Северный ветер. Том 1

Я зачем-то поклонилась Аику. Он залился хриплым смехом, вгоняя меня в краску, сделал три шага назад… и закружил по поляне, рассекая воздух огромным мечом. В его руках он казался невесомым, а каждый шаг мужчины напоминал танцевальное па.

Я застыла, от восхищения забыв, что нужно вдыхать хотя бы через раз.

Ночь запела, восхваляя всадника и его страшное оружие. Казалось, что за ними с любопытством следит даже безразличное ко всему небо.

Глаза Аика горели все ярче, и свет вырывался на волю, растекаясь дымным шлейфом. Клинок со свистом рассекал воздух, взлетая к звездам и опускаясь к земле, лишь едва не касаясь ее острием. Выгравированные на металле символы засветились, и мне привиделись язычки голубого пламени, скользящие по смертоносным волнам. Меч словно ожил, стал продолжением руки Аика и подчинялся не его движениям и прилагаемым усилиям, а мысленным приказам.

Всадник двигался плавно, тягуче, но в то же время его действия были решительными, агрессивными. Его губы кривились в насмешливой ухмылке, обращенной к невидимому врагу, и каждая атака наверняка должна была кончиться гибелью последнего.

«Танец» закончился так же внезапно, как начался. Гардах поаплодировал товарищу, а когда Аик горделиво поклонился, явно пародируя меня, расхохотался.

Я поймала взгляд Кхар Джахара и пролепетала:

– Каса́хт… а сюн.14

Он кивнул, и я помчалась к шатру, перепутала свой со слава всевышнему пустым шатром Драха, выскочила на улицу и понеслась дальше. И услышала слова Аика:

– Salé rüfaaís…

И почему-то порадовалась, что не знаю, что это значит.

Закутавшись в плащ и жмурясь изо всех сил, я впервые за время путешествия всерьез задумалась над тем, кто такие эти всадники.

Местные рыцари? Скорее всего. И спасли меня местные рыцари не просто так. И теперь я была уверена – они знали, что меня нужно спасти. И где появлюсь тоже знали. И точно знают, почему я здесь появилась.

Откуда взялась уверенность? Я боялась самой себе в этом признаться, но все это успел шепнуть… фламберг.

Ответы начали появляться самым неожиданным образом…

***

После встречи со вторым отрядом Кхар Джахар постоянно брал меня в седло. Остальные всадники больше не предлагали путешествовать с ними. Я не особо расстраивалась – что-то было такое в мужчине с проблесками седины на висках и в бороде, что меня то и дело пронизывала щемящая нежность и одолевала трепетная грусть. Мне нравилась его компания. Может, дело было в его мудром, спокойном взгляде. Может, в отеческой заботе в голосе.

А может в том, что я проревела у него на плече около получаса и вряд ли могла еще чем-то удивить…

Кхар Джахар обучал меня языку и делал это так опытно, что стало очевидно – я не первая его ученица. Было страшно любопытно, кого еще он учил – такую же девушку, как я? И если да… что с ней стало?

Я узнала, что ин а́ксаст – это небо, кхар – черный, со скрипом извилин выучила местоимения и с десяток новых глаголов. Всадник не торопил меня и весело смеялся, когда я путалась. И на его смех обижаться не хотелось совсем. Только улыбаться в ответ.

Я попыталась выяснить у него, что значит жест «супер» из моего мира. Но Кхар Джахар изумленно ахнул, когда я продемонстрировала оттопыренный большой палец, и шлепнул меня по кулаку с задорной улыбкой. Остальные всадники весело смеялись, качая головами и что-то бурча под нос.

В пути я наблюдала за ними, изучала, старалась понять, о чем они думают. Мужчины днем мало общались между собой, предпочитая подслушивать мои уроки, но если начинали, делали это так эмоционально и при этом так активно жестикулировали, что мне каждый раз казалось – ссорятся и вот-вот затеют драку! Но разговоры всегда заканчивались смехом и улыбками. Хотя пару ругательств я у них подслушала – пютьо́т и кассаа́х. О том, что это именно ругательства, я догадалась по интонации мужчин. Что это значит – не представляла и не рисковала повторять, опасаясь получить от Кхар Джахара по губам.

