Властелин

– Уровень везде один и тот же?

– Есть, видимо, определенный разброс – было бы странно, если бы его не оказалось, но в целом, насколько нам известно, они развиваются параллельно. Как ты знаешь, расстояния между звездами в шаровых скоплениях, – а следовательно, и между планетами – намного меньше, чем, например, в твоих краях. Поэтому населенные планеты издавна находились в более тесной связи, чем будут находиться у вас, когда вы обнаружите своих ближайших соседей или они обнаружат вас.

– Ну да, – сказал я. – С планеты на планету там добирались в долбленых челноках…

– Во всяком случае, между ними установилось достаточно регулярное сообщение еще до перехода к сопространственным полетам; а что касается резонансного переноса, которым пользуемся в частности мы, то до него им еще далеко. Сколько, я сказал, там обитаемых планет?

– Семнадцать.

– Ну вот, – усмехнулся он, – я невольно оговорился. На самом деле их восемнадцать. Или, еще точнее, – семнадцать и еще одна. Восемнадцатая планета – или первая, возможен и такой отсчет. Ее имя – Ассарт.

– Чем же она так отличается от других?

– Посидим тут, на берегу, – предложил Мастер. – Может быть, смешно, но мне редко удается посидеть вот так близ журчащей воды, посидеть и поразмыслить спокойно. Нас ведь мало, а мир велик…

– Вас – таких, как ты и Фермер?

– Даже если считать со всеми нашими эмиссарами, все равно нас – горстка. А на уровне сил моих и Фермера – вообще единицы. Когда-то нас было несколько больше. Но, как и везде, где существует жизнь, разум, – расходятся мысли, мнения, оценки, желания. И люди расходятся. В таких случаях испытываешь облегчение от того, что мир велик и пути в нем могут не пересекаться.

– А если бы пересеклись?

– Н-ну… Мир велик, да; но он не слишком устойчив. Ваш уровень знания позволяет догадываться об этом, мы же знаем наверняка.

– Объясни, если это нетрудно.

– Объясню с удовольствием – но не сейчас. Это разговор для спокойного, свободного времяпрепровождения, разговор, доставляющий радость, – но для радости всегда не хватает минут. Поэтому вернемся к нашей теме.

– Я внимательно слушаю, Мастер.

– Ты спросил, чем отличается Ассарт.

– Да, – сказал я. – Может быть, интуиция подводит меня, но мне кажется, что для меня это будет не просто названием. Я прав?

– Да. Поэтому я и делюсь с тобой тем немногим, что мне ведомо. Видишь ли, поскольку эти планеты развивались параллельно, должен был неизбежно наступить миг, когда параллельные эти пересекутся. Это произошло достаточно давно. Возникла империя с центром именно в Ассарте. Почему? Планета большая, достаточно густо населенная; объединение населявших ее племен закончилось раньше, чем на других планетах, – объединение, разумеется, не всегда мирное и бескровное, скорее, наоборот; и когда оно завершилось, инерция экспансии сохранилась. И когда технический уровень позволил – она устремилась вовне… Во всяком случае, так мы представляем.

– Понятно.

– Но, поскольку все проходит, миновал и отведенный империи срок, и семнадцать планет – одни раньше, другие позже – начали уходить из-под единой власти. Эти семнадцать уходов, или освобождений, означали для Ассарта семнадцать тяжелых поражений. И в этом человечестве что-то сломалось, видимо. Развитие замедлилось, кое в чем пошло даже вспять. Но похоже, что эти сведения… – Он умолк.

– Что же, – сказал я, – картина знакомая.

– Да, это не редкость в населенных мирах, и именно поэтому мы не стали обращать на тамошние процессы особого внимания: Мирозданию они ничем не грозили. – Он хотел сказать еще что-то, но смолчал.

– Что же изменилось? Вы решили вмешаться в планетарные процессы? Мне кажется, вы этого избегаете. Во всяком случае, на то, что происходит на моей планете, вы, похоже, не обращаете особого внимания.

– Обращаем ровно столько, сколько вы заслуживаете. Ваша планета, да и весь ваш регион Галактики еще не так скоро начнут играть сколько-нибудь заметную роль в развитии Мироздания…

Ему была свойственна этакая округлая, академическая манера выражаться, если даже речь шла о вещах, требовавших вроде бы более приземленного, что ли, отношения. Я подозреваю, что ему нравилось слышать самого себя, – черта, свойственная многим. Так я подумал, но вслух сказал другое:

– Ладно, значит, развитие планеты замедлилось. Что же она – так важна для бытия миров?

