Вынужденное знакомство

Да? То есть изображенный на холсте, скажем, шишкинский «Лес», или «Девятый вал» Айвазовского, или «Лунная ночь на Днепре» Куинджи и любое произведение каждого из великих мастеров-реалистов, по исполнительскому мастерству, душевной и физической затратности, таланту и впечатлению, которое они производят на людей, сопоставимо с тем самым «Квадратом»?

Серьезно?

Ну, кому как, может, она чего не понимает, хоть и получила когда-то «отлично» по курсу того самого абстрактного искусства в университете, но крамольно не соглашалась с такого рода заявлениями и оценками.

– Единственное условие, – продолжил излагать пункты своего предложения Игорь Вениаминович тоном уверенного в ее согласии начальника, отвлекая Полю от невеселых размышлений, – для работы в Галерее вам необходимо получить образование маркетолога. Но учебу можно вполне совмещать с работой.

– Ну не знаю… – с большим сомнением протянула Полина, пытаясь придумать, как бы отказаться от такой «заманчивой вакансии». Как-как – а вот так и отказаться. И, не разводя более лишних антимоний, призналась: – Я не ценитель, и вряд ли меня можно назвать любителем современного авангарда.

– Мне известно о ваших взглядах на изобразительное искусство и о вашей специализации, – как о чем-то раздражающе-незначительном упомянул директор «Центра», нехотя отмахнувшись от ее слов легким жестом, словно прогоняя глупую, назойливую пчелу.

И вот именно в этот момент он и озвучил ту самую «неприличную» часть своего предложения, назвав цифру полагающегося Полине ежемесячного оклада.

Где-то шах и даже немножко мат.

Трудно устоять перед соблазном. Охо-хо, ну очень трудно, когда мечтается о своей квартире, не потому что тебе с мамой плохо или трудно живется, а потому что своя-а-а-а… отдельная, а еще машинку давно хочется, а еще…

Полина согласилась.

Пыталась самой себе объяснить и оправдать принятое решение на протяжении всех десяти дней, понадобившихся ей, чтобы уволиться из бюро и уладить формальности по устройству на новом месте. И все уговаривала себя мысленно, приводя аргументы в защиту своего согласия: и что она все равно будет заниматься любимой профессией, и что большое количество современных живописцев и скульпторов работают в реалистичной манере и среди них есть очень и очень талантливые, и что… и так далее, так далее.

И в первый же рабочий день на новом месте ужасно, прямо до навернувшихся слез расстроилась, пожалев и мысленно обругав себя за то, что, соблазнившись деньгами, согласилась на эту авантюру.

Все бы ничего, но вокруг сплошь абстракционизм, авангардизм и иже с ними. Нет, имелись и по-настоящему сильные и вполне достойные работы среди всего этого «изма» и «арта», несколько прекрасных пейзажей и портретов, выполненных в реалистичной манере, – было на чем глазу отдохнуть. Но…

Но от одной только мысли, что ей предстоит объяснять посетителям и потенциальным покупателям, что имел в виду автор, какую такую глубокую идею передавал, изображая хаотично пересекающиеся разноцветные полосы на холсте, и где тут «зерно мудрости» зарылось… Или вложенный другим автором скрытый смысл и откровенный протест инсталляции, в которой на пожарном щите закреплена дворницкая метла с воткнутыми в ветки цветами… От одной мысли об этом ей становилось тоскливо до невозможности, до такой глухой, темной безнадеги, что хоть вой.

Полина попыталась отыграть все назад и быстренько вернуться в родное экскурсбюро, написала заявление об увольнении, честно объяснив директору Галереи свои душевные сомнения, терзания и откровенное недоумение. Но место в бюро было уже занято новой сотрудницей, как говорят на Украине: «Не будет эта Галя, будет другая», а директор, выслушав стенания новой сотрудницы, заявление порвал и временно определил Полину на административную работу, избавив от необходимости общаться с посетителями.

Тоска-а-а-а… Мама до-ро-гая, во что же она вляпалась?!

А когда Поля еще и в институт на заочное отделение по маркетингу в сфере культуры и искусства поступила, то загрустила всерьез, растеряв остатки всякого оптимизма. Это настолько было не ее, настолько не стыковалось с образом мыслей и внутренним миром, с интересами и направленностью профессионального и человеческого развития, что Полине казалось, будто ее жестко ломают, как застрявшее в воротах бревно.

