Этнофагия

Что там говорил эксперт про ка́ту? Помогает в общении? Хм. А не помочь ли немножко моему несговорчивому другу, подумал я, и достал из сумки склянку с порошком, отметив, как его глаза при этом округлились.

– Что это? – спросил я.

– …лекарство, – соврал Елисей.

– Серьезно? Ты принимаешь лекарства? Болеешь?

– Да. У меня…мигрени.

– В таком случае, скорее прими своё лекарство, – предложил я, протягивая ему флакон с ка́ту. – Мы же не садисты какие-нибудь. Ты по-прежнему гражданин Альянса. До тех пор, пока тебя не казнят за попытку меня убить!

Елисей скривил злобную мину, вытащил пробку с характерным звуком, закинул голову кверху и дрожащими руками, скреплёнными цепью, высыпал какую-то часть содержимого склянки себе в рот.

– Убей меня на хрен прямо сейчас и дело с концом, – пожевав немного, сказал он. – Для тебя это будет лучше всего, поверь мне.

– Что ж, блеф – это в твоём репертуаре, – сказал я.

– Блеф? Ты думаешь, я боюсь смерти? – спросил Елисей. Он закрыл глаза и покачал головой, словно в экстазе, в котором, видимо, и пребывал благодаря "лекарству". – Трус среди нас только один – и это ты. Знаешь, почему ты здесь сидишь? Потому что Ярик тогда пошёл с нами, а ты остался дома писать свои стишки.

Он что, попытался меня пристыдить? Нет, это уже слишком! Я знаю, что должен уметь отделять личное от рабочего, но Елисей воспользовался средством, от которого моя кровь бурлит почти мгновенно. Этот хмырь с зелёными зубами, дегенерат и притворщик пытается меня пристыдить?

– С кем это, с вами? – уточнил я. – Не ты ли умолял судью принять во внимание тот факт, что ты "всего лишь стоял на стрёме"? И теперь ты хвастаешься передо мной тем же самым? Как ты смеешь ставить мне в укор то, что я не пошёл "с вами", когда ты сам первым дал показания против остальных?

– Не все обязаны были умирать тогда! – видно было, что этот аргумент он обдумывал множество раз. – Они попались и заплатили за это. Если бы мы все отдали свои жизни, то борьба оказалась бы напрасной!

– Как же ты жалок! – выплюнул из себя я. – Как всегда прикрываешь высокой целью своё приспособленчество. Ничего не изменилось…

– Кто бы говорил?! – совершенно очнувшись, прорычал Елисей. – Ты стал частью того, с чем мы боролись!

– А с чем мы боролись?

– С властью! – с жаром выпалил он, помолодев на глазах. – С теми, кто делает из людей то, чем стал я!

– Так это власть с тобой сделала, а не ты сам? – спросил я. – Интересный взгляд на проблему! Увы, ошибочный! С чьей властью ты воюешь теперь? Готов поспорить, что ты ввязан в схемы, которые питают местный олигархат. Пока ты играешь в народного мстителя, сильные мира сего твоими руками пытаются раздербанить Альянс по частным владениям. Мы в Корпусе пытаемся это остановить, но откуда тебе, уличной грязи, знать о таких вещах? Ты не жертва, Елисей. Ты шестёрка. И всегда ею был. Жалкий ублюдок, который совершенно потерял человеческое лицо – вот, кто ты есть. На твоих руках кровь невинных, и ты имеешь совесть толковать мне здесь о чести? Напомни, что мы делали с такими людьми в Братстве?

Слушая меня, Елисей сжимал и разжимал кулаки, производя своими путами нервирующий металлический лязг. Кажется, я нащупал правильное направление для беседы. Елисей всегда был идеалистом. Его главная проблема – патологическая склонность к самообману. Если я смогу убедить его, что мы находимся с одной стороны идеологических баррикад, то он запросто пойдёт на сотрудничество.

– Лично я никого не убивал в тот день! – выпалил наконец он.

Интересное уточнение, подумал я и спросил:

– Но ты считаешь, то Ярик поступил правильно, когда застрелил того мужчину?

– Стражника?

– Человека, – сказал я, но где-то в глубине души услышал голос Насти: "Сапие́нта!"

Елисей медлил с ответом, агрессивно выдувая воздух ноздрями.

– Он оказался не в том месте, не в то время! – сказал он вдруг неожиданно громко.

