Неполучившийся коммунизм. Книга 2

– Не слушайте их, плохо мы живём.

– А что так?

– Квартир нам не дают. Работаю здесь пятнадцать лет, когда получу – не знаю.

– Мало строите?

– Строим много, а не дают.

Ельцин высокий, посмотрел поверх голов:

– Кто председатель горисполкома?

– Я, Борис Николаевич.

– Дайте ДСК землю, построить себе дом, да побольше.

– У нас чертежей нет. Сто лет делать будут.

– Дайте землю с готовым проектом.

– Построим, а они у нас заберут.

Ельцин начал нервничать:

– Где тут секретарь парткома, только здесь был?

Строев вышел из-за спины начальника Главка:

– Здесь я.

– Начальнику Главка даю распоряжение – ничего не отнимать. Если кто будет мешать – вот секретарь парткома, как ваша фамилия?

– Строев.

– Товарищ Строев поставит меня в известность.

Повернулся и, не прощаясь, пошёл прочь. Свита потянулась за ним. Строев, Лопатин, группа людей смотрели им вслед. Строев прервал молчание.

– Ну вы и даёте. Откуда у вас столько смелости? – обратился он к крановщице.

– А чего я не так сказала? Всё правильно. Пусть погоняет наших начальников, может, теперь о народе подумают.

– Спасибо вам от лица коллектива. Мы бы на такое не осмелились.

– Вам поручили? Крутитесь, теперь ваша очередь.

Разошлись.

На завтра звонок начальнику ДСК из горисполкома:

– Приезжайте, передадим чертежи на дом в четвёртом микрорайоне.

Поехал Строев с начальником ПТО, получили, отписали по накладной. Позже получили распоряжение о передаче земли. Собрали заседание парткома, обсудили, что и как делать.

Решили строить дом хозспособом, за свой счёт, в нерабочее время. Отделку выполнять с привлечением будущих жильцов. Составили списки своих работников, поскольку в рамках рабочей эстафеты необходимо заинтересовать в сдаче дома субподрядчиков, запланировали несколько квартир и для них, несколько штук на Главк, казалось – никого не обидели. Документы оформили в профкомах, передали в город и Главк.

Работа закипела, не сказать – во вред остальных объектов. Дом рос на глазах. За четыре месяца монтаж четырёхподъездного девятиэтажного дома закончили. К лету его предъявили на госкомиссию.

Тогда всё и началось. Главк с распределением не согласен, город не согласен. Начальник ДСК Лопатин ушёл в «кусты»:

– Вы затеяли, вы и разбирайтесь.

Строева таскали по инстанциям, давили и сверху, и снизу, и сбоку. Кто-то из коллектива не выдержал, глядя на безобразие начальников, и обо всём написал Ельцину письмо. Понятное дело, к Ельцину оно не попало, переслали в Обком КПСС, спустили в город. Там сочли, что это сам Строев устроил от третьего лица. Его вызвал председатель горисполкома:

– Вы что себе позволяете? Для вас нет партийной дисциплины? В «Сибжилстрое» сошло с рук, по новой за своё взялись?

– Николай Михеевич, я тут ни при чём. Письма я этого не писал, не организовывал, хотя имею право по распоряжению Ельцина к нему обратиться напрямую. Сам к нему не обращался. Читал это письмо у вашего заместителя Ларинова. Там всё честно и правильно написано, хотя я бы написал по-другому. Вы-то сами чего хотите? Не исполнять распоряжение Ельцина? Или как?

– При чём здесь Ельцин? Чертежи кто вам дал?

– Вы.

– Землю?

– Вы.

– Так почему дом вы считаете только вашим? Он наш, общий.

– Николай Михеевич, как это так? Деньги мы тратили на дом свои. Работы вели в нерабочее время, без оплаты. Работали на нём будущие жильцы. Списки будущих жильцов дома мы вам передали поквартирные и пофамильные перед началом строительства.

– О каких списках вы говорите?

– И вам сюда, и в Главк мы их передавали год назад.

– Знаете, что я вам скажу: не ссите против ветра. Будете сопротивляться, никогда не введёте в эксплуатацию свой, как вы его считаете, дом. Вы знаете, как это делается, не мне вас учить – найдётся брак, как бы не пришлось его разбирать.

Угроза что ни на есть реальная. Разговор не в бровь, а в глаз.

– Что вы хотите?

