Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

В траве под деревьями запищало. Рита удивленно оглянулась, сделала пару шагов и наклонилась. Маленький птенчик, голенький, дрожащий, вытягивал тонкую шейку и разевал на удивление большой для такого тщедушного создания клюв. На голове и тельце топорщились в разные стороны одинокие пушинки. Девушка осторожно взяла птенца в ладошку – он вполне уместился – и поднесла ближе к глазам, рассматривая. Какой-то гадкий. Весь в пупырышках, глаза словно затянуты плёнкой, кожица бледная. Верещит мерзко. По Ритиным детским воспоминаниям, жёлтенькие соседские цыплята выглядели гораздо симпатичнее. Наверное, они были постарше, а этот совсем… Ай!

Птенец заворочался, засучил лапками и острыми коготками вцепился девушке в ладонь. Рита вскрикнула и невольно сжала пальцы. Хрустнуло. Писк прекратился. Сквозь пальцы просочилась и закапала в траву бурая жижа. Уже догадываясь, что произошло, дрожа от отвращения и гадливости, девушка разжала кулак. Лысая головка птенца соскользнула и свесилась на изогнутой под странным углом шейке. Одна лапка дёрнулась, медленно распрямилась и замерла, растопырив полупрозрачные пальцы. Из раздавленного брюшка выдавились синевато-красные глянцевые внутренности.

Риту едва не стошнило. Взмахом руки она стряхнула всю эту мерзость в траву и судорожно схватилась за огромный лопух – вытереть, вытереть, вытереть скорее, фу-у-у! Держа на отлёте испачканную руку, другой неловко достала из сумочки влажную салфетку. Обтёрла ею ладонь, бросила, достала вторую. Господи, а вдруг он орнитозный какой…

– Приехала. В кои-то веки, – проскрипело сзади. Девушка подпрыгнула.

Красавицей бабушку и раньше вряд ли бы кто назвал, только если в шутку. Годы скрутили её почти в колесо. Лицо как печёное яблоко. Из-под тёмного платка выпала и покачивалась у длинного носа седая неопрятная прядь. Пальцы с распухшими артритными суставами крепко сжимали устрашающую на вид клюку. Где она такую нашла? Сейчас перехватит дубину за конец, да ка-а-ак треснет… Рита заулыбалась насколько смогла радостно.

– Привет, бабулечка! Столько лет тебя не видела! Соскучилась! Я тебе вкусненького привезла. Родители собрали…

Потянулась было поцеловать морщинистую щёку и не смогла – от старухи пахло кошками и затхлой плесенью.

– Ещё бы позже приехала-то, уж скоро темнеть начнёт, – буркнула бабушка. Нежностью и приветливостью она никогда не отличалась. Её выцветшие неопределённого цвета глаза посмотрели вдруг пристально и зорко. – Вижу, выросла совсем. Хорошей ли ты девочкой стала, внучка?

– Ну-у-у… – неопределенно протянула Рита.

Когда-то бабушка спрашивала так каждый вечер. Девочка, не сомневаясь ни минуты, отвечала «да, бабуль!» и скорее бежала в постель. Бабушка тогда садилась у её кровати на мягкий малиновый пуфик и рассказывала странные сказки, которые никогда не повторялись. Про королеву старого дома и морщинистых карликов, её верных слуг. Про падших ангелов и заблудившиеся души. Про то, что со смертью заканчивается далеко не всё.

Рита поморщилась. Нет, серьёзно, как отвечать на дурацкий вопрос? Хорошая девочка… Не хуже многих, между прочим.

– Бабуль, как ты тут? Может помочь чем? – увильнула она от ответа. – Я ведь на пару дней только. Дела, понимаешь…

– Городские живут для дел, будто и не живут вовсе, – непонятно согласилась старуха. – Идём, накормлю сначала, а потом поглядим, к чему тебя можно приспособить.

