Ключи к Акаше

– Если хотите, я вас подожду, – сказал таксист.

Борис Андреевич хотел отказаться, но происшествие на Синей Горе заставили призадуматься. Да и в деньгах стеснения нет.

– Ждите меня два часа, – сказал Ущербнов и бросил пару купюр. – Если не появлюсь, возвращайтесь в город без меня.

Таксист, пряча деньги, радостно кивнул. Дверь хлопнула, странный пассажир, уверенной походкой направился к холму. Таксист смотрел ему вслед. Никто на его памяти не предпринимал попыток добраться до полигона. Сюда ездили лишь военные на спецтранспорте, но очень редко. Пассажир остановился на вершине, несколько секунд вглядывался куда-то вдаль. Затем резко, словно толкнули в спину, сорвался с места. Осталось ждать. Таксист посмотрел на часы. Семь пятьдесят восемь. Он снова взглянул на холм, но мужчина не вернулся.

– Ну что ж, подождём.

Голова откинулась на сиденье, глаза закрылись, через десять минут послышался храп.

Ограждение из колючей проволоки в три ряда разглядел с холма. До первого поста добрался за считанные минуты. Солдата неожиданно сморило, да он не очень и сопротивлялся. Второй пост Борис Андреевич преодолел тоже без проблем. Поскольку куда бежать дальше не знал, продолжил путь по дороге. Показался небольшой бункер. Ущербнов просканировал помещение. В одной из комнат удалось запеленговать шестерых. Один, судя по начальственному голосу, офицер. Ещё в двух – по тройке солдат. Ущербнов на всякий случай погрузил в сон всех. Но что делать дальше? Он всмотрелся в горизонт. Сначала подумал, что показалось. Пригляделся. Нет, действительно километрах в двух стоит человек в белом костюме. Кто – понял сразу. Он попытался приблизиться, но не удалось, Наставник каким-то непостижимым образом перемещался в пространстве, не меняя позы и не двигаясь. Борис Андреевич поднажал, не помогло. У него начался приступ ярости, и Наставник словно сжалился над ним, замер в центре широкой, протянувшейся на несколько километров котловине, зажатой со всех сторон невысокими холмами. В глаза бросилась странная безжизненность места. Травы немного, растёт пучками, цвет листьев какой-то больной – желтовато-зеленый. И ни одного живого существа вокруг, даже кузнечики под ногами не прыгают, словно это какая-то мёртвая зона.

– Приготовьтесь, – сказал Помощник.

– К чему? – хотел спросить Ущербнов и почувствовал, что под ногами, глубоко в земле завозился некто огромный. Он попытался «всмотреться», но лучше бы этого не делал. Показалось, что в глаза вонзились раскаленные иглы. Борис Андреевич автоматически попытался прикрыться, одновременно выкрикивая заученные слова. Не помогло. Стекловидное вещество закипело, склера глухо лопнула. Огненные ручейки стекли по щекам к подбородку. Иглы вонзились глубже. Показалось, что в голове забулькало как в котелке с кашей. Чудовищная боль раскалённой волной устремилась от неё по нервам к органам и тканям. Что-то больно ударило в правый бок. Борис Андреевич попытался убежать, но ноги не ощутили под собой тверди. Мозг бурлил как раскалённая лава в кратере вулкана. Сухо лопнули барабанные перепонки, горячая кашица вытекла из ушей и глазниц. Кожа от неё скукожилась, капли подкожного жира словно послужили катализатором, и она полыхнула огнём. Волны боли от погибающего мозга вызвали диссонанс в работе внутренних органов. Сбитые с толку, они пытались работать согласно установленной личной программе, срабатывающей при критическом для мозга положении. Но последующие валы невыносимой боли, поразившие позвоночник, сбили и эту программу. Желудочки сердца сокращались одновременно с предсердиями, сжатие мышц кишечника могло начаться от нижнего отдела к верхнему или одновременно, селезёнка то выбрасывала дополнительные порции крови, то снова вбирала обратно. Печень излила весь запас желчи в желчный пузырь, но проток оказался сжат настолько, что не пропустил и капли. Пузырь лопнул, содержимое растеклось по брюшной полости. Желудок вместо того, чтобы порциями выбрасывать переваренную пищу в кишечник, отправил её тем путём, которым в него попала. Левое лёгкое спалось, правое словно вздумало занять и его место, расширилось чуть ли не на всю грудную клетку. Альвеолы не выдержали расширения, взорвались словно маленькие воздушные шары, кровь затопила правую сторону грудной клетке. Почки заработали мощно, пытаясь вывести шлаки хлынувшие в кровь, но мочевой пузырь сжал спазм. Организму, хоть и с огромными потерями, возможно, удалось бы стабилизировать ситуацию, пока был затронут органный уровень, но эндокринные железы выбросили в кровь весь запас гормонов, и хаос перешёл на клеточный. Борис Андреевич ощущал, как корчится в муках каждая клеточка тела. Мышцы скрутили повторяющиеся каждую секунду судороги. Суставы скрипели словно несмазанные шарниры, связки рвались с глухим, каким-то мокрым звуком. Кости трескались будто яичная скорлупа. Он дёргался, лежа на правом боку, словно на электрическом стуле. Сильнее боли в мире не было, но он ошибся. От проникшего в голову голоса показалось, что каждая клетка тела взорвалась.

