Инцидент. Сборник рассказов

Съезди ко мне на дачу по адресу, разыщи по карте то место – и сама увидишь. Только будь осторожна. Если что-то в последний момент пойдёт не так… Впрочем… Это вряд ли, если ты будешь благоразумна. Сам клад закопан под живописной такой корягой. Её нельзя не заметить. Она ещё там, я проверял перед тем, как окончательно лишиться рассудка. У неё есть толстый острый сучок. Ни в коем случае не трогай его, не хватайся сильно рукой. Это опасно. Небольшая инженерная хитрость на случай непредвиденных обстоятельств.

На этом я, пожалуй, и закончу свои истории. Будь счастлива, Лиза, и хоть иногда добрым словом вспоминай старика. Мне же настало время отправляться к моей Ну Ну. Или… совсем превратиться в овощ. В любом случае мне придётся сказать прощай».

***

Лиза два дня ещё приходила в себя, то плача, то снова принимаясь читать воспоминания Алексея Петровича. На третий день она, наконец, взяла себя в руки. Прежде всего сменила замок на двери. Потом сходила в магазин, где купила садовую лопату и компас. Соседку так и не стала ни о чём спрашивать, хотя встретилась с ней у подъезда, возвращаясь с покупками, и проболтала минут десять ни о чём. Пришлось соврать насчёт лопаты, сказав, что собралась к родителям на дачу.

На пригородной электричке Лиза добралась до Подлесного. В резиновых сапогах, голубом дождевике и с рюкзаком за плечами она почти ничем не отличалась от других дачников, которые косяком повалили на свои освободившиеся из-под снега участки. Весна выдалась ранней. Солнышко припекало, лишь время от времени заслоняемое редкими тучами, которые непременно проливались мелким дождём на землю. Длинноносые грачи деловито копались в полях, изображая из себя агрономов; последние снегири и синички уже перекочевали за городские кварталы, готовясь на всё лето вернуться в лес, утратив яркое зимнее оперение и затерявшись в листве деревьев. Чавкала грязь под ногами, слышно было, как шипит тающий на обочинах снег. Ну разве можно было не улыбаться, наблюдая всё это? И Лиза улыбалась, хотя мысли её продолжали блуждать вокруг нерадостных последних событий. Неужели воры искали книгу Алексея Петровича? Эта мысль пришла ей в голову только сегодня утром, когда слесарь в очках, стянутых на затылке резинкой, внимательно разглядывал её старый замок.

– Вскрыли, говорите?

– Вскрыли, – отвечала она.

– Тут работал либо профи, либо тот, у кого был родной ключ, – заключил слесарь.

Родной ключ имелся только у Андрея. Но Лиза видела его на кладбище в тот день, когда вторглись в её квартиру. Брат с сестрой тоже там были. Алексей Петрович писал, что дети догадывались о существовании клада, да она и сама слышала, как те ругались с отцом по поводу каких-то документов. Искали карту? Она же, дура, сама рассказала Андрею о книге. Неужели… Да нет. Теоретически он, конечно, мог на машине быстренько сгонять до Воронежа, пока она в это время тряслась в поезде. Он же наверняка в курсе всех дел, поскольку сожительствовал с дочерью Алексея Петровича. Но это всё конспирология какая-то. Это она накручивает себя, потому что не в состоянии найти никаких простых объяснений. Нужно искать самые очевидные связи, но ничего более очевидного она придумать не могла.

В таких чувствах и мыслях от вокзала до дачи Алексея Петровича Лиза добиралась почти час. В этой области дачного посёлка дома́ стояли по большей части заброшенные. Это было понятно по их худым крышам, по выбитым стёклам в окнах и по наклонившимся до самой земли заборам. Домик Алексея Петровича на их фоне смотрелся довольно прилично.

Лиза достала компас и сверилась с картой. Идти следовало в сторону леса, начинавшегося метрах в ста от дома. Здесь земля, не раздолбаная машинами, делалась твёрже, так что идти стало полегче. Ещё метров на двести пришлось углубиться в лес. Наконец нужный пункт назначения открылся перед глазами. Это была совсем небольшая полянка, поросшая низкорослым кустарником, усыпанным капельками воды, и с огромным муравейником в человеческий рост, облепившим собой ствол толстенного дуба. Недалеко от дуба Лиза увидела ту самую корягу, которую художник нарисовал отдельно. Копать нужно было прямо возле неё.

