Лето, в котором снова ты

Оля стала озираться по сторонам, пытаясь понять, где она находится, и что есть вокруг.

В стороне виднелись городские ворота и каморка стражи. Оттуда она пришла. От ворот в обе стороны шла городская стена, высокая и неприступная. По бокам от входа стояли крытые мешковиной телеги. Далее взгляду открывалась городская площадь. Удобное расположение для приезжих купцов позволяло бойко вести торговлю: по периметру площади рядами, как сиденья в цирке, располагались торговые палатки – естественно, с утра ещё пустовавшие.

"Здесь центр всей городской жизни должно быть,"– смекнула Оля, – "значит, можно будет раздобыть еды. Только вот платить мне нечем. Да и что с одеждой делать? Я слишком бросаюсь в глаза. Стащить разве что с веревок, если кто-то сушит? Для этого придётся уйти подальше в город, здесь поблизости жилья не вижу, всё какие-то лавки. Утром и днём буду тут, как на ладони, не спрячешься… "

В центре площади стоял эшафот. Оля тревожно сглотнула.

"Твою ж мать… А вдруг эти охранники меня повесят? Только за что? Учить надо было историю в школе… За что назначали смертную казнь в 16 веке? Я ведь не убийца… Но воровать вещи явно не стоит, мало ли…", – Олю пробрал мороз по коже, то ли от холода, то ли от ужаса.

Тем временем солнце уверенно взошло над горизонтом. Охранники вышли из своей будки и отправились отворять городские ворота. Со стороны города с топотом подтягивались две вооружённые дружины. Одна из дружин вышла из ворот и отправилась в сторону леса.

"Наверное, патруль. Значит, в лесу должна была быть ещё одна такая дружина. Странно, что я никого не видела…"– Оля продолжала наблюдать за происходящим.

От второй дружины отделились трое: коренастый, крепкий бородатый дядька на таком же основательном коне, и двое пеших воинов. Вся дружина была одета одинаково: в шлемы и кольчуги, на поясах висели ножны с мечами, а за спиной луки и колчаны со стрелами. И только тот воин, что был на коне, на пике шлема имел красный кусочек длинной шерсти, развевающийся на ветру, золотые поручи и красные сафьяновые сапоги.

"Наверное, это их главный. Начальник охраны может…"

Прошла смена караула, и вчерашние дружинники – Аким и Всеслав – повели новоприбывших к клеткам.

– Вот, кого изловили намедни, – начал Всеслав, – этот вот похитник. Все юродивым прикидывается, да кошели на площади вытаскивает. Ещё и боярынь смел щипать да неприличия показывать! Больно прыскучий, насилу споймали!

Начальник брезгливо посмотрел на просыпающегося нищего.

– Кто таков и чей будет?

– Гришка Прокуда. Ничей он. Бродяжничает.

– Надысь уж дважды попадался Прокуда этот. Не уймется, шельмец, сколь ни секи! Совсем распоясался. За бродяжничество и воровство вздернуть!

Бродяжка ещё не успел и опомниться, а его жалкой жизнью уже распорядились.

Отдав приказ, он прошёл три шага и встал напротив камеры, в которой сидела Оля. Решив, что на эшафот ей вовсе не хочется, она поднялась с пола и решила проявить максимум обаяния и харизмы для спасения собственной шкуры. Учтиво присев в книксене, Оля поздоровалась:

– Здравствуйте, уважаемый начальник полиции!

Изумление воина выдала поползшая вверх кустистая бровь:

– Ужель гречанка? Не по-нашему баешь!

Оля смутилась и закивала.

"А что, за иностранку можно было бы сойти. Почему только гречанка?"

– За какие пригрешения в неволе? – главный перевёл взгляд на подчинённых.

– Буйствовала, ругалась матершиной, кричала да бесчинства учиняла.

"Вот гад! Какие я тебе бесчинства тут учиняла?!"– Оля сверкнула злым взглядом на Всеслава.