В какой-то момент осознав, что постепенно скатывается в тяжелое уныние как предтечу реальной депрессии, когда уже не только работа и учеба, а все вокруг не радует, не доставляя ни малейшего удовольствия, Полина буквально волевым усилием, покрикивая и ругаясь, заставила себя встряхнуться и приняла такую установку: она изучает маркетинг как интересный предмет современной науки – и все, не более. Просто овладевает знаниями об одной из важных составляющих нашего мира, не собираясь применять эти знания в прикладном разрезе в дальнейшем.

То есть становиться настоящим маркетологом и продавать что бы то ни было ей не обязательно и вообще не надо, не ее это дело. И как-то так она себя уговорила-уболтала, что вскоре даже почувствовала настоящий интерес к предмету именно как к науке, которую осваивала.

Да и на работе дела постепенно начали налаживаться, уже не вызывая внутренней тоски и полного отторжения, особенно когда директор Галереи Генрих Артурович четко и доходчиво разъяснил Полине реалии: никому ничего впаривать и продавать от нее не требуется.

За те несколько лет, что существует, «Центр» давно уже обзавелся определенным и прочным кругом ценителей и любителей разных течений современного искусства и постоянными покупателями и заказчиками произведений в этой стилистике. И так же давно «облагодетельствовал» чуть больше двух десятков художников, выбрав их из непрекращающегося потока поступающих заявок, и они теперь постоянно выставляются и работают с «Центром». Время от времени Галерея «разбавляет» выставки картинами и скульптурами каких-нибудь творцов не из основной «обоймы», порой даже очень удачно. Но в общем и целом костяк «друзей», потребителей-покровителей и «изобразителей» устоялся и всех вполне устраивает.

Полина вроде бы и выдохнула, освобождаясь от внутреннего напряжения и сомнений, но, с другой стороны, было в этом «распределении ролей» что-то гаденькое, что отторгалось нравственной шкалой ценностей ее натуры. Но отступать было некуда и пришлось приспосабливаться к тем обстоятельствам, в которых оказалась.

Приспособилась и даже нашла для себя некую нишу: работала с «левыми», не из обоймы, художниками, упорно продвигая действительно прекрасные работы талантливых людей, по поводу чего Поле приходилось выдерживать целые словесные баталии с начальником.

Да и – тяжелый, покаянный вздох-выдох – деньги-деньги, которые пока никто не отменял, куда же денешься от их притягательности.

Особенно если помнить, сколько ей платили.

Незаметно, исподволь, под влиянием нового окружения, в котором приходилось работать, менялись взгляды Полины, житейские привычки, да и сама она вместе с ними. И уже старое любимое кафе, где давно знакомые официанты, отлично знавшие ее вкусы и предпочтения, практически на пороге встречали горячим кофе латте, именно таким, как она любит, в какой-то момент перестало соответствовать ее нынешнему уровню. И теперь деловые встречи и ланчи она проводила в другом, гораздо более дорогом и престижном заведении. И одевалась уже не в своих любимых магазинах пусть и известных, но не сильно дорогих массовых марок, а в бутиках, которые подходили ей по тому же самому, все растущему и крепнущему статусу и которые порекомендовала одна светская львица из числа постоянных посетителей и покупателей «Центра».

Поля проработала около двух лет в Галерее, пообтерлась, приспособилась к «биоценозу этого аквариума», как назвал инвесторов-покупателей и художников, постоянно сотрудничавших с Галереей, один из «пролетевших мимо» претендентов. Очень талантливый, к слову сказать, живописец и портретист. Очень. Но… неформат, не того течения-направления, которых придерживается политика не только «Центра», но и фонда в целом.

Большая и болезненная для Полины тема – этот самый «неформат», отторгаемый «Центром». Именно из-за таких художников она ругалась с руководством до хрипоты, иногда аж до слез, отстаивая разных претендентов на продвижение, не подходящих под рамки требований, указывала и настаивала на недальновидности такой политики, позволяющей отказываться от реально сильных и мощных работ…

В основном все красноречие Полины уходило впустую, как вода в сухой песок, вызывая лишь недовольство и досаду у дирекции, но изредка ей удавалось все же добиться, чтобы в экспозиции вывесили хотя бы несколько работ тех мастеров, за которых она билась.

