Преследуя Аделин

Джей – единственное ухо, которое мне требуется; его мастерство эквивалентно тому, что могли бы сделать лишь три хакера вместе. И он единственный, кому я могу доверить свою жизнь.

Я не признаю сантиментов Джея.

Мне на хрен не нужна удача. Только мастерство и терпение. И того и другого у меня в избытке.

Подкрадываясь к двери, я плотно прижимаюсь всем телом к стене, меня невозможно обнаружить.

Когда я добираюсь до двери, то слышу тихий щелчок отпираемого замка.

Это Джей.

Несмотря на ветхость здания, оно оснащено новейшими технологиями, где только можно.

Лидеры группировки хотят создать этому месту видимость старости и заброшенности, чтобы оставаться незамеченными. Но еще сарай должен быть и совершенно неприступным для любителей заброшек и граффитистов.

– Все чисто. Системы отрублены на ближайшие десять секунд, так что входи.

Я быстро поворачиваю ручку и проскальзываю внутрь, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в нее. Металлическая дверь за мной бесшумно закрывается.

Старое здание внутри представляет собой преимущественно открытое пространство. Я вошел через заднюю дверь, которая ведет в тускло освещенный коридор. Впереди и слева открывается вид на площадку, где раньше были установлены станки; когда-то здесь был завод по производству резины.

Именно тут и держат девочек.

До моих ушей доносятся приглушенные звуки – это плач и стенания страдающих девочек. Мое зрение заволакивает обжигающая белая ярость, но я не теряю самообладания и не бросаюсь прямиком к ним.

Никто не в состоянии исполнять эту чертову работу и оставаться равнодушным, иначе этих девочек никто и не стал бы спасать.

Но это трудно. Эти ублюдки пробуждают во мне все самое худшее.

– Перекрыл камеры. У тебя час до сброса системы, прежде чем меня выбросит из нее, – сообщает Джей.

Но мне нужно всего десять минут.

Оставаясь в тени, я пробираюсь по коридору и выглядываю из-за угла. На площади примерно в сто квадратных метров разбросаны узкие койки. У каждой из них металлический шест, закрепленный в земле. И к каждому такому столбу металлическим ошейником прикована девочка, это не дает им возможности отойти от своих лежанок ни на метр.

Я сжимаю кулаки до онемения и вытаскиваю из кармана джинсов пистолет.

Если они заметят, что кто-то лежит, остальные незамедлительно откроют огонь, а потому мне нужно действовать быстро и осторожно.

Проявят ли они небрежность к девочкам, сложно сказать. Эти люди понимают, чем рискуют, если их лидеры узнают, что была убита девственница. Это значит, что из чьих-то карманов вынут деньги, а его голову насадят на кол, чтобы преподать урок остальным.

Но некоторых из этих парней куда больше заботит их собственная шкура, даже если это означает, что они получат по шапке.

Как и сказал Джей, передо мной трое; они стоят на страже – совершенно не догадываясь о моем присутствии.

Тупые ублюдки.

Я никогда не пойму, как люди могут не ощущать опасность, когда она держит их прямо за задницу.

Это дерьмо поражает меня.

В один быстрый бросок я расправляюсь со всеми тремя. Их тела падают, и несколько девочек вскакивают с мест. Кто-то плачет и прижимается к земле, но есть и те, кто хранит гробовое молчание. Для маленькой девочки нормальной реакцией был бы вопль, но эти уже привыкли к смерти.

Пятеро мужчин в яме с девочками синхронно поворачивают головы, их лица в считанные секунды меняют выражение от удивления до настороженности и ярости. Они моментально хватаются за оружие.

Меня все еще не видно за стеной, за которой я притаился. Двое из них открывают огонь, и я вынужден отступить. Одна из пуль проносится через угол стены, прямо у моего лица. Когда вокруг меня свистят еще пули, в глаза мне летит бетонная крошка. Я хриплю и протираю глаза.

В тот момент, когда я снова готов к бою, из-за угла выбегает мужчина. Он умирает еще до того, как замечает меня, прямо между его бровей красуется аккуратное маленькое отверстие.

Все равно он был уродливым ублюдком. Мир прекрасно обойдется и без него.

Прежде чем его тело успевает опрокинуться навзничь, я хватаю его за воротник рубашки и подтаскиваю к себе. Морщась от неприятного запаха изо рта – этой гниющей дыры на его лице, я выхожу в коридор, пользуясь мертвецом как щитом от летящих пуль, которые все еще мне мешают.