– Врешь! – рыкнула она.

– Клянусь! Ещё и расправой прокурорской угрожала, да про полицию все говорила, – Всеслав довольно потёр ладони.

– Полиция в Греции – горстка рабов, что челядь непокорную гоняют, – проговорил зычным голосом главный, – что же ты, гречанка, главным рабом меня считаешь?

Мужчина вперил в неё взгляд суровых глаз, и Оля в очередной раз ощутила, как плохо не знать истории, когда попадаешь в такие переделки. Из оправданий у неё было лишь одно: учась в школе, да и после неё, она совершенно точно не собиралась попадать в средневековую Россию. Однако оправдания никак не помогут в деле.

– Простите, я ошиблась, порядков ваших не знаю, – Оля стыдливо склонила голову и густо покраснела, будто отличница, впервые не выучившая домашку. Пожирающий стыд подкреплялся страхом за свою жизнь, ведь буквально минуту назад человека легко и быстро приговорили к смерти.

– Десять плетей, документ ей справить, да нехай идёт восвояси. Авось найдёт приют на земле Русской да ремеслу какому сгодится.

Оля закрыла глаза, облегчённо выдохнула и села обратно на пол, даже не пытаясь унять дрожь в руках и ногах.

"Ещё поживу, значит…"

– А тут у нас теребень кабацкая…

Прописав проститутке и запойному солдатику – её клиенту – по десять и двадцать плетей соответственно, начальник караула удалился, уведя с собой ночную смену. Дневной караул готовился к приведению наказания к исполнению.

Дружина рассредоточилась по площади.

В городские ворота понемногу стали стекаться повозки купцов, груженые разными богатствами. Местные торгаши тоже приходили из глубины города и занимали места на площади, раскладывали свои товары.

В очереди на получение своего наказания Оля оказалась третьей.

– Ступай, ступай, пропойца, – подгонял новый караульный, – уж палач застоялся тебя дожидаючи.

Оля перевела взгляд на эшафот. Рядом с ним стоял мужчина в красном мятле и такой же шапке. Тяжёлый взгляд из-под густых бровей заставлял вздрогнуть и отвести свой взгляд в сторону.

Караульный передал заключённого двоим дружинникам. Парень не сопротивлялся. Снял, рубаху, как было велено, и встал лицом к народу. Насмешливый взгляд ещё хмельных глаз не выражал ни капли раскаяния.

– Раз!

Плеть просвистела в воздухе и мягко затихла, полоснув парня по спине. Онемевшую вмиг площадь огласил громкий вскрик.

Оля в ужасе зажала уши и отвернулась, не в силах на это смотреть. Из глаз сами потекли слезы – то ли от жалости, то ли от страха. Оля хватала ртом воздух, отчаянно борясь с нарастающей паникой. Но крики мучавшегося человека были слышны, что бы она ни делала. Прятаться было негде, её ждало то же самое.

Крики затихли. Оля вытерла уже порядком испачканное лицо рукавом и повернулась. Парня в бессознательном состоянии уносили под руки с площади. Спина была вся в кровавых полосах, рубаха изодрана.

Следующей забрали проститутку. Казалось, она не боялась вообще ничего. Кокетливо подмигнув караульному и покачивая бёдрами, она двинулась к палачу. Оля не слышала, что она ему говорила, но когда женщина подняла руку к его лицу, желая, видимо, приласкать и воззвать к его мужскому началу, она тут же поплатилась за свое нахальство. Двое дружинников резко схватили её и бросили навзничь. Палач брезгливо плюнул под ноги и принялся приводить наказание в исполнение.

Десять вскриков. Никто не пришёл за ней. Избитая и униженная, она уползала с площади сама. Никто даже не повернулся в её сторону. Не попытался помочь. Все сторонились и отводили взгляды.

"Вот и я так поползу, одна…"– с ужасом подумала Оля.