Ничего, она нашла иной путь, непростой и далеко не таких возможностей и масштабов, что предоставлял «Центр», но все же какой-то шанс для талантливых соискателей. А жизнь вошла в привычную колею, и Полина, если так можно сказать, даже сделала определенную карьеру – поднявшись с начальной позиции одного из числа помощников директора до заместителя, отвечающего за работу с художниками в выставочном процессе.

Полтора года назад взяла в кредит машинку, неновую, но в очень хорошем состоянии. Пусть пока и не премиум-класса, но ей не форсить, а ездить. А ездить приходится много и часто. Так что взяла.

И-и-и-и… не удержавшись от соблазна, заняв у мамы денег на первичный взнос, Полина осуществила-таки свою мечту, несколько месяцев назад приобрела квартиру в ипотеку. Скромную, но просторную и качественную однушку, пусть и в так называемом вторичном фонде, зато почти в новом, построенном шесть лет назад доме, в прекрасном, очень зеленом районе Москвы и не так уж и далеко от центра города.

Вообще-то мама отговаривала Полю от столь непростого шага в откровенную кабалу, приводя вполне весомые аргументы против. Например, тот факт, что недавно у Елизаветы Егоровны завязались романтические отношения и сейчас бо́льшую часть времени она проводит у своего кавалера. Вот и предложила дочери:

– Ты же еще кредит по машине не выплатила, куда тебе ипотеку-то сверху? Я тут практически не появляюсь, – перечисляла Елизавета Егоровна противоипотечные пункты, – раз уж тебе так припекло жить самостоятельно, я легко могу перебраться к Юре, тем более он настойчиво уговаривает и мы уже не раз с ним обсуждали такой вариант. Я перееду, обставишь все, как тебе нравится, с ремонтом поможем, и живи себе.

– А если вы поругаетесь и расстанетесь? – уже приняв решение, уперто стоя на своем, возражала Полина. – А я к тому времени привыкну жить одна и все под себя обустрою? Нет, это не вариант.

Конечно, не вариант. Какой это мог быть вариант, когда она, просмотрев с риелтором, наверное, больше двадцати предлагаемых на продажу квартир, уже выбрала жилье по душе: вошла, увидела и прямо влюбилась, точно чувствуя – вот она, ее «норка», ее место жизни.

Какая альтернатива? Да ну, бросьте.

Мама вздохнула, поворчала, но денег дала. Василий, кстати, тоже отговаривал от ипотеки, но Полю было уже не остановить, она вдохновилась идеей и думала только о том, как сама сделает и дизайн-проект, и ремонт, и все-все там сама обустроит, подберет интерьер и обставит – самым прекрасным образом.

Чем и занялась с большим энтузиазмом.

Именно в период ремонта-обустройства своей «норки», переживаний, связанных с воплощением дизайн-проекта, поиском и приобретением всяких нужных интерьерных вещичек, одним словом – в момент творческого процесса, в который Поля погрузилась с головой, и вошел в ее жизнь Александр.

Впервые Александр появился в Галерее в день открытия новой экспозиции. Он пришел в компании двух постоянных, очень важных-дорогих посетителей, не пропускавших ни одного светского мероприятия, проводимого «Центром», одних из самых выгодных покупателей-приобретателей художественных работ, проходящих через Галерею. И встретившей их Полине Александра представили как нового сотрудника холдинга.

Как позже выяснилось, только неделю назад Александр, которого переманили из известной крупной компании, занял пост одного из управляющих подразделением в структуре холдинга, далеко не среднего звена, а значительно, значительно выше – еще не топ-менеджера, но в полушаге от этой вершины. Двое его непосредственных руководителей и предложили Александру посетить вместе с ними выставку, да не просто так, а с весьма конкретной целью. Дело в том, что подразделению, которое возглавил Александр, выделили новое помещение под офис в одной из высоток Москвы-Сити, и руководство предложило ему самому, под свой вкус и предпочтения, подобрать живопись для интерьера коворкинга, которым сейчас занимались его замы с дизайнерами.

