Прах

«Видимо не хило упало на карман», – подумала про себя девушка, произнося вслух: – Добрый день, Остап Вениаминович. Я видела в холле людей, мы кого-то кремировали?

– Действительно добрый! – противоестественно счастливым тоном для этого места подтвердил он. – Но к сожалению, не для всех.

Его «К сожалению, не для всех» прозвучало так искусственно и неубедительно, что Энн скривившись едва не сплюнула, но пол, прямо ему под ноги.

– Страшное несчастье, страшное! – ничего не замечая продолжал он. – Автомобильная авария. Совсем молодая девушка, не намного старше тебя. Двадцать лет! Что такое двадцать лет? Разве это нормальный возраст для смерти?! Нет, говорю тебе я! Так не должно быть!

Глядя на своего просто лоснящегося от счастья начальника Анна молча кивала головой на каждую его реплику, ожидая развязки. И она наступила сразу же после того, как он выдал весь тот поток информации, что хотел.

– Анечка я уеду сегодня пораньше, мне по делам нужно. Прямо сейчас отъеду, – это было ещё одно доказательство, говорившее в пользу того, что Гробовой «состриг» большой куш с родственников погибшей. – А ты займись пока урной кремированной. Номер ей присвой, да на полочку в шкафчик поставь. Да чего я тебя учу? Ты сама всё знаешь. Я потом развею его в каком-нибудь чудном месте, как пожелали её родные!

«Ага, вдоль трассы по дороге домой»

– Конечно Остап Вениаминович, можете ехать и не о чём не переживать.

Гробовой выскочил из крематория, как бабочка из сачка. И откуда только в этом тучном теле обнаружилась такая лёгкость? Некоторых деньги действительно окрыляют!

Оставшись одна в тишине и покое, как и хотела изначально Энн против всех существующих доводов логики не обрела его. Наоборот оставшись наедине с самой собой и своими мыслями она раз за разом возвращалась в своем сознании к её утреннему разговору с Робертом. Её гнев нарастал в ней, поднимаясь волной испепеляющей лавы со дна души.

– Да кто он такой, чтобы говорить всё это мне? – присваивая урне номер зло спрашивала она сама себя и каждое её движение приобретало нервозную резкость. – Тоже мне мудрец без бороды!

Закончив с урной, девушка поставила её в открытый шкаф на полку.

– Думает, если он поступил с первого раза и без блата, так он самый умный! – набирая воду в ведро с моющим средством продолжала разговаривать с пустой комнатой она. – Я может хочу, чтобы мои желания исполнились без усилий с моей стороны, как по волшебству! Точно, волшебства хочу! А если он не умеет верить в чудо, то это уже его проблемы!

Намочив тряпку в ведре и набросив её на швабру Анна принялась натирать полы, резко и с остервенением словно не отмывала с кафеля грязь, а играла в кёрлинг. Все её мысли были заняты выяснением отношений с Робертом, который сейчас явно был не в выигрышной позиции и совсем не мог защитить себя в глазах девушки, сказав пару весомых аргументов в свою защиту.

В пылу разыгравшегося спора девушка не заметила, как подошла слишком близко к шкафу с урнами. Резкий размах шваброй и – ба-бах – конец черенка швабры угодил по шкафу, посылая вибрации по нему и приводя в движение стоящие на нём урны.

Бросив швабру, она кинулась ловить хрупкое содержимое. Крепко обняв шкаф, девушка пыталась унять его «дрожь». Это помогло, движение урн замедлилось их звон стал тише, но одна из них, стоявшая недостаточно глубоко, сегодняшняя, всё же завалилась на бок. Неплотно закрытая крышка упала и на голову Энн посыпался прах недавно кремированного человека. Девушки разбившейся на автомобиле.

Это было ужасно! Глаза, волосы, лицо, нос, губы – всё оказалось в сожжённых останках чужой плоти. Анна не могла сделать и вдоха не рискуя поглотить прах. Но и не дышать совсем она не могла. Ей стало дурно, к горлу подступила тошнота, голова закружилась, а потом ничего не в силах поделать с собой Анна крепко зажмурив глаза вдохнула. Чужая смерть вошла в неё облепляя пазухи носа, всё закружилось, а потом ей в лицо ударил…ветер.

