Интервью… в тумане

– Антонина, почему вы работаете одна?

Тоня вздрогнула, ойкнула, чуть не упала со стула и пропищала:

– Максим Анатольевич?

– Я.

– Вы меня напугали.

– Простите, не хотел.

– Поверю. Доброе утро.

Она подскочила, засуетилась, освободила ему стул. Он помог. Схватил папки, огляделся в поисках свободного места, Тоня, как всегда помогла:

– Ставьте сюда. – Она присела и протолкнула кипу под стол. Тоня утрамбовала папки, прислонив их к ножке стола. Поднимаясь, пообещала: – Я потом разберу. Я уже месяц работаю одна. Несколько дней назад была у меня помощница. Два дня проработала. Я только успела ввести её в курс дела, она сбежала. Не догнали.

– В смысле?

– Это я шучу. – Она улыбнулась. – А хотите кофе, Максим Анатольевич?

– Кофе не хочу, а если чай есть, то не откажусь.

– И чай, и сахар, и шоколадка.

– Опять шутите?

– Нет. На этот раз все серьезно.

Она включила электрический чайник, и пока суетилась над кружками, он попытался реабилитироваться:

– Я пришел поблагодарить.

– Благодарите. Грешна, люблю, когда меня благодарят. – Она повернулась к нему и смутилась. – Это опять была шутка.

– На этот раз я понял.

Он действительно понял, что ему легко с ней. Всю ночь он промаялся, пытаясь понять, как извиниться перед девушкой, в кабинете которой вчера устроил неконтролируемое представление. Хотя был уверен, что с некоторых пор научился закапывать стыд под метровым слоем собственной уверенности. Но в душу закралась некая доля сомнения. Возможно, Антонина Самойлова вела с ним собственную игру, пытаясь за неуместными шутками спрятать волнение.

Она налила кипяток в кружку и передала ему. Аромат смеси горького черного чая и сладкой малины заполнил воздух. Хотелось дышать полной грудью, но было что-то сковывающее сознание. Пытаясь разрядить мысли, он проговорил:

– Спасибо, что спасли меня от неминуемого позора.

– Да ладно вам.

– Действительно, спасибо.

– Пожалуйста.

– Вы одна со всем этим справляетесь?

– Ой, Максим Анатольевич, не справляюсь. Ну а что делать? Никого найти не могут. Текучка такая… Берут на работу, они пару месяцев поработают и увольняются. Я тут сторожила. Состарюсь, пока это все разгребу. Но у меня возникла идея. Глупая конечно, но подающая надежды. Хочу сходить к сотрудницам, которые уже работали здесь, попробую уговорить, может вернутся?

– Ну если более стоящую работу не нашли, то вернутся.

– Вот, я тоже так думаю. Тем более не придется тратить время на обучение.

– Мне действительно очень неловко за вчерашнее…

– Ну, если неловко, то зачем вы об этом вспоминаете? Я уже и забыла. А почему вы не берете шоколадку? Очень вкусная, рекомендую.

Максим Анатольевич окончательно убедился, что, не смотря на ситуацию, в которой им пришлось познакомиться, не смотря на неудобство, испытываемое до этого момента, ему легко в её компании. Хотя ночью пообещал себе быстро извиниться, поблагодарить за спасение и ретироваться, а по возможности не общаться и избегать встреч в узком коридоре и освещенных местах, чтоб не заметно было неловкости.

Он взял кусочек шоколада, закинул в рот и запил чаем. А ещё долго вспоминал, что их общение напоминало ароматный напиток с привкусом молочного шоколада.

Но всё приятное когда-то заканчивается, и обычно в самый приятный момент. Позвонила Зинаида Васильевна и металлическим голосом оповестила, что в приемной его ждет следователь Марченко Эдуард Викторович.

***

Сидя на кухне съемной квартиры, он достал из портфеля кипу документов, которые передала Белозёрова. Они не несли в себе скрытой информации. Обыкновенные для его министерства документы. Схемы и планы земельных участков, описания координат и приложений, состав комиссий и проверяющих организаций. Сеть взаимосвязанных. При желании можно дернуть за одну веревочку, развязать узелок и вся сеть рассыплется. Вот только вопрос, есть ли сеть и что в ней противозаконного? Заявления, поступившие в министерство, прошли четкий регламент, по окончанию проверок и утверждений были созданы земельные участки и переданы в аренду обратившимся лицам. Да, произошла ошибка, и данные участки оказались в границах других участков. Лиц, которых представляла Белозёрова. Маргарита утверждала, что подобные случаи стали системой, с которой необходимо бороться. Главное, чтобы не она: методы её борьбы могли его не устроить. Ему вообще было не выгодно, чтоб сейчас кто-то пытался ворошить эти дела.