Лизе показалось, будто что-то хрустнуло недалеко за её спиной. Она обернулась и прислушалась. Тихо. Только тоненько журчал где-то ручей. Девушка скинула со спины рюкзак, привела складную лопату в рабочее состояние и начала копать. Сердце её возбуждённо колотилось в груди. Копалось легко. Всё-таки чернозём. Её родители всегда вилами выкапывали в сентябре картошку на своём участке.

Лиза углубилась уже на метр, когда лезвие лопаты упёрлось во что-то твёрдое. Она отбросила инструмент и стала расчищать яму руками. Всё же Алексей Петрович не фантазировал, и клад действительно существовал! Это была шкатулка. Деревянная, обёрнутая в тряпку и полиэтиленовую плёнку. Когда Лиза её открыла, то на секунду блики от отражённого бриллиантами солнца ослепили её. Да. Это было именно то, о чём и рассказывал старик: браслеты, кольца, ожерелье, серьги и золотые цепочки. Наверное, это стоило бы немало денег, учитывая не только камни и драгоценный металл, но и саму историю украшений. Разумеется, Лиза ни минуты не думала о том, чтобы всё это продать. Она и себе всё это оставлять не хотела, хотя Алексей Петрович прямым текстом завещал драгоценности ей. Лиза уже думала о том, как передать сокровища их настоящим наследникам, которые наверняка остались где-то там, в Бирме.

Девушка продолжала стоять в яме, разглядывая разноцветные камни и не решаясь дотронуться до них рукой, когда над головой её вдруг раздался голос:

– Так, так. А вот и наша принцесса. Ну здравствуй. Давно не виделись.

Лиза вздрогнула и посмотрела вверх. С другой стороны коряги показалась половина мужской фигуры. Это был Андрей!

– Ты? – только и вырвалось у неё.

– Не ожидала?

– А я ведь думала, что только ты мог вломиться ко мне в квартиру. Просто верить самой себе не хотела.

– Вот и умница. Всё правильно сделала. А теперь, малыш, передай мне, пожалуйста, коробочку, и я уйду так же тихо, как и пришёл.

– Да хрен вот тебе, а не коробочка, – удивляясь собственной смелости, громко сказала Лиза.

Её мысли заработали в голове со скоростью света.

– Ох, какие мы страшные, – усмехнулся Андрей, и в руке его показался пистолет. – Я не буду считать до трёх. Это, малыш, не кино. Если я закопаю тебя в этой яме, ведь никто не станет искать. Друзей-то у тебя нет. Да и не знает никто, куда ты отправилась этим утром. Не дури. Я нажму на курок.

Слёзы невольно брызнули из глаз Лизы. Неужели всё закончится именно так? Неужели все смыслы, которыми были исполнены чувства Алексея Петровича, и все надежды его, возложенные на Лизу, – всё канет теперь в лету? Вот так вот банально, под дулом пистолета и под взглядом какого-то безвестного негодяя? Но что она могла сделать? Если он оставит её в живых, то будет ли шанс как-то повернуть всё в правильном направлении? Вряд ли. По закону она никакого отношения не имела к Алексею Петровичу и не могла ни на что претендовать в случае судебных разбирательств. Более того, дело могло вообще обернуться против неё, поскольку она была лечащим врачом Алексея Петровича, имела мотив и возможность свести его в могилу из корыстных побуждений. Теперь эта безумная семейка распродаст драгоценности вместе с архивными документами какому-нибудь барыге. Денег хватит ещё на один дом, ещё на один автомобиль и даже, может быть, на безбедное существование до конца их жалких жизней. Боже! Как это всё несправедливо, дико и омерзительно.

Лиза вытерла слёзы, размазывая по щекам грязь с мокрых перчаток, и, ухватившись одной рукой за сук, торчавший из коряги, другой поставила шкатулку перед Андреем. Сук под тяжестью её тела слегка сдвинулся с места. И она вспомнила про то, что Алексей Петрович писал в книге про этот сук. Он просил ни в коем случае не трогать его. А что если… Чего она теряет теперь? Если нажать на него сильнее, то что-то непременно произойдёт. Теперь-то ни в одном из слов Алексея Петровича Лиза не сомневалась. Будь что будет. И она всем телом повисла на суку. Тот сработал как рычаг. Со скрипом повернувшись вниз на девяноста градусов, он остановился. Из-за коряги послышался шум поднявшейся в воздух прошлогодней листвы, и тело Андрея взмыло вверх, опутанное сетью из толстых верёвок. Это была ловушка. И просто повезло, что она оказалась как раз там, где до этого стоял мужчина. Андрей, пойманный, словно рыба, и перепутанный верёвками, беспорядочно стал палить из пистолета в сторону Лизы. Она схватила шкатулку и присела в яме, спрятав голову за стволом коряги. Лиза ожидала, что вокруг неё начнут разлетаться от пуль щепки. Но выстрелы ничему не причинили вреда.

