Любовь, смех и хоботы

На следующий день я пошёл в публичный дом. Да. Можете смеяться надо мной. Тем более, что внутрь я так и не зашёл, просто час смотрел на окна, пытался убедить себя, что это будет просто эксперимент. Зато меня там увидел знакомый, и на следующий день уже весь Университет знал об этом. Ну и Софа, конечно. Она просто выгнала меня, даже слушать не стала.

Мы снова стали разговаривать только через полгода. К этому времени базовый курс природной магии закончился, я учился на алхимии, Софа ‒ на зоологической магии. Ей очень по душе были ящерицы и гекконы.

На шестом курсе я на спор растворил статую основателя Университета, которая стояла во дворе, и меня отстранили от занятий.

Моё дело разбирали в ректорате и на специальной комиссии, а я сидел в своей комнате один. Наверное, я бы сошёл с ума, если бы Софа, уезжая на практику, не отдала мне свою клетку с солнечными гекконами. Их надо было кормить через каждые три часа и по очереди выставлять на солнце. Я так полюбил этих гекконов, что даже забрал одного себе.

* * *

Каким-то чудом мне всё-таки дали диплом, и я стал практикующим алхимиком.

Прошёл год, потом ещё один. Вы считаете? Всего с нашего знакомства с Софой прошло восемь лет.

Софе уже было мало живых ящеров и гекконов, она переключилась на мёртвых. Стала искать в земле кости древних допотопных ящеров. Какие-то из них, по слухам, даже умели летать.

Вместе со студентами Софа плавала по рекам и смотрела, где там эти кости торчат из земли. На все призывы найти себе занятие поумнее не реагировала. Костей, естественно, не находила. Но её такие вещи остановить не могли.

И вот Софа была в очередной экспедиции. Вернулся один из её студентов ‒ побитый, со сломанной рукой. Все зашептались, что Софа, наверное, попала в беду. Строго говоря, спасать Софу ‒ не моя работа, но кроме меня браться за неё никто не спешил.

Я расспросил студента и нашёл Софу в крошечном посёлке на Северной Двине. Точнее ‒ в палаточном лагере, который они построили в трёх верстах от посёлка.

Всё было куда серьёзней, чем я думал. Во-первых, Софа всё-таки нашла своего ящера. Во-вторых, местные почему-то люто её ненавидели. Они говорили ей убираться, и Софа в принципе не прочь была убраться, но только вместе со своими костями. Но кости надо было вывозить на лошадях, а лошадей у Софы было только две, и больше ей не давали. Она приходила к старосте за лошадьми, а староста снова говорил ей убраться, и всё начиналось сызнова.

В-третьих, Софа от этого непонятного сидения буквально на себя стала не похожа. Как будто кто-то украл ту Софу, которую я знал, и вместо неё подсунул эту новую, бледную и печальную.

Что ж, я пошёл в деревню, общаться с местными. Самое время было пустить в ход красноречие. Другого оружия у меня всё равно не было.

Когда вернулся в лагерь через час, Софа смотрела на меня с какой-то глупой надеждой.

‒ Ну что?

‒ Ничего страшного, ‒ сказал я. ‒ Они просто думали, что ты хочешь призвать Вельзевула.

‒ Вельзевула? Ужас какой, почему?

‒ Эта гора у них вроде как нечистым местом считается. Раньше тут жили какие-то шаманы или не знаю, кто. Так что им не нравится, что ты тут копаешь. А недавно в деревне две коровы умерли. Ну, тут уже все о сглазе и порче стали говорить. Знаешь, как это бывает.

Но Софа, похоже, не знала.

‒ Как же так. Я же рассказывала им, что мы учёные, что мы ищем допотопных зверей. Я даже показывала им рисунки этих зверей. Даже подарила старосте один рисунок.

‒ Софа, ты переоцениваешь. Здесь люди простые, всех этих модных вещей не любят. Они новости узнают, когда видят профиль нового царя на монетах.

‒ Но они же согласились!