(Это было в пику ему: не один он умеет выражаться округло!)

– Я сказал уже: повседневные дела, не более.

– Хотелось бы услышать подробнее.

Хотя я и перебил его, он не обиделся: знал, что сейчас у меня есть такое право.

– Разумеется. Вернемся в дом – воспринимать объяснения легче, когда видишь все своими глазами.

Пока мы возвращались, неторопливо ступая по легко пружинившей траве, я попробовал заговорить о том, что, если быть откровенным, сейчас волновало меня куда больше, чем все шаровые звездные скопления Галактики, оптом и в розницу.

– Мастер! – сказал я. – Где она?

Сперва он лишь покосился на меня и нахмурился; возможно, мой вопрос показался ему неуместным или бестактным. Но коли уж я заговорил об этом, отступать было нельзя. Он же, со своей стороны, прекрасно понимал, что если он хочет отправить меня с каким-то заданием, связанным с риском, то нельзя оставлять между нами каких-либо недосказанностей.

– Мне нетрудно понять, что у тебя сейчас на душе, – сказал Мастер, и я поверил ему. – И хотя так делать не полагается, я мог бы – ну, хотя бы позволить тебе увидеться с нею, пусть и ненадолго. Но я этого не сделаю.

Кивком головы он как бы поставил печать под сказанным.

– Прежде всего я хочу знать: нужно ли было так поступать с нею? Она ведь могла жить еще долго-долго…

Кажется, у меня перехватило горло; пришлось сделать паузу.

– Ты обратился не по адресу, – сказал Мастер. – Мы не распоряжаемся судьбами людей, ни Фермер, ни я. Это – право Высшей Силы. Да, мы иногда спасаем людей, когда им грозит что-то, помогаем им задержаться в Планетарной стадии, как это было с тобой и всем твоим экипажем. Но, если помнишь, я еще в прошлый раз предупреждал тебя: если там тебя постигнет гибель, то это будет настоящая гибель – хотя ты выступал и не в своем теле. Нет, капитан, мы – не судьба. Но ты неправ и в другом: когда говоришь, что она могла бы еще жить. Она и сейчас жива – просто ее Планетарная стадия завершена, началась новая, Космическая. И совершенно естественно, что после этого я забрал ее, моего давнего эмиссара, сюда, на Ферму.

– Значит, она здесь, – сказал я, подтверждая то, что и без того знал. – Почему же мне нельзя увидеться с нею – пусть и ненадолго, как ты сказал?

– Твоя любовь к ней не прошла? Или я ошибаюсь?

Я чуть было не сказал, что для того, чтобы понять это, не надо быть большого ума. Но вовремя спохватился: все-таки не с Уве-Йоргеном разговаривал я, а с Мастером.

– Ты не ошибся.

– Вот поэтому.

Мне оставалось только пожать плечами:

– Не улавливаю логики.

– Если ты увидишь ее сейчас, тебе вряд ли захочется расстаться с нею надолго. Да, я знаю, что у тебя дома осталась дочь, но из двух женщин чаще побеждает та, что ближе… И ты, я боюсь, захочешь прибегнуть к простейшему способу вновь соединиться с ней, и на этот раз очень надолго. Ты ведь уже понял, о чем я говорю?

– Понял, – признал я без особой охоты.

– Конечно. Потому что ты знаешь: если прервется и твоя Планетарная стадия, вы снова окажетесь доступны друг для друга.

– Разве это не так? – спросил я довольно сухо.

– Не совсем. Подумай: если бы всякий, в великом множестве обитаемых времен, пройдя Планетарную пору своего бытия, оказывался здесь, у нас, – какая толчея тут царила бы. А раз ее нет, то вывод можешь сделать один: на Ферме оказывается в конце концов лишь тот, на кого мы – Фермер и я – сможем положиться всегда и во всем. И не только тогда, после окончательного прихода к нам, когда ни у кого не остается выбора, – но и в пору, когда выбор есть, как он есть сейчас у тебя: ты можешь принять мое поручение, но можешь и отказаться, твоя воля свободна. Решаешь ты сам.

– А уж потом решать будете вы – так следует понимать?