Лиза выглянула из-за укрытия. Скорчив лицо от бессильной злобы, на неё молча смотрел из ловушки Андрей. И Лиза не смогла сдержать смех, хотя коленки её дрожали. Мужчина неуклюже барахтался в сетчатом мешке, словно кот в авоське. Он пытался освободить запутавшуюся в одной из ячеек ногу.

– Да у тебя, я смотрю, и пистолетик-то даже не настоящий, – сказала сквозь смех девушка.

– Всё равно ж я тебя достану, – проскрипел Андрей. – Лучше освободи меня, и мы сделаем так, как я тебе предлагал.

– Да ты себя сначала достань, придурок. – Лиза вылезла из ямы, убрала шкатулку в рюкзак и сложила лопату.

– Куда ты? – жалобно простонал мужчина.

– На кудыкину го́ру.

– Это тебе, Лиза, не шутки, – снова стал угрожать Андрей. – Ты же понимаешь, с какими людьми связалась. Так просто мы это дело всё равно не оставим.

– А кто это «мы»? Я так понимаю, что о твоём вояже за картой брат с сестрой даже не догадываются. В одно рыло хотел это дело обстряпать? Так ведь, Андрюша?

– Какая разница? – не унимался Андрей. – Я не жадный. Поделюсь с ними. Тут на всех камушков хватит. Ну хочешь, я и тебе колечко подарю?

– Засунь его сам знаешь куда, если, конечно, в ближайшие пару дней тебя здесь дачники обнаружат. Я теперь всего тебя насквозь вижу, Андрей. Словно кино смотрю. Дешёвенький такой триллер. Хочешь расскажу, как всё было на самом деле?

– Да пошла ты.

– А я расскажу. До электрички ещё три часа. И вот слушай… Думаю, познакомился ты с Алексеем Петровичем случайно. Так уж звёзды сошлись. Не удивлюсь, если даже в то время, когда мы с тобой вместе жили. Истории он свои об экспедициях рассказывал, но никто из слушающих, кроме тебя, не воспринимал их всерьёз. А ты жилу почувствовал. Золотоносную. Втёрся в доверие. С семьёй его познакомился. Он по доброте душевной о принцессе своей тебе рассказал, фотку её даже продемонстрировал и слегка так намекнул на существование некой шкатулки, закопанной где-то в лесу, которую следовало бы вернуть законным владельцам, если таковые отыщутся. Но ты же нетерпеливый. Думаю, что чрезмерно поднажал на старика с расспросами о кладе. И тот вовремя сообразил, кто ты на самом деле и какого рожна ты путаешься с его дочкой. Увидел душу твою гнилую и замолчал. А тут и болезнь поспела. Память начал Алексей Петрович терять. Действовать нужно было теперь быстро. Ты правильно сообразил, что, увидев меня, как две капли воды похожую на его принцессу, он проникнется ко мне чувством. Уговорил подругу свою и её брата поместить отца в психушку, в моё отделение. Может, если бы не ты, они вообще оставили бы старика дома под присмотром сиделки. Может, и не такие уж они сволочи, как ты. План твой сработал. Это ты понял, когда случайно встретил меня на похоронах. По твоим расчётам, встретиться мы должны были чуть позже, чтобы ты смог разузнать всё о моих разговорах с Алексеем Петровичем. Но вышло даже лучше. Я сама всё тебе выложила за пять минут. Ты тут же бросился ко мне домой, перерыл все ящики и полки. Но не думал, что воспоминания старика выглядят, как самая настоящая книга. Не обратил на книги внимания. Оставалось только следить за мной и ждать, когда я сюда приеду. Ведь так всё было, Андрюш? Я права?

– Сука ты, Лиза, – вполголоса произнёс Андрей. – Надо было молча тебя грохнуть.

– Да кишка у тебя тонка. – Лиза явно была в ударе, уже не вдумываясь в собственные слова. – Надеюсь, как-нибудь выберешься без моей помощи? А то мне пора.

Лиза закинула за спину рюкзак и двинулась прочь. Но на краю полянки вдруг остановилась, задумалась и снова обратилась к Андрею:

– Я вот во всей этой истории только одного понять не могу… Зачем тебе понадобились мои трусы?