В труп, которым я прикрываюсь, вонзаются несколько пуль, я же в это время делаю всего два выстрела. На пол падают еще двое, и я возвращаюсь за угол, отталкивая окровавленное тело, которое теперь полностью изрешечено пулями.

Его голова ударяется о бетонный пол с тошнотворным стуком.

Я прикрывался им всего пять секунд, но мне все равно повезло. Это работает не так, как в кино. Пули с легкостью проходят сквозь тела. Входят и выходят. Только для того, чтобы снова войти – уже в мое тело.

Я предпочитаю не прятаться за щитом из других людей, если только меня не вынуждают это делать, и то лишь на несколько секунд.

На складе поднимается целый хор голосов: испуганные вопли девочек, панические возгласы людей, команды «убить puta[4]» и возмущенные требования заткнуться в сторону девочек.

Осталось шестеро, и я чувствую, как их накрывает паника.

– Выходи с поднятыми руками, оружие на пол, или я начну убивать этих сучек! – кричит один из них, и его голос расходится эхом в огромном помещении.

Я вздыхаю, расправляю плечи и делаю то, что он говорит. Бросаю пистолет на пол и выхожу с поднятыми руками. Перед девочками, заслоняя их от шальных пуль, стоят шестеро парней. Знание, что они делают это только для того, чтобы не повредить товар, а не ради того, чтобы не причинять им боль, обжигает мне грудь.

– Да ладно, веселье же только начинается, – восклицаю я, растягивая губы в ухмылке.

– Заткнись! – шипит один. Это мексиканец с бритой головой, татуировками, покрывающими его с головы до ног, и в одежде, которая выглядит так, будто ее не стирали несколько недель.

И посмотрите-ка – на лбу у него огромный шрам.

Черт возьми. Выглядит так, будто кто-то взял нож для хлеба и просто пропилил ему голову.

Это, должно быть, и есть старина Фернандо. Как раз тот, кого я искал.

Глаза Фернандо выпучены от страха, а судя по трубкам с крэком, валяющимся на столе позади него, я могу предположить, что большинство из них под кайфом.

Что не очень хорошо.

Когда они под кайфом от вещества, которое циркулирует по их измученным венам, они становятся нервными.

А таких шаловливых пальчиков на спусковых крючках у меня шесть.

– Кто тебя послал? – кричит Фернандо, придавая своему вопросу больший вес взмахом пистолета.

– Я сам себя послал, – сухо отвечаю я.

Почему все всегда думают, что я работаю на кого-то другого? Я не работаю ни на кого, кроме себя.

Мужик поднимает пистолет над моей головой и стреляет, пытаясь припугнуть меня.

Видите?

Нервный.

Я не вздрагиваю. Вместо этого я улучаю минутку и пытаюсь получше рассмотреть то, что меня окружает. Слева от меня стол, заваленный оружием, пепельницами, пустыми банками из-под пива и курительными трубками.

Отлично.

– Не заставляй меня спрашивать снова, cabrón[5], – предупреждает мужик, его палец поглаживает спусковой крючок.

– Ты Фернандо? – спрашиваю я, оставаясь неподвижным, как лед. Его брови удивленно вскидываются, и я вижу, как в его глазах проскальзывает паранойя.

Он не очень-то будет полезен, как я и надеялся. Слишком много жужжит.

– Откуда тебе это известно, а? Ты за мной следишь?

Я улыбаюсь, обнажая все свои зубы.

– Это то, что мне удается лучше всего, как-никак. Слышал, ты здесь главный. Заправляешь шоу и все такое.

Он меняется в лице. Засранец испытывает нечто вроде гордости, я просто это знаю. Будто он делает что-то хорошее для мира, хотя все, что он делает, – это кошмарит сотни маленьких мальчиков и девочек.

– Я надеялся, что ты сможешь помочь мне, чувак.

– Да? – покровительственно спрашивает он. – Ты так думаешь? Думаешь, ты мне указ, чувак?

Он делает еще один выстрел, на этот раз ближе ко мне. Слишком близко для того, чтобы чувствовать себя комфортно. Достаточно, чтобы ощутить тепло пули. Я все еще не вздрагиваю, и это, как ничто другое, злит его все больше.

Я вздыхаю. В его нынешнем состоянии он для меня бесполезен. Придется просто похитить его задницу и подождать, пока его не отпустит.

