в округе есть! Решаюсь остановиться, отдыхать. Надеялась полежать, отдышаться и идти дальше. Лежу, а силы не восстановились, лишь время стремительно несётся к ночи. А сил нет подняться, чтобы вскипятить чай. Рядом со мной пали плашмя собаки. Лежим, – не шевелимся. Понимаю: «Необходимо готовиться к ночи, а сил нет встать. Солнце греет. Лежу на земле, не шевелясь, гляжу на солнце. А то ползёт упрямо к западу и вниз, заходит за кедры, за гору, утаскивая с собой и тепло.