Он ещё некоторое время поизучал документы, выписывая в блокнот фамилии, даты, номера участков. Вскоре заметил одну закономерность. Этим и хороши выписки, когда нужная информация собрана на одном листочке, а не разбросана на десятке. Вытянув из каждого документа по пазлу, собрав их в одном месте, получилась картинка.

На двух из четырех документов была одна фамилия исполнителя – Ветрова И.К., на других – Петрова Н.Н., на следующих – Пилякова К.П.. И на всех документах стояла подпись одного из замов министра – Губарева. Но это показалось не подозрительным, потому что он единственный на тот момент имел право подписывать подобные документы. Про Губарева слагали легенды, непотопляемый ледокол. Не каждый сможет выдержать миллион прокурорских проверок. Единственное, что после одной из них он перешел на другую должность, но так и остался в родных пенатах.

В одном Белозёрова была права, массовые нарушения имели место. Оставалось только разобраться, нарушения имеют характер происхождения ошибки или умышленной кампании. Больше всего беспокоило, что Маргарита не сдержит слово и устроит собственное расследование, договоренность, которую они решили придерживаться, была мифической. Он не знал где грань честного слова полусонной нимфы. Но ещё больше беспокоило, что старики и старушки, интересы которых представляла Белозёрова, отправятся в прокуратуру. С её же подачи. Прокуратура – структура хорошая, но сейчас могла навредить. Любое привлечение внимание к себе приравнивалось к провалу. Ему хватило общения с полицией. Полдня потратил на объяснения, что это не он устроил аварию, что не он передал женщинам фальшивые купюры, у него нет спортивной машины, и понятия не имеет где преступник взял его визитную карточку. Многое складывалось против него, но он дал понять следователю, что целью обмана была другая персона, но не он.

Максим не вставая, повернулся к плите и помешал пельмени в кастрюле. Они приклеились ко дну, и пришлось встать и отшкрябывать их. Он заглянул в шкаф в поисках кружки, не нашел, ошибся дверцей, заглянул в другой, надеясь там найти если не ароматный чай, то хотя бы уютный уголок. Желания не сбывались.

Он вспомнил чай, которым его угощала Антонина и повздыхал. Поиски банки с чаем и кружки увенчались успехом, хоть и не обещали гастрономического экстаза. Казенная еда на казенной квартире не приносила удовольствия.

Пока он заваривал чай, сварились пельмени. Максим заправил их сметаной, сверху посыпал солью и, обжигаясь, боясь, что с горячим паром растворится аппетит, поужинал.

Он уже смирился, что его втянули в какое-то обыкновенно-сомнительное дело, но спорить с приказами не имел привычки. Но что-то подсказывало, что дело слишком сложное, а может даже неподъемное. Он любил сложные элегантные и многообещающие задачи. И очень завидовал Шилову, который всегда любил повторять: «В любой непонятной ситуации нужно лечь поспать. Во-первых, можно отдохнуть, расслабиться и отвлечься, во-вторых, во сне могут прийти решения». Оставалось только завидовать, потому что ложиться спать, не ответив ни на один вопрос, он не мог принципиально.

Богатырев редко ошибался в своих подозрениях, наоборот, был прозорлив.

К сожалению скучная процессуальная динамика должна происходить. Без неё никак.

– Пока я не увидел здесь ничего необычного. Все закономерно.

Шилов мог возразить, что именно это и есть необычное. Его богатый скептизм и скупой оптимизм помогли раскрыть многие дела.

В любой организации, в любом деле, в любом документе можно сделать ошибку, и министерство, к сожалению, не исключение. Это понимать надо. А если не понимаешь, то разобраться.

Единственное, что сегодня было странное, это визит следователя Марченко Эдуарда Викторовича. Причина также абсурдна, как и реальна.

Белозерова попала в сомнительную историю, а шишки полетели в его сторону.

Конечно ему нечего бояться. Визитная карточка не является доказательством его причастности, но лишнее внимание местного следователя ему ни к чему. Он человек не местный, залетный, в некоторых кругах сказали бы что гастролер.

