bannerbanner
Преследуя Аделин
Преследуя Аделин

Полная версия

Преследуя Аделин

Язык: Русский
Год издания: 2021
Добавлена:
Серия «LAV. Темный роман»
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 9

– «Забегай вечерком и отлижи мою киску. Я жажду твой огромный член», – сухо читаю я вслух.

И это не все. Дальше – то, как я возбуждена и трогаю себя каждую ночь, думая о нем.

Я рычу и бросаю на нее самый мерзкий взгляд, на который только способна. По сравнению с моим лицом даже мусорный бак показался бы домом мистера Пропера.

– Да я бы так ни за что не сказала! – недовольно заявляю я. – Это даже не похоже на меня, ты – просто сука.

Дайя хохочет во весь голос, демонстрируя крошечную щель между передними зубами.

О, как я ее ненавижу.

Мой телефон пиликает. Дайя почти подпрыгивает на месте, пока я размышляю, не нагуглить ли мне «1000 способов умереть», чтобы пополнить их коллекцию новой историей.

– Прочитай, – требует она, и ее хваткие ручонки уже тянутся к моему телефону, чтобы узнать, что ответил Грейсон.

Я выхватываю мобильник из ее рук и открываю сообщение.

«Вот ты и пришла в себя, детка. Буду в восемь».

– Не помню, говорила ли я тебе об этом, но я чертовски тебя ненавижу, – ворчу я, одаривая подругу очередным мрачным взглядом.

Она улыбается и потягивает свой коктейль.

– Я тебя тоже люблю, крошка.


– Черт, Адди, я скучал по тебе, – выдыхает мне в шею Грейсон, прижимая к стене.

Утром на моем копчике будет синяк. Я закатываю глаза, когда он снова впивается в шею, и стону, когда он вставляет свой член между моих бедер.

Решив, что мне нужно прийти в себя и выпустить пар, я не стала отменять встречу с Грейсоном, как хотела сделать сначала. И как все еще хочу. Я уже пожалела о своем решении.

Теперь он прижимает меня к стене в моем жутком коридоре. Кроваво-красные стены украшают старомодные бра, между которыми – десятки семейных фотографий разных поколений. Я чувствую, как они смотрят на меня, в их глазах презрение и разочарование, когда они видят, как их потомка собираются отыметь прямо у них на глазах.

Работает всего несколько лампочек, и они подсвечивают лишь паутину, которой опутаны. Остальная часть коридора темна, и я только и жду, что оттуда выползет демон из фильма «Проклятие», чтобы у меня появился повод сбежать.

В такой ситуации я бы точно подставила Грейсону подножку и мне было бы совершенно не стыдно.

Он шепчет мне на ухо еще какие-то грязные словечки, в то время как я рассматриваю бра, висящее над нашими головами. Грейсон как-то вскользь упоминал, что боится пауков. Интересно, смогу ли я незаметно дотянуться до паутины, достать из нее паука и посадить его на рубашку Грейсона?

Это подгонит его задницу убраться отсюда, и, вероятно, он так смутится, что больше никогда не заговорит со мной. Полная победа.

Как раз в тот момент, когда я собралась привести свой план в исполнение, он отшатнулся назад, тяжело дыша от всех этих сольных французских поцелуев, которыми занимался с моей шеей. Словно ждал, что она лизнет его в ответ или что-то в этом роде.

Его медные волосы взъерошены моими руками, бледная кожа покрыта румянцем. Проклятие рыжих, я полагаю.

В остальном у Грейсона все в порядке с внешностью. Он горяч как сам грех, у него прекрасное тело и убийственная улыбка. Жаль, что он не умеет трахаться и, кроме того, полный и безоговорочный придурок.

– Пойдем в спальню. Мне необходимо оказаться внутри тебя прямо сейчас.