Сначала девушка подумала, что кто-то открыл окно, но потом она поняла, почувствовала кожей, это был другой ветер! Следом за ним ушей девушки коснулся крик чаек, и Анна наконец-то распахнула глаза. То, что предстало пред ней ошеломило её. Она больше не была в гнетущем помещении крематория, она была на огромной яхте посреди отливающего всеми оттенками синего – океана.

В небе, которое могло посоревноваться с водной поверхностью своей глубиной, летала стая белоснежных чаек. А солнце так обжигало, уже ставшую бронзовой кожу, что казалось хочет прожечь её до костей.

– Коктейль? – сильная мужская рука обвивается вокруг талии девушки притягивая её спину к крепкому торсу, другая рука вытянутая вперёд протягивает напиток.

– Ты просто читаешь мои мысли, дорогой! – слышит чужой женский голос Энн и наблюдает, как её тело само берёт стакан с прохладительным напитком.

«Что происходит?» – внутри разгорается паника, но девушка управляющая телом Анны совсем её не чувствует. Она пьёт коктейль и наслаждается близостью мужчины, что, слегка покусывая плечо, Аня уже и не знает чьё именно, шепчет непристойности на ухо чужачке.

Опустошив стакан, девушка бесцеремонно отбрасывает его в сторону, совсем не переживая, что он может разбиться. Резко обернувшись эта самозванка, обвив шею мужчины томно закусив губу пытается заглянуть ему в глаза через солнечные очки. Её лицо отражается в тёмной поверхности стёкол и Энн понимает, что самозванка – это она. Именно она каким-то невероятным образом смогла подселиться в тело незнакомой ей девушки и разделять сейчас с ней события её жизни.

– Алиса… – тяжело выдыхает красавчик, не спуская глаз с губ девушки, а после словно сорвавшийся с цепи пёс набрасывается на них сминая в грубом, страстном поцелуе.

Девушка отвечает ему с не меньшим остервенением, Энн ощущает весть спектр её чувств и это украденное ею интимное действо, предназначенное только для этих двух, пьянит её похлеще вина. Анну больше не волнует ни то, что она оказалась заперта в чужом теле, ни моральная сторона вопроса. Когда ощущения становятся настолько острыми, что она готова задохнуться от счастья, её хрупкое сознание пошатывается и Анна оказывается выброшенной из этого Эдема на холодный грязный кафель крематория.

Отчаянье… Им пропитана каждая клеточка тела девушки, пока она, обливаясь горючими слезами стоя под струёй горячей воды в душе смывает с себя остатки человеческого праха. Её счастье… Её мечты… Её другая, пусть и чужая жизнь… Всё это было так близко! Она могла прикасаться к ним, но жестокая реальность отобрала у неё их. Как старуха с косой отбирает у человека последний вдох, неожиданно и без сожалений.

– Смерть! – неожиданная догадка пронзает Энн и на её губах расцветает довольная плотоядная улыбка. – Именно она позволила примерить мне на себя чужую жизнь. Лучшую жизнь!

Она найдёт возможность пережить это снова, чего бы ей это не стоило! И кто знает может однажды Анна найдёт способ задержаться в той жизни, которой она достойна – навсегда…

Уже вечером, возвращаясь домой девушка попала в грозу, которая разыгралась, как это обычно бывает после долгой, изнурительной жары. Хлынул ливень и Энн совершенно вымокла. Ступая по лужам голыми ногами, держа в руках босоножки она всю дорогу широко улыбалась несмотря на непогоду. Разбушевавшаяся стихия совсем не волновала её. Всё что занимало мысли девушки – это то, что случилось в тесной комнатке с урнами праха.

Этот летний день должен был стать самым счастливым днём за последний месяц, и он стал им. Так думала Энн, если бы она только знала тогда, как она заблуждалась.

Глава 2

Утро настигло их врасплох, так как ловит бдительный гражданин вора, засунувшего руку в чужой карман. И если для Энн это утро впервые за три месяца стало началом чего-то светлого, то для Лики Любимовой всё было иначе. Рыжеволосая не знала, как ей относиться к истории, что поведала ей странная пациентка. Что на самом деле представлял из себя её рассказ? Вымысел молодой девушки, которую постигло что-то страшное и не объяснимое. То чего она не понимала, то с чем она была не в силах справиться и поэтому решила придать этому чему-то хотя бы флёр таинственности и мистики? Чтобы всё это выглядело не слишком жалко и имело хоть какой-то смысл. Пусть и бредовый. Или правда рассказанная ей? Только затем, чтобы предостеречь её, легкомысленную девчонку от опрометчивого шага?