– Как и ты? – спросил я. – На кого ты работаешь, Елисей? Чей это список вещей? Я могу списать твою агрессию по отношению ко мне на предубеждение и личную неприязнь, но я не могу спустить тебе соучастие в убийствах. Если ты поможешь мне, то, быть может, останешься в живых.

– Я не помогал убивать! – заявил Елисей с жаром. – Я всего лишь курьер! Я не знал, что он сделает с медведем!

Бинго!

– Кто – он?! Говори! – нависнув над ним, потребовал я.

– Я не знаю! Мы общаемся при помощи птицы.

– Как это?

– Каждый день на квартиру в общину прилетает птица. Обычный почтовый голубь. Иногда к лапке привязано послание с заданием. Я выполняю задание, оставляю закупку в тайнике и таким же образом получаю зарплату.

Какая интересная схема, подумал я. Полная анонимность между исполнителем и заказчиком. Мудро. Надо взять на вооружение.

– Но чья эта птица?

Елисей начал ломаться.

– Говори! – потребовал я. – Назад дороги нет!

Он глубоко вздохнул и снова задрал голову кверху, показав мне свою красную шею.

– Я задолжал денег, понятно? – сказал он, опуская бороду обратно на грудь. – Столько, сколько не зарабатывают.

– Каким образом?

– Делал ставки с опасными людьми, – пряча глаза, признался Елисей. – Мне казалось дело стопроцентное. А теперь… А теперь я в кармане у Лаврецких. Ношусь по всему альянсу, выполняя различные поручения, в надежде, что однажды мой долг будет зачтён. И всё это во имя благополучия моей сестры и племянника! Если я перестану выполнять приказы, то они пострадают, а этого я себе никогда не прощу. Поэтому лучше мне умереть здесь! Я достаточно причинил зла людям…

Так-так-так, подумал я. И снова на арене всплывают Лаврецкие. Так или иначе всё упиралось в них. Одного я не мог понять – зачем адвокату убийство Беорна, когда для достижения его финансовых и материальных целей ему было достаточно сорвать пьесу? Подобной избыточности, к тому же способной привлечь дополнительное внимание к истории с приватизацией Амфитеатра, от адвоката Лаврецкого ждать не приходилось. Этот тип всегда делал ровно столько, сколько нужно. Его участие в убийствах не имело никакого смысла, учитывая то, что он продолжал торговать с таласанцами, и юрискольнсульт был его партнёром.

Что до Елисея, то его история, признаюсь, меня тронула, хотя его склонность жалеть себя, откровенно говоря, раздражала. Теперь он сидит и почти что плачет… Лучше бы он думал о зле, которое причиняет людям, перед тем, как швырнуть в меня нож!

– Всё это не объясняет, почему ты от меня убежал.

– Ты крикнул "стой", – сказал Елисей.

– А можно уже перестать умничать? – попросил я. – Напоминаю, что я тебе не приятель. Ты знал, что тебе есть, что скрывать. Знал, что причастен к чему-то.

Елисей рассмеялся и тут же зажмурился от боли в затылке.

– Я живу такую жизнь…, – сказал он, отдышавшись, -…что, поверь мне, бежать есть, от чего. Но ты прав. Я знаю кое-что. Это я передавал записку для Беорна. Мне приказали переписать её своим почерком и уничтожить оригинал. И я знаю, к чему это привело. Поэтому и сбежал. Я понимаю, что, в случае чего, стану козлом отпущения.

– Послания, которые ты получал, они всегда были написаны одной рукой?

– Да, – сказал Елисей. – Но, надо сказать, в последнее время кое-что изменилось.

– Например?

– В списках стали появляться странные вещи. Что-то, что легко можно купить, выйдя в город. Обычно меня просили достать что-нибудь особенное, нужно было морочиться, дёргать людей. А тут пошла всякая требуха… Какая-то одежда, книги, оружие, духи, порошки… Я подумал, что это странно, но не стал заморачиваться. В конце концов, с этими людьми меньше знаешь, крепче спишь.

Я кивал ему и размышлял. Мне не казалось, что Елисей – тот, кого мы ищем. Было не похоже, что он врёт, учитывая дозу ка́ту, которую он всадил перед нашей беседой. Чёрт, да это настоящая сыворотка правды! Надо рассказать шефу про этот способ ведения допроса.