Господа обратились к Полине с просьбой оказать новому сотруднику всестороннюю помощь в этом непростом деле и порекомендовать работы художников.

Рекомендовать ей никого не хотелось, но отказываться, понятное дело, было никак нельзя, и Полина предложила компромисс: мол, вы, Александр, выбираете те работы, которые вам нравятся и подходят, а я помогу в организации сотрудничества с написавшим их мастером.

Ей было интересно посмотреть, что ему понравится.

Его выбор Полину удивил. Несколько очень сильных работ одной молодой художницы, выполненных в стиле импрессионизма, за возможность выставить которую, к слову сказать, Полина выдержала целую баталию с директором. И… как ни странно, несколько работ космической тематики, типа «образование сверхновой звезды» и так далее, что-то среднее между абстракцией и галактическим взрывом, но очень хорошо прописанных, с прекрасной, тонкой работой маслом.

И этот его выбор да и он сам заинтриговали Полину необычайно.

Александр вообще ей понравился с первого взгляда, да и со второго и третьего тоже: в нем не было никакой типичности представителей «менагеров» высокого звена, как нынче принято на английский манер с сарказмом определять деятелей этой сферы. Ни подчеркнутой напыщенности или преувеличенной деловитости, никакой плохо скрываемой дистанционности с людьми ниже их по социальному статусу, ни эдакого пренебрежительного налета брезгливости по отношению к «плебсу», ни зашкаливающего преувеличенного самомнения.

За годы работы в Галерее Полина навидалась всякого, вынужденная общаться с подобного рода деятелями в избытке и даже с большим перебором. А как ведут себя известные эстрадные исполнители и деятели шоу-биза… это вообще запредел какой-то, там такое из этих «служителей муз» прет, уворачиваться не успеваешь. Не все, разумеется, но многие.

Впрочем, не об этом. Совсем не об этом.

Александр оказался невероятно притягательной личностью. Умный, без сомнения, талантливый в своей сфере деятельности, обладающий отличным чувством юмора и коммуникабельностью, он был позитивен, открыт к общению, улыбчив, прекрасный рассказчик, что с первой же минуты подкупало любого человека, вступавшего с ним в общение.

Он был легок и умел поддержать любой разговор, искренне внимателен к каждому человеку, с которым вел беседу, ему даже не требовалось прилагать усилий, чтобы понравиться или расположить к себе собеседника, – настолько он был раскован, что казался совершенно свободным от любых рамок и жестких условностей.

Обладая цепким умом и великолепной памятью, Александр запоминал всякие мелочи, упомянутые в беседе, казалось бы, вскользь, и умел приятно удивить, то что-то презентовав из того, что упоминалось мимоходом его визави, то помогая решить какую-нибудь незначительную проблему. К тому же, что покорило Полину не в последнюю очередь, Александр обладал хорошим художественным вкусом и в искусстве разбирался хоть и на уровне любителя, но весьма серьезного, а не поверхностного любителя.

Он был яркой, обаятельной, глубокой и многогранной личностью с весьма широкими взглядами. А если присовокупить ко всем вышеперечисленным достоинствам еще и неоспоримую мужскую привлекательность, высокий рост, спортивную фигуру, приятную внешность и явно высокий социальный статус, то понятно…

Конечно, Полина сразу же всерьез им увлеклась и даже, наверное, влюбилась – ну а как тут устоять? Особенно если учесть, что вся эта красота была направлена и обрушена на нее с явной целью понравиться.

Ну да – влюбилась и запала. Что, впрочем, не помешало ей за всем этим великолепием обратить внимание на некоторые нюансы, скажем так, спрятанные за столь блестящим фасадом.

Например, Полю как-то неприятно шоркнуло, когда при знакомстве он представился:

– Александр Борисович. Можно просто Александр… – что вполне сошло бы за легкую шутку.

Ан нет, как позже выяснилось, господин менеджер ни разу не шутил и весьма болезненно реагировал и жестко одергивал, когда кто-то пытался обратиться к нему сокращенным именем, о чем несколько раз напомнил Полине, хотя она и не пыталась обращаться к нему как-то иначе.

