Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

В доме царила тишина, нарушаемая звуком капающей воды из ванной. Дьюи приподнялся с постели и натянул спортивное трико. И правда, Пит мог скоро прийти. Снизу послышались глухие стуки в дверь, едва различимые со второго этажа. Тук-тук. Пауза. Тук-тук.

На сегодня выдача сладкого закончена, детишки, – подумал Дьюи. Но стуки не прекращались. Тук-тук… Что ж, он терпеливый, пускай себе ломятся. А как же твои обязанности, Дьюи? Разве ты не «настоящий взрослый? Так-то оно так, он – Дьюи Андерсен. Ему сорок четыре. У него жена, сын, двухэтажный дом в приличном районе, автомобиль, лужайка с выкошенным газоном. Должно быть, он «настоящий взрослый». А значит, он должен пойти и открыть эту чёртову дверь и дать парню или девчонке за ней конфет. Нужно соблюдать правила.

Накинув халат, он спустился бегом вниз. Взглянул на гостиные часы: 19:46. Ещё час – и он начнет названивать Питеру. Дьюи на ходу схватил с тумбочки вазочку со сладостями, изрядно оскудевшую к концу вечера. Тук-тук. Не посмотрев в глазок, он открыл дверь. На сегодня это, ей-богу, последний ребёнок. Но за дверью оказался вовсе не ребёнок.

Нет, на нем не было того дурацкого костюма Чарли Брауна, вместо него – изорванная больничная пижама, вся, будто из ткани в горошек, покрытая пятнами крови. И как его никто не заметил, неужели никто не обратил внимания на слабоумного мужика в окровавленной пижаме? – подумал тогда Дьюи. А затем пришло осознание: Сегодня Хэллоуин, приятель! Сегодня Хэллоуин!

– Н-н-ненавижу, Генри и Д-дьюи, ненавижу, – сказал поседевший и потолстевший на пару футов, но всё с тем же детским голосом, Майки Датс. – Вы уб-б-били, уб-били Джозефа! – имя друга Майки Датс выговорил, не заикаясь.

Дьюи застыл на месте, как тогда Джозеф Клинтон – до смерти напуганный, оцепеневший. Слова Майки – сотня камней, он – бездонный колодец. Ему хотелось разрыдаться, упасть в ноги Майки Датса и умолять о прощении, но он просто стоял, не в силах пошевелиться. А Майки Датс продолжал говорить заикающимся голосом судьи, выносящего приговор:

– Г-генри, Г-генри мёртв. Т-т-теперь, т-теперь очередь Д-д-дьюи.

Дьюи выкинуло из мандража, он попытался отпрянуть, но слишком поздно. Из-за спины Майки Датса появилось сияющее в лунном свете лезвие ножа. Одним резким сильным движением оно вонзилось в грудь Дьюи. Он попытался вскрикнуть, но из горла вырвались лишь хрип и бульканье кровавых пузырей.

– Г-генри мёртв и Д-дьюи мёртв, – закончил Майки Датс.

Там был ещё Бобби, Бобби Стокс! – пытался напоследок выкрикнуть Дьюи Андерсен, но опять вышло лишь бульканье. В глазах потемнело, и последнее, что он увидел – слёзы и широкую улыбку на постаревшем лице Майки Датса.

Посвящается моему старшему брату.

Татьяна Виноградова

Биолог по образованию. Окончила Московский Государственный Университет, работала в Главном ботаническом саду РАН, защитила диссертацию, позже перешла работать в школу. Писать начала после окончания ВУЗа, но потом надолго отошла от этого увлечения и вернулась к нему лишь сравнительно недавно. Выпускник курсов «Мастер текста». Кроме художественных текстов, пишет научно-популярную литературу. Принимала участие в написании книги для детей «Алиса в стране наук» (Д. Баюк, Т. Виноградова, К. Кноп, издательство МИФ, 2017 г.)