– Стабилизируй ситуацию.

Борис Андреевич хотел спросить как, но язык вывернулся штопором, голосовые связки скрутились в узел, а от заполнивших рот слюны и крови едва не захлебнулся. Из горла вырвался лишь булькающие звуки.

– Не сможешь, – равнодушно сказал Голос, – умрёшь.

Борис Андреевич почувствовал, что боль стихает, тело успокаивается. Но за спокойствием сотрясающими душу шагами приблизилась Смерть. Сознание стало меркнуть, словно костлявая задувает одну свечу в храме-организме за другой. Борис Андреевич начал борьбу за выживание. Смерть – скелет в чёрном балахоне – попыталась задуть очередную свечу. Не получилось. В глазницах черепа, мерцающих призрачным зелёным светом, появилось удивление. Голова завертелась по сторонам, в поисках того осмелившегося мешать работе. Борис Андреевич попытался зажечь погасшие свечи. Несколько вспыхнуло. Зелёные огни в глазах Смерти налились холодной яростью. Она раздраженно махнула рукой над горящими свечами и огни погасли. Ущербнов повторил попытку. Тщетно. Фитили лишь дымятся, но гореть отказываются. Смерть спокойно продолжила работу. Храм-тело наполнилось парализующим холодом. Борис Андреевич запаниковал и Мрак, морозный, мёртвый, разрушающий сознание, навис над единственной горящей свечой. Смерть словно нарочно медлила, наслаждаясь ужасом умирающего и мгновением уничтожения последней искры жизни. Ещё мгновение – и конец, а сил, чтобы противостоять неизбежному, нет. Ущербнов сдался. И вдруг в свете свечи увидел лицо: жирное, довольное, в глазах высокомерие, брезгливость и презрение. Губы задвигались, слов не слышно, но смысл и без этого понятен. Это лицо отморозка, приказавшего клевретам вышвырнуть Бориса Андреевича из управления порта как безродного пса. Обида, ярость, боль от унижения, оскорбленное достоинство и жажда мести воспламенили единственную зажженную свечу так, что Смерть и Мрак попятились. Яростные потоки огня ударили в разные стороны. Ослепительный свет от сотен свечей осветил каждый уголок храма, каждую трещинку в камне кладки, каждую ямку в полу. Мрак перестал существовать, но Смерть не сдалась. Снова погасло несколько свечей. Борис Андреевич закричал, огни полыхнули столь ярко, что Смерть прикрылась руками и балахоном. Костлявая отступила к двери, но огонь заставил пятиться дальше, и Смерть выскочила наружу, на прощанье одарив обещающим взглядом и громко хлопнув дверью. Храм исчез, невыносимая боль пронзила искалеченное тело, но с ней вернулось и сознание. Борис Андреевич ощутил себя лежащим на земле. Внутри всё кипит, жжёт, колет, каждая мышца дёргается, в глазах тьма, но он жив.

Внутренним взором осмотрел тело. Внешних повреждений не видно. Но внутри… Боль кувалдой ударила по голове и снова не впасть в беспамятство удалось с трудом. Пришло осознание, что если не подлатает организм в ближайшие несколько минут, то не выкарабкается. Сначала он заставил нервные клетки усиленно делиться. Когда новые энергосети соединили управляющий центр с органами, принялся за восстановление клеток в каждом. Сначала подремонтировал сосуды, затем сердце. Клапаны между предсердиями и желудочками пришлось отращивать заново. С лёгкими с их сложной структурой альвеол пришлось помучаться. Кислород двинулся по крови к полумёртвым тканям. Поскольку необходимо удалить как можно быстрее шлаки из организма настроил работу почек и мочевого пузыря. Но почкам потребовалось время, чтобы избавиться от трупного яда, выделившегося при разрушении нефронов. Затем полностью восстановил работу эндокринных желёз. Кровь быстро разогнала гормоны по телу, восстанавливая гомеостаз. Но клеткам не хватало энергии, и он принялся за желудок и кишечник. Лишь после того, как внутренняя среда пришла в норму, наступила очередь мышц и костей. Последними на очереди оказались глаза. Свет резанул не хуже кинжалов, даже показалось, что всё начинается сначала.