Внутренне я содрогаюсь. Внешне… я содрогаюсь тоже. Я пытаюсь скрыть это, стягивая через голову свою рубашку. Внимание у него как у бигля. Как я и предполагала, он уже позабыл о моей маленькой оплошности и пялится на мои сиськи.

Дайя была права и в этом. У меня действительно отличные сиськи.

Он тянется вверх, чтобы сорвать лифчик с моего тела – наверное, я бы его шлепнула, если бы он действительно его разорвал, – но замирает, когда нас прерывает громкий стук с первого этажа.

Звук настолько неожиданный, настолько сильный и громкий, что я вскрикиваю, а сердце в моей груди начинает колотиться. В ошеломленном молчании наши глаза встречаются. В мою входную дверь кто-то ломится, и звучит это не слишком приятно.

– Ты кого-то ждешь? – интересуется Грейсон, опуская руку, похоже, расстроенный тем, что его прервали.

– Нет, – выдыхаю я.

Торопливо натягиваю рубашку – задом наперед – и спешу вниз по скрипучим ступенькам. Выглядываю в окошко рядом с дверью. Никого не вижу и хмурюсь. Опускаю штору и замираю перед дверью, а на усадьбу опускается ночная тишь.

Ко мне подходит растерянный Грейсон.

– Эээ… Ты собираешься открыть? – тупо спрашивает он, указывая на дверь, будто я не в курсе, что она прямо передо мной. Почти благодарю его за ценное указание, но воздерживаюсь.

Что-то в этом стуке мои инстинкты восприняли как красный код. Он звучал агрессивно. Зло. Кто-то колотил в дверь изо всех сил.

Настоящий мужчина предложил бы сам открыть дверь, услышав столь яростный грохот. Особенно если вокруг вас километр густого леса и тридцатиметровый обрыв над водой.

Но вместо этого Грейсон выжидающе смотрит на меня. Так, будто глуповатая здесь я. Вздохнув, отпираю дверь и распахиваю ее.

И снова – никого. Выхожу на крыльцо, гниющие половицы под моим весом стонут. Мои волосы цвета корицы треплет холодным ветром, пряди щекочут лицо, вызывая мурашки. Они поднимаются вверх по коже, когда я заправляю волосы за уши и подхожу к краю крыльца. Опершись на перила, смотрю вниз, на боковую сторону дома. Никого.

С другой стороны дома тоже никого нет.

Вполне вероятно, что кто-то наблюдает за мной из леса, но я не могу знать этого наверняка, потому что слишком темно. Если только я не отправлюсь туда сама и не поищу.

И как бы я ни любила фильмы ужасов, становиться героиней одного из них я не собираюсь.

Грейсон выходит ко мне на крыльцо, обшаривая взглядом лес.

За мной кто-то наблюдает. Я чувствую это. Я уверена в этом так же, как и в существовании гравитации.

По позвоночнику, сопровождаемый всплеском адреналина, ползет холодок. То же самое я чувствую, когда смотрю ужастики. Сначала сердце начинает биться сильнее, затем в глубине желудка оседает тяжесть, которая в конце концов проникает в самое нутро. Я отодвигаюсь, мне совсем не нравится это ощущение.

Пошатываясь, возвращаюсь в дом и поднимаюсь по ступенькам. Грейсон неотрывно следует за мной. Я не замечаю того, что он раздевается по пути, пока он не входит за мной в мою спальню. Когда я разворачиваюсь, он уже совершенно голый.

– Серьезно? – вырывается у меня.

Что за чертов идиот. Кто-то только что ломился в мою дверь так, будто дерево лично всадило занозы ему в зад, а он сразу же готов вернуться к тому, на чем остановился. Он хлюпает на моей шее так, словно пытается вылизать желе из контейнера.

– Что? – недоверчиво вопрошает он, раскидывая руки в стороны.

– Ты что, не слышал того, что слышала я? Кто-то ломился в мою дверь, и это было довольно жутко. Я сейчас не в настроении заниматься сексом.