‒ Да на что они согласились? Наверное, подумали, что ты сумасшедшая. Ну решили, раз безвредная и молоко у них покупаешь ‒ и ладно.

‒ И что же теперь делать? ‒ спросила Софа совсем упавшим голосом.

И тут настал мой звёздный час.

‒ Не волнуйся. Я уже всё уладил.

‒ Как уладил?

‒ Я сказал, что ты просто ищешь золото. Они мне поверили.

‒ А Вельзевул как же? ‒ с сомнением спросила Софа.

‒ Они про него сразу забыли, когда я пообещал пожертвовать часть золота общине. Я давно заметил, что материальное у людей превалирует над духовным…

Но Софа не дала мне развить эту прекрасную мысль.

‒ Да, но где мы теперь возьмём это золото?

‒ Не волнуйся, золото будет.

‒ Где? У меня здесь нет ничего. У тебя ведь тоже?

‒ Я не ношу с собой золото. Хотя я не против, чтобы ты поискала в карманах. Нет, не в этом, пониже. Ой, ну зачем же по лицу бить. Никакой благодарности от тебя не дождёшься.

И тут Софа засмеялась.

Я пока не говорил вам ничего про её смех. Оттягивал это сколько мог, но дольше уже нельзя.

О смехе Софы вам надо знать две вещи ‒ хорошую и плохую. Хорошая ‒ это то, что Софа иногда смеётся от неожиданности или даже от злости. В общем, смеётся она часто, а плачет редко. Я знаю Софу больше десяти лет, но она ни разу при мне не плакала.

Вот, а плохая вещь ‒ это сам смех. Возможно, когда-то давно кто-то сказал Софе, что она смеётся слишком громко и неженственно. И с тех пор она стала смеяться как-то преувеличенно по-девчачьи. Как-то вот так: «хи-хи-хи». Впечатление иногда бывает жуткое.

‒ Так всё-таки откуда мы возьмём золото? ‒ спросила Софа, отсмеявшись.

‒ Получим сами. Здесь же есть сероводородный источник?

‒ Да.

‒ Вот и славно, ‒ сказал я, потирая губу. ‒ Ну а железа у тебя, к счастью, достаточно. Значит, мы сможем приготовить пирит.

На следующий день я занялся пиритом прямо с утра. Сначала перегнал раствор селитры с квасцами, медным купоросом и сухой вытяжкой перьев грифона. Так у меня получилась свежая царская водка ‒ достаточно крепкая и злая, чтобы растворить и умягчить железо. Дальше надо было сделать тонкий порошок железа. С этим я тоже справился, благо сито Воронцова у меня с собой было. Никуда без него не езжу.

Ну а дальше началось самое интересное. Через растворённое королевское железо я пропускал сероводород, а полученные кристаллы пирита откидывал на чистую льняную ткань. Здесь самое сложное было ‒ найти нужную температуру и количество сероводорода. (Вам я его не назову. Чёрта с два!) Если сероводорода будет слишком мало, вместо пирита будет выпадать сульфид железа. Его-то за золото не выдашь ни при каких раскладах. Он вообще чёрного цвета.

Сероводородом, конечно, пахло ужасно, но Софа всё равно заходила ко мне несколько раз. Я ждал, что она скажет что-то. Например, как она мне благодарна. Или как я хорошо управляюсь с мехами. Но она вместо этого сказала:

‒ Что-то ты совсем тощий стал.

А потом ещё:

‒ Если хочешь супа, я там на пенёк поставила.

* * *

Пирита у меня получилось целое ведро. Кристаллы крупные и исключительно красивые, по цвету ‒ точь-в-точь, как волосы Софы. Ну или как золото, кому как больше нравится. Раньше у меня такие красивые ни разу не выходили.

Софа увидела мой пирит и сразу заулыбалась, подобрела. Я всегда знал, что золото ‒ лучшее успокоительное. Даже если оно фальшивое.