Первое, что увидел – лицо склонившегося над ним Наставника. Такое выражение бывает у учёного-отщепенца, после долгих опытов получившего оружие, которым вздумал наказать мир за неприятие его гениальности: восторг, сладость предвкушение мести и гнев.

– Я и не думал, что человек может выдержать мощь Саура, – сказал он.

– Кого? – хрипло спросил Ущербнов.

Наставник разогнулся. На лице проступили холодность и безразличие и лишь в глубине глаз остались крупицы увиденных только что чувств.

– Не важно, – бросил он. – Главное – вы прошли испытание. Возвращайтесь домой. И поспешите, таксист ждать не будет, а добраться до Семипалатинска самому вряд ли удастся.

Борис Андреевич хотел вскочить, показать какой сильный и зажмурился от яркой, как атомный взрыв, вспышки. Сердце глухо забухало, темп биения быстро набрал обороты. В ушах загрохотало, будто находишься в шахте, где рядом работает отбойный молоток. Едва восстановленный мозг сжался от новой муки. Борису Андреевичу с трудом удалось подавить новый приступ. Боль отпустила, он открыл глаза. Вокруг странная, словно облезлая, степь, голубое небо над головой без птиц и ни единой живой души. Попытка встать едва не закончилась провалом из-за сильной слабости, заставляющей снова лечь. Он бы лёг, но от голода скрутило живот. Боль заставила идти. Мышцы не слушались, и сделать первый шаг удалось с третьей попытки. Бориса Андреевича поразила надвигающаяся волнами слабость. Причина – быстрое разрушении нервных клеток. Он восстанавливал их численность, мышцы работали, тело слушалось, но через некоторое время всё повторялось. Причём разрушение касалось и других клеток. Словно какая-то сила поставила цель превратить тело в студень. Удерживаться на грани сознания удавалось с трудом, степь, земля под ногами, небо сливалось в нечто однородно-серое, зыбкое, нереальное. Он оглох, потерялось ощущение тела, но боль, как ни странно, не отпускала. Иногда проходилось продираться сквозь ставший упругим воздух. Несколько раз на пути возникали стены, о которые Борис Андреевич сильно ударялся. Попытка обойти ни к чему не приводила, и он карабкался по ним вверх. Лишь в последний раз, когда сознание вернулось, и смог нормально видеть, дошло, что за стены принимал землю. Сознание снова ухнуло в сумрак, мозг, чтобы хоть как-то уберечься от перегрузки и сохранить личность, почти полностью отключился. И когда Ущербнов снова ударился о стену, то попытался опять её обойти. Не получилось. Он полез вверх. Пальцы проваливались в камень кладки с лёгкостью, но кожа вместе с кусками мяса оставалась на поверхности. За Ущербновым потянулся длинный кровавый след.

Чьи-то пальцы схватили под руки. Пятки так больно ударились о землю, будто спрыгнул с самолёта. Колени подогнулись, он бы упал, но невидимые руки поддержали под подмышки. Сознание прояснилось. Вокруг стоят солдаты, а перед ним офицер, кажется майор: рожа красная, глаза ещё немного и вылезут из орбит от ярости, рот распахивается во всю ширь, голова дёргается, а руки делают странные движения, будто офицер неумело разбрасывает пшеницу на поле и одновременно отгоняет мух. Земля накренилась и ударила в левый бок. Показалось, что упал на жаровню. Зрение затуманилось, будто не в фокусе, а когда очнулся, понял, что лежит на траве. Вокруг валяются солдаты, но как-то странно, завалившись друг на друга, словно спят. Калаши лежат рядом. Он попытался встать, но ощутил на себе что-то тяжёлое. Голова поворачивалась половину вечности. Оказывается на нём лежат двое.

– Нашли матрац, – вяло подумал Борис Андреевич.