Что можно сделать сейчас? Первое, что приходит в голову – проследить птицу до места, откуда её присылают. Можно ставить деньги на то, что это будут владения Лаврецких, куда нас, конечно, никто не пустит без специального ордера на обыск, который может выдать только лично капитан городской стражи и только при условии наличия достаточных оснований. Какие основания считать достаточными – вопрос скорее риторический, но несомненно адвокатская Гильдия найдёт способ защитить частные владения своего крупнейшего покровителя и инвестора.

Тем не менее, если птица существует, то существует и таинственный заказчик. Лаврецкий это, или кто-то из его персонала – этот вопрос вторичен до тех пор, пока с Елисея не сняты подозрения.

– Во сколько прилетает птица? Куда? – внутренне расставив приоритеты, спросил я.

– Улица Спасения, дом два, квартира шесть, – уже безо всякого сопротивления ответил Елисей. – Каждый проклятый день в восемь вечера чёртов голубь прилетает и ждёт, пока его впустят – и только после этого сваливает.

– Так, – сказал я, решив подытожить нашу беседу. – Я проверю твою историю про птицу. Если ты не врёшь мне, то я сниму обвинение в нападении, но не в соучастии убийству.

– Надо думать, меня за это в два раза слабее казнят?

– Тебя не казнят только если будет доказано, что ты невиновен, – сказал я. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы опровергнуть твои слова. Если у меня не получится, что ж… Значит, ты говоришь правду.

– Что за долбанутый бред ты мне сейчас сказал?

– Это называется наука, Елисей, – ответил я и уже было развернулся к двери, но он встрепенулся всем телом и позвал меня:

– Артемиус! Моя сестра и племянник! Даша и Матвей! Помоги им. Пожалуйста…, – это слово далось ему с трудом. – Они живут там, на улице Спасения. Сегодня-завтра я должен доложить о работе и сделать закладку, иначе с ними может что-нибудь случиться… Защити их. Помоги уехать на другой остров, приставь к ним охрану… Сделай что-нибудь! Ты же страж!

Забавно. Ещё недавно я был для него шавкой и сторожевой псиной. Теперь же, когда Елисей впал в мою зависимость, он снова проявляет формализм. Я не стал упрекать его в этом, ведь я ошибся. Он всё же не окончательно потерял человеческое лицо. Ему важны эти люди.

– Я подумаю, что можно сделать, – сказал я и вышел из камеры, распорядившись кормить заключённого по расписанию.

В коридоре я разминулся с небольшой процессией. Несколько рядовых вели троих хулиганов в дальнюю камеру по приказу капитана. Шеф не стал применять к ним дополнительных карательных мер, поскольку те слили имя своего заказчика – одного из шестёрок ростовщика Штольца. Они сделали это, поскольку знали, что на них хотят повесить убийства фамильяров, произошедшие в день премьеры, и отдать таласанцам ради несправедливого суда, который позволит урегулировать назревающий международный конфликт. Однако за хулиганство им всё равно грозили общественные работы и серьезный штраф, который скорее всего придётся отрабатывать, устроившись подсобным рабочим в Корпусе. Лебядкин очень бережно относился к людскому ресурсу и всячески стимулировал использование труда заключённых во благо общества.

Время шло к обеду, суета в Корпусе набирала обороты, а у меня уже было такое впечатление, будто прошла целая вечность с тех пор, как я еле живой покинул жилище. Поэтому я отправился в пустующую караульную, чтобы принять душ и дать своим многострадальным конечностям хотя бы час отдыха. Сил писать рапорт о поимке и допросе Елисея категорически не было. Да чего уж там, у меня не было сил даже есть, а это говорило о многом.

К сожалению, всё это нисколько не интересовало окружающий мир. В тот самый момент, когда моя спина коснулась благословенной поверхности матраса, в дверь постучали, а затем в проходе показался Яннис. Его приплюснутая рожица выражала крайнюю обеспокоенность, а короткая блестящая шёрстка дрожала от волнения.

– Сержант Муромский!

– Это несправедливо, – пробормотал я себе под нос.

– Дежурный по этажу сказал, что вы тут!

– Ну спасибо ему большое…

– Чен Чен просит вас навестить его!

– А почему он не придёт сам? – спросил я с плохо скрываемым раздражением.

– Ему стало дурно! – сказал Яннис извинительно. – Он без конца твердит что-то о Лаврецких. Говорит, что его отравили! Просит вас прийти и выслушать его на случай, если он не переживёт этот день!

– Всё так плохо?!

Яннис вздрогнул всем телом. Я не понял, что означает этот жест.