‒ Это так странно. Он даже больше похож на золото, чем настоящее золото, ‒ сказала Софа, задумчиво перебирая кристаллы.

‒ Его называют «золото дураков».

‒ Я знаю, ‒ ответила Софа. ‒ А может быть, это люди дураки, что назначили золотом не тот материал.

Я хотел сказать, что пирит совсем не ковкий и при нагревании и вовсе распадается, но промолчал. В тот момент это было несущественно.

Мы с Софой были в палатке вдвоём. Между нами в ведре ‒ мой пирит, наш пирит. За стенками палатки ‒ лес и река. И ни одной души вокруг (не считая Софиных студентов, но кто же будет считать студентов в такой момент).

Я приехал к ней, чтобы спасти, и уже почти спас. Она улыбалась мне так, как давно не улыбалась. Как будто не было всех этих глупостей, что мы натворили за время знакомства. Как будто, непонятно за что, нам подарили второй шанс.

‒ Может, выпьем вина? ‒ спросил я. ‒ Надо же отметить. Где тут у тебя штопор?

‒ У меня нет штопора. Возьми нож для бумаг, там на столе.

Я подошёл к её столу, сразу увидел нож. Он лежал поверх конверта.

Конверт был запечатан и подписан, получателем письма значился некий Рудольф. Отправителем ‒ Софа.

Я проглотил комок в горле. Мне она не написала из своих экспедиций ни одного письма. Я вернулся к Софе, открыл вино, разлил по стаканам. Она улыбалась всё так же ласково.

‒ Предлагаю тост. Чтоб нам и дальше так везло! ‒ сказала она.

Мы выпили.

‒ Спасибо тебе, Лев. Без тебя я бы тут совсем пропала. Не знаю даже, как тебя отблагодарить.

‒ Всё просто, ‒ сказал я как можно спокойнее. ‒ Мне нужны кости твоих летающих ящеров.

‒ Зачем? Я думала, ты в это всё не веришь.

‒ Я подумал, что эти кости должны быть удивительно лёгкие и прочные. Я хочу сделать материал, похожий на них. Мне нужно совсем немного. Какой-нибудь обломок подойдёт.

Я уже сам слушал себя с некоторым удивлением. Надо же, как я складно могу врать, если захочу.

‒ Вот как. А я думала, ты приехал мне помочь, ‒ сказала Софа.

‒ Нет. Точнее ‒ не совсем. Я совмещаю приятное с полезным. Подумал, раз уж я здесь, почему бы не выручить старушку Софу. На твоего Рудольфа ведь никакой надежды нет, верно?

‒ Конечно, кости я тебе дам. Но мне тогда оставь кусок пирита, пожалуйста.

‒ Да, конечно. Мне не жалко. А зачем он тебе?

‒ Как зачем? На память.

Мы допили вино. И я внезапно стал собираться. Если говорить честно, то это было бегство, даже почти предательство. Передачу пирита теперь Софе предстояло проделать без меня. Но мне уже и без этого было тошно.

* * *

Самое смешное, что у меня и впрямь получилось воссоздать структуру костей.

Это оказалось несложно. Сначала я засыпал влажным мелом все поры в кости и обжёг заготовку в печи. Кости рассыпались пеплом, а мел остался ‒ в точности по форме пустот. Потом эту меловую заготовку я облил каучуком с мелкой серебряной стружкой и дал ему застыть. И наконец, обработал пара́ми кислоты ‒ тут уже мел растворился. Получилось пористое каучуковое тело ‒ лёгкое и прочное.

Я так всем этим увлёкся, что даже не грустил из-за Софы. По ночам она, конечно, снилась мне ‒ с волосами, золотыми, как пирит, с губами, алыми, как корунд. Но днём я о ней почти никогда не думал.

Три месяца спустя материал был готов.

Когда есть такой чудесный лёгкий материал, то просто невозможно не сделать летающую машину. Этим я и занялся. Не один, конечно. За инженерную часть отвечал Борис с физической магии. Мне надо было только сделать длинные доски и загнуть их особым образом.