Лика не знала. И спросить было не у кого. Это тебе не доказанный научно факт и даже не легенда, передающаяся из поколения в поколение. Не было в этой истории ни учёных, что боролись над тайной возможностью прожить чужую жизнь вместе с её обладателем, присосавшись к нему словно клоп. Не было и очевидцев, передававших из уст в уста знания предков. Вообще ничего не было. Разве что зудящее чувство где-то под коркой намекающее на то, что всё это не выдумки сумасшедшей пациентки и даже не плод её больного воображения. Нет, эта угасающая на глазах девушка с тонкой словно пергамент кожей не лгала. Но даже если и так, что это даёт Лике?

Что это даёт, а главное, что со всем этим делать медсестра Любимова решила подумать в одиночестве. Молча встав со стула, на котором сидела и что ночью сама придвинула к кровати больной, она вернула его на место игнорируя присутствие Анны. Рыжая делала это не со зла, а просто потому что знала, стоит ей сейчас взглянуть на девушку и её психическое здоровье пошатнётся. Всё-таки не каждый день приходится услышать что-то подобное! Когда-то подруга детства Лики Катька Ла́птева упрекала её за скудость фантазии и не способность поверить во что-то сверхъестественное, то что наука всячески пытается объяснить, а если вдруг не может, то опровергает его существование. «Любимова», – говорила Катька. – «Тебе нужно расширять кругозор!» Ну что ж, сегодня ночью её кругозор расширился дальше не куда! Словно сомнамбула она поплелась на выход. Слабый от бессонной ночи и пережитых вновь событий, пусть и происходивших сейчас всего лишь в памяти, а не наяву голос Энн вновь остановил девушку на пороге:

– Лика ты ещё придёшь? – вопрос был адресован не медсестре Любимовой, которая конечно же ещё придёт в палату к Ане и сделает это ни раз, а девушке Лике. Девушке, которая после услышанного может начать избегать общения со своей пациенткой.

Рыжеволосая закусив губу нервно пожевала её, перед тем как не оборачиваясь бросить через плечо:

– Приду.

И это была сущая правда, она действительно придёт. После того, как эта девушка приоткрыла перед ней завесу тайны, а после тут же резко захлопнула её обратно, чтобы Лика не успела увидеть ничего лишнего она точно знала, что придёт. Она просто обязана услышать эту историю до конца. Невидимая человеческому глазу нить связала этих не похожих друг на друга и в тоже время близких словно родные сёстры девушек невидимой связью. И разрушить эту связь могла либо обнажённая истина, либо смерть Энн…

Когда дверь за медсестрой закрылась Анна смогла позволить себе облегчённый вздох. Эта девушка была для неё не просто первый человек, которому она смогла без страха быть не понятой, осуждённой и осмеянной доверить свою тайну, она была её исповедником. Не так-то просто рассказать чужому, не знакомому человеку какой-нибудь постыдный факт из своей биографии. Тем более зная, что с этим человеком тебе ещё предстоит иметь дело. Но с Ликой Любимовой всё было не так. Анна чувствовала, что она не осудит её, слишком сильно они были похожи и уж тем более не предаст. Эта рыжеволосая уже захватила наживку, что Энн бросила ей, это было видно по вспыхнувшему в её глазах огню. Точно так же она сама когда-то купилась на уловку жизни, а теперь была вынуждена нести её непосильное бремя.

Прикрыв уставшие веки, девушка задумалась как ловко её обставила судьба. Бросила ей маленький кусочек, обрывок чужой жизни, чтобы заманить в свои сети и стала ждать. Медленно и планомерно, никуда не спеша. Пазл за пазлом, каждый раз делая картинку всё более полной, но не до конца, чтобы она пыталась собрать её вновь и вновь. Должно быть так методично плетёт свою паутину паук. Добавляя с каждым разом в плетущуюся им пряжу всё больше и больше кружев. Прекрасно понимая, что глупая муха не удержится и обязательно примерит их на себя. Энн и не удержалась.

Дверь распахнулась, впуская в палату тучного, с нелепыми, как у рыбы глазами на выкате, расположенными далеко друг от друга и лысеющей макушкой доктора. С лица и тела которого время давно стёрло налёт молодости и свежести. Не врач, а заветренный лобан на прилавке магазина.