Беглый взгляд доказывает, что у меня есть около двух секунд, прежде чем остальные откроют огонь, независимо от того, что я скажу.

И две секунды – это все, что мне нужно, чтобы сунуть руку в карман толстовки и выстрелить сквозь ткань, уложив одного из типов слева от меня.

Эффект неожиданности оставляет мне небольшой запас времени, чтобы успеть перевернуть стол и перекатиться за него.

Пепельницы бьются, а оружие летит со стола и разряжается. Все это сопровождается испуганными воплями девочек.

Проклятье. Если пуля срикошетит и пролетит хоть в сантиметре от них, я точно дам себя прирезать.

Криков боли не слышно, а потому я выдыхаю. С облегчением, но я все равно на себя зол.

Толстый деревянный стол сразу же прошивает очередь из пуль. К счастью для меня, большинство в нем и увязает.

Открывать ответный огонь слишком опасно. Мне и мизинец не высунуть без того, чтобы его не отстрелили, а стрелять вслепую и подвергать этих девчонок еще большей опасности я не хочу. Я никогда не стреляю, если не уверен, что попаду.

Единственное, что мне остается, это ждать.

Чтобы опустошить свои обоймы им не требуется много времени.

Слышу шорох одежды и невнятные проклятия, когда они начинают перезаряжаться.

Застрелить оставшихся четверых, без Фернандо, занимает у меня еще меньше времени, чем предыдущих. Его я приберегу на потом.

Пули прошивают их мозги с такой скоростью, что тела падают одновременно.

– Видишь это? – спрашиваю я вслух, заранее зная, что Джей наблюдает за происходящим через камеры.

– Черт, тебе понадобилось всего восемь минут, – охает Джей в мой наушник.

– С тебя пятьсот баксов, ублюдок, – самодовольно отвечаю я. Из его рта летит поток ругательств, но я отключаю связь.

Фернандо изрыгает свою собственную цветистую тираду, пытаясь достать другой пистолет. Я стреляю ему в колено, и разъяренный человек тут же падает. Склад оглашают вопли боли и ярости, и если бы я был не в курсе, то решил бы, что маленькая девочка здесь он.

Нет, девчонки на этом складе гораздо круче, чем он мог бы надеяться когда-нибудь стать. Он просто плаксивая сучка, оказавшаяся в мужском теле.

Выпрямляюсь и подхожу к Фернандо, наслаждаясь тем, как он сжимает колено, а кровь из раны пузырится на полу. Он смотрит на меня, его лицо красное и полное жажды убийства.

Я игнорирую его взгляд, вместо этого изучая многочисленные кровавые пятна на цементном полу. Мне не хочется, чтобы девочкам пришлось ступать прямо по ним.

– Джей, пусть Руби проложит путь для девочек.

Руби – это одна из членов команды, прибывшая сюда с четким указанием позаботиться о жертвах и переправить их в безопасное место. Она просто рыжая бестия, но когда она оказывается рядом с женщинами или детьми, которых мы спасаем, то превращается в сахарную вату.

– Путь?

– Да, не хочу, чтобы на их ноги попала хоть капля крови.

На складе около пятидесяти девочек, и все они глубоко травмированы и сломлены. И если от меня что-то зависит, то им больше никогда не придется смывать кровь со своих тел.

Одна из девочек встает на ноги, на ее лице появляется свирепое выражение. Ей не больше пятнадцати лет, но похищение педофильской группировкой значительно прибавляет возраст любому.

– Вы и нас собираетесь убить? – громко спрашивает она.

Ее грязные каштановые волосы спутаны вокруг лица. Она грязная – они все грязные.

Их тела в грязи и крови.

Эта выглядит самой старшей из них, и, судя по ее защитной позе, она объявила себя матерью группы.

Все присутствующие здесь девочки были похищены в течение последних шести дней. Шести дней невыразимых пыток и издевательств, которые останутся с ними до конца их жизней. Шести дней, в которые их подвергали сексуальным домогательствам, избивали и растлевали грязные мужчины. Их не подвергали дефлорации, но это не значит, что изверги не нашли других способов получить удовольствие.

Мы с Джеем наблюдали за этим местом в течение последних двенадцати часов, устанавливая личности и девочек, и преступников. Каждая пролетевшая секунда казалась нам вечностью, ведь они в этот момент переживали нечто ужасное.

Прежде чем явиться сюда, в то время как Джей продолжал наблюдение, я позволил себе пять часов поспать – этого достаточно, чтобы сохранить остроту ума. Я должен находиться в наилучшей форме, если хочу вытащить их живыми.