***

Маникюр к чёрту, и стразик с ногтя потерялся. Гадские мозоли…

Рита обессиленно упала в траву. Светлые модно-рваные джинсы всё равно не спасти, как и милые белые кедики. Месить тяжёлой тяпкой комки серо-жёлтой земли – менее интеллектуального занятия и придумать сложно! Двадцать первый век на дворе… И деваться-то некуда, сама вызвалась помогать. Загорать на лужайке под взглядом бледно-голубых бабушкиных глаз было решительно невозможно. А в детстве Риту все эти сельхозработы почему-то не угнетали. Ничего удивительного, чем же ещё заниматься в деревне ребёнку без интернета?

Девушка раздражённо отогнала от лица назойливую муху. Кстати, о мухах. Что-то их много. Если учесть, что из возможных водных процедур в перспективе намечается только обливание из лейки… Да что ж такое-то! Рита повернулась на зудящий звук и заглянула под куст. Лучше бы она этого не делала.

При жизни пёс был обыкновенной жёлто-бурой дворнягой. Пока его практически не разорвали на две половинки… Кто мог проделать с собакой такое? Монстр из зарослей борщевика? Саблезубый тигр на просторах Ленобласти? По оскаленной перекошенной морде медленно ползла зелёная муха. В тусклых вывернутых наружу потрохах копошились белёсые черви. Обглоданная до кости, вывернутая из сустава, передняя лапа торчала из травы как палка. С порывом ветра волной накатил отвратительный запах.

До Риты дошло, наконец, осознание увиденного. Взвизгнув, она перекатилась на четвереньки и вскочила. Так, хватит с неё деревни.

Девушка успела сделать всего несколько шагов, когда над её головой пронеслась огромная крылатая тень. Рита инстинктивно пригнулась, закрываясь руками, и ошеломлённо выглядывая из-под локтя. Крупная чёрно-серая ворона разворачивалась на правое крыло, заходя в вираж для следующей атаки. Птица пикировала молча и сосредоточенно. Девушка бросилась к дому со всех ног. Так это воронёнка она случайно… Как шквальным ветром рвануло сверху. Вороньи когти чиркнули по вскинутой руке, запутались в растрепавшихся волосах и вырвали приличный клок. Рита ввалилась на веранду и захлопнула дверь. Тоненько звякнули разноцветные стёклышки в ромбовидных оконных сотах.

В кресле-качалке сидела окровавленная старуха. На неё будто целое ведро сверху выплеснули. Девушка вцепилась рукой в косяк и тоненько заскулила, не в силах отвести взгляда от неподвижной фигуры.

– Что это ты? Перетрудилась? Быстро, – холодно молвила бабушка и оттолкнулась ногой. Кресло-качалка скрипнула, и старуху залило синеватыми отблесками, превратив на миг в ожившего зомби. Цветные стёкла! Рита задышала как рыба, вытащенная из воды.

– Я вспомнила! Мне срочно надо домой! Когда маршрутка в город идёт?

– Когда идёт не знаю, а по расписанию завтра утром. Только она о том расписании не догадывается, живёт себе как хочет. Ты дома, внучка, – бабушка снова качнулась. Окровавленная-зомби-окровавленная-зомби. – Куда ты на ночь глядя собралась? Темнеет уже. Сейчас гроза начнётся.

Рита быстро глянула сквозь единственное обыкновенное стекло. И верно – тяжёлая чёрно-синяя туча наползала на крышу дома, подминая клубящимся брюхом вечернее небо. Ветер рвал кусты. Мимо веранды пролетел пакет, сушившийся на заборе. Хлопнул, будто крыльями, и сгинул в темноте. Делать нечего, придётся ночевать.

В старом доме существовало много-много правил. Нельзя бегать по длинному коридору. Нельзя скакать и топать. Нельзя кататься по перилам лестницы со второго этажа, залезать на чердак и – ни в коем случае! – в подвал. Хорошие девочки ничего такого не делают. Они моют руки и ужинают, постелив на колени салфетку. Не следует при этом, захлебываясь от впечатлений, кричать: «На лопухе такой жук огромный сидел, бабуль!». Послушные девочки молчат за ужином. Соблюдают правила старого дома. И тогда их никто не тронет.