Профиль на Синем сайте: https://ficwriter.info/moj-profil/userprofile/1356.html

Золотой ключик

День первый

Лязгнула раздвижная дверь. Русоволосый сероглазый гусар в малиновом, ладно охватывающем талию доломане остановился на пороге, снял кивер и медленно обвёл взглядом присутствующих.

– Сами-то мы не местные, – скорбно известил он. – Давыдова не видали?

Грянул хохот. Кто-то присвистнул. Кто-то хлопнул в ладоши, и аплодисменты – нестройные, но энергичные – пронеслись из одного конца вагона в другой.

– Ну ты даёшь, Елагин! – выкрикнули из угла. – Орёл!

Компания, расположившаяся через проход слева, раскладывала на коленях бутерброды. Девушка рядом, выставив для упора ногу в высоком сапоге со шпорой и наклонившись, переплетала косу – ловко пропускала между пальцев чёрные пряди, густые и блестящие, как конская грива. Парень в штормовке, сидевший напротив, мазнул ладонью по запотевшему стеклу. За окном небо светилось палево-розовым. Далеко у входа забренчала гитара, и полвагона подхватило:

Ваше благородие, госпожа Удача!

Для кого ты добрая, а кому иначе…2

Зинаида закрыла глаза. Хорошо, что решила ехать сегодня, а не завтра. Совсем из головы вылетело: первые выходные сентября – Бородинский фестиваль. Пущены дополнительные электрички, и всё равно, утром хорошо если удалось бы втиснуться в тамбур, а сейчас она даже сидела.

– Не каждый год так совпадает, – сказали рядом. – Завтра ведь настоящая годовщина.

Сначала Зина не прислушивалась. Её соседка и парень в штормовке, видимо, были давними знакомыми. Их реплики ни о чём не говорили Зине – какой-то Сашка, новый трензель, – но голоса звучали тепло.

Девять граммов, сердце, постой, не зови.

Не везёт мне в смерти – повезёт в любви.3

– …не по себе, – с силой сказала соседка, и Зинчу словно выдернуло из состояния покоя. Что-то в тоне девушки привлекло внимание.

– Что, мертвецов боишься?

Парень не ёрничал, скорее сочувствовал и одновременно был готов обратить всё в шутку.

– Не то. Ну… не боюсь, но ведь мы будто праздновать едем. Их гибель. Страшно…

– Чего ты вдруг? Из-за того, что даты совпали? Не праздновать же, – парень помолчал и добавил: – Поле славы – всегда кладбище.4

– Ладно, проехали, – девушка издала нервный смешок. – Вот встретим Вечную Вдову…

– Что за вдова?

– Ну… Такая легенда, – соседка помолчала. – После битвы жуть что творилось. Многие разыскивали своих – пропавших или погибших. И была одна девушка, которая искала жениха, гусарского поручика. Звали её Софья.

Рассказчица снова остановилась. Зина вслушивалась, из вежливости стараясь не выказывать интереса к чужому разговору.

– Сначала Софья надеялась, что он выжил, и искала в госпиталях. Потом стала искать тело. Для неё это стало идеей-фикс. Наконец она заявила, что отдаст всё на свете за то, чтобы узнать точно, жив ли жених, и что любое знание легче, чем эта неизвестность. И тогда к ней пришёл некто.

Приоткрыв глаза, Зина увидела обоих собеседников: девушка наклонилась вперёд, теребя косу, парень вслушивался, приподняв подбородок и повернувшись боком.

– После беседы с ним Софья вышла из палатки, которую ей предоставили, мертвенно спокойной. Никто не знает, что именно она отдала, но тот человек ушёл, унося под плащом большую коробку или ларец, а Софья сжимала в руке ключ – всё, что у неё осталось. В тот же вечер она нашла останки, в которых опознала жениха.

– А потом?