Или его манера одеваться исключительно в известные, брендовые марки, всегда подобранные в тон-комплект, безукоризненно выглаженные и один наряд на один выход, дважды на неделе он никогда не повторялся в своих одеждах, даже если это были три выходных дня на природе. Он вообще с каким-то повышенным трепетом относился к вещам и своему внешнему виду. Мог ужасно расстроиться, если сильно помял или невзначай капнул даже простой водой на одежду, не говоря о чем-то более «криминальном».

Ну были, были еще моментики и несколько открывшихся черт характера, неприятно удививших Полю, но на фоне того яркого и замечательного, что проявлял и демонстрировал ей и миру Александр, все они казались настолько незначительными и ерундовыми, что Полина не акцентировала на них внимания, лишь отмечая про себя и не более. Да и не может человек быть безукоризненно прекрасен во всем – только, наверное, уже по пути в рай. А живой человек многогранен, и всякого неприятного добра в каждом из нас хватает.

С первого же дня знакомства они как-то сразу сдружились, Полина с удовольствием посмеивалась над острыми шутками и замечаниями Александра, хохотала над анекдотами, рассказанными им в великолепной артистической манере, заслушивалась его историями или глубокими рассуждениями о хорошо известном ему предмете. И как-то незаметно, за время процесса подбора картин и оформления сотрудничества-договора с художниками, они удивительным образом довольно быстро сблизились.

Александр пригласил ее в дорогой элитный ресторан отметить завершение сделки с Галереей, Полина приняла предложение. Они провели чудесный вечер в шикарном ресторане, долго и с удовольствием растягивая великолепный ужин, закончившийся прогулкой по центру Москвы. Увлекшись, Полина рассказывала Александру об истории домов, мимо которых они проходили, площадей и улиц, по которым шли. Стоял теплый июньский вечер, дул легкий ветерок с Москвы-реки, вдоль которой они неторопливо брели, придумывая и выдвигая разнообразные версии о том, как в этих старинных домах жили люди, что их тревожило и заботило, что радовало…

Плескалась вода, ударяясь в каменные бордюры, расходясь волнами от прошедших по реке катеров, пахло уже отгремевшей буйством роскошного цветения, последней, поздней сиренью и каким-то еще неуловимым, тонко-цветочным ароматом, и Полина, поймав удивительное состояние, когда становится вдруг так уютно, светло и радостно и так спокойно на душе, почувствовала себя совершенно очарованной этим вечером, этой прогулкой и спутником, сопровождавшим ее…

Настолько очарованной, что оказалась у него дома, в его постели.

Так у них начался роман.

Роман, который принято называть гостевым, когда двое живут отдельно, встречаясь несколько раз в неделю то у него, то у нее, зато светские мероприятия, посещения театров, выставок, концертов, друзей-приятелей, выходные за городом – все вместе. И, разумеется, отпуска.

Оба очень много работали, частенько возвращаясь домой ближе к полуночи совершенно измотанными, опустошенными трудным общением с людьми и уставшими, поэтому такой уклад встреч-свиданий и образ жизни был удобен и обоих вполне устраивал. В сентябре они провели потрясающий отпуск вместе, объехав, кроме Англии, практически всю Европу на машине, получив массу впечатлений, радостных, запоминающихся событий, да и вообще – им просто было здорово, комфортно и хорошо вдвоем.

А на Новый год Александр сделал Полине предложение, попросил стать его женой. И сделал это показательно-романтично.

Александр и трое его друзей, скинувшись, сняли на десять дней великолепное, очаровательное шале на одном из альпийских курортов Швейцарии. Просто чудо что за домик, с потрясающим видом на засыпанные снегом горы. Днем – невероятно голубое небо и слепящее солнце, а ночью – словно очерченные карандашом контуры белеющих вершин на фоне черного небосвода, переливающегося мириадами сверкающих звезд. Сплошной романти́к.

Аж дух захватывало смотреть на такую красоту!

Вот под красотой великолепия звездной морозной ночи за окнами, в тепле уютного шале, где потрескивали дрова в большом камине и ломился изысканными деликатесами стол, в первые минуты первого января Александр и устроил свой сюрприз-романти́к. Потребовав тишины и внимания, торжественно опустился на правое колено, протянув Полине открытую коробочку с кольцом, в котором блеснул, не уступая звездам в небе, бриллиант каких-то пугающе больших каратов, под аплодисменты, свист и радостное улюлюканье всей компании.