Вдруг возле клетки появилась птица. Чёрный хвост с зелёным отливом красиво свернул на солнце.

– Глаша? – не поверила Оля своим глазам.

– Кррра, дерррржись!

Сорока стремительно вспорхнула и улетела в сторону города.

Караульный отпер дверь. Не дожидаясь грубых понуканий, Оля сама вышла из клетки и на ватных ногах пошла на площадь. Приговоренный к смерти псих из соседней камеры разговаривал сам с собой и жутко смеялся, не обращая внимания на происходящее вокруг.

Дружинники встали спереди по бокам от Оли.

Она скинула ветровку, оставшись в тонкой майке. Утренний холод моментально пробрал до мурашек. Своим взглядом ловила взгляды из толпы. Любопытствующие. Народ шушукался и показывал на неё пальцами, будто на диковинку.

"Гиены… Падальщики…"

Из толпы на неё внимательно смотрели два пронзительных огонька глаз. Мальчуган в тёмном плащике с капюшоном смотрел на неё внимательно, не мигая.

"Почему он так смо…"

–Ааааааа!

Первый же удар обжег ей спину, рассекая кожу. Снова непрошенные слезы.

Оля рухнула на колени.

– Два!

– Аааааууууу!

– Три!

Хриплый вскрик и ощущение, что плеть прошлась ей сквозь мясо до костей. Держаться гордо и вертикально больше не было сил. Оля упала на червереньки, чтобы не пробороздить лицом мощеную площадь.

В десятый удар палач, казалось, вложил все оставшиеся силы. Последний вскрик, полный боли, и тут же второй, уже не её:

– Олюшка моя!

Перед лицом мелькнул знакомый кожаный браслет. А затем обступившая её темнота забрала с собой и боль, и отчаяние, и надежды.

***

Геленджик, 2018г

– Ну ты и крепкая дамочка, скажу я тебе! Другая бы ныла, не переставая, а ты вон даже не пискнула! – Саша восхищённо смотрел на Олю.

Оля засмущалась от его похвалы, и, спрятав порозовевшие щёки, наклонилась пристегнуть ремень безопасности. Ехать спереди и сидя ей нравилось куда больше, чем лёжа буквой «зю» на заднем сиденьи и задирая ноги вверх. И близость этого молодого человека почему-то стала ей приятна. Тёплое ощущение спокойствия и надежности – вот что сопровождало Олю все время, что она была с ним. Впервые за время самостоятельной жизни ей действительно не нужно было держать весь мир на своих плечах. Потому что Саша взял все на себя.

Пока он вёл машину, Оля украдкой рассматривала его профиль, отмечая про себя все новые детали. Лёгкая отпускная щетина на загорелых щеках. Голубые глаза, каштановый ёжик волос… Уверенный взгляд вперёд. Сильные руки лежат на руле, так непринуждённо, мужественно…

– Ты меня разглядываешь, – улыбнулся Саша и, повернувшись, поймал её взгляд, – я все видел!

Оля рассмеялась. Быть пойманной им врасплох оказалось не страшно, а почему-то весело и непринуждённо.

– Ладно, попалась, – очаровательно улыбнулась ему Оля. И тут же серьёзно глядя ему в глаза добавила:

– Спасибо, Саш. Я очень ценю то, что ты для меня сделал.

Калинин столь же серьёзно посмотрел на неё в ответ и кивнул.

Машина остановилась на парковке отеля. Саша вышел и открыл для Оли пассажирскую дверь.

– Саш, не таскай меня, я теперь уже сама дойду.

– Не сомневаюсь. Но все же хочу тебя проводить до номера, если не возражаешь.

Оля совсем не возражала, и даже наоборот, хотела этого. В сопровождении Саши Оля гордо похромала в гостиницу.

– Вот мы и на месте, – Оля достала ключ-карту от комнаты.

– Справишься дальше сама?

– Да, все будет в порядке. Эля поможет, если что.

Саша взглянул на экран пискнувшего смартфона и хитро улыбнулся.