– Хотим мы немного: полдома вам на ДСК, десять процентов городу, сорок Главку.

– Не знаю, сам я не уполномочен решать такие вопросы. Соберу партком, доложу.

– Имейте в виду, на днях состоится бюро Ленинского райкома партии, где заслушают ваше персональное дело.

– До свидания.

Строев вышел взмокший. Разговор состоялся интеллигентный, но за каждым словом выглядывала иголка.

Заседание парткома назначили через три дня, многие члены парткома работали по сменам. До этого Строева вызвали на бюро райкома. Рассматривали заявление заместителя начальника Главка Алексеева о самоуправстве Строева.

– Говорил я вам, Геннадий Евгеньевич, забыть про свои старые поступки. Не прислушались к моим словам. Теперь ваше самоуправство так не сойдёт. Ваш разговор с Колычевым я знаю. Вы собираетесь выполнять его распоряжение?

Строев молчал. Что говорить, когда партком не состоялся?

– Говорите, мы ждём.

О чём говорить, вспоминать им, с чего вся эта бадяга началась? Рассказывать, как строили дом? Просить прощения? За что? Все перед Ельциным были, видели, слышали. Чего ещё надо?

– Товарищи члены бюро райкома, после беседы с председателем горисполкома я не смог собрать членов парткома, ходят по сменам. Завтра он состоится, обсудим и доложим вам, в город. Сейчас большего я не скажу.

– Так не пойдёт. Товарищи, прошу высказываться.

Проговорили больше получаса, перемывая Строеву кости.

Он о себе узнал такое, чего сам и не догадывался: не коммунистичен, не партиен, не… не… не…

– Такое у нас по вам мнение. В основном члены райкома высказались за объявление вам выговора на первый раз. Кто за? Единогласно. Идите и подумайте о своём поведении. Следующее наказание возможно намного строже. До свидания.

Строев вышел.

– Ну даёт, Михаил Пахомович, не ожидал от него такого поступка. Большой человек, а как школьник – написал заявление. Мог бы сам вызвать, объяснить, чего им всем надо от меня? Нет, написал…

Партком проходил бурно. Никто из присутствующих не мог понять, как так можно? Ельцин дал всем начальникам прямое поручение. Казалось, что проще, выполните и точка… Права была крановщица, ставя ему свои, как ей казалось, актуальные вопросы. О чём она ему говорила, так и получилось. Кто написал письмо? Авторов среди членов парткома не оказалось… Люди работали для себя, знают номера квартир. Дурдом получается. Ком неразрешимых вопросов. Начальник ДСК молчит, он не против самого дома, но что делать? Как поступить в сложившихся условиях – не знает.

Строев слушал, размышлял, не вмешивался в творческий процесс. Наконец взял слово:

– Товарищи, я не на стороне наших недоброжелателей. Видите, как в Москве поступили? Пусть не я писал это злополучное письмо, но его Ельцину не передали, а спустили сюда. Тем самым москвичи дали нашим руководителям повод почувствовать себя в безопасности. Нет у нас поддержки в Москве. Чего-то в нашем королевстве сломалось. Говорят одно, на деле далеко не так. Вообще, и в нашем конкретном случае один у нас выход – согласиться с горисполкомом, пока всё не отобрали. Мне вчера выговор в райкоме уже влепили. Потом дом не примут, прицепятся к качеству, это я уже проходил на старой работе. Против всей вертикали власти мы бессильны.

– Что предлагаете?

– Пятьдесят процентов лучше, чем ничего. Жалко, конечно, своего труда. Расскажу вам из превратности жизни. Родился я на Колыме, там, где Чукотка, так вот у чукчей и у алеутов в голодный год старшие, родители, съедают своих детей, дабы не умереть от голода, потом вновь рожают новых детей, чтобы сохранить своё племя от вымирания. То же предстоит нам. Половина не получит квартир в этом доме. Кто работал бесплатно – выдадим за работу деньги. Пересмотрим списки. Остальных расселим по очереди в следующих домах. Появится стимул: брать землю, проектировать и строить для себя. Извинимся перед людьми, нас поймут. Будем более внимательны к людям, разъясним им ситуацию. Как вы считаете, Владимир Иванович? – Строев обратился к начальнику ДСК.

– Пожалуй, на этот раз я соглашусь с вами, это действительно единственно правильное решение, выход из сложившегося положения… Думаете, меня не достают? Ещё как достают.

