Полная версия
Целую, Кощей
– Серьёзно? Было бы здорово, Калымдай, но ты же в отпуске.
– Да ну его в болото такой отпуск. Я или сопьюсь или с тоски сгину. Давайте я с вами, Федор Васильевич?
– Ох, да я только рад буду. Давай, конечно!
– И вот за это – надо выпить! – дед расставил стаканы.
Хорошо мы посидели, душевно. Хотя и многовато коньяка было. И самогона, который притащил дед, когда закончился коньяк. Я конец веселья, плохо запомнил, так, обрывками. Помню, что Калымдай с Машей затеяли бороться на руках на шелбаны. Кто там выиграл, не помню, но судя по синяку на лбу Калымдая, похоже Маша.
Дизеля помню, как он повязал себе на голову платок, а дед вокруг него наяривал в присядку, а Тишка да Гришка, отбивали им ритм ложками по кастрюлям.
Аристофана помню, который почему-то пихал мне кулаки под нос и орал мол, босс, пошли Гюнтеру рожу начистим.
Ох… Мы же еще увели с конюшни здоровенного черного жеребца. Калымдай гонял на нем по центральному коридору, показывая бесенятам как правильно надо стрелять из лука на скаку, выставив в качестве мишеней с десяток тут же пойманных монстриков. Надеюсь, не попал ни в кого.
В общем, праздник удался.
* * *
Утром меня разбудил конь.
Нет не галлюцинация. Тот самый громадный и злющий жеребец Кощея, с громким хлюпаньем пил воду из большого кубка, заботливо поставленного кем-то около моей кровати.
– Уйди, животное, – прохрипел я, с жадностью потянувшись к кубку, но едва успел отдернуть руку от громко клацнувших зубов.
– Паразит… – прошипел я, с трудом подымаясь и оглядываясь в поисках одежды.
Воевать с этим монстром мне совсем не светило. Конь только улыбнулся мне. А может и оскалился.
Я, кое-как одевшись, по стеночке вышел в кабинет.
Ага, Михалыч храпит на диване, а на его животе, качаясь вверх-вниз от его дыхания, дрыхнут Тишка да Гришка. Порядок.
Дизель, намертво примотанный веревками к моему креслу, жалобно поглядывает на меня. Надо объявить благодарность тому, кто догадался не дать ему запустить генератор на рассвете.
Маша с Калымдаем валетом спят на столе. Маша закинула ноги Калымдаю на грудь и во сне морщит носик, который чуть ли не уткнулся в сапоги майора. Маша у нас капризная. Ну, армейские сапоги, ну не Шанель номер пять, ну и не нюхала бы …
От этих рассуждений меня оторвало глухое мычание сбоку. Нет, слава всем богам, не корова, хотя наши могли и корову притащить в Канцелярию, жеребца же притащили.
Это мычал Гюнтер с кляпом во рту, плотно примотанный лицом к лицу к статуе какой-то обнаженной античной красотки, наверняка утащенной из картинной галереи Кощея. Надо понимать – для привития правильного вкуса.
– Да что ж ты так громко?! – просипел я. – Тише, а то остальных разбудишь.
Кваску бы… Найди тут квас этот сейчас. В ванную срочно, там воды хоть залейся.
Воды в ванной комнате не было, но был Аристофан. В той самой ванной.
– Аристофан, вылезай, – попросил я. – Водички дай попить.
– Это… босс? – спросил он, не открывая глаз.
– Я-я, – на немецкий манер ответил я ему. – Вылезай.
– Без базара, босс, – так же, не открывая глаз, четко сказал бес, потом просунул руку за спину, покопался и достал из-под себя гриф от балалайки с печально висящими струнами.
– Аристофан, – предупредил я. – Я включаю воду, пить очень хочется. Кто не спрятался – тот утоп.
Бес с натугой подтянулся и перевалился через край ванной, так и не открыв глаз и рухнул на кафельный пол:
– В натуре, босс. Хр-р-р…
Водичка! Я и напился вволю и умылся и сразу почувствовал себя лучше. Вот зачем мы вчера так наотмечались?