– Если и поможет, то не прямо сейчас. Они с Вадиком гуляют по набережной. Сработало!

– Вот это вы ребята свахи! А как чисто сработали, что она даже ничего не поняла! – Оля рассмеялась и бросила взгляд на руку Саши, в которой он держал телефон. Белесый след на запястье намекал, что чего-то не хватает.

– Саш, а браслет твой где?

– Ой, – растерянный взгляд скользнул по руке, – снял перед игрой, а потом, видимо, там и забыл. Убегали-то мы впопыхах…

Саша вдруг помрачнел.

– Он так важен? Что в нем такого, что ты так расстроился?

Не ожидая, что его пригласят в комнату, Саша сполз по стенке и сел на ковровую дорожку прямо на полу в коридоре. Оля присоединилась. Саша взъерошил волосы на голове, нервно усмехнулся.

– Да уж, не о таком хотелось с тобой разговаривать, но чего уж скрывать…

Оля не торопила его. Саша начал рассказ:

– Мне тогда 16 было, и я был редкостным засранцем, как сейчас понимаю. Родителям кровь сворачивал своим подростковым бунтом. Пил и курил – это только вершина айсберга, хотя и этого уже хватало, чтобы с родителями всегда быть в контрах. Я тогда с парнями в рок-группе играл, был солистом, сам песни писал. Ну и собирался бросить учёбу и начать карьеру рок-музыканта. Прямо не дожидаясь окончания 11 класса.

Оля присвистнула.

– О как, так ты у нас почти медийная личность? Истинный бунтарь… Смотрю на тебя и даже как-то не верится.

– Гордиться здесь нечем. Естественно, родители были категорически против и требовали получения аттестата и поступления в ВУЗ, чтобы в армию не угодить слишком рано. И в какой-то особо острый момент нашего противостояния лишили меня карманного финансирования: только кормили дома и все. Никаких развлечений. На телефон мой установили родительский контроль – парню в 16 лет! Я жёстко психанул, оставил дома мобилу, собрал только самые необходимые вещи на первое время, и ушёл из дома. Мы тогда с парнями из группы тусовались в гараже у одного из них. Точнее, гараж был отцовский. Я с разрешения того пацана поселился там. Естественно, никто не знал об этом. Буквально второй же ночью его отец пошёл в гараж – как я потом узнал, в поисках "политического убежища"от разборок с женой. Шёл взвинченный, а в гараже ещё и парень какой-то чужой оказался. Не признал меня в темноте, подумал, что я или бомж, или грабитель, и ввалил мне таких отборных звездюлей, что я оказался в больнице с сотрясением.

Глаза Оли округлялись все сильнее. Она поверить не могла, что вот этот вот тихий, спокойный и невозмутимый Саша в прошлом имел столь разнообразные приключения на неугомонную задницу.

– Родителей моих нашли быстро, они сами меня искали, обзванивали больницы. Естественно, мама в слезах, отец в шоке. Но ничего мне не сказали, не ругали, не кричали, не обвиняли. Уж лучше бы наорали, я бы тогда себя таким ослом не чувствовал… Я думал, что я не заслуживаю своих родителей. Они всегда ради меня старались, а я повёл себя, как неблагодарная свинья. Мало того, что сбежал, наплевав на них, так ещё и нашёлся в беспомощном состоянии… Облажался по полной. В общем, я тогда убедился, что рановато мне ещё свою отдельную жизнь начинать.

Когда меня выписали домой, мама на выписку подарила мне этот браслет со словами: "Помни, сынок, что мы любим тебя, даже когда ты творишь что попало, бунтуешь, сбегаешь. Ты наш сын, здесь твой дом, и его двери всегда будут открыты для тебя!". С внутренней стороны у него выбита надпись: "тебя ждут дома".