Оказывается, Рита всё это помнила. А ей казалось, что забыла. Она не любила ездить к бабушке в деревню. Но кто всерьёз воспринимает желания и россказни маленьких детей?

***

Рита проснулась от того, что очень хотелось пить. И в туалет. Вот – одновременно.

Она спустила ноги с кровати, но тут же втянула обратно. Кровать – это домик. Такое правило – в домике не трогать. Хорошие девочки ночью спят. Поэтому ничего плохого с ними не случится. А если ты ноешь и шляешься по дому то попить, то пописать, то «бабулечка, ну очень кушать хочется, а можно мне печеньку»… Тогда извини. Ты не хорошая. Ты – добыча.

По стеклу что-то длинно царапнуло с мерзким звуком. Рита подскочила, оглянулась на окно. Ветер мотал сломанную ветку старого клёна. Нечего сочинять ерунды, за окном никого нет! Уж если они спрятались, то под кроватью, конечно… В черном провале между кроватью и дощатым полом. Стоит опустить ногу, как сухонькая ручка с кривыми пальцами тут же схватит за голую щиколотку и потащит в темноту. Вырваться невозможно.

По стенам и потолку плыли размытые тени. Девушка знала – они сливаются со сгустками темноты и ждут. Терпеливо ждут. Потом набрасываются все вместе, и спасения нет. Ты станешь одной из них – морщинистым карликом, хранителем старого дома. Рабом их королевы.

Смерть – вовсе не самое страшное, что может случиться, говорила когда-то бабушка.

Да что такое в самом деле! Какие карлики?! Ей, студентке второго курса, это… просто смешно. Стоит включить свет… Точно, здесь же нет бра над кроватью!

Странно. Девушка прислушалась. Полночи не могла заснуть из-за храпа старухи, а теперь совсем тихо. Даже рыжая бабушкина кошка не скреблась в дверь, требуя пустить на подушку.

Надо идти. Уже очень надо.

Рита в два прыжка оказалась у стены и с размаху шлёпнула по клавише выключателя. Ничего не изменилось. Света не было. Электричество часто выключали в деревне – из-за ветра, из-за грозы, из-за срезанных селянами проводов.

Девушка включила фонарик на телефоне и шагнула через порог комнаты. Туалет в конце коридора. Семнадцать шагов. Доска под ногой застонала, будто с кого-то потянули лоскут кожи. А если они на потолке?! Прыгнут сверху, со стены… Коготки вонзятся в шею, вот в это место над ключицей, где оглушительно бьется пульс… Белый луч заметался по сторонам, выхватывая из темноты стены, закрытые двери, какой-то сундук, а над ним старое пальто, свисающее боком, как висельник. Рита рванулась, влетела в туалет и захлопнула за собой дверь. Прижалась лопатками и, бурно дыша, нашарила рукой выключатель. Но света не было! Луч фонарика скользнул к унитазу.

Большие влажные глаза смотрели на нее с внимательным ожиданием.

Рита дёрнулась и стукнулась затылком о дверь.

Карлик спрыгнул на пол. Ростом он едва доставал девушке до пояса, но кожи на нём было как на двоих карликов. Она свисала морщинистыми неровными складками, и бурая шерсть покрывала её редкими клочьями. Складки колыхались, перетекали одна в другую, как будто жили собственной жизнью. Уродливый нос клювом нависал над губами, вымазанными красным. Карлик отбросил обглоданную кошачью лапку с клочком рыжей шерсти. Тонкие руки с многосуставными подвижными пальчиками потянулись к Рите. Они шевелились как пауки. Кривые тени делали пальцы огромными, живыми существами.