Вслед за доктором в палату влетела не уступающая ему ни в чём в габаритах медсестра с огромной корзиной цветов. Она конечно же тоже не постучалась. В этой больничке, пусть она и была частной и смерть какой дорогой вообще были проблемы с личным пространством. Точнее оно отсутствовало напрочь! Что очень угнетало Анну. Она не любила, когда кто-то пытался войти без спроса за очерченные границы её жизни. Даже дорогому другу детства она этого когда-то не позволила.

…Они проникли в здание городской библиотеки после её закрытия потому, что Анне очень хотелось прочесть роман из отсека взрослой литературы. Женский роман про слабую, из обедневшего рода, но гордую леди и жестокого лорда, располагающего всеми благами жизни, что стремился завладеть хрупким цветком, ведомый своими низменными инстинктами, но конечно же в последствии влюбившегося в неё и бросившего весь мир ей под ноги.

Истинную цель своего визита в закрытую библиотеку она конечно же Роберту не сказала. Как никогда не озвучивала своего интереса к такого рода литературе. Друг детства этого бы не понял. Поэтому наспех выдумав байку, что забыла там кофту, которая очень нужна ей для сегодняшнего похода в гости с родителями она уговорила парня помочь ей залезть в библиотеку. Миссия Роберта заключалась в том, чтобы взломать старое деревянное окно, да подсадить Энн, чтобы она могла через него залезть внутрь, но он не был бы её другом если бы не попёрся вместе с ней.

– Если нас поймают за проникновением в чужую частную собственность, то вдвоём. Я тебя одну тут не брошу! – деловито заявил он. У Роберта вообще была странная страсть брать ответственность за все ужасные поступки Анны на себя. Словно он чувствовал себя виноватым, что не доглядел или не смог отговорить.

– Ладно, только давай держаться на расстоянии? – нервно попросила девушка. – На всякий случай.

– Хорошо, – к её счастью парень безоговорочно согласился.

Избавившись от критичного наблюдателя в виде её лучшего друга, девушка рванула прямиком в запретный отдел, к заветной книге. Лихорадочно перелистывая страницы, она быстро скользила взглядом по строчкам выискивая именно те моменты, что интересовали её больше всего. Вот за этим занятием её и поймал Роберт.

– Я не думаю, что ты найдёшь свою кофту на страницах женского романа! – Анна не заметила его приближения. Голос парня звенел от злости. – Поставь книгу обратно на полку, мы уходим! Немедленно!

Роберт Граф был отличным парнем, но был у него по мнению Энн весомый недостаток – он никогда не нарушал правил и не позволял делать это ей. Ну точнее старался не позволять.

Прижав книгу к груди, девушка нервно сглотнула, а затем принялась пятиться назад.

– Нет! Я ещё не нашла то, что меня интересует!

Развернувшись она понеслась куда глаза глядят по слабоосвещённым проходам, мимо книжных стеллажей проклиная про себя занудство друга и то, что зимой быстро темнеет. Света поступающего через окна библиотеки уже не хватало.

Погоня закончилась быстро. Граф настиг её. В какой-то момент он просто вышел на перерез из-за стеллажа прямо перед Энн преграждая ей путь.

Настиг и заставил вернуть книгу на место. Анне пришлось подчиниться, точнее она подчинилась отчасти. Девушка вернула книгу, но перед этим умудрилась незаметно вырвать пару интересующих её листов и спрятать их в карман. Это была её негласная победа. Она никому не позволит нарушать личные границы её жизни…

– Аннушка, дорогая моя сегодня вы выглядите намного лучше! – начал со своей каждодневной лжи, служившей ему вместо приветствия Эдуард Виленович. – А эта аристократическая бледность вам только к лицу!

Аристократическая бледность никогда не была Энн к лицу. Ни тогда, когда она была здорова, ни тем более сейчас. Счастливого обладателя русого или как его ещё называют «мышиного» цвета волос и светлых глаз редко красит бледность. Она скорее делает его бесцветным и не выразительным, как поганка. Сейчас же на фоне белых простыней, пододеяльника и наволочки её серая бледность смотрелась как грязно белое на белоснежно белом. Это только чёрную кошку сложно найти в тёмной комнате, а вот бледное пятно на белом – запросто!