Я с тех пор этот браслет так и ношу, снимаю лишь изредка. Он мне служит немым напоминанием. С рок–группой мы в итоге вскоре разбежались. Я все–таки закончил школу, в ВУЗ поступил… Больше я не позволяю себе забывать, благодаря кому я являюсь тем, кто я есть.

– Твои родители мудро поступили тогда, нужно отдать им должное. Смогли не обострить конфликт, а решить его, показав свое принятие…

– Да, с возрастом только начал понимать, чего им стоил этот эпизод, сколько душевных сил на него ушло.

– Саш, у меня только один вопрос.

– М?

– А чего вот ты расселся тут сейчас со мной на полу? Бегом давай на площадку и ищи свой браслет! Позвони парням, может они забрали. А мне потом напишешь, нашёл или нет.

– А ты? – на лице Саши отразилось искреннее недоумение, – до прихода подруги как будешь справляться?

– Легко, непринуждённо и с походкой от бедра! Ну правда, я уже на месте, ранение заштопано. Все будет хорошо. Номер мой запиши и беги.

Вместо прощания – улыбка и лёгкое касание пальцами ладони. Как обещание, что все ещё только начинается.

***

Сознание понемногу возвращалось. Вместе с сознанием возвращались и прочие ощущения: боль в спине, сухость во рту, тяжесть в голове. Слух улавливал голоса поблизости, но не удавалось разобрать, кто и о чем говорит.

Оля открыла глаза и прислушалась внимательнее:

– Лист висит кружавчиками.

– Убери ногу из кружки, а то хвост торчит.

– А иначе в хороводе спляшет интеграл?

– Три гвоздя в розетке!!!

"Бессмыслица какая-то… Кто это говорит? И где я вообще?"

Оля лежала на животе на невысокой кровати. Комната была светлая, ухоженная. Стены отделаны деревом. Окошко со светлой вышитой занавеской открыто, свежий ветерок приятно продувает помещение. В зоне видимости был подсвечник с наполовину сгоревшей свечой, стол с двумя стульями. Та стена, у которой Оля лежала на кровати, оказалась при ближайшем рассмотрении печью, а низкая "кровать"– лавкой. В углу светилась лампадкой божничка с иконами, с которой вниз свисал рушник.

"Так, давай думать. Я не в плену. Меня даже заботливо положили на живот. Прилетала Глаша, значит это снова адресная помощь от бабы Груни. Ну а от кого ещё? Я здесь не знаю никого… Но дом не её. Или это типа её городская резиденция? Так много вопросов, так мало ответов… А второй голос? Говорят двое…"

Оля зажмурилась, прокручивая в голове произошедшее с ней.

"Я чётко слышала, как меня кто–то назвал Олюшкой. До слез похоже на голос Саши. И браслет этот ещё такой похожий мелькнул. Скучаю по нему до галлюцинаций… "

– Слышишь, завозилась? Пить неси, очнулась, – до Оли донесся звонкий мальчишеский голос.

Послышались мягкие шелестящие шаги.

В комнату вошёл мужчина лет сорока. В лаптях, простых рабочих штанах и льняной рубахе с поясом. Тёмных волос и бороды уже коснулась седина, но глаза цвета неба были все такими же. Только чуть добавилось морщин. И браслет все так же был с ним. Саша.

"После всего, что произошло, я думала, что удивляться больше нечему…"

Откуда хватило сил – Оля тигрицей соскочила со своего места и бросилась обнимать своего любимого. Деревянная кружка с водой с глухим стуком упала на пол из его рук.

– Хороший мой, ты живой! – неверящим взглядом Оля посмотрела на него, провела дрожащими пальцами вдоль лица вниз, по плечам, и снова прижалась к нему. Ухом к груди. Слушая стук родного сердца.

– Живой, Олюшка, живой, – Саша будто оцепенел и как-то сдержанно и неловко провел ладонью по её голове.

– Как же так вышло? Я же тебя похоронила, а ты тут… – Оля смахнула слезы, – как ты тут оказался вообще?