Иногда Драха и Маритас пели перед сном. Их голоса – мягкий, словно бархат, и высокий, с перезвоном хрусталя – сплетались с искрами над костром и разносились далеко за пределы лагеря. Я слушала, восторженно хлопая ресницами и не понимая, как мог их язык звучать так мелодично и ласково. Непонятные слова болезненно дергали за струны души, рассыпались осколками в груди. И в эти мгновения мне хотелось плакать и обнимать поющих всадников, чтобы хоть немного облегчить их тоску.

Я давила непонятные порывы, стараясь отвлечься на остальных мужчин. Но становилось только хуже. Во взглядах молодых Дааров легко читалась печаль, а по лицам Кхар Джахара и Гардаха неизменно скользили тени, словно они горевали о безвозвратно утраченном счастье. И я сдавалась. Конечно, на шеи поющих не бросалась, но тихо плакала, утирая слезы рукавом плаща.

Хотела бы я знать, о чем их песни…

***

Небо над нашими головами все еще было затянуто облаками, но иногда в просветах мелькало солнце. Когда его луч впервые за много дней упал на землю, всадники радостно закричали.

Я смотрела на них круглыми от изумления глазами. Так соскучились по солнечному свету? Серьезно? В моем мире есть места, в которых его нет по полгода!

Заметив мою реакцию, Кхаад впервые за время нашего путешествия весело засмеялся, прижал раскрытую ладонь ко лбу, потом кулак к сердцу и обратился ко мне:

– Avalés im zült amár, mõrí!

Его смех подхватили остальные всадники и принялись повторять эту фразу вместе с нехитрым ритуалом. Я взглянула на разорванные солнечным светом облака и прошептала:

– Авале́с им зюльт ама́р… Похоже на приветствие…

Ехавший рядом Аик кивнул на небо и соединил пальцы обеих рук в круг.

– Mar mõrí, salé im zült!

Я медленно кивнула.

Понятно, им зюльт – это солнце. Теперь в их приветствии упоминается солнце. А еще васахтю́ им зюльт… Выходит, они интересуются, видела ли я солнце…

Какое-то особое у них отношение к нему, это очевидно.

Поставив зарубку в памяти понаблюдать за тем, какое приветствие всадники используют в разное время суток, я предалась разглядыванию природы.

В первые дни, когда земля начала оживать, стряхнув снег, меня не отпускало разочарование. Мои спутники были настолько необычными, что окружающий мир на их фоне казался банальным. Уж слишком он был похож на мой.

Я, конечно, не ждала, что трава будет синего цвета или будет светиться, как глаза мужчин. Но, увидев торчащие из земли зеленые ростки, равнодушно отвернулась.

Вот только мое нелепое разочарование было недолгим.

Кайдахары уже стали почти родными и за шок не считались. Когда я впервые увидела их, меня вообще все поражало. А первый ОСМЫСЛЕННЫЙ шок от представителей местной фауны я испытала, когда трое всадников во главе с Гардахом уехали на несколько часов, а вернулись с тушей. Убитое ими животное мордой напоминало оленя. И всем остальным напоминало бы тоже, если бы его тело не было усеяно острыми шипами с палец длиной, а живот не был закрыт тонкими костяными пластинами. Его название я не выяснила, но мясо у «оленя» оказалось вкусным.

Первый урок не лезть к местной флоре я получила, когда мы остановились на ночлег через несколько дней пути по весеннему миру. К тому моменту голая земля сменилась лугами с невысокой травой, но я перестала поражаться резким сменам климатических поясов – какой смысл, если здесь это норма?

Гардах обходил поляну по периметру и что-то выдирал из земли, пока остальные всадники разбивали лагерь. Заметив мой любопытствующий взгляд, он поманил меня пальцем и показал цветы. На длинных стеблях покачивались небольшие бутоны красивого персикового цвета, лепестки которых казались нежными и бархатистыми.

Я машинально потянулась к цветам, но Гардах остановил меня резким:

– Mar nin, mõrí!15

А потом поднес палец к бутону. Растение тут же пришло в движение, а в следующую секунду Гардах отдернул руку. Букет задымился, и всадник бросил его на землю. Кто-то тоненько завыл от боли.

Я испуганно отпрянула и врезалась спиной в Кхаада. Он поймал меня за плечи, не позволив упасть, и кивнул на Гардаха. Я повернулась к всаднику и ахнула. Он демонстрировал мне окровавленный палец, а в его глазах, отбрасывая отсветы на широкие скулы, кипело расплавленное золото.