27 октября 2022 г.

Беглецы

История эта произошла в начале девяностых годов прошлого века, когда ещё не водилось сотовых телефонов и однокомнатную квартиру в провинциальном городке можно было обменять на четыре компьютера IBM, которые сейчас и бесплатно-то никому не нужны. Скажем, в некоем городе N. жила-была семья, не успевшая обзавестись потомством, но, как и многие другие, не сумевшая уберечь себя ни от невзгод, ни от соблазнов новой морали. Невзгоды выпали на долю супруга, которого звали, предположим, Олег, а соблазны свили гнёздышко в сердце его жены, Марины (впрочем, могло быть и наоборот). Хотя, конечно, назвать невзгодами то, что случилось с Олегом, было бы чересчур мягко. На самом деле для него это был приговор. Смертельный приговор. У Олега эта сцена, когда они с Мариной, взявшись за руки, сидели в кабинете врача, отпечаталась в памяти чётко, как голубая заставка студии «Carolco», с которой начинались тогда почти все голливудские фильмы, включая «Рэмбо» и «Терминатора». Каждый его день стартовал теперь именно с этого кадра – врач совершенно обыденно, как делал это, наверное, уже сотню раз до них, объявил: «Рак поджелудочной. Четвёртая стадия. Неоперабельная. Метастазы в кишечнике и в лёгких». По научной классификации – TNM-стадирование. Это врач добавил чуть позже, наверное, чтобы у пациента не возникло сомнений в его вердикте. На стандартный в таких случаях вопрос «сколько мне осталось» последовал стандартный ответ «это зависит от многих факторов, сейчас трудно делать прогноз». И опять через паузу, предполагая, что пациент просто так не отстанет, доктор уточнил: «Может быть, три месяца, полгода, год, два… Десять процентов больных с вашим диагнозом живут более пяти лет». В любом случае помощь могла быть только паллиативной, а это значит – строгая диета, химиотерапия и в конце концов хоспис, если будут места. Марина вцепилась в руку Олега так сильно, будто это был её собственный диагноз. И Олег понимал, что, пожалуй, он сделал бы в этот момент так же, окажись на её месте. Жить рядом с умирающим человеком, зная, что ничем не можешь ему помочь… Это немногим лучше, чем умирать самому.

Дома Олег, как мог, успокаивал супругу, гладил по голове, целовал в мокрые от слёз щёки и на все глупые риторические вопросы, типа «чем мы так перед Господом провинились» и «почему это случилось именно с нами», отвечал, что «так вышло» и «кто мы такие, чтобы осуждать Бога». В конце концов, виновны перед Ним все от самого своего рождения хотя бы потому, что едят мясо. Да и случилось это в тот день не только с ними, а ещё с десятью миллионами несчастных во всём мире. Такова ежегодная статистика, на которую до поры никто не обращает внимания.

Потом они купили тоненькую школьную тетрадь в клетку (в ней удобнее было чертить таблицы), и два вечера подряд высчитывали бюджет, необходимый на предполагаемый курс лечения. Марина предложила расчертить таблицу на четыре года (добрая женщина), но Олег всё же уговорил остановиться на восьми месяцах, про себя подумав, что и этого, наверное, лишку – четыре года смотреть на то, как прогрессирует растерянность супруги, было бы выше его сил. Впрочем, на четыре года средств просто и не хватило бы, учитывая то, что никакой финансовой подушки после дефолта у них не осталось, а зарплаты стали задерживать, и просветов в экономической ситуации в ближайшее время не намечалось. Олег подумывал, не продать ли старый дом покойного деда, затерянный в глуши брянских лесов, но интуиция подсказывала ему даже не начинать разговор об этом с Мариной. Во-первых, она вообще не знала, что дед умер два года назад, и, во-вторых, что и явилось причиной её неведения, она этого деда невзлюбила с первой же минуты на свадьбе, когда Олег их друг другу представил. Прямо посреди торжества дед постучал ей пальцем по лбу и сказал тихонечко вместо напутствия: «Погубишь ты моего внука. Чёрный огонь за тобой следом». Да и не смог бы Олег этот дом продать. Когда в позапрошлом году он, втайне от Марины, ездил проводить в последний путь деда, то деревня предстала перед ним совсем не той, какой он видел её последний раз в детстве. Почти все дома́ были уже заброшены, заборы покосились, а сараи, будто от стыда за своих хозяев, вросли в землю. Умирала деревня. Даже на кладбище пришли только три человека – сам Олег, дед Прошка, всю свою жизнь проработавший трактористом в давно разорившемся колхозе «Луч», и какой-то пьянчужка, которого Олег не узнал. Как позже выяснилось на поминках (тоже на трёх человек), этим пьяницей оказался никто иной, как бывший директор местного клуба, много лет пытавшийся отстоять свой культурный центр ради будущего, так сказать, возрождения, но в конце концов спившийся под натиском сначала барыг, устроивших в клубе показ порнофильмов и дешёвых боевиков, а потом исторического процесса, в котором ме́ста для деревни под странным названием Чу́тки не было. Кто-то, видимо, из молодых и азартных, в спешке покидавших деревню, закрасил на указателе букву «т» и вместо неё написал «ди» – и получилось Чудики. Таковыми эта троица на поминках и выглядела – все это понимали, и никто о несправедливости нового топонима не спорил.