Борис вообще оказался человеком предприимчивым. Он был знаком с великим князем Михаилом и сумел заинтересовать его нашей машиной. Князь принял у себя нас двоих, и мы два часа говорили о прогрессе и новых магических изобретениях.

Его дочь княжна Евгения пожелала изучать физическую магию под руководством Бориса и алхимию под моим руководством.

Наконец, летающая машина была готова. Испытания назначили за городом. Вроде бы всё держали в секрете, но народу всё равно оказалось много. Неожиданно в толпе я увидел и Софу. Она стояла с Александрой и незнакомым мне молодым человеком.

Наша машина взлетела плавно и красиво, хоть и медленно. А вот падать стала, наоборот, ‒ быстро, бестолково. Хорошо хоть подняться успела невысоко и упала на кроны деревьев, водитель отделался переломом ноги.

Я не увидел ни дыма, ни огня, ничего вообще, что указывало бы на какую-то неисправность. Только стая мотыльков выпорхнула из кабины.

Борис едва ли не рыдал. У меня на душе тоже было горько.

В этот момент Софа, уже не скрываясь, подошла ко мне.

Она ведь мотыльковой магией давно не занимается, подумал я. Вся теперь с ящерами и гекконами. Тяжело ей пришлось, губы вон до сих пор синие. Чёрт, что за мысли в голову лезут в такой момент.

‒ Снова мотыльки, ‒ сказал я вслух. ‒ Ты повторяешься.

Прошел почти год с того вечера в её палатке. Мы расстались тогда хоть и не возлюбленными, но друзьями. Так почему же встретились сейчас ‒ врагами?

‒ Не было цели тебя впечатлить, Белов, ‒ пожала плечами Софа.

‒ А зачем тогда? Это было некрасиво. Даже зло. Я не думал, что ты такая злая.

‒ Просто я подумала…

‒ Что ты подумала?

‒ Что тебе эта должность не нужна. Вот что.

‒ Неужто ты мне позавидовала? ‒ удивлённо спросил я.

Софа никогда не отличалась ни честолюбием, ни завистливостью.

А может, приревновала?

Когда мы с княжной перешли к практике по зельям, её привозили ко мне в университетскую лабораторию. Карета с гербами стояла прямо там, у подъезда. Бывало, что в перерывах мы выходили в сад, тут уж тем более каждый мог нас видеть.

Выходит, Софа могла приревновать?

Эта мысль меня немного утешила тогда. Но не полностью, конечно.

Я был очень зол на Софу, по-настоящему зол. И было обидно, что вот я так долго грустил из-за барышни, а барышня эта оказалась настоящей змеей, хоть сейчас на эмблему лекарского факультета. Ничему жизнь меня не учит, думал я по дороге домой. И волосы у неё не как пирит, совсем не похожи. Скорее на медь похоже, на медную проволоку. Эта проволока такая же колючая бывает.

К великому князю нас, ясное дело, больше не звали, Борис к своей задумке тоже охладел. Я поехал на Север смотреть новые месторождения апатитов.

В общем, о заговоре князя Михаила я там и узнал.

Вы, может, уже не помните об этом, но дело тогда было громкое. Шутка ли ‒ сам брат государя решил против него выступить. Даром что двоюродный.

Михаила, правда, только лишили титула и в дальнюю губернию сослали, а вот всех его приближённых гребли широким неводом. Разбираться, кто знал о заговоре, конечно, было недосуг. Многих послали на каторгу, а кое-кого ‒ и на виселицу.

Прелестную Евгению, к счастью, обвинять не стали, она уехала с матерью за границу. Даже написала мне оттуда письмо, очень трогательное. А через полгода вышла замуж за какого-то английского баронета.

Ну что вам сказать? Я начинал писать благодарственное письмо Софе четыре раза. И четыре раза всё выбрасывал. То мне казалось слишком слащаво, то слишком пафосно, то сухо.