– Я здесь, чтобы вернуть вас домой, – отвечаю я, запихивая пистолет в ботинок.

Она, как и несколько других девчонок, смотрит на меня настороженно.

Никто из них не собирается мне доверять.

И я могу это понять.

Я с головы до ног в шрамах, мои глаза разного цвета – оба довольно жуткие – и я немаленький парень. Не говоря уже о том, что я только что убил кучу людей у них на глазах.

– Подкрепление прибыло, – сообщает Джей, как раз перед тем, как до меня доносится звук открываемой задней двери и на склад вбегают еще несколько человек.

– Дружище, да здесь кровавая баня. Бедные девочки! Как тебе не стыдно, Зед.

От звука голоса Руби я вздрагиваю. Меня не заставит вздрогнуть пуля, выпущенная в паре сантиметров от моей головы, но Руби… Боже, помоги мне.

– Этого нельзя было избежать, Руби. Я…

– Не хочу больше слышать ни слова. Если бы твоя матушка была здесь, она бы тебе задницу надрала.

Я ворчу себе под нос, но ничего не отвечаю, давая ей возможность заняться девочками и продолжить честить меня. Руби была близкой подругой моей матери и любит напоминать мне и остальным членам команды, как она подтирала мне задницу, когда я был маленьким.

Если бы я имел возможность прикончить этих торговцев людьми без свидетелей, то я бы, конечно, так и сделал, и меня бесит то, что я усугубил травму этих девчонок. Но когда у тебя склад, полный вооруженных людей, то вызывать их к себе в офис по одному так, будто это увольнение с работы, не получится. Их нужно убирать быстро, там же, где они и стоят. В противном случае можно допустить ошибку, и тогда есть вероятность, что пострадают заложники.

Это было необходимо для освобождения жертв.

Двое остальных, пришедших с Руби, Майкл и Стив, занимаются телами. Майкл тащит сопротивляющегося Фернандо наружу, мимоходом перебрасывая мне ключи от цепей девочек. Руби уже отыскала второй комплект на одном из трупов и в данный момент освобождает пленниц.

Я подхожу к мамочке-наседке группы и снимаю с нее ошейник, и моя рука почти дрожит от ярости, что мне приходится снимать гребаный ошейник с шеи маленькой девочки. На ее горле раны и большой синяк, однако я не позволяю ей заметить ярость, кипящую во мне. Она молча смотрит на меня, в ее красивых светло-карих глазах борются подозрение и неуверенная надежда.

Ее глаза напоминают мне мою маленькую мышку, и в моей груди вспыхивает что-то оберегающее.

– Как тебя зовут, малыш? – спрашиваю я, не сводя с нее глаз. Вероятно, она ожидает, что мой настороженный взгляд отправится в путешествие по просторам ее тела, но подобного дерьма она от меня не дождется.

– Сицилия, – отвечает она.

Я поднимаю бровь.

– Твои родители оттуда? – спрашиваю я, обращая внимание на ее загорелую кожу, проглядывающую под грязью на лице.

Она неуверенно кивает.

– Ма и па родились там, но не смогли вернуться туда с тех пор, как стали подростками. Они говорят, что назвали меня в честь острова, потому что, хотя они и тоскуют по дому, я – единственный дом, который им нужен.

Киваю, изучая ее лицо. От ее правого глаза расцветает фиолетовый цвет, и во мне вспыхивает еще одна искра гнева.

– Готова снова подарить им дом?

Она делает паузу, а затем на ее лице появляется робкая улыбка.

– Да, – шепчет она.

Ее глаза застилают слезы, но я не показываю ей, что заметил. Я уверен, что она не оценит этого.

– Тогда пойдем, малыш.

Эта маленькая девочка вернется домой, и, хотя ей предстоит еще долгий путь, она излечится.

Мы следим за всеми девочками, которых вытаскиваем, чтобы они не пропали снова. Если это уже случилось однажды, то всегда может повториться.

Когда мы выходим из здания, она прижимается ко мне. Краем глаза я замечаю, как девочка наступает в кровь. Я останавливаюсь, указывая на нее, но глядя на Руби.

– Руби! Я что сказал? Ни капли крови на девочках.

Руби вздрагивает, мы меняемся ролями, и она со стыдом бросается к нам.

– О, прости меня, зайка, давай я тебя вытру, – воркует она рядом с девочкой, на ноге которой не просто гребаная капелька. – Смотри под ноги, хорошо?