Выбраться из-под спящих сразу не удалось, каждое движение вызывало новый прилив обжигающей боли во всём теле и организм норовил отключиться. Через лежащих солдат перебирался словно Гималаи переползал. Подняться на ноги удалось чудом. Борис Андреевич осмотрелся. Рядом бункер, двери открыты и ни одной живой души. Недалеко от входа лежит офицер. Вроде спит, только лицо какое-то бордовое, одутловатое, такое бывает при сильном солнечном ожоге. И на губах запёкшаяся пена. Мир покачнулся, офицер словно накинулся на Ущербнова. Борис Андреевич рывком переставил ногу, равновесие восстановилось. Огляделся. На горизонте маячат ограждения из колючей проволоки и небольшое здание поста. Что-то подсказало, что ему туда. Земля под ногами словно эскалатор задвигалась, и чтобы не упасть пришлось переставлять ноги. Приступ рези в глазах вызвал обильное слезотечение, дорога расплылась в широкую полосу с едва различимыми границами, ноги цепляются друг за друга, проваливаются в несуществующие рытвины, запинаются о невидимые выступы. Шёл как пьяный, страдающий болезнью Паркинсона и поражением мозжечка одновременно. Руки и ноги дёргаются несогласованно, как у марионетки, попавшей в детские руки. Ступни то зависали над землёй, казалось, что под ними земля, а когда переносил вес тела, едва не падал, то сильно ударялись о дорогу. Боль от отбитых пяток молнией ударяла в голову.

Зрение прояснилось у поста. Солдаты не проснулись. Но радовался рано. Новый приступ раскаленной боли послал в долгий нокдаун. Как добрался до такси непонятно.

– А я заждался… – радостно встретил его таксист – Боже, что с вами? – Слова тянулись как на замедлившейся пластинке.

Он подхватил падающего Ущербнова. Борис Андреевич что-то промямлил несуразное. Таксист затащил на заднее сиденье, и пока ехали, поглядывал на бледного до серости пассажира. Ущербнов пытался понять, что с ним происходит и почему тело постоянно разрушается. Таксист поначалу наметился в больницу, но Борис Андреевич воспротивился.

– Да на вас лица нет, – говорил парень.

– На вокзал, – вяло требовал Борис Андреевич.

Таксист плюнул, но не доехал до вокзала всего пару шагов.

– Что-то мне плохо, – сказал он.

Голова ткнулась в руль, и он отключился. Борис Андреевич с трудом выбрался из автомобиля. Боль время от времени будто взрывающая организм изнутри, сделала безразличным к окружающему миру. Единственное, что интересовало – это пища и возвращение домой.

В привокзальном кафе заказал три порции бефстроганова, шашлык, десяток эклеров и запил бутылкой водки. Спиртное немного уняло боль, сознание прояснилось. После сытного обеда направился к кассам. Поезд до Барнаула ушёл, а следующий лишь в четыре часа утра. Пришлось взять билет в плацкартный вагон до Омска. Но и этого поезда ждал два часа, расположившись в одном из кресел зала ожидания. К нему справа подсела пожилая казашка. Лицо словно первый блин, посечено глубокими морщинами. Глаза едва видны, губы тонкие, больше похожи на линии. Одета в какую-то цветную хламиду отдаленно напоминающую халат. На ногах галоши. Голова прикрыта платком. Она жизнерадостно попыталась завести с Ущербновым разговор, но, почуяв исходящее от него амбре и разглядев направленные в разные стороны глаза, передумала. На Бориса Андреевича навалился сон: давали о себе знать истощение организма и выпитая водка. Но такой роскоши позволить себе не мог, потому как сон наверняка плавно перешёл бы в смерть. Пришлось бороться. Стоило векам опуститься, как Борис Андреевич титаническими усилиями, будто вместо век бетонные блоки, распахивал глаза во всю ширь. Но через некоторое время веки опустились вновь. На то, чтобы их открыть, понадобилось несколько минут. Кресло дёрнулось, что-то упало на пол. Борис Андреевич вяло повернул на звук голову. Казашка лежит на полу, лицо бордовое, губы синие, грудь едва поднимается. К ней подскочил парень лет пятнадцати. Он посмотрел на Ущербнова, что-то крикнул, но слова прозвучали как непонятный набор глухих звуков. Глаза в очередной раз закрылись. Ущербнов с трудом подавил желание уснуть. Веки, казалось, поднимаются целую вечность. Старая казашка исчезла. Борис Андреевич осмотрелся. Рядом – никого. Глаза ухватили часы. Время приблизилось к тринадцати ноль ноль. Наверняка поезд подошёл.