– Сейчас он в лазарете. Его смотрит ваш врач, – сказал он. – Температура почти под сорок! Если поднимется ещё на градус, то он может не выкарабкаться!

Моё раздражение как рукой сняло. Спешно одевшись во всё ещё грязную после драки форму, я последовал за Яннисом. Приходилось превозмогать. Хорошо хоть у меня в шкафчике хранился запасной хитон. При мысли о соприкосновении чистой кожи с мерзкой мокрой от пота тканью меня аж встряхнуло. Ну и чистюля же я порой!

Лазарет при Академии стражей, куда поступили Чен Чен и Яннис, находился на втором этаже с противоположной стороны двора. Мы зачем-то пошли в обход по узким коридорам Корпуса, собрав по пути все кабинеты, даже такие, о которых я слышал впервые. Мой проводник же, будучи в нашем заведении новичком, вёл себя так, будто прожил здесь всю жизнь. Видимо, ориентируется на запах, решил я. Интересно будет посмотреть на фамильяров в качестве ищеек. Раскрываемость может заметно улучшиться!

В лазарете пахло медицинскими травами и химикатами вперемешку с вонью немытых тел, крови и, как ни странно, табака. Большинство коек пустовало. Я здесь не бывал давно и удивился, обнаружив, что большой зал разделён на два помещения при помощи непрозрачной светлой ткани. В ближней ко входу части находились на содержании несколько человек: один рядовой, у которого не доставало правой кисти, младший сержант с проникающим ранением в живот, двое человек спали в дальнем углу, и ещё был какой-то болеющий желтухой старик, вероятно, отставной офицер.

Нас встретил тот самый врач, который не так давно зашивал Елисея.

– Что? – спросил он, приподняв левую бровь. – Опять?

Он был низкого роста, но повадка у него была, можно сказать, крупная. В каждом его движении чувствовались уверенность и компетентность.

– Нет, – сказал я, рассматривая своё отражение в его блестящей лысине. – Я пришёл к фамильяру по имени…

– Он здесь такой один. Пока что. Пойдём.

Врач пересёк лазарет, раздвинул руками ткань и нырнул в проход. Мы с Яннисом последовали за ним. Обстановка здесь ничем не отличалась от соседнего помещения.

– А зачем разделили зал? – спросил я.

– Зверолюд будем содержать отдельно. Такое требование личного состава.

– Кто отдал приказ, если не секрет?

– Начальство, – сказал врач. – Послушайте, сержант, не заставляйте меня отчитываться ещё и перед вами. Ваш чин не располагает к этому. Вот больной, давайте поговорим о нём, если хотите.

Сказав это, он приблизился к койке с Чен Ченом и указал на него рукой. Тот полусидел-полулежал на подушках, высунув язык. Вид у него был не столько больной, сколько ошарашенный. Хотя, что я могу знать о виде больного фамильяра?

Облизнувшись, Чен Чен вымолвил:

– Сержант! Спасибо, что пришли! Мне стало чуть лучше…, – и замолчал, тяжело дыша.

– Что с ним? – спросил я врача.

– Трудно сказать, – ответил он, пожав плечами. – Говорит, что его отравили вот этим.

Хозяин лазарета достал из кармана своей светлой накидки чёрный бархатный мешочек и высыпал на ладонь несколько белых шариков.

– Что это? – спросил я.

– Без понятия, – сказал доктор.

Он убрал шарики обратно в мешочек и передал его мне.

– Это лекарство, которое мне дал врач в поместье Лаврецких, – устало промолвил Чен Чен. – После медосмотра он объявил, что у меня какая-то болезнь. Там, понимаете? Внизу. Но ничего серьезного, если я буду принимать эти пилюли… Я съел чуть больше нужного, но совсем чуть-чуть! Это же лекарство! Оно не должно так влиять!

– Ну ты же сам сказал, что переборщил? – заметил я.

– Мне кажется, они травят нас чем-то! – неожиданно пылко сказал Чен Чен, подавшись вперёд. – Я видел такие же мешочки у других фамильяров в школе. Но никто не говорит, что это такое, как будто стесняются, что про них узнают что-то постыдное. Теперь я понимаю, почему! Кому захочется признаваться в таких болячках? Но это ещё не всё, сержант. Я слышал также, что некоторых внешне здоровых фамильяров оперируют на ферме Лаврецкого, чтобы якобы вырезать какой-то там отросток из кишечника. Здесь что-то нечисто! Артём! Вы же защитник зверолюда! Выясните, что там происходит, и мы получим шанс свергнуть Лаврецких!