Однако планы планами, а в реальности всё пошло совершенно не по намеченному сценарию. Траты оказались поначалу не такими уж и большими. За исключением взяток, которые приходилось давать врачам, раскошелиться пришлось только на лекарства (половина которых вообще оказалась бесплатной), на пароварку, на заранее подготовленную стопку впитывающих пелёнок, на ведро с сидушкой для тех сумрачных времён, когда Олег не сможет уже сам дойти до туалета. Всё это выглядело печально, как покупка мыла в парфюмерном отделе для смазывания петли, медленно затягивающейся на шее Олега. Совсем скоро они с женой вычеркнули все эти пункты из своего списка, запрятали ведро с пелёнками подальше от глаз и по вечерам просто играли в шашки, ни о чём особо не говоря. Разве что о новых фильмах, которые выходили в нелегальный прокат на кассетах, и лишь однажды о книге, которую вдруг взялась прочитать Марина.

– А ты читал когда-нибудь Солженицына? – спросила она однажды.

– «Архипелаг ГУЛаг». В институте пришлось, – ответил Олег.

– А «Раковый корпус»? – воодушевилась отчего-то жена.

– Нет. Ру́ки так и не дошли.

– А зря. Я сейчас читаю.

– Нашла время, – удивился Олег.

– Ну, это только название страшное. А так-то там про любовь. И это… Ты знаешь, что Солженицын тоже болел раком?

– Знаю.

– А то, что он самоизлечился?

– Думаю, не совсем так. Я в курсе, о чём роман. Ты прочитала там про некий иссык-кульский корень? Ну это же только такой ход для сюжета. Сам Солженицын лечился от семеномы вполне традиционно, в больнице.

– Но бывают же случаи самоизлечения? – не унималась Марина.

– Надо полагать, да, – спокойно согласился Олег и «съел» сразу три чёрные шашки. – Один человек на десять миллионов больных. И не с четвёртой стадией, Марина.

– Ну, я это так, – смутилась супруга, поняв, что и эту партию, уже пятую, она опять проиграла. – Надежда всё равно есть.

– Конечно, Мариш. Куда без неё? На том и весь свет стоит.

– Ох, Олежка, – вздохнула жена. – Ты не против, если я к Ольге сейчас съезжу? Скучать без меня не будешь?

– Поезжай, само собой. Чего ты спрашиваешь? Я кино посмотрю. Потом с Волчком погуляю. Всё нормально.

Волчком звали их пса, тёмненького, с серебристым отливом, беспородного, хоть и очень смышлёного. Он жил с ними уже пять лет. Как только Олег произнёс его имя, тот сразу навострил уши и завилял хвостом.

Вот с этих самых поездок к Ольге и начался Маришкин соблазн. Сначала она ездила к ней раз в неделю, потом раз в три дня, а по прошествии двух месяцев с момента приговора уже через день. Олег понимал, что бо́льшая часть поездок с Ольгой никак не связана, но проверить это хотя бы звонком по телефону не решался. Что ему было теперь беспокоиться о крепости семейных уз, если он одной ногой заступил уже за границу жизни? Но осознавать это, даже гипотетически, было всё равно больно.

Он смотрел «Налево от лифта» с Пьером Ришаром, а слёзы сами собой скатывались по щекам на подушку. И совсем не от смеха, а от какой-то внутренней пробки, которая не позволяла им утекать в самую глубину сердца. Это были не грусть, не обида, не сожаление, а полная душевная расхлябанность, делавшая его сознание ватным. Он мог хорошо играть в шашки, складывать в уме пятизначные цифры, читать наизусть стихи, которые, казалось, давно забыл, но просто думать о жизни, о Марине, о самом себе и о том, к чему всё движется, было невмоготу.