– Совершенно правильно. Так вот, капитан, я не хочу, чтобы ты, ради скорой встречи с нею, стал рисковать там, где не нужно. Я желаю, чтобы ты выжил.

– Не знал, что ты меня так любишь.

– Ты вообще многого еще не знаешь… Но вот мы и пришли. Поднимемся.

Мы поднялись по крутой лестнице наверх – в Место, откуда видно все.

– Теперь смотри, – сказал Мастер, когда необъятное пространство распахнулось перед нами, как витрина ювелирного магазина, где бриллианты, и рубины, и изумруды, и сапфиры лучатся на черном бархате, и ранняя седина туманностей, видимых так, словно ты уже приблизился к ним на последнее допустимое расстояние, лишь оттеняет молодую черноту Мироздания. – Смотри внимательно. Приближаю…

Затаив дыхание, я смотрел, как неисчислимые небесные тела пришли в движение. Я понимал, конечно, что это всего лишь оптический эффект, а точнее – наши взгляды проходили сейчас через какое-то иное пространство; но впечатление было таким, как будто Мастер и на самом деле повелевал движением миров.

– Видишь? Это Нагор.

– Что значит Нагор?

– Так называется то шаровое скопление, о котором я говорил. Теперь обрати внимание на соседние шаровые скопления, подобные Нагору. Видишь? Ну вот – одно, два, три… всего их шесть.

– Очень похожи.

– За одним исключением: там нет обитаемых планет.

– Почему нет?

– Этого мы так и не поняли. Видимо, была какая-то неточность при Большом Засеве. Может быть, повлияли какие-нибудь гравитационные или магнитные эффекты… Одним словом, все досталось Нагору, и ничего – остальным. Предположений у нас немало, но ни одного, в котором не было бы противоречий.

– По-моему, тоже. Повторите засев – и дело с концом.

– Разве ты забыл правило: если в нужном направлении есть хоть одна живая планета, то засевать извне ни в коем случае нельзя: чтобы не возникла форма жизни, противоречащая уже имеющейся по соседству, – иначе возникнет опасность столкновения прежней и новой жизни, пусть и в далеком будущем. Забыл?

– Проще, Мастер: никогда не знал.

– Да, прости: вечно забываю, что ты у нас практик.

(Ничего он не забывал, конечно; наверное, просто не хотел, чтобы я чувствовал свою ущербность по сравнению с постоянными обитателями Фермы. Я был ему благодарен за это.)

– Ничего, главное я понял, что засеять нельзя. Но так ли уж необходимо, чтобы эти шесть скоплений оказались заселенными?

– Мы ведь исходим из того, Ульдемир, что Мироздание, начиная с определенного этапа, не может развиваться должным образом без контроля и участия Разума.

– Это я помню: именно Разум порождает большую часть Тепла. Настолько вы все-таки успели меня просветить.

– Есть вещи куда важнее. Лишь Разумом создается устойчивость; ведь Мироздание время от времени проходит через критические периоды, буквально балансирует на грани. И не будь в нем Разума…

– Снимаю свое возражение. Итак, в тех шести скоплениях тоже должна возникнуть жизнь.

– Верно. И в этих условиях она может попасть туда лишь одним естественным способом: путем заселения пригодных планет колонистами из Нагора. С любой из восемнадцати планет или со всех, вместе взятых.

– То есть Нагор понадобился вам как стартовая площадка.

– Уместное сравнение. Однако, как ты сам видишь, задача не весьма сложная – часть нашей повседневной работы, как я уже сказал.

– Я чувствую, мы подходим собственно к делу.

– Меня радует, что твоя интуиция не притупилась. Итак, чтобы выяснить, что происходит на этой самой стартовой площадке и нужно или не нужно применять какие-то тихие меры, чтобы ускорить их развитие в нужном направлении…

– То есть к экспансии вовне Нагора?

– Именно… Для этого мне понадобилось послать туда людей. Выражаясь твоим языком – произвести разведку.

– И ты послал экипаж.

– Разве они не годились для этого?

– Годились больше, чем все другие, кого я знаю.

– Я послал их прежде всего на Ассарт. По моим расчетам, именно там наука и техника стояли ближе всего к решению задачи. Потом, как продолжение работы, они должны были посетить и другие планеты Нагора.

– Они хоть как-то защищены? Могут свободно передвигаться?

– У них есть корабль. Небольшой, но вполне отвечающий задаче.