Девушка почувствовала, что воздух вокруг неё сжимается, давит всё сильнее и сильнее. Пахнуло сыростью и затхлой плесенью. От прикосновения холодной скользкой кожи гигантских пальцев Рита отшатнулась. Взвизгнула, уронила телефон и, срывая ногти, вцепилась в дверь, не в силах сообразить, в какую сторону она открывается.

Скрежетнул, поворачиваясь, ключ в замке. По коридору удалялись шаркающие шаги, почти заглушившие дребезжащий старческий голос:

– Непослушная девочка. Плохая девочка…

Когтистые морщинистые ноги в затухающем на полу луче фонарика сделали первый медленный шаг.

Собиратель

В последний миг осознание предстоящего ужаса ослепило его. Кир отшатнулся было назад, в тёплый сумрак комнаты. Но не успел.

Нога скользнула по заледеневшей жести подоконника, брызнуло крошево старой краски. Рука описала судорожный полукруг и не встретила опоры. Пальцы другой с визгом проехались по стеклу. Доля секунды, четверть стука сердца – вечность, в которой кожа пальцев миллиметр за миллиметром отрывалась от оконного стекла – отделила Кира ещё живого от него – уже мёртвого.

Сорвавшись в восьмиэтажную пропасть, он закричал, но не услышал себя – звук унесло вверх. Холод залепил нос и рот, перекрыл дыхание. Ветром рвало кожу и волосы, резало глаза. Брызнувшие слёзы превратили бездну под ним в расплывающееся пятно. В заложенных ушах грохотала кровь.

Боль – рвущая, мучительная – скакнула от солнечного сплетения, под ребра и вверх. Сердце билось прямо в горле. Боль была уже в голове – и вдруг взорвалась в мозгу огненной вспышкой. На мгновение пронзительный свет выбелил мир перед его глазами, а потом обуглился по краям неровной траурной каймой. Темнота рванула к центру вспышки, пожирая её. Кир протолкнул в себя полглотка каменного холода и не почувствовал боли. Была только тьма, а Кира больше не было.

Мёртвое тело с мерзким хрустом впечаталось в асфальт, брызги разлетелись широким полукругом. С канализационного люка в разные стороны порскнули голуби. Разноголосым хором взвыли сигнализации машин. С секундной паузой к ним присоединился истеричный женский визг.

Звуковая волна этого визга ударом вышибла Кира из темноты. Он осознал себя, задыхающегося, дрожащего, снова стоящим на подоконнике своей комнаты. Эхо визга ещё таяло в ушах.

Кир посмотрел вниз. Тело темнело на асфальте нелепой каплей. К нему со всех сторон сбегались люди. Всё поплыло перед глазами, в ушах тоненько зазвенело – ног Кира на подоконнике не было. Только мощные мускулистые лапы, с тремя сильными многосуставчатыми пальцами. Длинные когти изуродовали подоконник глубокими вспаханными бороздами. В смятении Кир отшатнулся и непроизвольно взмахнул руками, задев раму окна. Пара чёрных пёрышек взметнулась перед лицом в воздух, и их унесло в небо. «Я больше никогда не упаду!» – пронеслось в мозгу. Кир засмеялся, глядя в серую небесную муть. Хриплый клёкот мгновенно растрепал ветер.

Если бы он знал тогда, что падать – это вовсе не самое страшное…

***

– Нет! Нет-нет-нет… – бормотал бледный до синевы рыжеватый мужчина и отползал, пятясь задом. Вскидывая руки, заслонялся растопыренными пальцами. Всхлипывал, скулил и часто-часто икал от ужаса. Сопли и слюни, мешаясь, тянулись с подбородка тонкими обрывающимися нитями. Он видел Кира. – Я не… Не надо! Не меня! Не меня! Не надо!

Они всегда сразу понимали, зачем появился Кир. Но всё равно пытались спрятаться, уговорить, отсрочить. Как много их уже было. Как много их ещё будет. Потому что Кир – Собиратель чёрных душ. Это его работа. От него спастись невозможно.