– Sarí argadá, mõrí, jü argáh.16

Я сглотнула, опустила взгляд на цветы и подавилась изумленным возгласом – это они воют!

Кхаад тронул меня за плечо.

– Dal, mõrí, кasaráh a sün.17

Я уставилась на него в недоумении. Какой сюн? Тут кровожадное растение воет от боли!

– Ah assthá haadahír?18

Я повернулась к подошедшему к нам Драха и ткнула пальцем в тлеющие на земле растения. Он понимающе улыбнулся, но его взгляд стал печальным.

– Sahassõs. Sarí argadá.19

Я неуверенно повторила, продолжая указывать на цветы:

– Сахассьо́с?

Драха кивнул. Его брови надломились, искажая красивое лицо му́кой.

Так я узнала название первого живого организма, к которому приближаться не стоит ни при каких условиях. Убитый всадниками «олень» показался милейшей зверушкой, кайдахары – радужными пони, а окружающий мир перестал быть скучным.

Как может быть скучным мир, в котором тебя могут сожрать цветы?!

***

На пятнадцатый день после моего появления Кхар Джахар оборвал урок на полуслове, ненадолго уставившись в одну точку, потом повернулся к ехавшему рядом Гардаху и что-то сказал. В быстрой речи я разобрала одно слово: мьаривта́с. И лишь потому, что оно отличалось от знакомого мне мьарив только окончанием.

Гардах восторженно улыбнулся и передал услышанное остальным. Всадники радостно забормотали. По их лицам разлилось воодушевление. Даже кайдахары сбросили привычное оцепенение, вскинули морды и зашевелили ушами, пытаясь понять, что так взбудоражило наездников.

Спустя час мы разбили лагерь у подножия заросшего травой холма. Кхар Джахар сразу уехал, прихватив с собой Гардаха и Кхаада. Видимо, за очередным «оленем». Пару раз в пути я замечала небольшие группы этих животных на равнинах.

Я осматривала невысокие заросли возле шатра, когда меня окликнул Маритас:

– Ah mõrí?

Он вопросительно взглянул на мои испачканные землей руки, и я пояснила:

– Ахра́ сюр… Нин. Сура́хт… сахассьо́с.20

Вот она, разница в произношении всего одного звука.

Всадник понимающе хмыкнул и протянул мне сверток черной ткани. Я забрала его, развернула и недоуменно уставилась на мужчину.

Он дал мне рубашку. Такую же, какую носил сам.

Противный голосок в голове зашептал: тебя к чему-то готовят. К жертвоприношению, видимо… Сейчас переоденут…

Маритас словно прочитал мои мысли и засмеялся, протягивая руку. Я неуверенно взялась за шершавую ладонь и последовала за мужчиной на холм. Пока мы шли, я внимательно разглядывала обилие мелких цветочков под ногами, боясь наступить на что-то, что попытается меня цапнуть. А на вершине всадник сказал:

– Mar mõrí! Salé im valt.

Я посмотрела туда, куда он указывал, и закричала от восторга, прижимая рубашку к груди. Даже несколько раз подпрыгнула на месте под звонкий смех мужчины.

Так вот чему мои спутники и их животные так обрадовались!

Вид на весеннюю равнину был изумительным. Перед нами раскинулось море насыщенно-зеленой травы, над которым местами возвышались вытянутые каменные глыбы-«волнорезы». Но радовалась я как ненормальная по другой причине.

С другой стороны холма раскинулось большое озеро. На берегу в нескольких местах «развалились» огромные камни, силуэтами напоминавшие прилегших отдохнуть людей.

К водоему неспешно брели расседланные кайдахары, и я удивилась – неужели всадники совсем не боятся, что они разбегутся? Нет, я и до этого не замечала, чтобы скакунов привязывали… Да просто не заморачивалась на эту тему.

Вода в озере была настолько чистой, что было отчетливо видно дно. Я успела расстроиться, увидев плывущую тень – неужели там водится кто-то опасный, и я не смогу искупаться? – а в следующее мгновение засмеялась от облегчения. Над водой показался вынырнувший Аик. Он заметил нас, махнул рукой и что-то крикнул. Маритас ухмыльнулся и показал ему… средний палец! И судя по задорному блеску его глаз и ответному хохоту Аика ЭТОТ жест здесь значил то же, что и в моем мире.

Я повернулась к Маритасу и почти завопила от восторга:

– Приносите в жертву! Да пожалуйста! Но сначала дайте помыться, умоляю! Господь всемогущий, расцеловала бы тебя, если бы знала, что можно!