– Геннадий Евгеньевич, скажите нам, пожалуйста, нашей партии можно верить, когда они создают такой бардак? И вы думаете, только у нас? По всей стране… Мы с вами тоже болтунами получаемся. Я не хочу быть со всеми с ними болтуном. Да, я член партии, но наших руководителей не понимаю и не поддерживаю.

– Согласен с вами, товарищ Галимов, есть о чём подумать. Более сильных аргументов, чем привёл ранее, подобрать не могу… Так что, товарищи, сказать завтра городу, Главку, будь они неладны?

– Мы с вашим предложением согласны. Плетью обуха не перешибёшь.

– Хорошо, так и запишем в протокол. Я его подкорректирую, подпишем, отдам им. Тяжёлая предстоит нам процедура. Главную часть работы, Ольга Степановна, возьмите на себя, на профсоюзы. Долго придётся киселя хлебать и зализывать раны. Спасибо, товарищи, за работу. До свидания.

Члены парткома вышли из кабинета, Строев остался один.

«Что же это такое? Где ни работаю, стараюсь делать как лучше, получается не поймёшь чего. Началось с армии – не туда взяли, куда надо, пришлось самому проявлять инициативу, так с тех пор и идёт. Какая-то сплошная полоса невезения. Любую поставленную цель необходимо добиваться с боем… Были, конечно, и светлые дни. Взять хотя бы Григория Пономаренко, знаменитого песенника, композитора».

Строев сидел в кресле с полузакрытыми глазами, улыбнулся. Ему вспомнилось, как недавно одного из участников песенного конкурса композиторов Союза, проходившего в Тюмени, привёз к себе на предприятие – Григория Пономаренко, для товарищеской встречи с коллективом. О нём он знал очень мало, о его творчестве и вообще не имел понятия. Как и подобало в то время, на конкурс была приглашена городская элита. Вход по пропускам. Приглашения достались ему и председателю профкома.

Честно, смотреть и слушать было некого. На уровне выглядел только Пономаренко и его молодая голосистая крепкая жена, солистка Кубанского хора, которым и руководил её муж. Возникла мысль: «Почему бы не пригласить его на ДСК? Пусть выступит перед рабочими». Сказано – сделано. Строев сходил в горком партии, похлопотал у нужных людей. Разрешили.

– Конкурс длится три дня. Завтра в районе обеда сможете сами его взять в гостинице «Восток» на один час.

Строев приехал пораньше, зашёл в вестибюль. Он был пуст, в сторонке стояли двое: маленький солидный пожилой Пономаренко и его жена, выше его на голову. Строев узнал их сразу. Подошёл:

– Здравствуйте, я секретарь парткома ДСК Строев. За вами.

– Здравствуйте, нас предупредили, мы вас ждали. Правда, нам представлялся большой сибиряк в унтах, тулупе, больно у вас холодно, в лисьей шапке… Воображение в очередной раз нас подвело… Видите, нас тут приодели.

На Пономаренко были надеты валенки, тулуп, меховая шапка и рукавицы.

– Будем знакомы.

Строев подхватил чехол с баяном. Сели в машину. В ДСК приехали быстро, зашли в актовый зал, там народу битком… Концерт коллективу понравился, долго аплодировали, не хотели отпускать. Он и сам не спешил уходить. В конце выступления с сожалением сказал:

– Жаль, у меня нет песни о строителях. Кто бы написал слова? В будущем я это исправлю.

Строев отвёз их в филармонию, сам поспешил к отцу, пишущему стихи ещё с войны.

– Папа, тут такое дело, срочно нужны стихи про ДСК «Промстроя». Пономаренко у нас в Тюмени. Обещал написать музыку для песни о строителях, если будут слова, стихи. Желательно сегодня к вечеру.

– Насколько я помню, он ближе к народным песням, вальсам?

– Вроде того.

– Каков, по-твоему, должен быть смысл стихов?

– О домах, Тюмени, Туре.

– Понял тебя, сынок, подходи часам к семи вечером. Попробую.

Строев приехал, как договорились, ровно в семь. Он всегда и во всех делах был пунктуальным.

– Что, получилось?

– Посмотри.

Строев внимательно прочитал несколько раз:

– А что, неплохо, особенно припев:

                Ты взгляни, молодеет город,                Нами выстроена Тюмень…

Ещё тут, здорово:

                Светят огни над Турой,                Дом за домом,                Дом за домом                Наш возводит «Промстрой»…

Классно получилось, спасибо. Теперь не отвертится.