Что случилось с рыцарством? Я думала, что нормальный мужчина спросил бы, все ли со мной в порядке. Узнал бы, как я себя чувствую. Может быть, попытался бы убедиться, что мне хорошо и спокойно, прежде чем сунуть в меня свой член.

Знаешь, оглянись-ка вокруг себя, черт возьми.

– Ты серьезно? – вопрошает он, в его карих глазах сверкает гнев. Они цвета дерьма, как и его дерьмовая личность и еще более дерьмовый секс. Да этот чувак может дать фору рыбам в трепыхании, когда трахается. С таким же успехом он мог бы лежать голым на рыбном прилавке – так у него было бы больше шансов найти кого-нибудь, кто отвезет его к себе домой. И этим человеком буду не я.

– Да, я серьезно, – жестко отрезаю я.

– Черт побери, Адди, – огрызается он, сердито поднимая носок и натягивая его.

Грейсон выглядит как кретин – совершенно голый, если не считать этого носка, потому что остальная его одежда беспорядочно разбросана по моей прихожей.

Он выбегает из комнаты, на ходу собирая вещи. Примерно на полпути по длинному коридору он останавливается и оборачивается ко мне.

– Ты такая сука, Адди. Все, что ты делаешь, – это выкручиваешь мне яйца, и мне это надоело. Я сыт по горло тобой и этим гребаным жутким домом, – рычит он, тыча в меня пальцем.

– А ты – мудак. Убирайся на хрен из моего дома, Грейсон.

Его глаза сперва расширяются от шока, а затем сужаются в тонкие щелки, наполняясь яростью. Он разворачивается, отводит руку назад и обрушивает кулак в гипсокартон.

Из моего горла вырывается вскрик, когда половина его руки исчезает в стене, и мой рот разевается в шоке и изумлении.

– Поскольку твою я сегодня не получу, я решил проделать другую дырку. Починишь потом, сука, – выплевывает он.

Все еще в одном носке и с кучей одежды в руках, он уходит.

– Ты – козел!

Я в ярости бросаюсь к здоровенной дыре в моей стене, которую только что проделал Грейсон.

Минуту спустя внизу хлопает входная дверь.

Надеюсь, тот таинственный тип все еще там. Пусть этого засранца в одном носке грохнут.

4-е апреля, 1944

Там снаружи за моим окном какой-то странный человек.

Я не знаю, кто он и что ему от меня нужно, но мне кажется: он знает меня.

Он заглядывает в окно, только когда Джона нет дома.

И прячет лицо под шляпой. Я пыталась с ним заговорить, но он всегда убегает.

Я еще не говорила Джону. Не знаю почему, но что-то удерживает меня от того, чтобы открыть рот и признаться, что этот человек подсматривает за мной. Джону это не понравится. Он возьмет свое ружье и пойдет его искать.

Должна признать, я боюсь того, что случится с моим гостем, если мой муж в этом преуспеет.

Я очень боюсь этого странного незнакомца.

Но, мой бог, я так заинтригована.

Глава 2

Тень

Истошные крики боли, отражающиеся от цементных стен, начинают немного раздражать.

Быть и хакером, и исполнителем иногда хреново. Мне чертовски нравится причинять людям боль, но сегодня на этого нытика у меня нет ни капли терпения.

А обычно я терпелив как святой.

Я знаю, как добиться того, чего я хочу больше всего. Но, когда я пытаюсь получить хоть какую-либо стоящую информацию, а чувак слишком занят тем, что обделался и плачет, и, разумеется, не может дать мне связный ответ, я становлюсь немного раздражительным.

– Этот нож сейчас наполовину войдет в твое глазное яблоко, – предупреждаю я. – Я даже не собираюсь проявлять милосердие и всажу его тебе прямо в мозг.