Маритас ни слова не понял, но почему-то покраснел. Он указал пальцем на мой шатер, потом на мою куртку, на рубашку в моих руках и на озеро. Я кивнула, без слов поняв, что он хочет сказать.

– Да, сейчас! В смысле, амту́!

– Amtü!21

– Даа́, амтю́, сейчас!

Я помчалась с холма, не разбирая пути, а в спину мне летел трескучий смех.

В шатре я с блаженным стоном избавилась от одежды, оставив только трусики, и натянула на себя черную рубашку, сладко пахнущую травами и дымом. Она села свободно, как платье-миди большого размера. Я подвернула длинные рукава, сунула ноги в ботинки, набросила на плечи черный плащ, подхватила ком грязной, пропахшей по́том одежды и выскочила на улицу. Едва не сбив с ног Маритаса, помчалась к холму.

– Mar mõrí!

Я резко остановилась и развернулась к всаднику. Он протягивал мне большой сверток серой ткани и… кусок мыла!

Ох! Давно я не была так счастлива!

– Как же я тебя люблю!

Я с радостным визгом выхватила из рук Маритаса самые настоящие драгоценности и помчалась к озеру, снова отметив, что всадник покраснел после моих слов.

К Аику присоединился Драха. Мужчины плавали в подобии шорт длиной чуть выше колена. Они ныряли в воду, выныривали, фыркали и мотали головами, отбрасывая волосы с лица, и явно наслаждались времяпровождением. Но когда я подбежала к озеру, уронила грязную одежду на траву и скинула плащ с ботинками, одновременно воскликнули:

– Mar mõrí!

И резко отвернулись.

Я замерла, озадаченная их реакций. А потом задумалась.

Мы столько времени провели рядом, что я привыкла к постоянному присутствию мужчин. Но все еще уходила дальше, чем хотелось бы, когда естественная нужда гнала в кусты, и все еще со смятением думала – слышат ли они мой храп по ночам?

Потому что СТЕСНЯЛАСЬ.

Мы ничего не знали друг о друге и, не имея возможности нормально общаться, могли лишь догадываться, где проведены наши границы приличия. И сейчас, стоя перед мужчинами в одной рубашке, я могла лишь догадываться, сильно ли их нравы отличались от нравов моих современников.

Я смутила всадников видом голых ног? Может, публичное появление в подобном виде заслуживает в этом мире посмертной печати путаны? Или они решили, что смущают меня, видевшую юбки короче их поясов? Если судить по тому, что я знаю про средневек…

Я глухо выругалась, осознав – я наиглупейшим образом пытаюсь оценить мировоззрение мужчин эпохой, о которой знала из книг и фильмов да пары лекций в колледже. И лишь потому, что увидела у них мечи, бурдюки вместо бутылок да кубки вместо кружек!

Я не могла прочесть мысли всадников. Не могла узнать, что для них ценно и важно кроме солнца, на которое лично я крайне редко обращала внимание, какие у них нормы приличия и моральные установки. А потому пыталась измерить их хоть чем-то, что было мне понятно и хоть как-то подходило новой реальности.

Потому что так устроен наш мозг – любую прореху в картине мира он пытается заполнить хоть чем-нибудь и не всегда верным. И частенько играет с нами злую шутку. И я, попавшая в незнакомый мир, яркий тому пример.

За последние две недели я видела столько чудес! И каждое пыталась объяснить со своей знакомой, а потому безопасной колокольни. Но здесь у оленя все тело в шипах, у лошадей клыки, цветы могут тобой закусить, а люди владеют магией. Закостенелое сознание вопило, что так не бывает, «подставляло» всадников ехидными комментариями, постоянно искало в их действиях подвох, а я позволяла ему обманывать меня.

Прав был Харон, наш мозг ужасно ограничен…

– Ah mõrí?

Я поймала взгляд Драха. Он указал пальцем на берег и спросил:

– Ah sarimás kas va?22

Аик не смотрел на меня, и я не могла оценить выражение его лица, но Драха казался растерянным. Полагаю, тоже пытался понять – смущает меня их компания или нет.

Я немного помедлила, размышляя над сложившейся ситуацией… а потом плюнула на все и с хохотом вбежала в озеро.