– Она продолжала жить. Говорят, что она не может умереть, и что это и есть расплата. Ведь смерть для неё – встреча с женихом. Ещё говорят, что раз в году её можно увидеть там, на поле. Она заговаривает со встречными. Должно быть, она тронулась от горя, потому что она ищет то жениха, то ключ, то могилу.

Зинча делала «секретик».

Это просто. Роешь ямку в земле. На дно кладёшь фольгу от конфеты, затем – лепестки цветов и всё, что захочешь. Сверху – осколок стекла, и его надо хорошенько вжать краями в стенки ямки. Потом засыпаешь стекло землёй. Вот и всё!

Зинча послюнявила палец и расчистила окошко в земле. «Секретик» на этот раз был особенный. Среди рыжих лепестков бархатцев блестел ключик. Настоящий, совсем как у Буратино!

Ключик Зинча нашла на дороге. Маленький, желтого металла, на длинной цепочке. Когда показала маме – та даже ахнула сперва:

– Зинча, да ведь это золото!

И заторопилась:

– Надо написать объявление. Вдруг хозяин найдётся! Посмотри, тут даже проба выбита.

Но папа усомнился:

– Если бы проба – были бы три цифры, а тут две. И заводского клейма нет. Может, латунный?

И правда. Мама даже сняла с пальца обручальное кольцо, чтобы показать Зинче: на внутренней поверхности ободка тоненько-тоненько прорисовывались цифры «583» и пятиконечная звёздочка. А на бородке ключа – «56», и ещё буквы какие-то. Цвет металла, если положить рядом, тоже отличался, был желтее, красивее.

Пока взрослые разглядывали и сравнивали, Зинча переживала: если дорогое украшение – и правда, надо найти хозяина и отдать. Лучше пусть будет латунь! Тогда ключик будет совсем-совсем её.

– Держи, Зинча, владей! – сказал в конце концов папа. – Будешь искать волшебную дверцу.

Такая дверца – разве что в мышкину норку. Или в подземное царство, как в «Чёрной курице». Но Зинча была не против.

«Следующая станция – Санаторная!»

Зинаида встрепенулась. Надо же, задремала, и даже причудилось что-то из детства. Не заснуть бы снова! Санаторная, Тучково, а там и до её остановки недалеко.

На станции она вышла одна. Вздрогнула – воздух оказался промозглым, или так показалось после тепла вагона? Небо над ёлками ещё отсвечивало бледно-лимонным, но стоило поторапливаться. Надо же, как рано темнеет.

Электричка, взвизгнув и набирая ход, увезла прочь свет, тепло, дружеские подначки – чужие, но приятные. Зина, поёживаясь, заспешила прочь, сперва вдоль платформы, затем – по узенькой, неровной от старости асфальтовой дорожке.

Под деревьями оказалось совсем темно. Каждая колдобина, через которую днём Зина перешагнула бы, не заметив, сейчас словно нарочно прыгала под ноги. Зина пошла медленнее, наощупь, жалея, что телефон почти разряжен: лучше не светить встроенным фонариком, а поэкономить. Дважды она чувствовала, что идёт по мягкому, и осторожно возвращалась на тропу.

«Сейчас выйду к участкам, там светлее!»

Невидимые деревья шелестели на ветру. Пахло осенью: сыростью, грибами, палой листвой. Завозилась в ветвях и захлопала крыльями какая-то птица.

Потом почудились шаги. Зина понимала, что, если есть попутчик, – его лучше дождаться, но вдруг всколыхнулся страх. Некто шёл сзади, без фонарика, как и она. Зина замерла. Собственное дыхание отдавалось в ушах, и она постаралась сдержаться, прислушиваясь.

Шаги стихли. Должно быть, путник куда-то свернул.

Асфальт сменился гравием, затем – грунтовкой. Деревьев над головой больше не было, но светлее не стало. Небо плотно обложило тучами: ни звёзд, ни луны. Выбитая в грунтовке колея оказалась чередой луж и кочек. Зина старалась держаться середины, но то и дело оступалась. В туфлях хлюпало.