Потом решил, что время уже упущено. Решил послать ей письмо к Рождеству и там написать и о заговоре, как бы невзначай. Мол, надо же, как неожиданно и удачно вышло, спасибо тебе, дорогая Софа.

Но она написала мне раньше. Я долго смотрел на нарядный конверт, не решаясь распечатать. А оказалось, там и не письмо вовсе ‒ серебряный квадратик, пахнущий дурацкой сиренью.

Приглашение на свадьбу Софы. Её мужа звали не Рудольф, и я его вообще не знал.

* * *

Я приехал на свадьбу почти вовремя.

Происходило то, что я ненавижу больше всего, ‒ разговоры и бессмысленное хождение. Людей было много, бо́льшую часть я не знал.

Хорошо, что Софу я увидел почти сразу. Она была в кружевном платье цвета свежеосаждённого хлорида серебра. Возле ключиц воротник платья почти сливался с ее кожей, и казалось, что плечи Софы поднимаются из пены. Волосы убраны в высокую причёску, украшены чайными розами.

Я протянул ей букет, она сразу чихнула. Потом ещё чихнула. И ещё раз.

‒ Прости, я забыл, что у тебя аллергия на лилии!

Я репетировал эту фразу по дороге, но вышло всё равно неестественно.

‒ Ничего страшного, ‒ ответила Софа.

Она как будто совсем на меня не разозлилась. И вообще ‒ выглядела невыносимо умиротворенной и счастливой.

‒ Софа, мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста, давай выйдем на балкон, ‒ сказал я, когда она избавилась от букета.

‒ Белов, ты что? Здесь вообще-то моя свадьба. А вон тот, во фраке. Видишь? Это мой жених, будущий муж. Какие, к чёрту, балконы?

‒ Будем считать это экспериментом. Чего стоят все ваши клятвы, если ты даже не можешь выйти на балкон со старым другом. Разве можно вступать в брак вообще без доверия?

И тут Софа, наконец, засмеялась. Я не слышал её смеха так давно!

‒ Ну хорошо, ‒ сказала она, ‒ только ненадолго.

Она подошла к жениху. Я следил за ней глазами. Было всё так же шумно, он наклонился к ней, она привстала на цыпочки, держась за его плечо. Смотреть на это было невозможно, просто невозможно. Поэтому я оглядел залу. Всё было роскошно убрано, всюду горели свечи. Похоже, жених Софы неплохо раскошелился. Во всех вазах стояли её любимые цветы, похожие на белые запятые. Я вот опять забыл, как они называются, а жених сумел их купить.

Промелькнула мысль, что я недостоин Софы, что она будет счастливее с ним, но я её отбросил. Это было сейчас несущественно.

Наконец мы с Софой вышли на балкон. Там, наверное, было прохладно. Во всяком случае, я сразу начал дрожать.

‒ Софа. Я просто хотел сказать, что очень благодарен тебе. Я тогда ничего не понял. Но ты же буквально… Ты спасла мне жизнь.

‒ Ну что ты, право.

‒ Ты знала о заговоре?

‒ Догадывалась, ‒ кивнула Софа.

‒ Спасибо тебе!

‒ Ничего. Считай, что мы теперь квиты. Ты ведь тоже меня спас ‒ тогда с пиритом.

‒ Нет, мы не квиты. Ты спасла меня ещё раз, когда дала мне гекконов.

‒ Кстати, как он поживает? ‒ спросила Софа.

‒ Он поживает хорошо. У моих родителей. Софа, послушай меня. Тебе не нужно выходить за этого… как его.

‒ За Алексея.

‒ Вот, тебе не нужно выходить за Алексея. Тебе нужно выйти за меня. Да, я не так богат, но это временно. Я могу продать много своего лёгкого материала. Я это сделаю, потому что ты нужна мне, Софа. Все открытия мира ничего не стоят без тебя. Когда я что-то придумываю, мне всегда первым делом хочется рассказать об этом тебе.

‒ Ты никогда мне этого не говорил, ‒ тихо ответила Софа.