В первые пару секунд дыхание перехватило, а потом стало не просто хорошо – лучше мне никогда в жизни не было! Я проскользнула между всадниками и устремилась к центру озера, умело загребая прозрачную воду брасом. Аик что-то крикнул мне вслед, но я не расслышала. Надеюсь, он не предупреждал о чудовище, которое обитает в глубинах этого водоема. А даже если и обитает – пусть попробует выгнать меня из воды! Голову любому монстру отгрызу за возможность искупаться!

Я плыла, и мне казалось, что вместе с грязью и потом от тела отстают дурные мысли и спутанные чувства. Тревоги, опасения и страхи отваливались прелыми комьями и медленно опускались на дно. А освободившееся место заполняло рассудительное спокойствие любимой стихии.

Я кружила на глубине, иногда ныряя и скрываясь под водой, до тех пор, пока силы не начали истаивать. А когда медленно поплыла к берегу, обнаружила, что всадники все время были неподалеку – вряд ли защищали от глубоководного монстра, просто опасались, что утону. Они не знали, что плаваю я превосходно и воду люблю так сильно, что в прошлой жизни наверняка была дельфином.

Интересно, как выглядят местные дельфины? А киты? Тоже в колючках и пластинах?

Всадники достигли берега быстрее меня и ждали, стоя по пояс в воде и пристально следя за каждым моим движением. Их лица были до невозможного серьезными. Грозными даже!

Я позволила себе украдкой полюбоваться их грудными мышцами, резкой линией ключиц, широкими плечами и сильными руками, усмехнулась и набрала в рот чистой озерной воды.

Когда я была совсем рядом, Драха шагнул навстречу и начал говорить:

– Mar mõrí! Cada…

И резко замолчал, когда я, нащупав ногами дно, выпрямилась и выпустила ему в лицо струйку воду. Потом задумалась на секунду – а вдруг смертельно оскорбила?! Но сразу расслабилась, когда Аик рухнул в воду с диким хохотом.

Я рубанула ладонью по озерной глади, отправляя в Драха миллион сверкающих брызг, и рванула на глубину. Отплыв на три ярда, обернулась… и шумно сглотнула.

Губы всадника растянулись в хищной улыбке. Глаза опасно сузились.

– Mar mõrí…

Когда он бросился ко мне, я с визгом погребла в сторону ближайшего валуна.

***

Наплескавшись и вымотавшись, мы втроем уселись на берегу. Всадники натянули рубашки, а я замотала волосы в серую ткань и закуталась в плащ, наслаждаясь восхитительным ощущением чистого тела и освежающим мысли запахом озера.

Аик что-то напевал себе под нос, а Драха смотрел вдаль, поглаживая траву. Я невольно залюбовалась им.

Мокрые каштановые волосы рассыпались тонкими прядками. Закатное солнце, явно влюбленное в мужчину, смягчило и без того плавные черты его лица. Расслабленная поза, спокойная улыбка, в ярко-зеленых глазах – задумчивость вперемешку с нежностью. Он настолько гармонично вписывался в пейзаж, что было сложно представить, что он, Драха, мог существовать отдельно от него.

Но неужели в этом мире все мужчины такие красивые? А женщины?..

Последняя мысль почему-то не порадовала. Я опустила взгляд на гладящие траву пальцы всадника… и застыла. Даже сердце стало биться медленнее, боясь спугнуть чудо.

Зеленые стебли льнули к его руке, словно разумные существа, обвивали запястье, путались в сильных пальцах, игриво кололи загорелую кожу. Мужчина ласкал травинки, иногда осторожно отщелкивая особо наглые, лезущие без очереди, а я не могла отделаться от мысли, что подсматриваю игру хозяина с любимым питомцем.

Драха прикрыл глаза, наслаждаясь единением с миром. Когда несколько травинок ревниво дернули его за кисть, оттолкнув напористых «соседей», всадник беззвучно засмеялся, разогнал наглецов пальцами и продолжил гладить зеленое море по «холке».

Ну точно хозяин с питомцем!

А что, если это действительно «питомец»? Очередное живое растение? Маловероятно. К моим пальцам приозерная флора не тянется, как жаждущий ласки котенок.

Нет. Дело в моих спутниках. Видимо, они все владеют магией.

А что, если в этом мире ВООБЩЕ ВСЕ владеют магией?

Мозг упрямо опровергал саму мысль о такой вероятности, но слова Харона больше не были упреком или оскорблением, а стали предупреждением – не ограничивай себя, допускай невозможное. Все простое и понятное осталось в прошлом! Доказательств за путешествие я получила более, чем достаточно. Да сам Харон, черт возьми! Вот с кого нужно начинать список!