Он тяжело поднялся, ходить пришлось учиться снова. Как попал в вагон, не понял. Очнулся в купе, рядом стоит проводница и что-то требует. Слов опять не разобрать. Борис Андреевич протянул билет. Проводница грозно зыркнула на него, отобрала билет и пошла дальше. Он осмотрелся. В купе никого. Очертания предметов опять расплылись. В полубреду казалось, что поезд постоянно дёргается, будто какая-то сила позволяет немного проехать и затем резко останавливает. Странно только, что пейзаж за окном меняется: то вроде город, потом степь, сопки, холмы, станция. Поезд будто перемещается в пространстве рывками, словно телепортируется.

Звуки на время возвращались. В один из таких моментов увидел пробежавшего мимо человека в белом халате. Ущербнов высунулся из купе. Врач склонился над лежащей без движения проводницей. Дальше был вокзал Омска, куда поезд приехал к вечеру, снова такси, аэропорт и самолёт. Очнулся в кресле, гулко шумят турбины, рядом спит мужчина лет тридцати пяти. На лице застыла маска боли, губы почему-то синие. По прилёте в Москву его вынесли на носилках. Покрывалом прикрыли даже лицо. До Мурманска летел без соседей. Боль понемногу отступила и по прилёте в город почувствовал себя сносно. Звуки и ощущения вернулись.

Перед подъездом произошёл странный казус, мир вдруг стал черно-белым, неестественным. Стены перестали существовать. Он увидел на первом этаже скелет, возлежащий на пружинах. Скелет встал, походил по комнате, снова лёг. Слева мяукнуло. Ущербнов рефлекторно повернул голову. В темноте прошёл маленький скелетик на четырёх ногах и с хвостом. Недалеко пробежал ещё один. Борис Андреевич взглянул на руки. Вокруг костей кистей и предплечий виден бело-серый ореол. Такой же вокруг всего тела. До него дошло, что так выглядят рентгеновские снимки. Неужели у него открылся новый дар – рентгеновское зрение? Сомнений не было. Настроение улучшилось, пока поднимался по лестнице и наслаждался новой возможностью боль ушла окончательно. Единственное, что настораживало – исчезновение вместе с ней и ореола вокруг тела. Спать лёг не раздеваясь и не смотря на завывание желудка.

Проснулся от нестерпимого треска, будто кто-то через мощный усилитель включил плохо работающий приёмник. Борис Андреевич рефлекторно закрыл ладонями уши. Не помогло. Он заметался по квартире, но треска в голове меньше не стало. Кинулся на улицу. Треск преследовал, доводя до сумасшествия, мешал соображать и лишь спустя час Борис Андреевич вспомнил, что подобное с ним было. Он остановился, сосредоточился. Треск, словно почувствовав борьбу, усилил натиск, бросил все силы в атаку, но Ущербнову удалось легко усмирить, а затем и загнать в клетку бушующего зверя. Теперь он сможет покидать тюрьму только по желанию хозяина.

Наставник появился как обычно незаметно и неожиданно. Борис Андреевич ни разу не видел его таким довольным.

– Наше сотрудничество подошло к концу, – с порога начал гость. – Осталось лишь раскрыть новые способности, а дальше сами.

– Кто такой Саур? – спросил Борис Андреевич.

Наставник отмахнулся.

– Бог солнечного огня. Хотя это не совсем верное название, но отражает суть. Человек, которому покорился Саур, он же Шучи, приобретает власть над ядерным распадом и синтезом. Он может создавать или разрушать всё, что вздумается. Когда-то часть этой власти подчинилась Мидасу, правда она же его и погубила. Он мог создавать золото из любого вещества. Ваши возможности гораздо шире.

Ноги перестали держать и Борис Андреевич сел. Открывшиеся перспективы потрясли. Но тут же как ложка дёгтя в бочку с мёдом память подбросила мертвецов, что сменяли на пути следования от полигона до Мурманска.

– Почему вокруг меня погибали люди?

Глаза наставника удивленно распахнулись.

– Люди? Какие? Ах эти… Радиация. Саур попытался воспротивиться пленению и если бы не ваша способность к быстрой регенерации, он бы уничтожил и вас. Поэтому пока шла борьба от вас фонило как от взорвавшегося ядерного реактора.

Он улыбнулся. Бориса Андреевича пробил мороз, так улыбается труп: глаза мёртвые, губы раздвинуты предсмертной судорогой, омерзительно белеют зубы.