Приспущенные расправленные крылья кончиками перьев прочертили полоски по мокрому асфальту. Клацнули когти переступивших лап. Кир приблизился так близко, что увидел себя в распахнутых глазах рыжего. Собиратель отражается только в глазах своих жертв, больше – нигде.

Зрачки оплывающего в холодном поту мужчины – как провалы в канализационный люк. В тёмной глубине вспышками мелькали картинки, скручиваясь в спираль боли в его голове. Рыжий судорожно всхлипнул, вцепился обеими руками в волосы и засучил ногами, пытаясь отодвинуться, пытаясь спастись. Но Кир не позволил.

Он видел голые детские бёдра, на которые уверенно легли мужские руки, разводя их широко в стороны.

Худые лопатки, как сломанные крылья, и цепочка позвонков свернувшейся в тугой комок девочки. Лицо уткнулось в колени, руки обхватывают поджатые к животу ноги. Ногти обломаны, и пальцы – белые.

Кир видел синие шорты в клетку, носки с котятами. Ноги как у жеребёнка – тонкие с выпуклыми коленками – осторожно делают шаг, и ещё. «Смелее, малыш, мы просто прокатимся! Ты совсем большой и боишься? Ну же, давай, тебе понравится!»

В подсыхающей глянцевой пленкой луже, уже чёрно-багровой по краям, боком затонул жёлтый сандалик с облупленным носом…

Собиратель вынырнул из темноты зрачков жертвы. Достаточно. Время пришло. Текущее по-разному для них и для живых, оно неумолимо приближалось к точке пересечения. Кир повёл головой, разминая шею и плечи перед полётом. В последний раз посмотрел в запрокинутое белое лицо – округлые почти женские щёки в светло-ржавой щетине, тонкие губы и розовая полоска на переносице от очков. Придавил свою жертву лапой к асфальту, поудобнее перехватил пальцами, и когти глубоко погрузились в её бока и грудь. Рыжий взвизгнул и забился. Фантомная боль угаснувшего сознания, но для него она абсолютно реальна. Боль, которая будет с ним долго, очень долго. Вечность.

Кир сделал несколько мощных взмахов крыльями и поднял свою ношу в воздух. В повороте ложась на правое крыло, он увидел, как к распластанному на земле человеку подбежали преследователи. Один из них рывком перевернул мёртвое тело на спину с чёрными кляксами от пуль и несколько раз остервенело выстрелил в упор. Громкие хлопки слились с резким звуком полицейской сирены, и синий дрожащий свет всполохами догнал извивающуюся и воющую жертву в когтях Собирателя.

Кир поднялся выше и поймал воздушный поток.

***

Собиратель укрепился на узком отливе окна, вцепившись когтями в тонкую жесть. Его цель – жилистый мужчина неопределенного возраста, густо покрытый татуировками, с бритым черепом и мятым лицом. Сгорбившись, он сидел на продавленном диване в глубине комнаты. Даже сквозь волнистое от многолетней грязи стекло прорывался удушливый запах сивушного перегара, табака и потного человеческого тела. Мужчина сдернул зубами с руки тонкий резиновый жгут, бросил на пол перед собой пустой шприц и опёрся локтями о расставленные колени. Осталось подождать, когда концентрация химикатов убьёт человека. Много времени это не займет.

Громко стукнуло, распахнувшись, окно соседней квартиры. Кир вздрогнул от неожиданности. Цепляясь руками за раму, из комнаты на подоконник выбирался мальчишка. Подросток. Кир чуть сместился в его сторону и покосился одним глазом. Толстые колени соскальзывали, и силы рук не хватало, чтобы рывком вытащить полное тело наружу. Весь он был какой-то нескладный, шумный, сопящий. Мальчишка с трудом встал на дрожащие ноги. Опасно качнулся вперед, но удержался, слепо обводя взглядом крыши домов, дымки труб на горизонте и близкое с этой высоты, подсвеченное городом небо.