– Да, расскажи ей, Александр, надобно ясность внесть, – в комнату вошёл мальчик. Тот самый, с площади, который смотрел на Олю из толпы так внимательно.

– Саш, это кто? – напряглась Оля.

Тут мальчишка сел на стул, облокотился на стол, посмотрел на Олю с насмешкой и вызовом и провел рукой возле лица снизу вверх.

Вместо нахального мальчишки на стуле горделиво восседала баба Груня.

"Действительно, можно переставать уже удивляться. 16 век, восстание из мёртвых, бабка скины меняет…"

Оля усилием воли сдержала позыв заорать и начать показывать пальцем.

– Как ты уже поняла, это баба Груня. Она меня на площадь привела. Я как раз в кузницу свою собирался, работать пора было. Тут Глашка прилетела, вопит "Карраул!". Пришлось всё бросить и бежать за ней на площадь, на полпути встретились с бабой Груней. Она мне все и рассказала.

– Мне теперь тоже расскажите.

Баба Груня прокряхтелась и начала рассказ.

– Уж десять лет тому, как было. Прилетела Глашка. В лесу, говорит, у поганой реки, человека выбросило. Из воздуха сразу наземь. Раненый, пропадёт. Я Глашку отправила за медведем, в помощь, а сама горлицею обернулась – да туда. Старушачьи-то кости уже не такие прыткие да гибкие, приходится приспосабливаться. А сверху-то и обзор лучше. Нашла я его быстро. Лежал мокрый, в кровище, лицо изрезано, в обмороке. Головою крепко был ударенный. Одет-обут не по-нашему, лицо выбрито, как у иностранца. Я на медведя–то его сложила, чтоб довёз, а сама рядом бежала, следила, чтоб не упал.

Неделю лежал, очей не открывал. Боролся. Выкарабкался. Я раны ему промыла, да подлечила его, как умела.

– Я когда в себя пришёл, долго поверить не мог. Сначала даже вспомнить не мог, что случилось, как я сюда попал. Потом стали отдельные кусочки вспоминаться: мы ехали по мосту с коллегами, за рулём был руководитель фирмы, куда мы приехали, спереди я, а сзади товарищ мой Олег, с кем в командировке вместе были. Я уронил телефон вниз, и, чтобы подобрать его, отстегнулся. Разгибаюсь – нам в лоб несется фура, на встречную полосу выехала. Помню сильный удар, и как я вылетаю через лобовое стекло. Дальше – темнота и баба Груня.

Оля зажмурилась и потерла переносицу.

– Это похоже на какую-то аномалию…

– Да, яхонтовая, верно сообразила. Вас утащило из разных мест и из разного времени в одну поганую реку. Зыбкое то место, тягучее. Я когда тебя увидала, сначала сомневалась, но потом поняла, что вы с Сашей связаны как-то. На тебе сильно ощущалась его энергия. Хотела вас друг дружке показать, да сбежала ты, прыткая да дурная.

– Десять лет назад? Ты здесь уже целых десять лет?!

– Да. А ты совсем недолго ведь?

– Саш… Я тебя похоронила неделю назад. Всего неделю. Для меня ты исчез буквально недавно.

– Как ты меня могла похоронить, если меня там не было?

– Гроб закрыт был. Сказали, не открывать, останки в состоянии фарша. Естественно, мы не заглядывали… Получается, вместо тебя похоронили часть твоих товарищей…

– Мда… Вытащили мясо, поделили на три гроба поровну, и не разбирались, кто где, – Саша скривился, – как родители?

– Плохо, Саш. Постарели на глазах. Тяжело пережили твою смерть.

Саша поменялся в лице, сжал кулаки.

– Да живой я!

– И я живая. Но они об этом не знают. Да кто им расскажет-то? Да и расскажут – никто не поверит…

– Сами и доложитесь, как вернётесь, – подала голос баба Груня.

Калинин с Олей одновременно посмотрели в её сторону.