– Черт, мужик, – кричит он. – Я же сказал тебе, что всего несколько раз ходил на этот склад. Я ничего не знаю ни о каком-то гребаном ритуале.

– Значит, ты хочешь сказать, что ты бесполезен, – предполагаю я, поднося лезвие к его глазу.

Он зажмуривает веки, будто кожа толщиной не более сантиметра может помешать ножу пройти насквозь.

Чертовски смешно.

– Нет, нет, нет, – умоляет он. – Я знаю кое-кого, кто может дать тебе больше информации.

По его носу, смешиваясь с кровью на лице, стекает пот. Его отросшие жирные светлые волосы прилипли ко лбу и затылку. Наверное, они уже не совсем светлые, так как большая их часть окрашена в красный.

Я отрезал ему ухо, вырвал десять ногтей, перерезал обе ахиллесовы пяты, нанес пару ножевых ранений в определенных местах, чтобы ублюдок не истек кровью слишком быстро, и переломал слишком много костей, чтобы их можно было сосчитать.

Придурок не сможет встать и уйти отсюда, это уж точно.

– Меньше слез, больше слов, – рявкаю я, царапая кончиком ножа по его все еще закрытому веку.

Он отшатывается от ножа, из-под ресниц текут слезы.

– Его зовут Фернандо. Он один из руководителей операции, ответственный за отправку мулов для поимки девочек. Он… он – большая шишка на складе, в общем, он там всем заправляет.

– Что за Фернандо? – бросаю я.

Он рыдает.

– Я не знаю, мужик, – причитает он. – Он просто представился Фернандо.

– Тогда как он выглядит? – нетерпеливо цежу я сквозь стиснутые зубы.

Он хлюпает носом, по его потрескавшимся губам стекают сопли.

– Мексиканец, лысый, со шрамом через всю голову, с бородой. Шрам невозможно не заметить, он довольно хреново выглядит.

Я разминаю шею, застонав, когда трещат мышцы. Чертовски долгий день.

– Круто, спасибо, чувак, – говорю я непринужденным тоном, будто я и не пытал его последние три часа.

Его дыхание затихает, и он смотрит на меня уродливыми карими глазами, в которых светится надежда.

Я едва не смеюсь.

– Ты меня отпустишь? – спрашивает он, глядя на меня, словно чертов бездомный щенок.

– Конечно, – киваю я. – Если ты сможешь встать и уйти.

Он смотрит вниз на свои разрубленные пятки, не хуже меня понимая, что, попытавшись встать, он тут же рухнет.

– Пожалуйста, мужик, – лепечет он. – Можешь мне помочь?

Я медленно киваю.

– Ага. Думаю, могу, – произношу я, прежде чем замахнуться и полностью погрузить нож в его зрачок.

Он умирает мгновенно. В его глазах даже еще не успела исчезнуть надежда. Вернее, в одном глазу.

– Ты насилуешь детей, – вслух произношу я, хотя он уже не может меня услышать. – Оставлю я тебя в живых, как же, – заканчиваю я со смехом.

Вынимаю нож, и хлюпающий звук грозит разрушить все мои планы поужинать в ближайшие несколько часов. Это раздражает, поскольку я голоден. Хоть я и люблю хорошую пытку, я определенно не из тех мудаков, которые получают удовольствие от звуков, сопровождающих ее.

Бульканье, хлюпанье и прочие странные звуки, которые издают тела, испытывающие сильную боль, и погружаемые в них посторонние предметы, – не та мелодия, под которую я хотел бы засыпать.

А теперь самая неприятная часть – расчленение тела на куски и правильная его утилизация. Я не доверяю это другим людям, приходится заниматься утомительной, грязной работой самому.

Вздыхаю. Как там говорится? Если хочешь, чтобы все было сделано правильно, сделай это сам?

Ну, в данном случае – если не хочешь, чтобы тебя поймали и привлекли за убийство, избавляйся от тела сам.