Трель телефона раздалась внезапно.

– Зинча? Ты как?

Такой родной голос.

– Мам, привет. Всё в порядке, я уже на половине пути. Когда дойду – позвоню. Только ты не переживай, я иду медленно. Как папа?

– Лежит, – мама вздохнула. – Температуру сбил. Ворчит, что я с тобой не поехала. Мол, не маленький, стало бы хуже – вызвал бы «скорую».

– Нет уж, лучше ты с ним побудь. Я тоже не маленькая. Я потом позвоню, хорошо? Батарейка садится.

Нажав отбой, Зина посмотрела на индикатор заряда: ноль.

Дорога тянулась и тянулась. То ли Зина шла медленнее, чем думала, то ли время в темноте текло иначе. Наконец она наполовину увидела, наполовину догадалась, что впереди поворот, и перешла на левую сторону, чтобы не пропустить нужного места. Ещё пара минут – и она дома.

Сход с дороги чернел, словно вход в пещеру. Здесь мрак был непроницаемым. Осторожно нащупывая путь, Зина внезапно поняла, что потеряла тропу. Ветви касались волос, и Зинаида протянула руки вперёд, прикрывая лицо и отводя гибкие прутья. Нашарила телефон, чтобы посветить под ноги. Экран оставался тёмным. Аккумулятор всё-таки сдох.

Полсотни метров в кромешной темноте. Конечно, она промахнётся мимо калитки, но должен ведь быть забор! Она не сможет не узнать, куда именно вышла. Здесь она собирала грибы, когда была маленькой. Она же знает это место как свои пять пальцев!

Может, она забрала слишком влево? Зина пошла правее. Ни забора, ни калитки. Где же она?

Кажется, впереди стало светлее. Ещё несколько шагов – и Зина оказалась на дороге. На незнакомой дороге, которой тут не могло быть. Воздух пах моросью и дымом, мелкие капли тумана оседали на лицо.

Одинокий фонарь – наконец-то! – освещал узорчатую кованую решётку, за которой высокие, с густой листвой кусты обрамляли садовую дорожку. Девушка прошла вдоль решётки, пытаясь найти хоть что-то, что подсказало бы, куда она попала. Тёмная громада дома с мезонином и белыми колоннами ничем не напоминала дачные постройки. Неподалёку притулилось нечто, вызвавшее в памяти слово «флигель», и вдруг его окна блеснули розовым, словно там, за ними, бился живой огонь. А потом свет за стеклом стал ровнее, и кто-то – Зина ясно увидела старческую руку с длинными аристократическими пальцами – поставил на подоконник свечу.

– Эй! – голос Зины сорвался на беспомощный писк. Может, не стоит? Но как тогда выбраться отсюда? Что за глупости, здесь человек, и он поможет.

– Эй! Хозяева!

Тишина.

– Эй! Есть кто-нибудь? Подскажите дорогу, пожалуйста!

Тишина.

– Эй! Я сбилась с дороги. Помогите, пожалуйста!

Ей показалось, или правда кто-то идёт? Точно, шаги. Медленные, шаркающие. Фонарь в руках старухи раскачивался, позволяя разглядеть лишь кусок тёмно-синего платья.

– Простите, пожалуйста! Как пройти к садовым участкам «Авиатор»? Они где-то близко, но я…

Калитка резко распахнулась. Жёсткие, как сучья, пальцы впились в плечо девушки. Рывок – и сзади с лязгом захлопнулась створка. Старуха, не выпуская Зинчиного плеча, подняла фонарь, и тот осветил костлявое лицо с глубокими, чёткими морщинами, абсолютно белые волосы под чёрной кружевной шалью, дряблую жёлтую шею над вырезом бархатного платья, украшенного пожелтевшим полотняным букетиком.

– Ты принесла ключ?