– Вы сами говорили, что этой рекой нельзя воспользоваться, чтобы вернуться назад, – скептически заявила Оля, – что изменилось?

– Ты, девонька, пока по лесам шастала да с дружинниками бранилась, я с ковеном своим речь вела. Описан в одной книге способ, как уйти вам туда, откуда пришли, вместе. Способ нехитрый, понятный, но силы требует много и одной особенной вещицы.

– И что для этого нужно? – глаза Оли загорелись, но тут же потухли. Она вдруг поняла, что Саша… Не рад? Не рад её видеть? Не хочет вернуться? Просто молчит. Отошёл в сторону.

Баба Груня захохотала своим клокочущим смехом.

– Так уж сразу и скажи тебе, девица! Не за просто так мне знания дались –не за просто так и тебе помогу.

– Чего вы хотите от меня?

– Скажу опосля. Завтра с утра я приду. А сегодня, молодые, потолкуйте–ка о своём. Много вам нужно обсудить да обкумекать.

С этими словами ведьма обернулась вокруг себя и снова стала мальчишкой. Насвистывая и вприпрыжку, парнишка выскочил из дома и скрылся в городской толпе.

Глава 4. Цена свободы

– Вот, клади на лавку. Да не так, переверни же её, горе луковое! – дал указание парнишка.

Саша осторожно сгрузил Олю на лавку. На предплечьях остались следы крови.

– Раны надо промыть. Воду тёплую давай из печи да ушат готовь.

Саша принялся выполнять поручения ведьмы, не забывая задавать вопросы:

– Как она попала сюда? И как ты узнала, что мы знакомы?

Ведьма открыла котомку, достала несколько баночек и стала смешивать лечебную мазь для Оли. Саша осторожно снял с Оли разорванную майку, намочил чистую ткань и стал смывать с неё грязь и кровь.

– На ней твоя энергия. Я как её увидела, сразу про тебя вспомнила. Надо было сразу тебе весточку послать, да я ошибиться опасалась. А вот как она сюда попала…

Ведьма крепко призадумалась, продолжая помешивать в ступке. Затем поставила её на стол.

– Давай-ка перевяжем её. Бери мазь, наноси, а сверху чистым полотном закрой.

Саша положил мокрую тряпку обратно в ушат , вытер руки и намазал раны на спине Оли толстым слоем лечебной смеси, накрыл куском ткани. Длинный кусок полотна продел под животом и сделал повязку.

– Ну-ка айда сюда! – приказала ведьма и подошла к Оле, – возьми её за руку. За правую.

Калинин отстранённо кивнул и взял холодную ладошку Оли. Внутри все переворачивалось от этого простого прикосновения, только вместо трепета была тревога. Ведьма в образе мальчишки прищурилась, глаза засветились зелёным светом, как у кота в темноте от пламени свечи.

Синеватое свечение вокруг Оли было слабым. Чуть сильнее, зелёным цветом, переходящим в жёлтый возле головы, светился Саша. И ярко горела красная нить, соединяющая их, да не просто так. Нить от сердца Саши проходила в правую руку Оли.

– Вот оно что…

– Да что там, баб Грунь? – нетерпеливо спросил Саша.

Баба Груня прошептала заклинание от подслушивания и взяла девушку за руку.

– Ты дарил? – кивнула она на кольцо. То самое, из белого золота с голубым топазом, цвета Олиных глаз-океанов.

Саша сглотнул.

– Да, когда замуж её позвал.

– Это оно её сюда привело. К тебе прямиком. Ты – будто звезда её путеводная, маяк, а кольцо – будто компас.

– У меня, получается, тоже маяк или компас были? Как я-то сюда попал?

– Мыслю я, что да, было кое-что. Да сразу не поняла я, что это было. А рядом с Олей он проявился, загорелся.

Ведьма показала пальцем на браслет Саши.

– Сними-ка, яхонтовый, наруч свой, да на стол сложи.