Только пять часов вечера, а по ощущениям – все десять. И как бы хреново не ощущал себя после расчлененки, я готов съесть здоровенный бургер.

Моя любимая бургерная находится прямо на третьей авеню, не слишком далеко от моего дома. С парковкой в Сиэтле паршиво, поэтому приходится парковаться в нескольких кварталах и идти туда пешком.

Надвигается шторм, и в ближайшее время на наши головы и плечи ледяными иглами обрушится ливень – в общем, типичная сиэтлская погода.

Насвистываю какую-то неизвестную мелодию, пока иду по улице, проходя мимо магазинов и множества лавочек, в которых туда-сюда, словно рабочие муравьи, снуют люди.

Впереди – книжный магазин, залитый светом, мягкое сияние которого льется на холодный, мокрый тротуар, приглашая прохожих окунуться в его тепло. Подойдя ближе, я замечаю, что он полон людей.

Бросаю на него мимолетный взгляд, прежде чем двинуться дальше. Художественные книги меня не интересуют – я читаю только те, которые могут меня чему-нибудь научить. В частности, IT и хакерству.

Но сейчас подобных книг уже нет. Я в совершенстве освоил эту область.

Когда я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на какую-нибудь еще ерунду, мой взгляд задерживается на доске прямо у входа в книжный магазин, с него на меня смотрит улыбающееся лицо.

Мои ноги невольно замедляют шаг, пока не приклеиваются к цементному тротуару. Кто-то врезается в меня сзади, маленькая фигурка едва сдвигает меня с места, однако это помогает мне выйти из странного транса, в который я впал.

Разворачиваюсь, чтобы бросить взгляд на разъяренного парня позади меня, его рот уже открыт, и он готов обругать меня последними словами, но как только натыкается взглядом на мое покрытое шрамами лицо, то сразу же срывается прочь практически бегом. Это выглядело ужасно смешно, если бы я не был так растерян.

Лицо передо мной – это фотография автора, который проводит автограф-сессию.

И она невероятна.

Длинные волнистые каштановые волосы, разлетевшиеся по изящным плечам. Кожа цвета слоновой кости с веснушками, усеивающими нос и щеки. Светлыми и точечными, не отягощающими ее невинное лицо.

Но что притягивает меня – это ее глаза: жгучие, раскосые; такие всегда выглядят соблазнительно. Они почти такого же оттенка, что и ее волосы. Этот светло-каштановый цвет встречается нечасто. Один взгляд этой девушки – и любой мужчина встанет на колени.

А ее губы – пухлые и розовые, растянутые в лучезарную улыбку с рядом ровных белых зубов.

Перевожу взгляд на имя под фотографией.

Аделин Рейли.

Прекрасное имя, подходящее богине.

В ней нет той пластмассовой красоты, которую можно увидеть на полках журналов. Хотя она легко смогла бы попасть на одну из этих обложек, не прибегая к фотошопу и хирургии, черты ее лица – естественны.

Я видел много красивых женщин в своей жизни. И трахал – много.

Но в ней есть что-то, что меня завораживает. У меня за спиной словно бушует ураган, подталкивающий меня к ней и не оставляющий места для сопротивления. Ноги несут меня в книжный, мои черные ботинки оставляют грязь на приветственном коврике у входа.

Преобладающий запах, что витает здесь, – это запах подержанных книг, хоть и искаженный из-за большого скопления людей. Это небольшое помещение было рассчитано не более чем на десять больших книжных стеллажей в левой его части, небольшую кассу справа и, вероятно, вмещает человек тридцать. Но сейчас в центре зала установлен большой стол, за которым сидит писательница, а в сам душный магазин набилось по меньшей мере вдвое больше людей.

Здесь слишком жарко. Слишком людно.

И какой-то мудак рядом со мной непрерывно ковыряет в носу, его грязная рука то и дело пачкает книгу, которую он держит в руках. Я мельком вижу Рейли на обложке.