– Теперь дело за малым, – сказал Наставник.

Обучение продолжилось. Спектр способностей расширился. Прошёл еще год и в один из вечеров Наставник заявил, что обучение закончено, осталась лишь небольшая доработка.

– Мы, возможно, ещё встретимся, – сказал он. – Примите совет на будущее: способностями старайся пользоваться в полной мере, но делай это как можно незаметнее для окружающих.

– Почему? – спросил Борис Андреевич.

– Потому что в этом мире есть силы, способные вам противостоять, и к войне с ними вы не готовы. Пока. Но придёт время и сможете не обращать на них внимания. Главное – продолжайте расширять способности. Адью!

Борис Андреевич остался один. Остро ощутилось одиночество, потянуло холодом и беспросветной тоской. Наставник – единственный, кто заботился о нём – ушёл. Память, словно ожидавшая этого момента подбросила воспоминание о том, как его вышвырнули с порта и хандру как рукой сняло. Борис Андреевич улыбнулся, в глазах заметались голубые разряды, из носа ударили струи огня, воздух в комнате накалился как в жаровне.

– Время кидать камни пришло, – радостно сказал он, предвкушая потеху.

В управлении порта первым встретил охранник. Высокий, здоровенный как башенный кран, с литыми мускулами и выражением тупого высокомерия на не обезображенном интеллектом лице.

– Чё надо? – вежливо спросил он.

– Пройти, – сказал Борис Андреевич.

– А ты хто такой?

– Хозяин порта.

Охранник нагло заржал. Злость ударила Борису Андреевичу в голову и охранник вцепился в грудь пальцами.

– Что, сердечко пошаливает? – участливо спросил Борис Андреевич.

Лицо охранника посинело, губы покрылись пеной. Он рухнул на пол. Агония длилась не больше минуты. Борис Андреевич не покидал дёргающееся в предсмертных судорогах тело. Месть оказалась очень вкусным блюдом, истома разлилась по всему телу, Борис Андреевич едва не закричал от захлестнувшего тело приятного чувства. Но судороги прервались, тело замерло. Это вызвало новую волну ярости, и охранник мгновенно истлел до пепла, что не принесло Борису Андреевичу радости. Он метнулся вдоль по коридору к некогда своему кабинету. Около дверей в вальяжных позах расположились ещё два крепких, бритых парня. Борис Андреевич не удивился, признав в них двух уродов, отправивших его на больничную койку.

– Эт ещё чё за хрен с бугра? – сказал один.

Они умирали медленнее. Борис Андреевич не стал трогать сердце. Он перекрыл дорогу нервным импульсам от позвоночника к лёгким и мышцам, отвечающим за расширение грудной клетки. А чтобы они не орали, то же сделал с голосовыми связками. Парни пытались вздохнуть, но спавшиеся лёгкие не расширялись. Лица посерели, пошли синими пятнами. Ещё немного и конец. Но нет, легкие снова наполнились воздухом и парни облегченно вздохнули. Радость длилась недолго. Стоило хоть немного отдышаться, как всё повторялось и так несколько раз. Наконец Борису Андреевичу надоело с ними развлекаться, и он умертвил их окончательно. Пусть теперь патологоанатомы попробуют определить причину смерти. В приемной со стула вскочила секретарша, смазливая девчонка лет девятнадцати с отсутствием какого-либо присутствия в лице.

– Вы куда?

Хватило взгляда, чтобы она приняла исходное положение. Борис Андреевич вошёл в некогда свой кабинет. В нём ничего не изменилось, стены обиты карельской берёзой, слегка подкрашенной золотой краской. На паркете из дуба бордовый ковёр. Занавески тёмно-зелёного цвета. Герб России над креслом. Небольшой сейф в правом углу. Телевизор на тумбочке в левом. У стены широкий шкаф-купе. Большую часть комнаты занимает стол для конференций. За другим, из красного дерева, привезённому по заказу из Индонезии, расселся здоровенный детина, по умственному развитию недалеко ушедший от секретарши. Волосы коротко острижены, в глазах мечутся искорки легкого безумия. Рожа широкая, хоть блины пеки. Шеи нет, голова растёт словно из плеч. Руки такие, что хребет Белазу переломают. Одет, как и полагается культурным пацанам, в спортивный костюм ярко-красного колора.

– Ты хто? – задал стандартный вопрос детина.

– Встань с моего места, – приказал Борис Андреевич.