‒ Зато теперь сказал.

Внизу в парке зажигали фонари.

‒ Мне кажется, ты просто хочешь испортить мою свадьбу, ‒ задумчиво сказала Софа.

‒ Да нет же. Если бы я хотел испортить твою свадьбу, я бы взорвал торт, например. Или подмешал бы что-то в фейерверки. Вы же будете делать фейерверки? Можно добавить туда вытяжку из семян пустырника, тогда от их запаха всех будет клонить в сон. Да я знаю миллион способов, которыми можно испортить твою свадьбу!

‒ Я поняла. Да, очень доходчиво.

‒ Прости! ‒ выпалил я.

Разговор у нас очевидно не клеился. Но я не готов бы сдаться так просто.

‒ Ты просто хочешь выйти замуж мне назло!

Она покачала головой.

‒ Нет, вовсе нет. С чего ты так решил?

‒ Не знаю, я часто делал что-то тебе назло.

‒ И что же? ‒ быстро спросила Софа.

‒ Ну, на самом деле ‒ почти всё, ‒ честно сказал я, ‒ я всё делал или тебе назло, или чтобы впечатлить тебя, или чтобы не думать о тебе.

Софа стояла очень близко, облокотившись на перила. Очень близко, но поцеловать её мне было нельзя. А через час ‒ будет уже совсем нельзя навсегда.

‒ Софа, ты просто не можешь так со мной поступить. Без тебя ничто для меня не имеет смысла. Всё золото ‒ будто золото дураков.

Фонари уже все горели, парк был полностью освещён.

‒ Хорошо, ‒ вдруг сказала Софа, ‒ я согласна.

И в следующую секунду мы уже спускались по пожарной лестнице. Потом побежали по саду. Софино белое платье хлопало на ветру.

‒ Всё, я больше не могу, ‒ сказала Софа, когда мы вышли через боковую калитку. ‒ Давай вот тут посидим на скамейке.

‒ А твой жених? ‒ спросил я. ‒ Он не будет гнаться за нами?

‒ Не думаю. Вообще-то это актер. Господин Ненайденко из Императорского театра. Хорошо, что ты в театр не ходишь. А то бы узнал его.

‒ Из театра? То есть ты наняла его, чтобы он играл твоего жениха?

‒ Ну да. А то сколько бы ты ещё собирался.

‒ Так что ‒ и свадьба была ненастоящая?

‒ Нет, свадьба как раз вполне. Все приготовления обошлись мне довольно дорого. Так что придётся тебе сделать очень много твоего лёгкого пористого материала. Но только не пирита, хорошо? С золотом дураков нам пора покончить.

Четыре кролика на пути к урагану

Автор: Роман Борисевич

Он себя потерял, кто знает, когда, в какой именно час, день, неделю, месяц или год.

Ф. Скотт Фицджеральд. Ночь нежна

Наверное, я находился в одном из тех редких мест, где парень, сосредоточенно разглядывающий землю под ногами и время от времени бросающий взгляд в экран телефона, не вызывал особых подозрений. Удивительно, что эта мысль вообще пришла мне в голову. Наверное, слишком много подобного стало мелькать в новостной ленте. Чуть позже, понаблюдав за окружающей обстановкой, я пришел к выводу, что глупо что-то прятать там, где каждый уголок земли, не говоря уже о деревьях, обыскивается неугомонными в своей прожорливости существами – белками.

Уже несколько минут я петлял на пятачке среди елей с обломанными нижними ветками, пихты с густой треугольной кроной и хлипкой березы, затесавшейся между ними. На экране телефона, словно на пиратской карте сокровищ, горел красный крестик. Парк, знаменитый своей многочисленной диаспорой белок, стал очередным местом, куда меня привела возлюбленная.

Навигатор уверял, что я нахожусь в правильном месте. Так где же фигурка? Теплое дуновение воздуха взлохматило мои волосы и принесло беспокойные мысли. Может, ее унесло ветром?