Он сразу не сориентировался, хоть и Маргарита его предупредила. Все отрицал, удивленно смотрел, сочувственно вздыхал, возмущенно высказывался, только руки не заламывал, в общем проявлял актерские таланты. Раз его втянули в эту игру, пришлось играть по правилам абсурда. Решил делать все, только не признаваться следователю в истине.

Эдуард Викторович поверил (как настоящий детектив сделал вид). Он и так все понял, взглянув в его лицо, – (нет, честный взгляд здесь не причем) – всего лишь отсутствие общего во внешности Богатырева с бородачом. Но Богатырев догадывался, что с этой минуты он у него на особом крючке. А внимание его к новой персоне было опасно и неизвестно как далеко и в какую сторону заведет его расследовании происхождения фальшивых купюр с уликой в виде визитной карточки.

Стоило ли звонить Шилову. Конечно. Хотя бы для того чтоб попросить проследить за Белозёровой. Переводить стрелки на Маргариту не было необходимости, она и так уже в разработке.

Любой свидетель при закономерном и неожиданном раскладе в любую минуту может стать подозреваемым. А там и до обвиняемого не далеко. А сидеть или не сидеть в тюрьме решит только суд.

Понаблюдать за Белозёровой стоило ещё по одной немаловажной причине. Она собрала компрометирующий материал, которым могла махать в прокуратуре. Этого хотелось меньше всего. А то, что ему рассказал Зинаида Васильевна о Маргарите, вызывало уважение, но не стоило её недооценивать.

Поэтому стоило поторопиться.

Найти адрес и телефон Ветровой И.К. Петровой Н.Н. и Пиляковой К.П. не составило труда. Определив по карте города, что ближе всего к его дому дом Петровой Н.Н., он решил навестить первой её.

Нужная квартира находилась на пятом этаже. Лифта не было. Подъезд был в плачевном состоянии, особенно на последнем этаже. Штукатурка на стене вздыбилась пузырями, а та, которая отлетела, лежала на ступеньках крашенными в зеленый цвет пластами. Дверь открыл мужчина и дыхнул перегаром.

– Чё надо?

Как и любой алкоголик, вид он имел соответствующий данной категории людей. Замусоленная рубашка, застёгнутая в произвольном порядке, заправлена в трико с растянутыми коленками и жирными пятнами на ляжках. Лицо угловатое и стекшее, мучнистое и мешковатое, с красной паутиной на носу и огромными синяками под глазами. Волосы тоже не слушались своего хозяина, как и потребности, росли неровно, пучками. Алкоголизм стер возрастные черты. Индивид жил двумя событиями в жизни – выпил, заболел. Они сменяли друг друга и стирали человеческие признаки.

Так и не определив, кто перед ним – отец или муж, Максим спросил, пытаясь не вдыхать острый застарелый перегар:

– Петрова дома?

– Ты кто такой?

– Я с работы.

– Чьей? Надькиной? Она уже месяц не работает, а вы только очухались? Иди отсюда.

– Позовите Надежду.

– Что вы ходите к ней гуськом? Один за другим. Расспрашиваете. До боли уже. Интересуются они. Интересно им. А мне – нет. Только отошел. Надоели. Довели девку. А мне теперь страдать. Руки опускаются. Жить не хочу. А они тут ходят. Один за другим. Наденьку мою подавай. Я уже вашим все сказал.

Мужчина выплевывал слова даже не удосуживаясь поинтересоваться, что из всего сказанного понял Максим Анатольевич. В свою очередь Богатырев знал, что разговор с пропойным мужиком должен быть максимально коротким. Повторил:

– Надежда дома?

Спотыкаясь о русский мат, мужчина послал Максима восвояси и захлопнул двери.

Продолжать общение с пьяным мужиком Максим Анатольевич не собирался, поэтому отправился по второму адресу.

***

Тоня расправила блузку на гладильной доске и дотронулась утюгом до края шелка. Попробовала. Утюг нагрелся до нужной температуры и теперь не будет тянуть за собой материал. Из всей бытовой утвари Тоня гордилась утюгом, непригораемая поверхность, ой, как у сковородок, сто режимов температуры, триста возможностей подачи воды, миллион функций. Не утюг, а домработница. Он плавно пополз по материалу, приводя блузку в подобающий вид. Блузка тоже кстати была любимая. Сидела хорошо и к телу приятная.