У мальчишки были абсолютно стеклянные зарёванные глаза. Ничего он не соображал, кроме одного – как больно! Не хочу! Не могу больше… Все было на поверхности – позорное болтание на канате на уроке физкультуры, и немота у доски, и унизительный гогот класса. Брезгливо-снисходительная улыбка темноглазой девочки. И жалостливое мамы «что же из тебя получится…». Отчаяние от нелюбви к себе. Бессилие и опустошённость. Оглушающее одиночество. Но глубже, под всем этим, Кир видел долгую, очень долгую жизнь, которая не случится, как только этот дурак сиганёт вниз.

Когтистая лапа поехала по жестяному отливу, Кир захлебнулся отвратительно-горькой волной воспоминаний. Оказывается, он всё ещё помнил, как руки рвали залипнувшую старой краской раму окна. Как голубым бликом таяла на экране телефона смс, которая только что разнесла его сердце. Несколько слов сделали это вернее, чем выстрел из сорок пятого калибра. Помнил, как с рыдающим всхлипом «Ссссука! Сука!», он встал на подоконнике в полный рост и…

Собиратель не думал, что будет дальше. Не знал, какое наказание последует, и что случится с ним потом. Он не должен был этого делать, не должен! Но не сделать – не мог.

Кир спрыгнул с подоконника, сложным пируэтом развернулся в воздухе и несколькими взмахами крыльев бросил себя в соседнее окно. Его несло прямо на мальчишку, и, широко раскрыв крылья, он попытался погасить скорость. Такой силой удара он бы пацана убил. Выставленными вперед напружиненными лапами Кир толкнул мальчишку так, что того снесло с подоконника. Он тяжко рухнул в глубину комнаты, и там что-то повалилось с дребезгом и грохотом.

От толчка Кира отбросило. Не зацепившись, когти процарапали загремевшую жесть. Он сорвался с карниза и провалился спиной назад как глупый толстый голубь. Несколько мгновений падения ошеломили. Воздушный поток швырнул, переворачивая лицом вниз. Навстречу неслась бездна. Рефлекторно сделав взмах, он не почувствовал привычного торможения. Холод рвал и трепал тело. Не вздохнуть, не выдохнуть. Не закричать. Судорожно забился, мелькнули… руки, которыми Кир молотил воздух в тщетной попытке спастись. Он зажмурился изо всех сил, и ветер жестоко содрал с век обжигающие слёзы. Вот теперь – всё.

Сквозь сжатые веки проступило светлое пятно. Шум крови в ушах становился слабее. Кир втянул в себя воздух и понял, что снова может дышать. Осторожно приоткрыл глаза и сразу сощурился, настолько ярок был свет. Вокруг ничего не было кроме потока желтоватого тёплого света, который струился сквозь него, сквозь его волосы и растопыренные пальцы. Ему не нужны были крылья. Кир больше не падал.

***

– Я подполз к окну и успел увидеть… сперва показалось, что большую уродливую птицу с толстыми ногами, а потом понял, что это человек, – Сергей Иванович приобнял и осторожно поправил на коленях внучку, которая слушала, распахнув глаза и от внимания приоткрыв рот. – Он был уже очень высоко и становился все меньше и прозрачнее, как будто таял. Как льдинка в реке. И… он исчез.

– Я думаю, деда, это был ангел, – после вдумчивой паузы авторитетно заявила Натка. В свои шесть лет она знала об ангелах практически всё. – Только какой-то неправильный. Крыльев же у него не было? Ну вот! И потом… что же он дрался? Ангелы больно не делают!

– Чтобы спасти, иногда приходится делать больно, – улыбнулся ей Сергей Иванович и привычным движением провел пальцем по длинному шраму от виска к подбородку.

– Ната, пирожка с яблоком хочешь? – донеслось из открытой двери, перекрывая возбужденный говор за стеной, и шарканье ног, и приветственные возгласы в холле.

– Хочу! – закричала в ответ девочка и спрыгнула с колен деда так резво, что тот, оглушенный, только крякнул от ощутимого пинка острым локтем. – Иду, бабуль!