А потом было тепло, хлынувшее из ладони Гардаха, золотые глаза… У Кхаада такие же. Он владеет той же магией, что и отец? Понять бы, какой…

А тот непонятно откуда возникший на хорошо просматриваемой равнине дом? Аик? Кажется, я поняла, почему он не брал меня в седло! Неужели это он создавал строения из снега и не хотел, чтобы я узнала? Голубая дымка, льющаяся из его глаз… Фламберг…

Лечение Маритаса и огонь в его глазах, не сжигающий ресницы и брови… И радужки, ярко-красные, такие нереальные…

Да, совершенно точно – они маги. Но за каким же, простите, хреном им нужна я? Простая женщина из мира, в котором магия существует только в книгах и фильмах! Как МНЕ спасти их мир?

Я невесело хмыкнула. Точно в жертву принесут…

Трава расстроенно обмякла, снова став неподвижной, когда Драха отдернул руку и окликнул меня:

– Ah mõrí?!

Я встретила его взгляд и легко прочла в нем ужас. Душераздирающий, словно всадник совершил что-то страшное, непоправимое.

Аик прекратил петь, подался вперед и заглянул в лицо товарища. Но тот смотрел лишь на меня все с тем же ужасом.

Я неуверенно улыбнулась и прошептала, кивая на траву:

– Сагхара́х.23

Драха вскочил на ноги и быстрым шагом направился к холму. Аик проводил его спину взглядом и повернулся ко мне. На его лице читался без слов понятный вопрос. Впрочем, я знала, как задать его на языке всадников: ах асстха́ хаадахи́р?

Что случилось?

Я покачала головой и повернулась к озеру. Кажется, всадники решили, что их магия может напугать меня. Только так я могу объяснить, почему Драха перепугался.

Хотя откуда им знать, что магия меня испугает? Потому что я из другого мира?

Как же все сложно…

Я посмотрела на Аика с нескрываемым любопытством.

– Если бы ты говорил на моем языке, замучила бы вопросами до полусмерти и заставила показать, что умеешь.

Всадник неуверенно улыбнулся, не поняв ни слова, и посмотрел в ту сторону, куда ушел его товарищ. А я хмуро уставилась на ком грязной одежды. Нужно выстирать.

***

Я не торопилась возвращаться в лагерь. Неспешно высушила волосы, попыталась рассмотреть свое отражение в зеркальной глади озера, потерпела в этом деле поражение, повалялась на траве, разглядывая затягивающие небо мягкие облака… и принялась стирать чертовы вещи.

Аик предложил помощь, указав на кусок мыла, но я отказалась. Потом попросила отвернуться, пока стирала нижнее белье, и в конце предложила изнывающему от безделья всаднику отжать мои джинсы, толстовку и куртку. Но когда ткань опасно затрещала в его сильных руках, со смехом отобрала одежду. Не гулять же мне в рубашке Маритаса, пока не доедем… Куда мы там едем?

Аик не оставлял меня одну, но я видела – ему страшно хочется узнать, почему Драха внезапно ушел. Он поглядывал на меня с немым вопросом, но я делала вид, что не замечаю этого. И думала. Много и активно. В основном про то, как убедить всадников продемонстрировать силу.

Таранного подхода я опасалась. Не знала, как они отреагируют. Зайти издалека не смогла бы при всем желании – я не владела языком, чтобы вести витиеватые беседы. Промолчать об увиденном тоже не выход – наверняка Драха расскажет спутникам, что я видела его игры с травой. А если и не осмелится, любопытство сожрет меня заживо!

Я отбросила упрямую прядь волос с лица, в очередной раз прополаскивая вновь ставшую белой футболку. Мыло у Маритаса восхитительное! Отстирывает даже те пятна, которые…

Так, стоп! О чем я? Ах, да.

А с чего я вообще взяла, что всадники боятся меня напугать магией?

Например, с того, что ни разу открыто не демонстрировали, а Драха перепугался до смерти, когда понял…

«Ай, хватит! Иди и сделай что-нибудь! Результат получает тот, кто что-то предпринимает, а не только размышляет!».

Солнце опускалось к горизонту. Смеркалось. Я наскоро отжала футболку, завязала выстиранную одежду в серое полотенце и махнула Аику.