Вернувшись в Канцелярию, я чуть не уткнулся носом в подрагивающую спину Кощея. Царь-батюшка изволили мерзко хихикать, чему я очень порадовался. Мог бы и молниями садануть или просто мечом своим любимым.
– Ваше Величество, здравствуйте.
– А, Федька! Погуляли вчера, значит?
– Да мы по чуть-чуть, – засмущался я и поковырял гранитный пол носком кроссовка. – Калымдай проставлялся. Святое дело.
– Тьфу! Святое… За языком-то следи.
– Виноват, Ваше Величество.
– Именно, – Кощей вдруг снова захихикал. – А Горыныч-то уже прилетел, пора вам в путь. Подымай свою банду и марш на выход!
Охохошеньки…
– Может через часик, Ваше Величество? – заныл я. – А лучше – через пять.
– Па-а-адъём! – заорал Кощей во всю глотку.
Ага. Ну, Калымдай у нас человек… тьфу ты! шамахан – военный, он сразу вскочил и стал по стойке смирно, хотя глаз и не открыл. Маша почесала ногой ногу, Михалыч перевернулся на другой бок, Тишка да Гришка сползли с него и недовольно захныкали. Правда, Дизель сделал попытку встать, но без особого успеха, да Гюнтер замычал жалобнее обычного.
Глаза у Кощея начали менять цвет с синего на красный и я поспешил отвлечь его:
– Государь, а что нам с Марьяной этой делать? Ну, с сестричкой Гороха.
Кощей развернулся ко мне и я с удовлетворением отметил, что глаза снова светятся синим.
– За Марьянку не беспокойся пока. Там сейчас мой слуга фон Паулюсус, под видом жениха склоняет её к побегу.
– В монастырь? – хихикнул я.
Кощей, к моему удивлению кивнул:
– В монастырь. Пока. А потом сюда её привезет.
– А вам она тут зачем?
– Женюсь по настроению пару раз, а там видно будет. Может, Гороху обменяю на что полезное.
– Ну как скажете, Ваше Величество, понятно.
– А раз понятно, то час вам на сборы, а я пока распоряжусь Горыныча покормить.
И царь-батюшка, слава богам, покинул Канцелярию.
Не буду вам рассказывать, чего мне это стоило, но через час вся Канцелярия, Калымдай и бесы во главе с Аристофаном, выползали на солнечную лужайку перед дворцовыми воротами на которой, брюхом кверху валялся сытый и довольный Горыныч.
– Здорово, Михалыч! – пропищала левая голова.
– Машуля, любовь наша! – пробасила правая.
– Как жизнь, Калымдай? – поприветствовала средняя.
– И ты здравствуй, Горыныч, – обиженно сказал я, проигнорированный Змеем.
Горыныч перевернулся на лапы и три языка одновременно лизнули меня.
– А! Фу! Зараза! Тьфу! – отплевывался я, едва не задыхаясь от смрада. Языки-то там не как у котенка или даже собачки и прошлись они по мне снизу доверху. – Горыныч, жаба ты с крыльями! Ну чего ты творишь-то?!
Но Змей уже отвернулся от меня. Правая голова кокетничала с Машей, средняя что-то живо обсуждала с Калымдаем и только левая ехидно скалилась мне.
– На от, внучек, утрись, – дед протянул мне большое полотенце, выуженное из своего безразмерного кошеля на поясе.
Где дед урвал этот кошель я не в курсе, но он с ним не расставался. Удобная оказалась штучка, колдовская. И вместимость у кошеля очень даже – шесть пудов запросто помещались. Мы даже Машу в нем как-то транспортировали. И вот сейчас, Михалыч копался в нем, доставая по очереди полосатые деревенские штаны на веревочке, рубаху с расписными петухами на воротнике и стоптанные сапоги. Вот же… Это мой наряд для маскировки в Лукошкино. Терпеть его не могу. Не Лукошкино, а наряд. А Лукошкино мне нравится и девушки там красивые… Это я уже говорил, пардон. Но девушки там и правда красивые.