Полина ужасно не любила и всегда старательно избегала всякой показушности, игры на публику, исполнения никчемных, принятых и навязанных кем-то, как правило, совершенно чуждых нам ритуалов с одной-единственной целью – дабы разрекламировать в первую очередь себя, такого вот замечательного и смелого. Захваченная врасплох предложением Александра, она еле удержалась, чтобы не скривиться от чувства неловкости и досады.

Ей всегда казалось и думалось, что чувства – это материя тонкая, интимная, глубоко личная, не предназначенная для широкой демонстрации и чужих взглядов.

И ее первым естественным порывом было желание немедленно сказать четкое «нет». Наверное, от смущения и неловкости Полина предприняла не самую удачную попытку свести представление к шутке, пролепетав что-то там про «сюрприз-сюрприз». Но по тому, как напрягся стоявший перед ней на колене Александр, как предостерегающе сверкнули его глаза, поняла, что каким-то образом он уловил ее сомнения, душевные метания и чуть было не сорвавшиеся слова отказа. И Полина заторопилась закончить со всей этой историей, чтобы не обидеть возлюбленного мужчину. Ладно, решила она, мы поговорим позже, когда останемся наедине, и приняла кольцо, которое новоявленный миру жених, поднявшись с колена, тут же торжественно надел ей на палец.

Та-дан-н-н… типа сделка состоялась и закреплена.

Как только они закрыли дверь в свою комнату, после всех отмечаний и празднований оставшись наконец наедине, Александр, развернув Полину к себе, заглянул ей в глаза и спросил странно холодным тоном:

– Ты хотела мне отказать?

– Не то чтобы по содержанию предложения, – поспешила успокоить его Полина, – а по форме его изложения.

Она нежно-успокаивающе погладила Александра по щеке ладошкой, на пальце которой предательски сверкнул бриллиант в кольце. И, торопливо отдернув руку, чтобы наглый камень не торчал перед ее глазами, объяснила:

– Ты же знаешь, как я не люблю всякой публичности во всем, что касается личных вопросов и проявления чувств.

– С этим надо что-то делать, это же голимый атавизм, – усмехнулся Александр, заметно расслабившись. – Мы живем в век глобальной открытости во всех сферах жизни, ты не знала? Если не можешь что-то скрыть, то лучше и правильней это демонстрировать первым и самому, тем самым лишая людей возможности излагать свои домыслы. Я тебе много раз это объяснял.

Да, объяснял, еще как! И подкалывал постоянно, подшучивал на тему ее дремучести непроходимой, и объяснял очень доходчиво и популярно, что Полине, как специалисту ее уровня, к тому же человеку, служащему в столь серьезной и известной организации, занимающему не последнее место в ней, жизненно необходимо работать с электоратом через собственную страницу в Сети. Людей интересует в первую очередь твоя личная жизнь, твое отношение к тому или иному вопросу, а тебя в Сети нет.

Ау, Полина Павловна, мы хотим знать, чем ты живешь. Стань для меня супероткрытой, близкой, докажи, что ты такая же, как я, рассмеши, заинтересуй, завлеки каким угодно образом – хоть эпатажем, хоть каким выкрутасом, но убеди, что мы должны непременно посетить твою Галерею и купить какое-нибудь произведение, выставленное в ней.

А она так не могла. Не могла, и все тут.

Нет, разумеется, Полина присутствовала в нескольких профессиональных группах специалистов в сугубо искусствоведческом контенте и, понятное дело, принимала активное участие в сайте и группе самого «Центра» и Галереи. Ну и в семейном чатике и группе близких друзей.

А вот личное… Ну не могла она переступить через себя, через какого-то своего внутреннего цензора. Может, бабушка Анфиса так воспитала, что засело в ней штырем навсегда, на уровне инстинктов это воспитание, а может, ее неприспособленность к вранью и лукавству, неспособность прибрехивать, дуть щеки и что-то там изображать из себя. А ведь именно этим занимается подавляющее большинство в соцсетях, собственно ради этого в них и участвуя и потому вызывая в Полине глухое отторжение плотного общения в интернете.