Старуха наклонилась так, что её чёрные, глубоко запавшие глаза приблизились вплотную. На Зинчу пахнуло ландышами, старческой кожей и свечным нагаром. Она рванулась, но старуха держала цепко. Спиной девушка ощущала твёрдые завитки решётки. Старуха дышала тяжело, её голос оказался сиплым, словно сорванным.

– Давай сюда! Ну же, быстро!

«Да она сумасшедшая!»

Зина зашарила в кармане. Ключи? Пусть, только бы вырваться! Связка зацепилась за подкладку, и девушка дёргала, пока не услышала треск рвущейся материи. Чтобы взять ключи, умалишённая выпустила девушку, и тут сверху с хлопаньем крыльев упала тень. Что-то тёмное, обдав запахом перьев, пронеслось над Зинчиным плечом и ударило в лицо старухи. Фонарь упал, зазвенело стекло. Пламя взметнулось и погасло. Зинча шарахнулась, снова упёрлась лопатками в решётку, но на этот раз та поддалась – калитка! Девушка вывалилась наружу, развернулась и бросилась прочь.

Ветви хлестали по лицу, туфля слетела и осталась сзади, и Зинча скинула вторую. Внезапно она споткнулась, вскрикнула, вытянула руки вперёд – и пальцы наткнулись на круглые прутья. На этот раз калитка оказалась нужной.

Спустя какое-то время Зинча сидела на диване, подобрав ноги и зажав в ладонях кружку с горячим чаем. Свет она зажгла везде, и на веранде, и в комнате, обогреватель включила на полную мощность. Постепенно Зина согрелась, и пережитое отступило, показалось забавным недоразумением. По крайней мере, если она сейчас позвонит родителям, сможет говорить так, что они не перепугаются. Да и чего пугаться? Заблудилась в темноте и встретила бабку в деменции. Всё. Зинча решительно включила подзарядившийся телефон.

– Всё в порядке, я дома.

– Отлично! Печку топишь?

– Нет, тут не холодно. Обогревателем обойдусь, – и, отвечая на невысказанное «Почему так долго?», добавила: – Представляешь, в темноте заблудилась, только недавно вошла. Ни одного фонаря на всём пути!

– Да я знаю уже. Разговаривала с Галиной Семёновной, она говорит – больше двух часов света не было. Какая-то авария на ЛЭП.

Галиной Семёновной звали соседку.

Ну вот и ещё одна деталь получила разумное объяснение. Зина пообещала, что ни за что не потащит тяжёлый рюкзак, предостерегла от излишнего увлечения аспирином-Ц и нажала отбой.

Был бы жив Тёмка – не пришлось бы ей в одиночестве… Сперва Тёмка, в горах, потом Дима.

Зинча вытянула ноги и закрыла глаза. Можно находить и смысл, и удовольствие в работе, читать, выбираться с подругами в кино, и вообще жить, никому и ни в чём не завидуя, а всё же бывают вечера, от которых нет спасения. И ничего не сделаешь, надо просто перетерпеть.

Зинча дружила с Тёмой. По крайней мере, так называли эти отношения родители, которые, впрочем, не сомневались, что по окончании школы пара поженится. «Только с детьми не торопитесь, – предупреждала мама. – Хотя бы три курса закончите!» После десятого класса Тёмка поехал в горы с отцом. Говорили – несчастный случай, говорили – так не должно было получиться…

Два года спустя Зинча, решив, что жизнь всё-таки продолжается, начала встречаться с однокурсником Димой. Той же зимой, переходя через трамвайные пути, тот поскользнулся и ударился затылком. После Димы Зинаида вбила себе в голову, что с ней что-то не так, и что третьего раза она не допустит. Она старалась поменьше вспоминать и плотнее забивать дни. Вообще-то, Зина не считала себя суеверной. Ни в чём другом. Но – «даже если ничего такого нет, проверять я не стану», так она говорила самой себе.