За это время мимо прошли несколько человек. Особенно мне запомнились две крашеные блондинки, одна из которых катила прямо по корням деревьев двойную коляску. Наверное, с детства приучают двойняшек к ухабистым дорогам. Ее спутница – платиновая блондинка в розовой кепке с надписью «ICON» – отвлеклась от телефона исключительно для того, чтобы сквозь угольную подводку смерить меня тяжелым взглядом.

Их желание сократить путь к выходу из парка я еще могу понять. Но о чем только думала пожилая пара, когда они, помимо двух визжащих детей, брали в парк охотничью собаку? Неужели белки настолько опасны? Крупный лабрадор пшеничного цвета самозабвенно загонял на деревья одно рыжее чудовище за другим. Но чувство защищенности почему-то не наступало.

Прислонившись спиной к шершавому стволу ели, я еще раз всё осмотрел. Сквозь плотную хвою пробивались ослепляющие лучи летнего солнца. Они играли на металлических дужках очков, заставляя слепо прищуриваться. Прячась от бьющего в глаза света, я наклонил голову и неожиданно заметил торчащие белые ушки.

Вот она!

Между стволом березы и одной из ее веток притаился знакомый сверток из коричневого пергамента. Его венчала белая фигурка кролика – простенькое оригами из бумаги.

Я приподнялся на цыпочки и выхватил сверток. Он оказался на удивление тяжелым, но не настолько, чтобы служить исключительно грузом, не дающим порывам ветра унести фигурку. Бережно отколов булавку, скрепляющую кролика со свертком, я некоторое время разглядывал забавную мордочку, нарисованную фломастером. Затем сфотографировал фигурку с нескольких ракурсов и развернул бумагу.

На листе красивым почерком оказалось выведено очередное, уже третье, четверостишие:

Взирая через стёкла на людей,На их поползновения борьбы,Ты поразил меня меж двух грудейИ бросил на колени для мольбы.

Вновь и вновь перечитывая строки, я неуверенным шагом добрел до ближайшей скамейки. Что это, если не признание в любви? Содержимое свертка, впрочем, пошатнуло мою уверенность: внутри пергамента оказалась горсть фундука. Это очередной «сладкий приз»?..

В кармане брюк завибрировал телефон – звонил «Олег Алексеевич». Сделав в уме заметку переименовать контакт, я надел наушники и нажал на значок «ответить».

– Тебе понравились строки?

Каждый раз, когда я слышал этот голос, меня утягивало в блаженную пустоту. Мягкий и обволакивающий, словно пуховое одеяло зябкой осенью, будоражащий и горячащий, как после глотка крепкого алкоголя. Сразу хотелось творить… но непременно рядом с его обладательницей. Наверное, именно такими голосами сирены заманивали моряков на скалы.

– Ты упомянула груди… – неторопливо начал я. – Мне ждать пикантных фото?

– Боже… – выдохнула «Анна Керн» в микрофон. Она сделала паузу, и я почти увидел девичью улыбку, возникшую у нее на лице. – Что-то еще – кроме слов о моей груди – тебя зацепило?

Говорила она всегда немного торопливо, при этом четко выговаривая каждое слово.

– Дай подумать… – Я изо всех сил сжал фундук в кулаке – скорлупа не поддалась. – Еще ты опустилась на колени…

– Лишь для мольбы!

– Ты верующая?

– Пожалуй… нет, – неуверенно ответила Анна.

– Тогда зачем ты так поступила?

Прикрыв глаза, я сосредоточился на мягком звучании ее голоса. Широко распространено понятие любви «с первого взгляда». А если не было этого взгляда? Насколько реальными могут быть чувства к той, кого никогда не видел, даже на фото? Даже имя, настоящее имя той, кто представилась как «Анна Керн», оставалось для меня тайной. Однако каждое слово этой девушки вызывало такой мощный выброс дофамина в мозгу, какой испытывал разве что Одиссей, привязанный к мачте корабля. Мы оба слышали прекрасные голоса, но не могли последовать за ними.