– Почему же ты не позвал меня сразу же?

– Я хотел. Но Фермер решил, что нужно дать тебе время прийти в себя. Да и кроме того – дело ведь представлялось заурядным. Они прошли нужную подготовку, в них вложили все, что нужно было для действий на Ассарте, – начиная с языка. У них были прекрасные легенды…

– Они полетели втроем?

– Втроем. Рыцарь оставался в резерве – на случай, если придется произвести какие-то одновременные действия на других планетах; отсюда попасть на любую из них легче, чем с Ассарта, – мы перебросили бы его своей связью, с Ассарта же пришлось бы пользоваться кораблем, своим или другим.

– Они полетели. Дальше?

– А дальше ничего, капитан, – сказал Мастер, и, кажется, впервые в жизни я увидел, что Мастер несколько смутился. – Придется разочаровать тебя, Ульдемир: я просто не знаю. Они вылетели – и как провалились. Не выходили на связь. Не откликались на вызовы.

– Мало утешительного, – признал я.

– Что могло случиться? Долетели они благополучно: сигнал о прибытии мы получили, но его дает автоматика корабля. А люди молчат. Я уверен, что тамошним силам они не по зубам. Какой-то несчастный случай? Или просто загуляли?

– Мастер! – сказал я укоризненно.

– Что же, приходится предполагать и такое – хотя я, разумеется, подобным глупостям не верю. Как и ты. Но что-то ведь произошло, согласен?

– Тут двух мнений быть не может. Но почему ты не послал к ним Рыцаря?

– Он был нужен, чтобы прежде всего найти и доставить тебя.

– Ну, а потом?

– Он отправился туда, едва ты оказался на Ферме. Уже не кораблем, конечно. По нашему каналу.

– В таком случае, он уже там?

– Должен быть. Но сигнала не поступало.

– М-да, – сказал я. – Замысловато. Скажи: а чем все это может грозить? И кому? Вашим планам заселения шести скоплений? Еще чему-то?

– Это может грозить жизни трех – нет, теперь уже четырех наших людей, – медленно сказал Мастер.

– А кроме того?

– Кроме того… Домысливать можно многое. В самом трагическом варианте речь может идти о существовании Мироздания.

– Не может быть!

– Никогда не произноси этих слов. Они неверны. Нет ничего такого, что не могло бы быть. То, что происходит ежедневно, – реально. Но и то, что случается раз в миллиард или десять миллиардов лет, не менее реально.

– Ладно, – сказал я после паузы. – По-моему, я тут теряю время. Отправляй меня – я готов.

– Ничего подобного, – усмехнулся он. – Ты совершенно не готов. Не забудь: ты не будешь прикрыт кем-то, имеющим в мире Ассарта свое имя и свое место. Не будет никакого Форамы Ро, честного физика. Ты будешь в собственной плоти – это куда опаснее. И я выпущу тебя не раньше, чем смогу убедиться в твоей готовности. Я постараюсь передать тебе кое-что из умения, собранного у разных звезд…

Он вытянул ко мне руку.

– Отойди на три… нет, на пять шагов.

Несколько удивившись, я отступил.

Не опуская руки, Мастер сделал какое-то неуловимое движение тремя пальцами. И одновременно непонятная сила подбросила меня в воздух, перевернула и швырнула оземь – и только на расстоянии нескольких сантиметров я был плавно остановлен и бережно опущен на пол.

– Ну, боцман… – только и сказал я, поднимаясь.

Мастер улыбнулся.

– Не думай, это не уровень моей силы, но – твоей… Ты идешь на риск и должен быть готов постоять за себя. Всеми способами. И борьбой в отрыве – вот как я сейчас. И в схватке. Ножом. Мечом. Шпагой. Фламмером. Штурмовой пушкой. Мало ли чем… А кроме того, как у тебя с ассартским языком? Не отвечай, я и сам знаю.

– Боюсь, – сказал я, – что пока я все это постигну, мир успеет состариться, а мой экипаж…

– По твоему счету времени это займет неделю. Но как бы им ни было сейчас плохо – такой, как теперь, ты им не помощник.

Я кивнул, понимая, что он прав. И все же не удержался, чтобы не заметить:

– А тебе не кажется, Мастер, что для таких упражнений я уже староват?

Говорить это было несладко, но дело оборачивалось слишком серьезно.

– Что за чушь, Ульдемир! Я дам тебе рабочий возраст… Какой ты хотел бы?