Всё, хватит об этом. Спать пора.

Ноздреватый, словно проеденный оспой снег лежал на обочинах, копыта с чавканьем месили дорогу. Софья подтыкала со всех сторон беличью полость, но влажный ветер проникал даже сквозь мех. Надо было брать карету… нет, не надо: по такой распутице если увязнет – не вытолкать. Да и видно хуже.

Из сырого, наполовину разбросанного стога виднелась рука со вздувшимися, чёрными пальцами. Гнедая Майка всхрапнула, задирая голову и приплясывая, а Забава даже ухом не повела.

– Стой!

Фёдор покорно натянул вожжи, слез с козел и помог сойти в грязь.

– Да не он это, барышня.

– Всё равно. Я хочу убедиться.

«Где ж тут опознать. Тут всех и не разыщешь враз. Зря вы, барышня, это затеяли», – и всё это Фёдор умудрился сказать двумя словами:

– Эх, барышня!

Пока Фёдор расшвыривал солому, Софья придерживала лошадей и смотрела во все глаза. Лицо мертвеца оказалось обглоданным, щеки и губ не осталось, только зубы поблескивали в чёрно-багровых дёснах.

– Не он. Едем.

И до самого вечера, на всём пути до Шевардина раз за разом, подходя к изувеченным, вздутым останкам, говорила: «Не он. Едем».

Зинча, задыхаясь, вывалилась из сна. «Господи, это не на самом деле». Ночная рубашка промокла от пота. Зина зажгла ночник, включила чайник и долго согревалась, прежде чем попробовать уснуть снова.

Ночной кошмар оказался пугающе ярким. Она словно была другим человеком – этой барышней, Софьей. Там, во сне, Зинча даже знала фамилию: Алединская. Софья Андреевна Алединская. Красивая фамилия, и девушка была красавицей. Чернобровая, тонкокостная. В кошмаре Зинча видела себя-Софью одновременно со стороны, словно бы сверху, и изнутри. Даже запахи и звуки приснились так явственно, и в горле было больно, словно она хотела рыдать и не могла.

День второй

Утро оказалось солнечным, бодрящим, пахнущим яблоками и свежестью. Зинча достала из летней кухни ящики и ворох газет, проверила остроту лезвий на приспособлении, которое папа называл «сачок для ловли яблок», и отправилась в сад.

Кошмар отодвинулся и почти забылся, как это и должно быть с кошмарами, и даже вчерашние блуждания больше не пугали. Эк её впечатлило: разряженные в гусаров реконструкторы, услышанная легенда, темнота и в довершение полоумная старуха! Вот воображение и расходилось, ничего удивительного.

За сеткой-рабицей, отделявшей её шестисоточные владения от тёти-Галиных, виднелся внушительный, обтянутый спортивными штанами базис: соседка сажала тюльпаны.

Зина собрала и сложила отдельно падалицу, а затем снимала отборные, прозрачно розовеющие яблоки с папиной любимицы неизвестного сорта, пока от размахивания тяжёлым сачком не заболели плечи. Отнеся к дому последнюю корзину, она сменила садовые резиновые шлёпанцы на короткие сапожки. Хотелось понять, куда её вчера вынесло. К тому же жаль было городских туфель.

Она прошла по знакомой тропинке, внимательно вглядываясь, и вдруг остановилась. Полускрытая раскидистым орешником кованая решётка, точнее – одна её секция, вросла в землю в незапамятные времена. Она не примыкала ни к одному из участков, и, возможно, поэтому её никто не удосужился убрать.

На другой стороне дороги в штакетник оказалась встроена ажурная калитка. Зина проходила мимо сто раз, калитка была настолько привычной, что девушка давно её не замечала. Дорожка вела к обычному старому дому с верандой и белыми столбиками крыльца. Правее, у самого штакетника, стоял хозблок. Краска на дощатых стенах облупилась и свисала клочьями. Участок казался нежилым. Так вот где Зина блуждала вчера! Темнота, непривычный ракурс и разгулявшееся воображение превратили всё это в дом с мезонином и флигелем.