Тоня думала, что возможно женщины, которые не испытывают нежности с мужем, находят нежность в вещах. Раньше её не посещали подобные глупости, а сегодня она провалилась в них.

Тоня усмехнулась, представив, как падает в глубокую яму, в которой хулиганят глупости, и ей там хорошо, весело. Спасение от реальности.

Она вздрогнула. Реальность не отпускала. В соседней комнате звонил телефон. Самойлов спал, а его телефон негромко трезвонил. Тоня тихо вошла в комнату и заглянула в экран. Надпись «Мать» моргала на экране, как сигнализация тревоги. Тоня схватила трубку, чтобы ответить, но вызов прекратился. И тут её постиг шок. Это был не первый звонок, а третий. Необходимо было перезвонить, чтобы успокоить женщину, она, возможно, уже меняет домашние тапочки на кроссовки, чтобы бежать быстрее электрички к любимому сыну.

Телефон снова ожил. Тоня быстро ответила:

– Здравствуйте, Светлана Григорьевна. А Петя спит.

Муж в подтверждение всхрапнул и перевернулся, что-то во сне недовольно промычал.

– Пусть спит – не поздоровавшись, разрешила свекровь. – Я приехала. Меня никто не встретил. Почему?

– Как приехали? – опешила Тоня.

– Что за глупые вопросы, Антонина? – Она умела так делать ударение на её имени, что невольно убеждалась в сомнениях. – На автобусе.

Тоня была слишком расстроена неожиданным приездом свекрови, поэтому не стала говорить, что ответ такой же глупый, как и вопрос. Она смотрела на Петю и лихорадочно соображала, что с ним делать, когда на пороге его мать. Свекровь тем временем продолжила:

– Ты почему меня не встретила?

– Я не знала, что вы приедете.

– Я вчера Петю предупредила.

Тоня хотела сказать, что пусть бы у него и спрашивала и не могла сказать, что Петя не просыхает уже неделю. И если разговаривал с матерью, то под действием алкоголя и тут же об этом забыл.

– Я звонила двадцать раз – сильно преувеличив действительность, с претензией сказала свекровь. – Мне пришлось взять такси. Я через двадцать минут приеду. Встреть меня. И возьми деньги, заплатишь. Тоня, ты слышишь?

– Да.

– Жди меня возле подъезда. Звонить не буду. Вы мне мобильную связь не оплачиваете. А она дорогая. Поняла, Антонина?

– Да, Светлана Григорьевна, не тратьте деньги.

Тоня быстро отключила вызов и взглянула на часы. У неё есть пятнадцать минут, чтобы привести мужа в подобающий вид. Она подошла к дивану и наклонилась.

– Петя. Петя, – она легонько дотронулась. Слишком легко, чтобы через глубину сна он почувствовал.

– Петя!

Потрепала по плечу.

– Петя! – потрясла. – Почему не предупредил, что мама едет? Хочешь, чтоб она тебя в таком виде увидела?

Мужу было все равно. Он если и реагировал, то не откликался.

Тоня подошла, раздернула шторы и открыла окно. В комнату медленно втекал свежий воздух, вытесняя перегар. Как хорошо сейчас на улице. Вечер. Свежесть. Цветы. Дети играют на площадке. Мамочки смотрят за ними и делятся друг с другом достижениями. Радость и гордость. Милота и прелесть. Тоня одернула романтично-завидующие мысли и вернулась к радости и прелести Светланы Григорьевны. Она – радость и прелесть – продолжала валяться на диване и похрапывать.

– Петя, вставай – повторила попытку Тоня. – Вставай, мама на пороге.

Она потянула его, помогла сесть. Петя приоткрыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. На секунду Тоне стало его жалко – такие глаза у дохлой рыбы выкинутой на берег после семибалльного шторма. Но Тоня быстро откинула жалость, приближение свекрови было более устрашающим.

– Пойдем, умоемся.

Он послушно двигался. В редкие минуты протрезвления он не был агрессивным, и Тоня его не боялась. Агрессивным он был, когда возвращался с гулянки. А когда поспит, то становился покладистым. Недовольным, но покладистым. Да и мамочку он если не боялся, то стеснялся.

Светлана Григорьевна за словом в карман не лезла и при острой необходимости могла навешать тумаков, таких, что при одном только воспоминании Петя чесал затылок и краснел.