Поехал в гостиницу к Пономаренко, нашёл его в номере.

– Сегодня в гостях у нас вы имели неосторожность сказать, что у вас нет слов про строителей. Передаю их вам.

– Постойте, где вы их взяли?

– Отец написал.

Пономаренко мельком пробежал по листу:

– Великолепные стихи. Ваш отец песенник? Не слышал о такой фамилии.

– Да какой он песенник, просто всю жизнь пишет стихи, печатает в газетах…

– Ну не скажите, чувствуется такт, мелодия. Приходите завтра на заключительный концерт. Что-нибудь исполним.

Назавтра в филармонии должны объявлять победителей. Наряду со всеми музыкантами выступал Пономаренко со своей женой.

– Товарищи, мне вчера принесли слова для песни о ваших строителях. Я посидел ночь. Послушайте, что получилось.

Строев замер:

– Это же он о нас говорит.

Зазвучал вальс. Его жена прекрасным сильным голосом слово в слово пропела стихи отца. Зал взорвался овациями. Хлопали долго и стоя.

– Спасибо, дорогие. Рад, рад, что она вам понравилась. Авторы где-то тут, в зале. Геннадий Евгеньевич, вы здесь?

Строев встал, осмотрел зал, поклонился, сел. Зал умолк. Концерт закончился. Объявили победителей. Пономаренко в их числе не было.

Победителями оказались никому не известные бездари.

Строев зашёл за кулисы, поблагодарил за прекрасную песню, напросился на вечерний визит к нему в гостиницу. В подмогу с собой прихватил председателя профкома. Сложил в большую сумку коньяк, закуску, переносной магнитофон, микрофон. Пришли вечером, составили на стол то, что принесли с собой, кроме магнитофона.

Выпили по глотку коньяка, побеседовали. Конечно, коснулись новой песни.

– Вот если бы магнитофон с собой прихватили, мы бы для вас её спели.

– Обижаете, мы как раз его и принесли.

– Давайте сюда, где он?

Строев достал из сумки небольшой магнитофон, микрофон, нашли розетку, настроили. Пономаренко взял в руки баян и тихим голосом пропел песню.

– Гриша, ну кто так поёт? – Его жена поставила микрофон рядом с собой. – Играй.

Строев почувствовал силу голоса солистки Кубанского хора. Пела она прекрасно. Казалось, от силы её голоса стёкла из окон повылетят на улицу. Пока она пела, в дверях возникла толпа проживающих. Закончила, неожиданные зрители бурно захлопали.

– Всё, Геннадий Евгеньевич, выполнили мы своё слово, песня теперь ваша. По почте вышлю ноты.

– Спасибо вам. Отдыхайте. Верно, утомили мы вас?

– Совсем нет. Самое полезное, что мы в Тюмени сделали, – получили в вашем коллективе вдохновение на новые планы. Песня вот совместная родилась. Для того и работаем. Остальное меня мало волнует. Обязательно посмотрите по телевизору повтор выступлений на конкурсе, там нас не будет, уберут.

– Не может быть.

– Специально посмотрите, будет, как я сказал.

Попрощались, пожелали творческих успехов.

В телевизоре так и случилось: проходимцев показали, Пономаренко вырезали…

Из диспетчерской раздался телефонный звонок. Водитель забеспокоился:

– Геннадий Евгеньевич, мы сегодня домой поедем?

– Сколько времени? – Глянул в окно, было темно.

– К двенадцати подходит.

– Сейчас, виноват.

На завтра по запланированному графику он заехал в Главк и горисполком, передал копии протоколов заседания парткома. После обеда почувствовал себя плохо. Словно танковая колонна проехала по нему в борьбе за дом.

– Может, сходить в поликлинику? – Когда он там был в последний раз, не мог вспомнить. Кажется, ещё работая в Главке, зуб вырывал да с выбитыми руками ходил.

Неприятные ощущения были в животе. Зашёл в платную поликлинику, в то время единственную в Тюмени, в районе кинотеатра «Космос». Записался, попал на приём к тюменскому светиле, пожилому доктору. Сдал анализы. На третий день доктор выдал заключение:

– Лечиться вам надо, молодой человек, загоняли вы себя. Смотрю на вас, плакать хочется. У вас обычный вес сколько килограммов?

– Шестьдесят.