Едва я успел переодеться, как из ворот выглянула Олёна. Ну вот, а я благополучно и забыл про неё.
– Федор Васильевич! – замахала она. – Идите сюда, пожалуйста.
Ну а теперь-то что? Мы так и до вечера не вылетим.
– Здравствуй, Олёна. Что случилось?
Но она уже скрылась в темноте коридора. Я пожал плечами и шагнул внутрь.
– Батюшка Секретарь, вот…
– Чего «вот»? – я пригляделся и хмыкнул. От ноги девушки, обхватив её петлёй, вилась полупрозрачная розовая веревка, другой конец которой держал в своей призрачной руке старый колдун Лиховид, зависнув по своей обычной манере под потолком.
– Здравствуйте, Лиховид Ростиславович, – вежливо поприветствовал я его.
С ним лучше быть вежливым. Древний колдун с еще дохристианских времен, силой раньше обладал великой, но перейдя в призрачное состояние практически её растерял. Хотя судя по увиденному, немного силушки у него осталось и это наводило на грустные мысли. Лиховид был довольно мерзким старикашкой и обожал совать нос во все дворцовые дела, доводя своими ворчанием и советами до истерики даже Кощея. У меня в Канцелярии он появлялся редко, чему я был рад и ссориться со злопамятным колдуном мне совершенно не хотелось. Достанет же потом, постоянно зависая у нас под потолком и комментируя всё подряд.
– Что у вас тут? – деликатно поинтересовался я.
– Не пускает, батюшка, – пожаловалась Олёна, а колдун довольно захихикал.
– Лиховид Ростиславович, нам на чрезвычайно важное задание пора отправляться. Отпустите девушку.
– А шиш тебе! – захекал колдун. – Моя!
– Ну, Лиховид Ростиславович, – попытался урезонить его я. – Ну вы же призрак, бестелесная тварь… Э-э-э… Творец, то есть. Зачем вам Олёна?
– Нравится, – коротко ответствовал он. – Ладная девка, моя будет.
Даже вникать не хочу, что он с ней делать собирается. Может, заставит ему с утра до ночи поклоны бить, а может, оденет в восточные наряды и прикажет танец живота исполнять, извращенец старый. А мне на задание надо.
– Лиховид Ростиславович, – как можно строже произнес я. – Тут дело серьёзное, сам Кощей-батюшка в путь отсылает. Отпустите девушку, да мы пойдем.
– Шиш!
– А я сейчас Кощея позову!
– А зови! Что он, костлявый наш, мне сделает-то? Ась? А вот и ничего!
– Зато я сделаю, – раздался спокойный голос деда у меня за спиной.
– Михалыч? – удивился Лиховид. – А тебе-то что?
– Сказано тебе – дело у нас спешное. Отпущай девку, Лиховид Ростиславович, а то…
– Ну, чаво сразу-то? – затараторил колдун. – Я ить может влюбленный! Может у меня эти… чуйства, вот!
Олёну аж передернуло.
– Лиховид Ростиславович… – снова начал я, но Михалыч отодвинул меня в сторону и стал напротив колдуна, уперев в бока руки.
– Ростиславыч, – тихо произнес он. – Не доводи до греха.
– Ну, чаво, чаво? – колдун отплыл по воздуху от деда. – Я мыслил ты мне друг, Михалыч, а ты вона как… Ну и ладно, ну и пожалуйста. Сам, небось, на девку глаз положил? Ну и забирай тогда. Помни мою доброту!
Веревка соскользнула с ноги Олёны и втянулась в Лиховида. Он обиженно отвернулся и поплыл прямо в стену, но перед тем, как полностью исчезнуть в ней, оставшаяся голова с длинной, чуть не до пола бородой, сказала:
– А всё одно – девка моя будет!
– Плыви-плыви, – проворчал Михалыч и сплюнул. – От же седина в бороду!