Выплакав всю лишнюю влагу, Олег умылся, рассматривая в зеркале своё осунувшееся, желтоватое лицо, кликнул Волчка и вышел с ним во двор для вечерней прогулки.

Июньское небо рдело на западе золотисто-красным закатом; матовым серебром облаков подёрнулась тающая синева; первые звёзды уже пульсировали сквозь толщу вселенной. И никому-то в этой галактике не было дела ни до Олега, ни до Марины, ни до подозревающего что-то неладное Волчка. Всё шло своим чередом.

***

Через три месяца они уже не играли в шашки и не смотрели вместе кино. Марина ходила хмурая и задумчивая, словно хотела что-то сказать Олегу, но не решалась. «Раковый корпус» так и не дочитала. Вместо него стала штудировать модные журналы и пробовать разные диеты, внушив себе, что слишком уж за последнее время растолстела. Пароварка пришлась кстати, а меню стало разнообразнее. Тошнота, к которой Олег начал уже привыкать, отступила, лишь изредка давая о себе знать. Дома Ольга бывала теперь меньше, чем в предполагаемых гостях у их общей подруги, в парикмахерских и в маникюрных салонах. Бо́льшая часть бюджета стала уходить на эти походы да ещё на экзотические продукты в виде чудодейственных чаёв и пищевых добавок. Правда, Марине удалось-таки выбить для Олега первую группу инвалидности, что упрощало покупку некоторых лекарств и экономило деньги.

Пользуясь временным улучшением самочувствия, Олег стал выезжать на своём стареньком «Москвиче» за город вместе с Волчком, а по пути туда и обратно удавалось даже иногда таксовать. Этот свой заработок он складывал в бардачок, стараясь особо не тратить, и Марине об этом не говорил ни слова. В лесу было хорошо. Пели птички, толстые ёжики выползали из травы на прогретые солнцем тропки. Жаль, что не доживёт, наверное, до сентября, думал Олег, а там бы и гриб пошёл… Волчку в лесу нравилось даже больше, чем Олегу. Раньше его на природу почему-то не брали, оставляли в квартире, когда удавалось осенью выбраться на тихую охоту. Всё тут псу казалось диковинным и необыкновенным. Он полной грудью вдыхал новые запахи, вслушивался в каждый шорох и в каждую соловьиную трель. И как бы даже улыбался, глядя с прищуром на Олега и кивая вбок головой, словно говорил: «Смотри, дружище, ты это видишь? Уму непостижимо. А слышишь? Вот там, за той елью». И Олег будто понимал его и разделял с ним радость открытий. Пожалуй, за последнее время они с Волчком сблизились даже больше, чем когда-то с женой. И Олег забывал о своей болезни, шёл уверенно, смотрел зорко и уже не чувствовал боли, которая, как казалось с утра, никогда больше не отпустит его спину.

И только дома боль всё-таки возвращалась. И не уходила до полуночи, пока Олег не сдавался и не принимал капсулу трамадола.

Как-то так получилось, что с Мариной они теперь спали в разных комнатах. Что именно стало тому причиной, Олег не мог определить точно. Само собой вышло. С супружескими обязанностями, как казалось Олегу, он пока ещё вполне справлялся, пусть и не с той охотой, как раньше, но всё же. Не в этом крылась причина. В чём-то другом, напрямую к нему не относящемся. Сначала Марина допоздна читала и якобы не хотела его тревожить, потом подолгу болтала с кем-то по телефону на кухне, плотно закрыв все двери, чтобы шум её голоса не мешал уснуть. Олег слышал только унылое «бу-бу-бу» и думал, что лучше бы Марина говорила прямо у него над ухом. Это не раздражало его, нет. Это приводило именно в уныние, нюансы которого точнее сформулировать он не мог.

Однажды вечером, когда заморосил мелкий противный дождь и лесную прогулку с Волчком пришлось отменить, Олег всё же решился позвонить Ольге. Он знал её хорошо. Раньше все они – и Олег, и Марина, и Ольга, и её муж Антон, с которым они развелись, – тусили в одной компании. Даже вспыхнула между ними однажды страсть, в которую вмешалась Марина и бесцеремонно увела у подруги Олега. Но много воды утекло с тех пор, и общение свелось на нет.

– Да, – трубку взяла Ольга.

– Оль, привет, это Олег. Если ещё помнишь.