Я отворачиваюсь, удовлетворенный тем, что больше она этого не допустит.

Помогаю Сицилии пройти через эту бойню, не сводя одного глаза с ее ног и с мест, куда она наступает. Когда она приходит в себя, я веду ее к фургону, на котором ее благополучно доставят в больницу. Там ее родных оповестят.

Насвистываю какую-то мелодию, позволяя своей команде позаботиться об остальном, и направляюсь к своему «мустангу», притаившемуся на стоянке через дорогу. Мне не терпится убраться отсюда.

Моя охота еще не закончена. Теперь я должен поиграть с моей маленькой мышкой.

Глава 7

Манипулятор

– Тебе нужно валить из этого дома, – заключает Дайя, глядя на меня со страхом и тревогой в своих шалфейных глазах.

Я только что рассказала ей о вчерашнем мамином визите – и по выражению ее лица могу сказать, что она очень и очень за меня боится.

– Мне нужно закончить рукопись, – возражаю я, а сама все время думаю о том, в какую огромную сюжетную дыру я попала. Кажется, уже совершенно неважно, сколько раз я жму на пресловутую аварийную кнопку, – я не могу заставить себя что-то выдать, и все. Сегодня вечером мне придется достать доску и стикеры, чтобы наметить сюжет, и, может быть, тогда я смогу понять, как разрешить эту проблему раз и навсегда.

Иногда мне хочется просто сделать свои книги проще и оставить все как есть, но тогда я лишусь своих читателей.

Дайя фыркает, качая головой.

– Тогда будь готова. У нас намечается девичник.

Мои мысли возвращаются к ней, а доска и стикеры исчезают. Но я не спорю. Я независимый автор, а значит, публикуюсь тогда, когда готова. Я почти не ставлю себе сроков, потому что ограничения подавляют мои творческие порывы. Писать, когда я слишком сильно волнуюсь, что не успею закончить книгу к определенному времени, я не могу. И какими бы замечательными ни были мои читатели, дедлайны есть всегда.

Дайя, разумеется, знает об этом и теперь пользуется этим знанием как оружием.

Дерьмо.

Застонав, я позволяю ей взлететь по лестнице и войти в мою спальню, мои глаза сразу же находят зеркало и сундук – кажется, они теперь всегда так делают после того, как я узнала, что здесь когда-то произошло.

Эти два предмета теперь словно сигнальные маяки в этой комнате, они бросаются мне в глаза, будто шепча: «я знаю, кто убил ее».

Неважно, что я обновила их черное покрытие. Они по-прежнему те же самые.

Стены и пол здесь теперь из гладкого черного камня, с белым потолком и большим белым ковром, чтобы сделать комнату светлее. Кроме того, я установила в полах систему отопления. Потому что вставать посреди ночи, чтобы пописать, и наступать ногами на ледяной пол было слишком жестоким и необычным для меня наказанием.

А еще я решила, что мне так нравятся бра в коридоре, что я хочу повесить парочку и в своей комнате. Они художественно расположились на стене, к которой прислонена спинка моей кровати, и освещают массивное, великолепное произведение искусства, изображающее женщину.

У двери находится моя любимая часть – балкон. Двойные черные двери выходят на террасу, с которой открывается вид на утес. Когда ты оказываешься перед таким прекрасным зрелищем, оно заставляет тебя ощутить себя маленьким и незначительным.

Сейчас весь дом уже обновлен, хоть я и сохранила большую часть оригинального стиля. Бра, шахматные полы, камин из черного камня, черные шкафы – всего не перечислить. Самое главное, я оставила красное бархатное кресло-качалку Джиджи.

Я живу в викторианском готическом доме мечты.

– Мы сделаем тебя сексуальной и подберем тебе аппетитного парня, которого ты сможешь забрать к себе домой сегодня вечером. А если объявится твой маньяк, то он может заодно и убить его.

Я закатываю глаза.

– Дайя, в наше время трудно отыскать мужчину, который умеет просто нормально трахаться. Думаешь, я найду того, кто убьет в мою честь? Это очень мило.

– Ты никогда не можешь знать наверняка, крошка. Случались куда более безумные вещи.

Басы, льющиеся через динамики, отзываются вибрацией во всем моем теле. Мою задницу обтягивают черные драные джинсы, а красная майка с глубоким вырезом демонстрирует мое внушительное декольте и мелкие блестящие бисеринки пота меж грудей.