Мы двинулись к выходу, а я по пути, спросил у Михалыча:
– Деда, чего ты какой-то нервный? После вчерашнего еще не отошел?
– Да не, внучек, – вздохнул он, – за Тишку да Гришку переживаю маленько.
Для присмотра за Канцелярией во время нашего отсутствия, Аристофан выделил из своей команды пожилого беса Долиросентабилуса, о, выговорил! Все его просто звали – Долби.
– Да ну, деда, не переживай. Долби – бес ответственный, солидный и за твоими баламутами присмотрит, и Дизеля по утрам остановит, да и вообще за порядком приглядит.
– Так-то оно так, а ить всё одно неспокойно что-то…
Мы вышли на лужайку и только тут, оглядев неровный покачивающийся строй бесов, я задумался. А как мы все на Горыныче-то поместимся? Бесов двадцать штук, да и нас еще четверо.
– Не переживай, босс, – успокоил меня Аристофан. – Мы в натуре своим ходом доберемся.
Оказалось, что у бесов есть какие-то ходы-выходы специальные, то ли под землёй идущие, то ли прямиком через пекло, но путешествовать по ним они могли практически мгновенно.
– О, здорово! – обрадовался я. – Так и я тогда с вами.
– Не рекомендую, мсье Теодор, – вмешалась Маша. – Хотя, если любите авантюры – дерзайте.
– А что такое?
– А что бесу хорошо, то человеку смерть, внучек, – перефразировал известную поговорку Михалыч.
– Да ты что?! – я поёжился.
– Не, внучек, не смерть конечно, – захекал дед, – но голова часов пять адски болеть может или часов пять из нужника не вылезешь или…
– На Горыныче летим! – решительно прервал я его.
Бесы, тем временем захватив Олёну, отошли недалеко и вдруг стали один за другим нырять под землю. Я завороженно следил за ними и только тогда, когда Аристофан, идущий последним, исчез под землей, спохватился:
– Тьфу ты! Мы же не договорились, где встретимся там!
– Фи, мсье Теодор, это же бесы, – пожала плечами моя вампирша.
– Сами нас найдут, внучек, – успокоил дед, приноравливаясь, как бы половчее оседлать Горыныча.
– А ладно. Ну что, полетели?
И мы полетели.
Горыныч втянул свои шипы вдоль спины внутрь, он как-то рассказывал, что ему Кощей такое удобство сделал, и мы в относительном комфорте устроились на нём. Меня, конечно же, посадили спереди, хотя после первых полетах на Горыныче это уже не напрягало. Полет был сказочный во всех смыслах и сильного ветра даже при большой скорости не было.
Михалыч дрых у меня за спиной, Маша с Калымдаем возились и все время хихикали сзади, а я болтал как обычно с Горынычем. Хотя скорее не болтал, а дремал в пол глаза и в пол уха слушал трагическую историю Горыныча и его первой и самой настоящей любви, произошедшей лет пятьсот назад где-то в Южной Америке, которую Горыныч называл Южной Западной Землей. Оказывается у дружка Горыныча, местного авторитетного бога Кетцалькоатля, тоже змея, между прочим, была чудесная, на вкус Горыныча, конечно, сестричка Малитукецаль, с которой у моего Змея и случилась любовь. Но так получилось, что в их идиллию вмешались другие боги, Эхекайлакакоцкатли, Тескатлипока и сам старина Миктлантекутли…
Дремать под такие имена оказалось просто замечательно, чем я и занялся, совершенно наплевав на эти южноамериканские страсти, лишь иногда поддакивая, чтобы Горыныч не обижался.
– …я ему, прикинь, Федь, по рогам ка-а-ак врежу!
– А?.. Да ты что?! А у него и рога были?
– После встречи со мной уже не стало! А потом Тескатлипока с дрыном наперевес кидается ко мне…
Хр-р-р…
– Подлетаем, Федор Васильевич, – внезапно донеслось до меня и Змей, приземляясь, с печалью добавил: – А с Малитукецаль мы так больше и не виделись, эх…
– Да, Горыныч, жизнь… – посочувствовал я, слезая с него на знакомой мне полянке.