Тоня стянула его с дивана, тянула по коридору, завела в ванную комнату, включила воду и попросила:

– Умывайся.

Петя облокотился на раковину. На этом его активные действия закончились.

– Петя, ну пожалуйста.

Тоня смотрела на его отражение в зеркале и думала, что из их кранов не течет волшебная вода. И чуда не произойдет. Помятое лицо, синяки, отечность не уйдет, даже если она найдет для него живую молодильную воду.

– Самойлов! – злилась она, понимая, что время течет быстрее воды из крана.

Петр только промычал. И ей пришлось все делать самой. Она переключила воду на душ, наклонила мужа в ванную и полила холодную воду ему на голову.

Он дергался, кряхтел, мычал и хрюкал, а Тоня осознавала, что её муж уже не человек, а домашнее животное, которое в пьяном виде иногда становился волком, хищником, монстром.

Пять минут мучений, и Петя был отправлен вытираться и переодеваться. А Тоня помчалась на улицу. И очень вовремя. Светлана Григорьевна выходила из такси.

– Рассчитайся – распорядилась она.

Тоня на ходу открыла кошелек, поздоровалась с таксистом и рассчиталась.

– Возьми сумку, дорогая, – требовательно предложила Светлана Григорьевна. От такого предложения Тоня не могла отказаться тем более на глазах у посторонних.

Мать Пети считала своим долгом накормить бедного сына. С такой-то невесткой. Тоня не сомневалась, в глазах свекрови она выглядела корявой, безрукой, неумехой. Переубеждать её в этом было бесполезно.

Поэтому она тащила сумку с банками огурцов, салатов и компотов. Банки позвякивали. Свекровь тоже звенела:

– Не разбей.

А Тоня мечтала скинуть их в проем между перилами. Только ещё не знала кого больше – банки или свекровь.

Когда вошли в квартиру, в нос дал неприятный горелый запах. Тоня лихорадочно соображала. Вроде Петя показался ей в адекватной норме, насколько это было возможно после ночного запоя. Но она не могла сообразить, что он успел натворить, пока она встречала свекровь.

– Чем у тебя воняет? – скривилась Светлана Григорьевна.

– Не пойму.

Тоня поставила сумку на пол и помчалась на поиски источника гари.

Когда она нашла, было горькое разочарование. Любимый утюг лежал на любимой блузке, выжигая в ней собственный отпечаток.

Она быстро подняла утюг, к нему приклеилась блузка, так и висела на радость свекрови.

Она как раз вошла за Тоней и любовалась картиной.

– Ну что ты за хозяйка? – картинно развела она руками.

– Какая есть – пробубнила Тоня. Иногда она жалела, что не умела скандалить. Бывало лежа в кровати перед сном, прокручивая ситуации дня (оставившие неприятный отпечаток), представляла себе другой поворот событий, где она красноречиво не дрогнувшим голосом отвечает обидчику. Наверное, где-то внутри неё жила, спала, иногда просыпалась храбрая, остроязычная вредина, обладательница тонкого юмора и богатейшего лексикона, с супер способностью красиво послать. Но такое могло быть только в уютной темноте одиночества, но ни как перед издевательским выражением лица свекрови. Сейчас главное найти в себе силы и не расплакаться.

Тоня выключила утюг.

– Хотела дом спалить?

– Очень – ехидно ответила Тоня. Ей было жутко обидно, что готовясь к приезду свекрови, готовя её сына, она испортила свою вещь. Любимую. Она не переживала, что в очередной раз выглядит безрукой и корявой. Ей было все равно. Она не искала любви и уважения Светланы Григорьевны – это бесполезно. Но ей было до слез обидно за блузку.

– Сыночек, ты только глянь.

С этими словами она вышла. Тоня закрыла за ней дверь, распахнула окно и упала на кровать. Хорошо, что Петя не собирался глядеть. Они сидели на кухне. Свекровь орудовала, сооружая на стол, слышно было, как хозяйничает в её холодильнике, хлопает шкафчиками, гремит посудой, включает воду и трещит без умолку, рассказывая любимому сыну о прелестях жизни в деревне. Тоня поймала себя на мысли, что готова предложить Светлане Григорьевне забрать сына в прекрасное место, а Пете посоветовать уехать под крылышко матери, оставив безрукую хозяйку одну. Неудержимое желание подталкивало её выйти и сделать предложение, от которого они оба будут отказываться. А потом свекровь уедет. Петя напьется и побьет её. Поэтому она спрятала желание далеко, закопала, замуровала и придавила надгробной плитой. Надпись гласила, что желание жило всего полминуты.