Сергей Иванович посидел еще немного в тишине кабинета, задумчиво поглаживая шрам и прислушиваясь к праздничной суете в доме. Потом встал и вышел к гостям. Большая семья отмечала сегодня его семьдесят пятый день рождения.

Евгения Кинер

Начинающий автор в жанре мистики, фэнтези и фантастики. Имеются публикации в нескольких фантастических сборниках.

Йольская ночь

Йольские дни – время темноты и холода. Солнце едва успевает вспыхнуть над горизонтом, как вновь наступает ночь. Деревья обрастают белым инеем, чёрную землю покрывает снег, дыхание разлетается ледяным туманом. В эти дни люди стараются не выходить на улицу – того и гляди, наткнёшься на кого-нибудь из духов зимы.

Но Хинрику в тепле не отсидеться. Тётка Сиг, старая ведьма, ни за что не позволит. Да и не родня она ему вовсе, берёт на воспитание мальчишек из бедных семей, но те надолго у неё не задерживаются. Говорит, сбежали бездельники, не желали работать! Да только Хинрик уверен: извела! Замучила!

Сказать по правде, Хинрик делами себя не утруждал. Утром удрал с мальчишками на замёрзшее озеро покидаться снежками. Поглядел, как на краю леса украсили Йольское дерево – красные фигурки фей заманчиво блестели на ветках, но трогать их не стоило, иначе жди неприятностей. Едва успел проголодаться, а тут и солнце зашло. Хочешь не хочешь, нужно возвращаться домой. Эх, раскричится старая Сиг… Так оно и вышло.

– Лентяй! Лодырь! Воды не принёс! Пол не вымел! А в лес сходил? – бушевала старуха. – Ещё до снега обещал! Сколько дней прошло? Как теперь? Хозяйки придут купить остролист и омелу, а их нет! Бездельник, ох и доберётся до тебя…

Кто доберётся – Хинрик не услышал. Схватил мешок и, на ходу натягивая шапку, понёсся в сторону леса. И как он забыл про омелу? По снегу-то, поди, до старого дуба не дойти…

Во дворе встретился Ульвар, второй воспитанник тётки Сиг. Он мог бы стать Хинрику лучшим другом, но был старше и относился к мальчику снисходительно, как к маленькому, хоть и дружелюбно.

Ульвар прислушался:

– Чего это Сиг разбушевалась? Опять бездельничал? Кем пугает? – улыбнулся он, потрепав Хинрика по голове.

– Не знаю, – буркнул мальчик. – Крампусом, Грюлой, а может, всеми Йоласвейнарами сразу… А всё равно, она сама страшней их всех. Пойду искать омелу… Пусть хоть весь дом обвесит.

Ульвар усмехнулся.

– На вот, – он протянул мальчику пирог, завёрнутый в полотенце. – Перекусишь по дороге. Сам виноват, дотянул до последнего. Беги, может успеешь. Помнишь ведь, кто приходит за лентяями?

Хинрик пирог взял, хоть и поморщился. Обзывает лентяем, а сам-то – работал? Поди, опять к невесте ходил! Полотенце вон какое вышитое, не наше!

Сумерки быстро сменила темнота. Снег в лесу оказался глубоким, идти стало сложно. Хорошо хоть луна сегодня вышла круглая и яркая, в её голубоватом свете мальчик легко находил знакомую дорогу. Тени деревьев, покачивающихся на ветру, скрип веток, хруст снега под ногами (его или чьими-то ещё?) пугали, ледяными пальцами стискивали грудь. Сердце билось часто, зубы стучали от холода и страха. Хинрик поминутно оглядывался, всматривался в темноту. Как только увидел старый дуб, приободрился. Выдохнув, он открыл мешок и стал обрывать вросшие в тёмную кору пучки омелы, благо висели они низко. Рвать приходилось осторожно, холод сделал листья хрупкими, хотя они оставались такими же ярко-зелёными. Так просто это растение не убить.