Бедная девушка. Вынуждена расписываться на книге, которая, вероятно, полностью покрыта козявками.

Я открываю рот, чтобы сказать этому ублюдку, чтобы он прекратил поиски сокровищ в своих ноздрях, когда мне чудится, что небесные врата распахнулись.

В эту секунду люди перед нами расступаются самым удачным образом и обеспечивают мне прекрасный обзор. Сначала я вижу ее только краем глаза, но и этого взгляда достаточно, чтобы мое сердце заколотилось.

Поворачиваю голову, как одна из тех жутких сучек в фильме «Экзорцист» – медленно, но вместо злобной улыбки, уверен, у меня такой вид, будто я только что получил доказательства того, что Земля на самом деле плоская или еще какого-нибудь подобного дерьма.

Потому что это так же чертовски смешно.

Кислород, слова, связные мысли – все это ускользает от меня, когда я впервые вижу Аделин Рейли во плоти.

Дерьмо.

Вживую она еще более совершенна. От одного ее вида у меня слабеют колени и учащается пульс.

Я не знаю, существует ли Бог на самом деле. Я не знаю, ступала ли когда-нибудь нога человека на Луну. Так же как не знаю, существуют ли параллельные вселенные. Но теперь я точно знаю, что прямо сейчас обнаружил смысл жизни, сидящий за столом с неловкой улыбкой на лице.

Сделав глубокий вдох, я нахожу место у стены в глубине зала. Я пока не хочу подходить слишком близко.

Нет.

Хочу понаблюдать за ней какое-то время.

Так что остаюсь позади, выглядывая из-за десятков голов, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Слава богу, я достаточно высок, потому что если бы мне не хватило роста, то, скорее всего, пролез бы ближе сквозь толпу.

Высокая тонкая женщина протягивает моей новой одержимости микрофон, и на краткий миг та выглядит так, будто готова броситься наутек. Она смотрит на микрофон, как на отрубленную голову.

Но через несколько секунд этот взгляд исчезает, она успевает надеть маску. Затем берет микрофон и подносит его к своим дрожащим губам.

– Прежде чем мы начнем…

Черт, ее голос – чистый дым. Такой голос можно услышать разве что в порнофильмах. Я закусываю нижнюю губу, сдерживая стон, прислоняюсь к стене и смотрю на нее, совершенно очарованный существом передо мной.

В моей груди поднимается что-то необъяснимо темное. Черное, злое и жестокое. Даже опасное.

Все, чего я хочу, – это сломать ее. Разбить на кусочки. А потом расставить эти части так, чтобы они совпали с моими собственными. Мне плевать, если они не подойдут – я их подгоню.

И тут понимаю, что собираюсь сделать что-то плохое. Я знаю, что собираюсь переступить черту, из-за которой уже никогда не смогу вернуться назад, но во мне нет ни капли сомнения.

Потому что я одержим.

Я зависим.

И с радостью переступлю любую черту, которая поможет сделать эту девушку моей. Если это заставит ее стать моей.

Я уже принял решение – решение, укрепившееся в моем разуме, словно в граните. В этот момент ее блуждающие глаза встречаются с моими, наши взгляды сталкиваются с такой силой, что я едва не опускаюсь на колени. Ее глаза слегка округляются, и кажется, будто она так же очарована мной, как и я ею.

А затем читатель перед ней привлекает ее внимание к себе, и я понимаю, что мне нужно уходить прямо сейчас – до того, как я сотворю что-то глупое или похищу ее в присутствии по меньшей мере пятидесяти свидетелей.

Неважно. Теперь она от меня не сбежит.

Я только что нашел себе маленькую мышку и не остановлюсь, пока не поймаю ее.

10-е апреля, 1944

Мой гость здесь, за моим окном, смотрит на меня, пока я пишу. Рука моя дрожит, и я не могу сказать, из страха ли. Это чувство я бы не смогла объяснить, даже если бы попыталась.