Я почувствовал, как физиономия моя растягивается в улыбке.

– Ну, лет сорок. Не много прошу?

– Наоборот, очень скромно. Хорошо. Возвращаю тебе твои сорок лет!

Он приопустил веки и на несколько мгновений словно погрузился в размышления. Я же вдруг ощутил, как давно забытые бодрость и уверенность загорелись во мне, заиграли в крови, заставили чуть ли не пританцовывать на месте от нетерпения – двигаться, делать, решать, пробиваться, расшвыривая неприятеля…

– Зеркало не нужно? – С чуть заметной улыбкой он наблюдал за мной прищуренными глазами.

– Ладно, нагляжусь потом…

– Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату. Кстати – ту самую, где ты некогда очнулся от небытия.

Мы спустились на первый этаж. Может быть, это действительно была та самая комната; не знаю, от нее у меня ничего не осталось в памяти.

– Мастер, – сказал я, когда он уже собрался уходить. – А что будет с моей дочерью?

– Она уже знает, что ты ненадолго задерживаешься в своей – как это у вас называется – командировке.

– Ненадолго?..

– Я надеюсь, капитан, что это так и будет. Сейчас – отдыхай. Приду к тебе, когда будет нужно.

Я послушно разделся, лег на свежее белье, закрыл глаза. И тотчас мне почудилось, что я не один здесь; что кто-то смотрит на меня, смотрит с добротой и даже, может быть, с нежностью.

– Эла? – негромко спросил я.

Но ответа не получил.

Последовавшая затем неделя мало что оставила в памяти – если не считать ассартского языка и кое-как скроенной для меня легенды. Зато очень многое осело в мускулах, в нервах, в рефлексах, в подсознании. И, например, то самое движение пальцами, что тогда показалось мне неуловимым, сейчас я сам выполнял, даже не думая. Боюсь, что работавшие со мною люди Мастера (не знаю, были ли они его постоянной командой, или приглашены откуда-то на время) заработали немало синяков. Впрочем, и сам я не меньше.

Потом Мастер пожелал убедиться в моих успехах. Пожалуй, он решил не жалеть меня, я разозлился – и не стал жалеть его. В конце концов он одолел меня – но не по правилам. Я так и сказал ему:

– Мастер, это была атака на подсознание; она из другой игры, твоего уровня, но не нашего.

– А что же мне было – сдаваться? – проворчал он. – Ладно. Можешь считать, что экзамен ты сдал. Теперь можно и отправляться. Кстати, медлить более нельзя. Они по-прежнему молчат. Но если они живы, то тебя встретят. Сегодня. А завтра встречать не станут, потому что Уве-Йорген увез с собой именно такую инструкцию.

– Я готов.

– Прекрасно. Только вот возникло маленькое осложнение. По неизвестной причине канал резонансной связи с Ассартом нарушен. Неожиданно на пути возникло мертвое пространство.

– Опять что-то новое для меня.

– Да и для нас тоже. Пока мы поняли только то, что через область мертвого пространства ничто не проходит. Ни тела, ни колебания… Так что добираться придется зигзагом. С пересадкой в точке Таргит.

– Это планета?

– Это всего лишь пересадка. Из любого места в любое. Так что заодно обогатишь свои знания и впечатления. Иначе когда бы ты еще оказался в Таргите?

– Я и не возражаю. – Сейчас мне, молодому, сорокалетнему, все на свете казалось пустяками.

– Что же, пойдем, позавтракаем – и в путь.

Мы позавтракали: печень минейского корха в собственном соку с маринованными стиками, со спелыми ведейскими шертами в сливках на десерт (это не ягоды, а моллюски, вроде устриц, но сладкие) и черный кофе. Потом я стартовал – неожиданно, как и всегда.

4

Принято считать, что наш мир в основном симметричен. Правому противостоит левое, горячему – холодное, плюсу – минус. Так что, даже не обладая никакими убедительными доказательствами, можно чисто умозрительно предположить, что в непостижимых для нас хитросплетениях измерений времени и пространства Ферме, ее принципам и делам, противостоит некая – ну, скажем, Антиферма, где руководствуются иными представлениями и движутся (или пытаются двигаться) к другим целям.