Здесь чертовски жарко, словно в мешке Аида, и алкоголь, бурлящий в моих венах, не улучшает ситуацию.

Вот уже целый час мы с Дайей держимся рядом друг с другом и танцуем. Мы ненадолго расходимся, чтобы пофлиртовать с какими-нибудь парнями, но я быстро устаю от их лапающих рук и возвращаюсь к своей лучшей подруге.

Внезапно в мою спину упирается кто-то большой, его руки скользят по моей талии и прижимают к себе. Я чувствую запах мяты и виски прежде, чем ощущаю на своем ухе его дыхание.

– Ты красивая, – шепчет он, и теперь, когда он ближе, его мятная жвачка прямо-таки обжигает мой нос. Я морщусь и поворачиваю голову, чтобы взглянуть на высокого привлекательного парня, склонившегося надо мной.

У него светло-русые волосы, красивые голубые глаза и убийственная улыбка.

Как раз в моем вкусе.

Я улыбаюсь.

– Ой, спасибо, – мило отвечаю я. Социальные взаимодействия практически вгоняют меня в спячку, но флиртовать я всегда умела. Жаль, что не могу делать так в большинстве остальных случаев.

Мужчины обладают уникальной способностью портить мне настроение каждый раз, когда я приближаюсь к ним на расстояние меньше трех метров.

– Пойдем со мной наверх, – кричит он сквозь музыку. Его голос ни в коем случае не агрессивный, однако это и не вопрос. Это требование, которое не оставляет места для споров.

И мне это нравится.

Я поднимаю бровь.

– А если я не пойду? – спрашиваю я.

Его улыбка становится шире.

– Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Моя вторая бровь поднимается к своей сестре-близнецу.

– Да что ты, – скромно отвечаю я. – Какие это у тебя планы на меня, о которых я буду жалеть всю оставшуюся жизнь?

– Те, после которых ты окажешься голой и удовлетворенной в моей постели.

– Сучка, да пошли уже, – вклинивается Дайя. Я поворачиваю к ней голову, но ощущаю, как глаза мужчины задерживаются на моем лице Его взгляд ласкает мою щеку, словно перо, пробегающее по коже.

Дайя стоит перед нами, нетерпеливо помахивая рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Должно быть, она подслушала, и ей ни капельки не стыдно.

Когда мы оба поворачиваемся к ней, она хмыкает и закатывает глаза.

– Мы все поняли, что вы друг другу нравитесь. А она никуда не ходит без меня. Так что пошли уже, – машет она руками, подгоняя нас.

Парень смеется и пользуется возможностью, предоставленной моей дражайшей подругой. Схватив меня за руку, он ведет меня к черной металлической лестнице в глубине клуба.

Но не раньше, чем я бросаю на Дайю укоризненный взгляд. Она милостиво смеется в ответ.

Вход наверх только для VIP-клиентов. Лестница ведет нас на балкон, с которого открывается вид на весь клуб. Здесь пьют богатые и важные люди, которые смотрят на тех, кто внизу, как на кучку букашек, попавших в ловушку научного эксперимента.

Здесь наверху темнее, воздух плотнее, и в атмосфере ощущается вибрация, которая заставляет все мои инстинкты самосохранения вспыхнуть красным цветом. Идти сюда – все равно что совать голову в осиное гнездо. И эти ублюдки не прекратят жалить тебя, пока не устанут или пока ты не умрешь.

В черной кожаной кабинке в форме полумесяца сидят четверо мужчин. По центру – черный мраморный стол, на котором стоят бокалы с янтарной жидкостью и хрустальные пепельницы. Здесь нет ни малейшего намека на цвет, и декор напоминает мне поместье Парсонс.

Один из парней смотрит на нас обеих хищным и расчетливым взглядом. И он жутко похож на мужчину, который держит мою руку в своей. Те же светлые волосы и голубые глаза, хотя этот кажется моложе и немного злее.

Остальные трое не менее красивы, у всех один и тот же темный и опасный типаж. Один выглядит европейцем – с белокурыми волосами, светлой бледной кожей и резкими угловатыми чертами лица. Его прищуренные льдисто-голубые глаза смотрят на Дайю, в то время как ее взгляд скользит по тесной, уютной кабинке. Он уже жадно изучает все изгибы и впадины ее тела. Мои инстинкты снова взывают ко мне, подсказывая выколоть этому человеку глаза и сбросить его с балкона.