Я уже пробовала писать об этом. Объяснить это. Но нет таких слов, чтобы описать его в полной мере.

Думаю, самое точное описание – трепет.

Я не знаю, что со мной. Но что-то очень неправильное, я уверена.

Когда наши глаза встречаются, мое дыхание прерывается. В моей крови зажигается огонь.

Моей плоти словно касаются оголенные провода.

Это идет изнутри, и я боюсь, что становлюсь зависимой.

Он подходит ближе. Я смотрю в его глаза, позабыв о дневнике.

Это уже входит в привычку.

Моя рассеянность. Джон начал замечать.

Он засыпает меня вопросами о том, что у меня на уме.

Как я могу сказать мужчине, которого люблю, что думаю о другом? Как я могу сказать, что представляю другого, пока меня целует мой муж? Когда он касается меня?

Мой гость уходит, исчезая в темноте.

Я боюсь этого человека.

Но я все еще слишком заинтригована.

Глава 3

Манипулятор

Не так я представляла себе вечер пятницы. Копаться в стенах старого дома, внутри которого обитает бог знает кто.

Я так и представляю, что в мою руку вот-вот вцепится бешеная белка, обезумевшая от голода и готовая съесть что угодно, поскольку кучу лет была замурована в стенах и питалась одними жуками.

Моя рука с фонариком по самое плечо погружена в проклятую дыру, пробитую Грейсоном. Свободного места здесь достаточно, чтобы просунуть еще и часть головы под странным углом, чтобы осмотреться.

Глупо. Я – глупая.

Как только я услышала, как дверь захлопнулась за задницей Грейсона, тут же изучила причиненный ущерб. Дыра оказалась не очень большой, но меня насторожила довольно широкая щель между стенами. По крайней мере, в целый метр. И зачем только она здесь, если на то нет причины?

Меня словно магнитом тянет к ней. Каждый раз, когда я пытаюсь отойти, по мне проносится мощная вибрация. Кончики пальцев гудят от желания протянуть руку. Заглянуть в бездонную пустоту и найти то, что зовет меня.

И вот я стою здесь, скрючившись и забившись в дыру. Раз уж моя сегодня пустует, то сгодится и эта.

Фонарик на моем телефоне высвечивает внутри стены деревянные балки, плотную паутину, пыль, тушки жуков. Я поворачиваюсь и направляю свет в противоположную сторону. Ничего. Паутина слишком толстая, чтобы разглядеть хоть что-либо, поэтому я поддеваю ее слои телефоном, словно палкой.

Клянусь, если я его уроню, я выйду из себя. Достать его будет невозможно – и придется покупать новый.

Вздрагиваю от прикосновения паутинок, кажется, будто по моей коже ползают жучки. Я снова разворачиваюсь влево и еще раз направляю фонарик в ту сторону.

Сбиваю еще паутину. Я уже почти готова просто махнуть на все рукой и забыть о том зове сирены, из-за которого попала в эту дурацкую ситуацию.

Ага!

Чуть дальше по коридору на свету что-то блестит. Всего лишь слабый намек, но и этого достаточно, чтобы я подскочила от восторга, ударившись головой о толстый гипсокартон, и в волосы мне что-то посыпалось.

Ох.

Игнорируя тупую пульсацию в затылке, выдергиваю руку и мчусь по коридору, прикидывая расстояние до того места, где заметила загадочный предмет.

Снимаю фоторамку с гвоздя и осторожно кладу ее на пол. И делаю так еще несколько раз, пока не натыкаюсь на фотографию моей прабабушки, сидящей на ретро-велосипеде, с охапкой подсолнухов в корзине. Она широко улыбается, и хотя фотография черно-белая, я уверена, что на ней красная помада. Бабушка говорила, что она красила губы такой перед тем, как поставить кофе.

На страницу:
2 из 9