Те, кто не отвергает этой простой мысли, вряд ли будут удивлены, услышав, что подобная Антиферма действительно существует. Правда, называют ее иначе, но не в названии дело. Как и Ферма, она представляет собою относительно небольшой объем пространства, оборудованный в соответствии с потребностями и задачами тех, кто на ней работает. Там есть свои мастера и эмиссары, временами там появляются и люди; там тоже проявляются иногда силы, которые мы обычно называем сверхъестественными – вследствие наших весьма скудных представлений о естестве. Люди задерживаются там ненадолго – ровно на столько, чтобы получить задание и возвратиться на свою планету, в свой мир.

Явившись туда непрошеными соглядатаями, мы с вами как раз поспеваем к разговору, в котором участвуют двое. Один из них – средних лет и среднего роста, и вряд ли мы выделили бы его из множества людей, если бы не ощущение бесконечной уверенности в себе, которое сквозит и в каждом движении его, и во всяком слове и взгляде. Собеседник его, напротив, обладает запоминающейся внешностью – он высок, массивен, с крупными, грубоватыми чертами лица, но в его взгляде, пожалуй, жестокость преобладает над уверенностью и хитрость над мудростью. К первому он обращается крайне почтительно. Они сидят на веранде дома, расположенного как бы в самом центре песчаной пустыни – ничего, кроме черного песка, простирающегося до самого горизонта, не видно окрест, ни травинки, ни ручейка; тем не менее на столике, что стоит между собеседниками, виднеется объемистый глиняный кувшин с холодной водой, а вокруг него – тарелочки с фруктами и плоскими лепешками. Видимо, быту здесь уделяют не очень-то много внимания. Это и не удивительно, впрочем, тут занимаются куда более серьезными вещами. Однако тем, что имеется, хозяин дома (тот, что велик не ростом, но некоей внутренней силой, ощущаемой, как уже сказано, во всем) гостеприимно потчует гостя:

– Берите, Магистр, не стесняйтесь. Домой вы вернетесь хорошо если к ужину.

– Благодарю вас, Охранитель. Я совершенно сыт.

– Рад слышать… Итак, мы, кажется, пришли к соглашению?

– Могу только повторить: я готов поступать в соответствии с вашими планами, для блага Заставы.

– Не Заставы, дорогой Магистр. У Заставы нет своих благ. Как мы уже говорили, речь идет о судьбах Вселенной.

– Это я и имел в виду, Охранитель.

– Давайте все же уточним. Вы действуете по моим указаниям: после реализации планов вы получаете то, что принадлежит вам по праву рождения, но чего вы лишены в силу множества обстоятельств.

– Совершенно верно.

– Однако и после этого наше соглашение сохраняется. Если же вы попытаетесь…

– Рискну показаться невежливым, перебивая вас: я никогда не попытаюсь.

– Я лишь хотел сказать, Магистр, что, если в результате наших действий вашему достоянию будет нанесен ущерб, я компенсирую его в любой приемлемой для вас форме.

– Я никогда не сомневался в вашей справедливости.

– Что же, очень хорошо. По сути, сейчас нам обоим нужно одно и то же.

– Ассарт.

– Именно.

– Сейчас самый удобный час для того, чтобы предпринять решительные действия, не так ли?

– Пришло время перемен. Властелин уходит…

– Ваш, если я не ошибаюсь…

– Совершенно верно, Охранитель. У нас на Ассарте – весьма своеобразный ритуал передачи власти…

– Я знаю. Вы уже подробно говорили об этом.

– Не буду повторяться. Однако подчеркну: в течение нескольких дней власть как бы повисает в воздухе. Практически, конечно, она не прерывается, но формально…

– Да-да, это все ясно. И если официальный претендент по какой-либо причине не в состоянии принять власть, то этой возможностью может воспользоваться другой.

– Отнюдь не всякий!

– Но вы можете.

– Я – да. По праву.

– Следовательно, все дело в том, чтобы официальный претендент отступился. У вас, Магистр, уже есть, разумеется, какие-то соображения по этому поводу?

– Я полагаю, Охранитель, что чем проще, тем надежнее.

– В принципе вы правы. Но простоты добиться иногда бывает очень нелегко.

– Не в данном случае. Собственно говоря, все уже готово.

– А вы позаботились, Магистр, о том, чтобы все выглядело совершенно естественно? Иначе с вашим воцарением будет крайне сложно, ритуалистика требует предельной четкости.

– Все будет как нельзя более естественно. И, главное, произойдет у всех на глазах.