Распрощались мы жутко довольные друг другом.
– Ну что, – сказал я, с тоской поглядывая на лес. – Пошли по буреломам да оврагам?
– Ох, Теодор, – вздохнула Маша и вдруг, подхватив меня и деда, взвилась в воздух, распахнув крылья.
– Растудыть… – начал Михалыч от неожиданности, но тут же одумался.
– Ой, класс, Машуль! Спасибо! – проорал я ей.
– Еще мешок яблок, мсье Теодор и мы в расчете. И кстати, а где мой первый мешок?
– А как же Калымдай? – забеспокоился я, резко меняя тему.
– Ну что вы, мсье Калымдай только ненамного от нас отстанет. Настоящий офицер, охотник. Он такой брутальный…
– Маша, у тебя посол есть, – напомнил я.
Не хватало мне еще любовного треугольника во время ответственного задания.
– Мой Кнутик – это настоящая любовь, мсье Теодор! А Калымдай…
– А Калымдай – наш боевой товарищ! – категорически заявил я.
– Ой, что-то руки устали… Просто сами разжимаются.
– Маша!
Не скучно полетали, хорошо хоть, не долго. Маша мягко опустила нас с дедом на землю на опушке леса, а сама тут же удалилась в кустики переодеваться в ненавистный ей сарафан. Обычно Маша щеголяла в черных кожаных штанах и такой же кожаной жилетке но, разумеется, мы ее заставляли перед выходом в люди, одеваться по местной моде. Ну что поделать, маскировка. Сам не от Версаче одет.
Скоро к нам присоединился и Калымдай. Я с завистью посмотрел на него. Даже не запыхался, чертяка. Всё, с понедельника бросаю жирное и мучное и начинаю утренние пробежки вокруг Лысой горы.
Дождались Машу и вышли на дорогу к Лукошкино. К моей печали попутных телег не было и пришлось с полчаса топать своим ходом до ворот города.
А Лукошкино не изменился! Хотя, с чего бы ему меняться? Те же низенькие, поначалу одноэтажные домишки сплошь из дерева, а ближе к центру уже не домишки, а целые дома, а дальше уже и терема. И двухэтажные и изредка трёх. Базар как всегда голосистый, забит народом, товарами, запахами, криками продавцов. Всё как всегда.
Мы быстро миновали базар, оставив шумных торговцев позади и, приблизившись к двухэтажному терему бабы Яги, в котором располагалось отделение милиции, свернули в сторону к конспиративному дому. Это Калымдай еще пару месяцев назад, снял дом поблизости от милиции у хозяев, которые до зимы уехали в деревню. За домом следил некий Боров, эдакий детина с густой черной бородой, да и в целом откровенно бандитской внешности. Хотя пойди тут по внешности определи, кто есть кто. На добропорядочного купца иной раз глянешь и содрогнёшься, а какой-нибудь милый старичок, вроде моего Михалыча, за грошик медный прирежет. Нет Михалыч конечно не такой. Будет он ради грошика руки марать, как же.
Боров, как обычно, разыграл целый спектакль на показ всей улице. Он то кидался обнимать Михалыча, то радостно хлопал по спине Калымдая, принявшего облик простецкого мужичка, то махал мне и Маше, застенчиво стоящим в сторонке и изображающим из себя бедных родственников.
Наконец мы зашли в дом, где Боров тут же вернул себе довольно угрюмый вид, но Калымдай обрадовал его:
– Боров, иди сюда. Зарплату будешь получать? И аванс, кстати, за два месяца вперед.
Боров довольно закивал и заулыбался щербатым ртом, а мы уселись за большой стол в горнице.
Едва Боров притащил самовар, чашки и связку баранок, как в дверь застучали:
– Хозяин, в натуре купи козу! Задёшево отдам без базара!