– Я думаю здоровый, ровный загар мне пошёл бы больше, – уклончиво намекнула девушка Грачёву о том, что не согласна с ним.

– Загар это конечно хорошо, но тут нужно знать меру. Излишнее нахождение на солнце способно нанести вред в то время как бледность ещё никому не навредила!

– Вы так тонко доктор пытаетесь намекнуть мне, что у меня больше не будет возможности увидеть солнечный свет, погреться в его лучах?

Эдуард Виленович недовольно засопел, как загнанный в угол ёжик. Те три волосины, что ещё росли на его черепушке ощетинились и встали дыбом. Этакий супергерой русского марвел «Человек – Ёж». Тяжело признавать своё поражение перед болезнью, пусть и редкой и до конца не изученной, тем более если ты светила медицины. Так что Анна знала наверняка, что нанесла своей репликой доктору грубое оскорбление. Но ей было плевать! Что ей за дело до его самолюбия? Ей бы со своими бесами разобраться.

– Ну зачем вы Анечка так говорите? – по-доброму спросил её он, но обида из голоса никуда не делась. – Откуда столько неверия в медицину?

Анне очень хотелось прокомментировать, что сейчас речь скорее шла о его профессионализме, а не вере в медицину в целом, но она вовремя прикусила свой язык. Не стоило вступать в конфронтацию со своим лечащим врачом. Навредить специально он ей конечно не навредит. Как никак клятву Гиппократа давал, да и Роберт, Энн была уверенна в оплату её лечения включил графу расходов – «оскорблённое самолюбие». Друг детства хорошо знал её нрав. Но не вредящую клизму Грачёв поставить мог. Факт!

– Это всё от тоски и отчаянья, – примирительно сказала Анна и почти даже не соврала. – Посудите сами, лежу тут одна уже три месяца. Посетители приходят ко мне редко. Все про меня забыли.

– Ну что вы, голубушка моя! – Теперь звание «голубушки» от Лики перешло ей. – «А лучше бы её молодость!» – подумала про себя Энн. – Никто про вас не забывает. Вы только посмотрите на эти восхитительные цветы, что прислал вам Роберт Владимирович! – Грачёв махнул в сторону объёмной медсестры, что по-прежнему не могла расстаться с цветами Анны, засунув в корзину свою, почти что свиную рожу.

– А Роберт Владимирович, когда присылал их попросил дополнительно чтобы цветы, держали от меня на расстоянии? Мне можно увидеть, но нельзя потрогать и вдохнуть их запах?

– Ну что вы… – неловко переминаясь с ноги на ногу Эдуард Виленович рявкнул: -Людочка, да отлепитесь вы наконец от этой корзины! Поставьте её на тумбочку рядом с Анной Викторовной! Это же всё-таки её цветы! И осмотр давно пора проводить, вы мне нужны вообще-то Людочка!

Высунув свой пятак, покрытый пыльцой из корзины с цветами, медсестра Людочка бросила уничижающий взгляд в сторону своего непосредственного начальства. Прошествовав мимо Грачёва и едва не сбив его, она, презрительно скривив свои губы поставила цветы на тумбочку рядом с Анной. По её взгляду Энн поняла, что с дополнительными просьбами к ней можно не обращаться. Поняла она и ещё кое-что, Роберт присылал цветы регулярно, просто они не всегда доходили до своего адресата.

Осмотр производимый в это утро был, пожалуй, тщательнее чем обычно, доктор Грачёв заручившись помощью Людочки, чуть ли не исследовал каждый миллиметр тела пациентки как будто это могло натолкнуть его на какое-то новое решение проблемы. Не натолкнуло. Как бы пристально он не всматривался и не ощупывал Энн, как не крутила её толстая Людочка словно юлу вокруг своей оси – лучше не стало. Её тело не дало подсказки, как эти двое не пытались её найти. Тупик, в который загнала Анна Эдуарда Виленовича оставался таким же не проходящим, без единой лазеечки.

Не желая выдавать собственного поражения, а также признавать то, что она зря пережила все эти манипуляции, которые и нужны то не были Грачёв не переставал повторять себе под нос, как заведённый: хорошо, хорошо, очень хорошо! Но вот нервно пульсирующая венка у него на виске выдавала его со всем потрохами.

– Ну что я могу сказать, – фальшиво бодрым голосом произнёс он, отрываясь от девушки. – Мы пусть и медленно, но уверенно движемся к выздоровлению.