– Похоже, что у вашего друга бред, – сказал лысый доктор, выслушав эту тираду. – Ему надо отдохнуть.

– Что?! – возмутился было Чен Чен, но стоило доктору положить ему руку на лоб, как он рухнул обратно на подушки, будто заколдованный.

– У него снова поднимается жар, – заключил медик. – Оставьте нас, пожалуйста. Мне надо работать.

Мы с Яннисом послушно покинули лазарет. Он молча разглядывал меня, ожидая вердикта.

– Что ты знаешь об этом лекарстве? – спросил его я, пока мы возвращались в сторону караульной.

– Увы, не больше, чем сказал Чен Чен, – сказал Яннис. – К счастью, я абсолютно здоров. Что до операции на кишечнике – действительно, подобные вещи происходят. Мне сделали такую, когда я был ещё совсем щенком. Говорят, я был слишком активный, непослушный, можно сказать, и это как-то связано с этим отростком. С тех пор я ни разу не посещал врача с серьёзными болячками.

– Интересно, – сказал я, разглядывая мешочек с загадочными белыми шариками. – Попробую отдать это одному знатоку лекарств. Посмотрим, что он скажет.

– Спасибо!

Яннис зачем-то проводил меня до са́мой караульной и ушёл, вновь рассыпавшись в благодарностях. Я зашёл внутрь и посмотрел на часы. До выступления шефа оставалось ещё чуть более часа. Этот день тянется так долго… Сон, к сожалению, совершенно пропал, поэтому, чтобы не тратить времени впустую, я решил вновь наведаться в гости к господину Шпинбергбоцену, чтобы расспросить его про содержимое мешочка Чен Чена. Как аптекарь, он должен был знать толк в таких вещах. К тому же, я хотел поговорить с ним ещё кое о чём.

Минуя толпу, собравшуюся на площади, я понял, почему шеф был с утра так серьёзен. Видимо, пока я занимался своими делами, настроения успели накалиться, и все ждали скорейшей развязки затеянной шефом реформы. Ранее стоявшие отдельными кучками фамильяры и урсы стали образовывать смешанные толпы. Среди гуляк можно было также встретить немало людей, в основном молодых. Я сразу узнал тех пацанов из общины Всеединства, которые носили красные повязки на плече. На почтительном расстоянии от них и от зверолюда ошивались лысые подростки похожие на выходцев из "Дитя Человеческого". Попадались здесь торговцы всякой мелочью, шаржисты, музыканты и вся обычная для подобных сборищ публика.

Насколько я мог судить, количество зверолюда желающего вступить в ряды стражей Симпана, превзошло все мыслимые ожидания. Шефу придётся нелегко, когда настанет время объявить, что только малая часть из тех, кто уже успел выразить неудовольствие своим прежним нанимателям, будет действительно принята в Академию, а затем и в Корпус.

Я внутренне пожелал ему удачи и нырнул на Зелёную улицу прочь от площадной суеты.

Через считанные минуты я был на месте. Услышав колокольчик, Витольд Шпинбергбоцен оторвался от чтения какой-то бумаги, приспустил очки на нос и взглянул на меня с неподдельным интересом.

– Ну как? – спросил он так, будто я только что вышел. – Догнали?

– Догнал, – сказал я.

Он опустил уголки губ вниз и кивнул, отложив бумагу в сторону.

– Рад слышать!

– Отчего же?

– Я всегда выступаю на стороне нашей доблестной стражи, сержант! – заверил меня аптекарь. Какой же дурацкий пучок волос у него на голове! – Если бы не господин Лебядкин и его бойцы, боюсь, наш город поглотил бы хаос.

– Но вы не против незаконных делишек своих клиентов?

– Не пойман – не вор! – разведя руками, сказал Шпинбергбоцен и перехватил инициативу. – Итак, раз вы разобрались с нашим общим знакомым, но всё равно вернулись, я полагаю, у вас есть какой-то вопрос?

Изворотливый, однако, подумал я, и, протянув ему "лекарство" Чен Чена, сказал:

– Мне нужно узнать, что это такое.

– А где вы это взяли, если не секрет? – спросил Витольд.

Он поковырялся в мешочке и положил на стол перед собой один единственный шарик из общей кучи.

– Его принимают некоторые фамильяры, – отвечал я. – Если переборщить – вызывает волны жара, перепады в настроении, паранойю. Говорят, что это лекарство для мочеполовой системы. Но есть подозрения, что это не совсем так.