Порыскав в кустах, Зина нашла коричневую туфлю. Её пара обнаружилась неподалёку. Значит, всё и впрямь было именно здесь.

Окончательно успокоенная, Зина вернулась к себе. Туфли она вымыла ледяной водой из-под крана и поставила сушиться. Надо же, как всё просто разрешилось! Нельзя быть такой впечатлительной.

– Бурати-ино, отда-ай клю-учик! – развеселившись, провыла девушка. И вспомнила: детское сокровище, Золотой ключик. Надо же, какое совпадение, ей как раз приснилось по дороге сюда что-то такое из детства.

Посмеиваясь, Зинча порылась в ящике древнего комода и отыскала жестянку из-под зубного порошка. В ней когда-то хранились самые важные Зинчины ценности.

Малиновая стекляшка, чешская переливающаяся бусина, оловянная фигурка пуделя, пятнадцатикопеечная монета с надписью «РСФСР» и цифрами «1922». И ключик – крохотный, золотистый, поблёскивающий точно так, как двадцать лет назад.

Скоро тридцатник, а столько удовольствия – разглядывать всю эту ерунду. С каждым предметом была связана история. Даже не история, нет, какое-то дорогое ощущение, настроение. И всё же ключик – сейчас, как и тогда – выглядел особенным. Настоящим. Словно им и правда что-то открывали!

Кто-то постучал в стекло – резко, требовательно. Зинча вздрогнула и обернулась. На яблоневой ветке сидела сойка. Увидев, что Зинча её заметила, птица выбила по стеклу новую барабанную дробь и замерла, наклонив голову.

– Кыш! – Зина вскочила. Пугаться ещё и птицы – это уж слишком. Задёрнув штору, она сгребла «драгоценности» в жестянку и спрятала на место. Теперь поужинать, а перед сном – спокойно почитать. А впереди ещё завтрашний день.

Софья стояла на краю поля. Запах разложения перебивался другим – едким, тяжёлым запахом горелой плоти. Сырой ветер трепал полотнище палатки походной церкви. Чёрный дым, тонкой струйкой поднимавшийся над обширной ямой, относило в сторону реденького, ещё не зазеленевшего леса.

– С духами скончавшихся праведников упокой, Спаситель, душу рабов Твоих, сохраняя их в Твоей блаженной жизни, Человеколюбец.

Священник обходил яму, взмахивая кадилом. Софья подошла ближе и остановилась.

Сверху лежало крупное тело в синих лохмотьях, и Софья покачала головой:

– Не он.

То, что было рядом, опознать не удалось бы никому: нога в побуревшей лосине, часть торса и ещё куски тел, из-под которых высовывалось обугленное копыто.

– Он… отпевает лошадь?

Софья не хотела, чтобы её слова прозвучали громко, но священник отвлёкся на миг – взглянул коротко и вновь сосредоточился на каноне.

– Эх, барышня!

Софья не ждала продолжения, но Фёдор, помолчав, добавил:

– А иных и вовсе без отпевания зарыли.

Снова этот кошмар! Да что же это?

Зинча просыпалась, пила воду, засыпала. И проваливалась обратно.

Плотный брезент палатки не отгораживал от тяжёлого вездесущего запаха. Софья сидела на складной койке. Сейчас, когда её никто не видел, она не держала спину прямо: обессиленно сгорбившись, уткнулась в ладони, словно из позвоночника вынули стержень.

У входа покашляли.

– Барышня, тут до вас посетитель. Господин Заецкий. Прикажете принять?

«Что за Заецкий?» И всё же: вдруг он что-то знает? Весь лагерь был в курсе, что Софья Алединская ищет жениха, поручика Елагина.