– Встаньте на весы. Пятьдесят три. Что же вы, руководители, с собой делаете? Немедленно в отпуск, в санаторий, в Ессентуки. Полечитесь местными водами. Раз пять придётся съездить – всё пройдёт. Берите в поликлинике документы и лечитесь. Зайдите в свою поликлинику, покажите мои заключения, документы, идите, – он передал бумаги Строеву, – получите направление в санаторий. После санатория зайдите ко мне.

Строев сам чувствовал себя ослабевшим. В отпуск не ходил несколько лет.

– Надо ехать.

В профкоме заказал путёвку, пошёл в шестую поликлинику, по месту жительства, к терапевту.

– Здравствуйте, с чем пришли?

– Вот, – он подал документы от доктора, – справку надо мне для санатория. Поеду в Ессентуки.

– Хорошее дело, санаторий. Для начала давайте посмотрим ваше давление. Положите руку вот сюда… Ой, у вас нет давления. Пульс тридцать восемь ударов. Что с вами? Вам плохо?

– Не пугайтесь так, оно у меня всегда низкое. Сейчас, может, пониже обычного.

– Вам в санаторий ехать нельзя. Немедленно в областную больницу, там у нас лучшие кардиологи. Вас дома сначала надо лечить, потом в санаторий.

– Вы мне отказываете в направлении?

– Не то слово. Давайте ещё раз проверим, может, прибор сломался? Нет, прибор нормальный, опять то же. Идите к главному врачу, я с вами.

Главврач находилась на месте.

– Говорите, давления нет?

– Ну да, проверьте сами.

– Присаживайтесь поближе… Действительно нет. И чего вы от нас хотите?

– Мне надо ехать в Ессентуки, сделайте что-нибудь? Ну припишите это окаянное давление до нормы, что ли?

Главврач отослала терапевта. Они остались вдвоём.

– Геннадий Евгеньевич, при таком состоянии здоровья вы просто не доедете до места назначения. Вам немедленно надо в больницу.

– Я вас прошу. Чувствую себя хорошо. Давление у меня всегда такое низкое. Пойдите навстречу. Там подлечусь, восстановлюсь.

– Не имею права. Если вы так настаиваете, под вашу ответственность отпущу вас, дам направление, но уверяю вас, вы не правы. – Подписала справку, поставила печать.

– Спасибо вам. Очень благодарен. До свидания.

– Удачи, будьте здоровы.

Путёвку дали. Ельцинский дом, как и договорились с городской администрацией, приняли в эксплуатацию. Одну половину дома заселили своими, вторую пришлось отдать.

Ессентуки был маленьким провинциальным городком со старинными небольшими домами, парками, ручными белками. Главное – необычно для Строева тихо и уютно. Он вписался в размеренную жизнь санатория: пил минеральную воду, ходил в столовую, отдыхал. Ходил в походы на местные достопримечательности, место дуэли Лермонтова, на лекции, проводимые докладчиками от общества «Знание».

Прошла неделя. Надо идти к врачу.

– Здравствуйте, всё ли вам нравится у нас? Никто не мешает отдыхать?

– Воду пью, лечусь. Мне бы ещё спину подлечить в грязелечебнице. Иногда зимой болит, особенно шея.

– Это мы организуем. – Выписала направление в грязелечебницу. – Как чувствуете себя?

– Прекрасно.

– Давайте руку, померим давление. – Взглянула на Строева. – Вы живы?

– Жив, как видите.

– Я ваше давление не вижу.

– Не знаю, было.

– И пульс тридцать семь.

Строев улыбнулся:

– Не беспокойтесь. У меня всю жизнь с этим проблемы. Чувствую при этом я себя хорошо.

– Но это невозможно. Сейчас же выпейте вот эту таблетку, идите в номер, лягте и вставайте только по крайнему случаю. Боже мой, боже мой, не хватало нам ещё такого пациента!

Строев вышел от врача, выбросил в урну таблетку, пошёл в парк кормить белочек.

От воды эффекта не ощутил. Грязь спину и шею вылечила навсегда.

Из отпуска он вышел, набрав свой обычный вес, хорошо отдохнул. Вернулся к работе с большим энтузиазмом.

– Пора выпускать собственную газету.