– Аристофан, – выдохнул я, расслабляясь. – Надо же, как он быстро. Открой, Боров, свои.
В горницу вошел Аристофан ведя за собой на веревке натуральную белую козу. Облик он сменил, но по минимуму – убрал только свиной пятачок и немного сгладил черты лица. То есть морды. Хвост запрятал в широкие штаны, а на голову нахлобучил высокую фуражку, прикрывая рожки. Ему бы еще цветок на фуражку, да гармонь на плечо, ну вылитый деревенский гуляка.
А коза, вдруг резво подпрыгнула и, сделав сальто в воздухе, обернулась Олёной. Во фокус, я и не знал, что она так умеет.
Борова отослали во двор возиться по хозяйству, а мы уселись за стол и я начал первое оперативное совещание нашей диверсионно-строительной канцелярской группы:
– Ну что, дамы и господа, с прибытием. Сначала обрисую вкратце поставленные перед нами задачи, потом обсудим их и перейдём к хозяйственно-бытовым вопросам.
– Жги, внучек! – закивал Михалыч, гордо обводя всех взглядом мол, вона как внук-то могёт!
– Первоочередная, но не самая спешная цель у нас – перемещение царских чертежей летучего корабля из одного места в другое.
– Спереть, значиться, – пояснил дед для непонятливых.
– Для того надо нам сначала просто узнать где эти чертежи хранятся и общую обстановку оценить в окружающем их месте.
– Я, Федор Васильевич, мог бы опять личину накинуть кого из бояр, да погулять во дворце Гороховом, – предложил майор.
– Хорошо, Калымдай, только побережем это для особого случая. Горох сейчас настороже. С колечком волшебным, небось, после прошлой нашей операции не расстается, может и спалить тебя ненароком.
– Во дворце нам нужны свои глаза и уши, – заметила Олёна.
– Верно, Олёна, – согласился я. – Есть предложения?
– А как же! – улыбнулась она. – Я тут свела знакомство с девкой одной дворовой, которую Горох к себе в спальню таскает. Подружки мы теперь с ней.
– Молодец! Думаешь, сможешь через неё подобраться к чертежам?
– Со временем, батюшка, смогу. Но как быстро это произойдет, не ведаю.
– Надоть, внучек, Кощея нашего батюшку тоже к работе подключить, – заявил Михалыч, вертя в руках кружку с отломанной ручкой и подозрительно разглядывая её.
– Это как же, дед? Пусть на Горыныче посреди царского двора приземлится и чертежи себе потребует, а то мол, спалит царский терем на фиг?
– Пусть в зеркало свое колдовское почаще за Горохом смотрит, – парировал дед, протирая подозрительную кружку большим носовым платком, выуженным из кошеля. – Глядишь, и полезет Горох за чертежами ентими, а Кощей-то и подсмотрит где они.
– Дельная мысль, – согласился я. – Тогда, Михалыч, свяжешься с Кощеем и поставишь ему задачу, пусть пашет и не увиливает, а не то…
– Гхм…
– Шучу-шучу… от нервов это.
– А на вот тебе внучек баранку от нервов. И чайком запей.
– Спасибо, – теперь уже я с сомнением рассматривал кружку. – С чертежами значит, пока так и решим. Олёна будет через девицу эту легкого поведения, к ним подбираться, а Кощей-батюшка в зеркало поглядывать. Второй вопрос: меч-кладенец. Велено… хм-м-м… экспроприировать его.
– Спереть, значиться, – снова пояснил дед.
– Мы знаем, что он в царских подвалах хранится за замком мудрёным…
Дед хмыкнул.
– Я знаю, Михалыч, знаю, что для тебя не открываемых замков не существует, но ты прямо сейчас можешь отмычку или что там еще, дать от этого замка?
– Посмотреть надоть, – зачесал в затылке Михалыч. – Так от сразу как сказать-то?
– Вот именно. А еще, помните – там и короб хрустальный вроде, в котором меч и лежит. Его тоже надо вскрыть, да без шума.