Тоня смотрела в потолок, чувствовала себя раздавленной.

У неё никогда не было доверительных отношений со свекровью. В день знакомства Светлана Григорьевна расчертила границы, по её мнению это были нормы поведения. И общение складывалось так, что результат был всегда однозначным: невестка обязана сильно любить мужа, уважать свекровь, а они в свою очередь будут любить её. Но на практике получилось, что любить Тоню не за что. Семейная жизнь все расставила по-своему. Сначала оказалось, что у невестки постоянно пыль на подоконниках, а люстры моются раз в год, потом выяснилось, что в шкафу вещи Пети лежат комом. Как выяснилось? До сих пор для Тони загадка, но скорей всего заглядывала.

Набеги свекровь устраивала редко, но после её визита Тоня чувствовала погром в душе.

Никому и никогда Тоня не говорила, что Петя пьет. И так сложилось, что Светлане Григорьевне она не хотела говорить, чтоб не услышать в ответ обвинения. Она и сама знала, что виновата. Она позволила выпить первую рюмку, приводила его в порядок, когда он напивался, потом была первая бутылка, стало тяжелее, потом непросыхаемые будни.

Все накатывало, как снежный ком, налипали на первую рюмку жалость, угрызения совести, обиды, желание вылечить, надежды, что сам одумается. А получилось так, что ком влетел в неё, обдал морозными, острыми льдинками, и она поняла, что ничего не произойдет, пока он сам не захочет. Но постепенно уходила любовь. Сначала ей было неприятно, что он к ней дотрагивается, а потом он и сам перестал ею интересоваться. Так и жили.

– Тонечка, – позвала Светлана Григорьевна.

Тон её не предвещал ничего хорошего, хоть и был ласковый и нежный.

Она села на кровати и наткнулась взглядом на самую большую потерю. Блузка испорчена. Теперь у неё нет радости в виде нежности материала. А на другую нежность она уже не рассчитывала. В подтверждении этого муж крикнул:

– Тоня, мама зовет. Ты не слышишь?

– Иду – отозвалась Тоня.

Она вошла в кухню и застыла. Свекровь терла газовую плиту. Терла с такой силой, что можно было протереть дыру, но Тоня-то знала, что там всего лишь капелька убежавшего кофе. Но выступление было показательным, сценарист не подвел. Зачем упрекать словами, можно уколоть действием.

Тоня попыталась вспомнить, когда она позволила Светлане Григорьевне относиться к ней так неуважительно? Наверное, в первый день знакомства. Сначала Тоня стеснялась дать отпор маме любимого мужчины, а теперь это бесполезно.

Любой скандал отнимает силы. Уничтожает энергию. Оставляет черные дыры внутри.

Поэтому Тоня помахала им рукой и сказала:

– Мне на работу надо.

– Как? Сейчас? Но что можно делать вечером на работе?!

– Работать.

– Знаю я ваши работы. Только хвостом крутить умеете.

Тоня поймала нездоровое желание поинтересоваться у свекрови, откуда такие познания? Из молодости? Но она улыбнулась своей внутренней вредине, отправила её на место, в укромный уголок (проснешься вечером, перед сном будешь мне рассказывать, как надо было ответить), и сказала:

– У вас испорченные взгляды.

– Хамка. Ты ещё мне скажи, что я извращенка – с вызовом выкрикнула свекровь. – Нахалка.

– Какая есть – заметил Петя.

Тоня пожала плечами, соглашаясь.

– Петя, почему ты её не остановишь?

Тряпка уже была брошена в раковину, хотя Тоня могла предложить почистить вытяжку, но, к сожалению, вредина уже вернулась в свой укромный уголок.

– Она придет, мам, – резонно заметил Петя, и Тоня побоялась, что он уже задумал.

Никому и никогда Тоня не говорила, что Петя пьет. Но тут почувствовала острую необходимость поделиться своим горем с его матерью. Пусть бы и она прочувствовала это. Но она только вздохнула и вышла.

– Антонина твоя бесхозяйственная… – завела любимую песню Светлана Григорьевна. – Не повезло тебе, сыночек.