Бегал по инстанциям на разрешение её выпуска. Выменял на мелочи небольшую типографию, пригласил на работу бывшего военного корреспондента. Сам редактировал газету. Она в коллективе имела успех. Работники с интересом ожидали очередного выпуска, с интересом читали: о людях, о себе, о планах, победах, соревнованиях, поздравления, спорт. Безусловно, в газете присутствовала обязательная политическая, партийная полоса, где Строев излагал свои соображения о текущем моменте, недостатках, пути их искоренения, продвижениях в строительстве нового общества.

Прежде чем получил разрешение на её выпуск, потерял много времени, избегал уйму кабинетов и коридоров. Выбился из сил от отчаяния в решении, казалось, простого вопроса. Оказалось, всё просто. Знакомый журналист подсказал: «Заключи договор с действующей газетой, хоть с нашей, о том, что вы наш филиал, что ли». Так и поступил, вопрос решился в течение часа.

– Нас точно погубит бюрократия.

Велась подготовка к выборам депутатов городского совета. Строева выдвинули и избрали по городскому округу. Впечатления от этих выборов у него остались самые что ни на есть негативные. Конкуренты не жалели друг друга, заклеивали портреты своими. Доходило до пистолетов за право проведения встреч с избирателями. Насмотревшись на всё это, Строев вообще отказался от агитации. Выступил несколько раз по местному телевидению. Авторитет в городе его был таков, что взяли и выбрали именно его.

Приближалось сорокалетие окончания Великой Отечественной войны. Необходимо сделать музей. Такой большой коллектив, столько много славных дел, героев труда. У других коллективов есть музеи, в ДСК – нет. Приняли решение, засучили рукава, выделили помещение на пятом этаже нового офисного помещения, произвели отделку, оборудовали стеллажами, наглядными пособиями, кликнули сбор редких фотографий, собрали награды предприятия в одно место… Словом, потрудились на славу. К сроку открыли музей не хуже, чем на моторном заводе или на заводе медоборудования.

Музей помогал Строеву в воспитании трудящихся. Чествовали ветеранов войны, труда, проводили мероприятия, нацеленные на воспитание чувства ответственности за предприятие, прививали гордость за свой труд…

Для пополнения музея новыми материалами и выпуска газеты пришлось принять фотографа. За кандидатурой он обратился к знакомой корреспондентке газеты «Тюменский комсомолец», та порекомендовала Кукушкина Александра.

– Хороший фотограф, но пьёт, можно сказать – пьяница. Жалко, пропадёт, классный специалист. Поговорите с ним. Сейчас сидит без работы.

Строев пригласил фотографа, переговорил с ним. Вроде нормальный мужик. Принял на работу, оборудовал ему мастерскую, купили необходимое оборудование. Работал тот прекрасно более двух лет, не пил. Однажды Строев зашёл в его мастерскую без предупреждения. У того сушились развешанные фотографии.

– Что это у вас?

– Фотографии.

– Вижу, кто на них? – На всех фотографиях была одна и та же голая женщина.

– Женщина, не видите?

– Вижу, Александр Александрович, не энергетик ли наша?

– Она, а чего особенного? – Он снял одну фотографию. – Смотрите, какая фигура, просто класс!

– Хватит, уберите, сколько вам времени на увольнение?

– Понял, завтра уйду.

– Подотчёт сдайте коменданту в АХО.

Сказать правду, хуже ему от того не стало. Он создал свою газету «Блиц», агентство, которое до сего времени пользуется спросом у определённых кругов населения.

Как минимум один раз в неделю Строева приглашали на телевидение, радио, печатали в газетах статьи. В городе рос авторитет ДСК. Алмазом был он и ранее, предстояло его огранить в бриллиант. Перед очередной датой телевизионщикам потребовалось провести в прямом эфире круглый стол передовиков производства. Строев контролировал ход подготовки. Несколько раз в разные дни свозил своих передовиков в телецентр на репетицию. Вести передачу по их замыслу должен был главный инженер Кадочников.

В день эфира перед заходом в студию у того заболел живот.

– Геннадий Евгеньевич, сбегаю на минутку.

– Давайте быстренько, до начала эфира пять минут.

Прошло две-три минуты. Проверили туалет – нет его. Исчез, и след простыл.

– Геннадий Евгеньевич, ведите вы, куда деваться?

– Дайте хоть сценарий.

– Нет сценария.

– Сколько отведено времени для передачи?

Целый час Строев отдувался за своего главного инженера.

Зрители не заподозрили подмены. Всё прошло на ура.

На вопрос «Что же с вами произошло?» главный инженер честно признался:

– От страха живот разболелся, пронесло.