– Это легко, мсье Теодор, – удивила меня Маша. – Алмазом прорезается отверстие подходящего размера и всё.
– А у нас есть нужный алмаз?
Маша протянула ко мне руку и на ее пальцах блеснули два больших перстня:
– Оба подойдут, мсье Теодор. Первый мне подарил герцог Тулузский, когда я гостила у него в замке, а второй – у гроссмейстера ордена Тамплиеров хранился и мне случайно достался…
– Спёрла девка колечко, – снова влез дед с разъяснениями.
– Фи, дедушка Михалыч! – привычно возмутилась Маша и под шумок стащила у меня из-под руки баранку.
– Отлично, молодец, Машуль. С алмазами молодец, а не с баранкой, – уточнил я. – Отдай еду!
Ага, сейчас. Я печально проводил баранку в последний путь. В смысле – до Машиного рта и продолжил:
– Тогда остается сам замок.
– Мне тудыть самому надо, внучек попасть, – вздохнул Михалыч. – Одним бы глазком только глянуть.
– Дедушка Михалыч, – вмешалась Олёна. – А возьмите мою шапку-невидимку. Только верните потом.
Девушка покопалась в наплечной холщовой сумке и выложила на стол невзрачную шапочку похожую на тюбетейку или ермолку какую.
– От и славно, внучка, – закивал головой дед. – Верну-верну, даже и не сумлевайся.
– И что, – усомнился я, – никто-никто деда не увидит?
– Только собаки учуять могут, да у котов еще глаз особо устроенный, враз заприметят, – пояснила Олёна.
– Не боись, внучек, проскользну легко, как коньяк в пузо.
– Ну ладно. Тогда с этим тянуть не будем, сегодня же и надо сходить. Хорошо, деда?
– Легко, Федя.
– Следующий пункт, тоже неспешный, но уже надо готовиться к постройке летучего корабля. А это значит, что надо подходящее место найти для ангара – дом, там или сарай большой, да и мастер нужен, который и в чертежах разбирается и плотницкому делу обучен.
– Так Федор Васильевич, – заявил наш майор, подвигая Маше мою кружку с чаем, – есть у нас такой мастер прямо тут.
– Э-э-э… Чай-то куда?
– Фи, мсье Теодор! – возмутилась Маша, поспешно опуская в кружку длинный язык. – Вы же знаете, как это вредно есть всухомятку! Совсем не заботитесь о сотрудниках…
– Да пей, пей на здоровье… Так что за мастер-то, Калымдай?
– Да Боров же, хозяин наш тутошний. И не сомневайтесь даже, хороший специалист.
– Надо же удачно как. Хорошо, закончим, поговорим с ним. А он согласится-то?
– Да куда он денется, – засмеялся Калымдай. – Тем более мы ему и заплатим хорошо.
– Ну и славно. Теперь с самим сараем, что думаем?
– Есть тут один кожевенник, Федор Васильевич, – начал Калымдай. – Я к нему еще тогда присматривался, когда только начали создавать оперативную базу тут, в Лукошкино. У него дом большой, двор не малый, да сарай, думаю, подходящих нам размеров. Всё высоким крепким забором огорожено, да и месторасположение в самом центре города. На виду, потому и внимания никто не обратит.
– Ну, звучит неплохо. А с ним как договориться-то?
– Думаю, не сложно будет. У него в последнее время дела плохо идут. Дошло до того, что он и своих работников распустил и в доме том один с семьёй остался. Дадим ему денежку хорошую, да и спровадим из города до зимы. Полагаю, он только рад будет.
– Возьмёшься за это, Калымдай?
– Так точно, сделаю.
– Есть еще вопрос с сестрой Гороховой, Марьяной. Только я не совсем понял, что от нас требуется. Надо ее к Кощею-батюшке переправить, но этим уже специальный человек занимается. Так что, мы только следим за его операцией и будем наготове. Так?
Все кивнули.
– Булавки-говорушки всем Михалыч выдал?