– Какие познания в анатомии и медицине, сержант! – вбросил Витольд.

Я пропустил это замечание мимо ушей и продолжил:

– Фамильяр, который дал мне это, утверждает, что его это так называемое лекарство травит, а не лечит. Я хочу знать, что это, и почему этим кормят некоторых из них.

– Хорошо, а почему бы вам не пойти напрямую ко врачу, выписавшему эти пилюли? – справедливо поинтересовался Витольд.

Я аж примолк на мгновение, не в силах подобрать правильных слов, но быстро нашёлся:

– Какой же мне смысл брать экспертизу у подозреваемого?

Шпинбергбоцен опять одобрительно опустил уголки губ и кивнул несколько раз. Похоже, это было его любимое выражение лица.

– Вы правы, сержант – сказал он. – Об этом я не подумал. Что ж, именно таких пилюль я не встречал. Они, по правде говоря, похожи на что угодно, а фамильяр у меня гость не частый. Однако, я могу попробовать узнать состав химическими методами или хотя бы определить функцию вещества по косвенным признакам.

– Как это?

– Ну, – сказал Шпинбергбоцен и откинулся на спинку стула. – Изучить его влияние на мышей, например.

– У вас есть лабораторные мыши? – удивился я.

– Конечно, – нахмурившись, сказал Витольд. – При каждой уважающей себя аптеке есть виварий. Я же не хочу убить своих клиентов! А кроме того я содержу змей и некоторых насекомых, чтобы извлекать из них яды.

– Вы продаёте людям яды?!

– Я делаю лекарства из ядов, сержант. Это не одно и то же.

Я вынужден был согласиться.

– Любую химию следует испытывать на животных. Древние придумали это не зря, – заключил аптекарь.

– И сколько займет такое исследование? – поинтересовался я.

– А этого никто не знает, – ошарашил меня он. – Исследование начинается и кончается тогда, когда того захочет исследователь! Эффекты могут проявиться сразу, через месяц или никогда.

– И сколько это будет мне стоить?

– Серебряную в день.

Я присвистнул, но уже знал, что всё равно заплачу ему. В худшем случае мне осталось жить четыре с половиной дня, поэтому я предложил следующее:

– Я плачу пять серебряко́в вперёд и могу вернуться в течение пяти дней, спросить, что да как.

– По рукам, – сказал Витольд и забрал у меня серебро, после чего сразу же добавил: – Только бесплатно за это время будет всего один визит. В любой из дней. А вот дополнительные контакты по этой теме уже потребуют оплаты в ещё одну серебряную.

Это был откровенно низкий трюк. Оказалось, что Витольд Шпинбергбоцен – настоящая акула бизнеса. Мне не оставалось ничего, кроме как принять его условия.

– Раз уж вы ободрали меня как липку, – сказал я, – ответьте мне ещё на пару вопросов, если вас не затруднит.

– Лояльность клиентам – девиз этого заведения, сержант! – ответил Шпинбергбоцен, разглядывая моё серебро на свету.

– Что вы знаете про порошок ка́ту?

– У всех свои слабости, я всё понимаю, – кивая, сказал он. – Сколько вам надо?

– Я спросил не об этом.

– Тогда переформулируйте, – попросил Витольд.

– Вы сами его изготавливаете?

– Нет, я закупаю его у единственного поставщика – господина Платонова. Поставки согласованы с союзом агораномов через посредство гильдии адвокатов. Всё легально!

– В этом я не сомневался, – сказал я. – Мне интересно побольше узнать о фермах Фёдора Платонова. Вы много всего у него закупаете? Что именно, если не секрет?

– Регулярно, – ответил Витольд. – В основном травы, соки, экстракты и экзотические штучки растительного происхождения. Я использую всё это для изготовления лекарств и других препаратов.

– Но порошок ка́ту вы покупаете в готовом виде? – уточнил я.

– Именно так. Я не знаю рецептуры, – говоря это, Шпинбергбоцен сделал жест, обозначающий "не-могу-же-я-знать-всё". – Она выглядит не очень сложной, но мне гораздо дешевле брать готовый продукт, чем организовывать производство подобной сомнительной субстанции.

– А что-нибудь ещё из лекарств на его фермах производят?

– Есть несколько необычных составов, – сказал Витольд. – Тамошний химик большой специалист, однако его личность остаётся для меня загадкой. Все дела ведут торговые представители Лаврецких.