«Мы медленно, но уверенно движемся в ад! Пытаясь прожить чужие жизни, обманывая своих пациентов, воруя цветы, адресованные тем, для кого они могут стать последней радостью в жизни».

– Сколько? – равнодушно спросила она.

– Что сколько? – уточнил доктор.

– Сколько на это уйдёт времени? На моё выздоровление, – вопрос, заданный вслух, но звучавший в голове Энн иначе. – «Сколько мне осталось?»

– Ну голубушка, – уклончиво начал Грачёв. – Я же вам не цыганка с картами. Ваше выздоровление зависит от многих факторов…

От каких Эдуард Виленович так и не сказал, сославшись на чрезвычайную занятость и отсутствие лишнего времени он поспешил ретироваться, прихватив габаритную Людочку вместе с собой. Анна осталась в палате одна сожалея только о том, что пахнущая весной Лика сегодня выходная. О Роберте она думать себе запретила.

Глава 3

Преимущество ночного кошмара над дневным – это то что, когда заканчивается сон тогда и проходит кошмар. А ещё обычно человек видит не более одного ужаса за ночь. Жаль, что дневные кошмары могут приходить один за одним и тянуться мучительно долго, как тягучая карамель. Сегодняшнему дню суждено было стать рекордсменом по таким вот неприятным сюрпризам.

Робкий стук в дверь, и она открылась. Тот, кто стоял с другой стороны не стал дожидаться разрешения Анны, чтобы войти. На пороге палаты демонстрируя нервозность, граничащую с неловкостью и стыдом, показались родители больной. Её отец, грузный здоровенный детина, который в возрасте Энн был ещё тем рубаха-парнем сейчас выглядел маленьким и жалким, сжавшемся под гнетом дочкиных проблем. Этот груз оказался непосильным для пышущего здоровьем и самой жизнью мужчины. Его светлые волосы, ещё вчера лишь слегка тронутые сединой, сейчас приобрели оттенок серебра. Мать выглядела и того хуже, маленькая и миниатюрная блондинка была похожа на жалкую копию себя. Исчезла красота тонкости линий, а на её место пришла уродливая худоба. Такая же, как и у самой Анны. У обоих родителей под глазами пролегли тёмные тени.

– Мама? Папа? – девушка попыталась привстать, но ничего не вышло после утренних манипуляций Грачёва она чувствовала себя максимально обессиленной.

«Тряпичная кукла, вот кто я теперь».

– Как ты себя чувствуешь дочка? – спросил отец, подталкивая к кровати Анны маму и усаживая её на один единственный стул имевшийся в палате.

– Эдуард Виленович говорит, что иду на поправку, – обнадёжила их она, заведомо скрыв от родителей истинное положение дел.

Она не может сотворить для них чудо и выздороветь, но может уберечь от лишних переживаний. Пусть и всего лишь на время. На короткое время. Сейчас им обоим жизненно необходима эта передышка, чтобы найти в себе силы жить дальше, и она даст им её.

– Это замечательная новость, – выдавив из себя улыбку произнёс отец, смотря при этом

ни на дочку, а на корзину с цветами, что стояла на тумбочке.

Эта привычка появилась у него вместе с её болезнью и была словно ещё одним её симптомом. Отец Анны, Виктор Иванович в те редкие посещения их с женой, Ольгой Анатольевной дочери, постоянно разговаривая с ней смотрел на что угодно, но только не на своего потомка. Чаще всего обращаясь к ней, он смотрел на неодушевлённый предмет, не живой и не такой уродливый, как его дочь. Вот и сейчас отец улыбался цветам. Они конечно были живыми и находились в состоянии схожем с Энн – жизнь медленно покидала их, но внешний вид им удалось сохранить более презентабельный нежели девушке. И всё же это было лучше того, как справлялась её мать, та вовсе не отнимала платка от глаз, не переставая плакать. Губы её при этом не прекращая тряслись.

Глядя на эту скорбную пьесу, что развернулась у её постели Анна искренне считала себя живым мертвецом. Её кровать, с которой она не в состоянии сделать и шага, чем не гроб? А её рыдающая навзрыд мать и отец с горестным взглядом чем не траурная процессия? А её палата – чем тебе не склеп? Даже корзина на тумбочке символизировала цветы на могилке. Вот только достать оттуда один, чтобы было чётное количество и всё. Будет всё как надо!